Зачем тянуть с ответом, когда все
решено?
- Как вы сумели найти меня? - спросил он.
Фландри слабо улыбнулся, и Глеб понял, что задал глупый
вопрос.
В вечернюю понюшку добавлена была пыльца ипанемы, и поэтому
пленники спали. Вильямс собрал отряд.
- Ребята...- он едва ворочал языком. - Вы все видите сами.
Нужно - двадцать один. Есть - семнадцать. Плюс шестеро нас. Даже
если мы плюнем на все и пойдем домой, то - не дойдем. Воды уже
нет. Все. Так что вопрос лишь в выборе способа умереть... Если
кто-то считает иначе, я готов выслушать. Если кто-то хочет
попытаться дойти - не стану удерживать, но... шансов нет. Ни
малейших. Тем не менее я предлагаю жребий. Чтобы потом не
думать...
Все молчали.
- Мервин?
- Все равно.
- Эндрью?
- Пусть жребий. Или прикажите.
- Сол?
- Как решит начальство.
- Дэнни?
- Жребий.
- Батти?
- Я все равно никуда не пойду. Я с ними, - он кивнул на
пленников.
- Тогда - пять спичек...- Вильямс достал коробку,
негнущимися заскорузлыми пальцами достал пять спичек, у двух
отломил головки. - Длинная - огонь. Короткая - жажда. Тяните.
- Длинная,- равнодушно сказал Мервин.
- Длинная,- Сол.
- Короткая,- Дэнни.
- Кор... длинная,- Эндрью закашлялся.
- И - короткая...- медленно сказал Вильямс, крутя в пальцах
спичечный обломок.
4.
К десяти часам стало припекать, и пыль, прибитая ночным
дождем, начала подниматься в воздух и повисать над дорогой белым
пластоватым дымом. Билли раскапризничался. Его уже не занимали
ни лошадки, ни дяди с ружьями, ни птички на деревьях (зловещего
вида сытые вороны, с неудовольствием поглядывающие вниз, на не по
правилам живых людей). Светлана пыталась петь - он не слушал. Но
потом за дело взялся Лев. У него были длинные гибкие пальцы, и
пальцы эти могли, оказывается, быть кем угодно: хитрым зайцем,
двумя глупыми гусями, вором и полицейским, судьей, моряком...
Светлана и сама загляделась на представление, на балаганчик,
разыгрываемый внутри вывернутого солдатского бушлата.
И, когда хлопнуло несколько выстрелов, сдавленно закричал
возница, рванули и тут же мертво стали лошади - она испугалась не
сразу, а после секундной досады: такую игру испортили!..
- Стоять, лошадьи ублюдки! - рявкнул какой-то великан, одной
рукой сгребая удила. - Эй, леди, не бойтесь, вас тут не обидят! А
ты, солдат, выходи!
И впереди, и сзади происходило одно и то же: высыпавшие из
канав, из травы люди в сером удерживали коней, стаскивали с козел
возниц, обезоруживали немногочисленную охрану солдат госпитальной
команды. Подталкивая штыками и прикладами, их отгоняли куда-то от
дороги. Лев, кряхтя, начал вставать, но Светлана с отчаянным
криком вцепилась в него:
- Не пущу! Не пущу!
И - завопил Билли.
Потом были тянущие и хватающие руки, орущие глотки, ножи и
стволы в лицо - и чей-то насмешливый голос:
- Не можешь с бабой совладать, Эразмус?
Великан смущенно держал ее за локоть.
- Эразмус? - вскинулась Светлана. - Вы не из Порт-Элизабета?
- Примерно так леди, - прогудел великан. - А что такого?
- Когда в позапрошлом году был мятеж - вы воевали? В
ополчении?
- Ну да. Вон, многие из нас были тогда в ополчении. Да и
командир наш...
- Вы помните Глеба Марина? Русского? На мосту?
- Да как же не помнить! Геройский парень. А вы что, его
знаете?
- Это мой брат.
- Да вы что?! Лейтенант! Эй, кто-нибудь, крикните сюда
Дабби, пусть подойдет! Мистер Дабби, тут знаете кто? Тут сестрица
нашего Глеба нашлась! А этот солдат - он ваш муж или кто?
- Я не муж и не солдат,- сказал Лев. - Я...
- Это мой давний друг и телохранитель, - сказала Светлана. -
Он спас мне жизнь - мне и моему сыну. - Она заметила, как Лев
покраснел. - А мой муж - может быть, вы слышали: капитан флота
Сайрус Кэмпбелл.
- И такого помню,- сказал Эразмус. - Знаком не был, а имя
помню.
Подошел высокий худой офицер.
- Доброе утро, леди. Неужели вы - сестра Глеба? А этот
сероглазый - его племянник? Извините за инцидент, но - война...
Вы, конечно, проследуете дальше... чуть позже. Эразмус, поторопи
ребят, пусть уводят лошадей. Пол, эту повозку не распрягать и
вещи не трогать. Прошу вас, пойдемте ненадолго с мной...
То, что с дороги мнилось ровным лугом, при пересечении
оказалось чем-то вроде "пашни богов", только - заросшей высокой,
по шею, а местами и выше головы, травой-метелкой и ядовито-
желтыми цветами на хрупких трубчатых стеблях; Светлана когда-то
знала, как их имя... Лейтенант Дабби шел, поддерживая ее под
локоть, а она, прижимая Билли, все оглядывалась на Льва: как он
там, с незажившей своей ногой? Но Лев ковылял уверенно, и ей
вдруг стало страшно: Лев мог соблазниться укромностью места - и
начать убивать. Нож висел у него между лопаток...
Внутри огромного черемухового куста было прохладно и
обитаемо: ящики и бочонки служили стульями, на сучке висела
казачья шашка.
- Берлога Робин Гуда,- усмехнулся Дабби. - Присаживайтесь.
Не желаете ли джину? К сожалению, ничего кроме джина предложить
не в силах...
Все сели. Билли слез на землю, побежал к шашке. Обхватил ее,
почти повис и оглянулся победно: видали?
- Лейтенант, - сказал Лев напряженным голосом.- Я не хочу до
бесконечности пользоваться добротой леди Светланы. Учитывая, что
в том мятеже мы с вами были на одной стороне... Видите ли, я -
офицер специального подразделения палладийской военной разведки.
Поручик Каульбарс, к вашим услугам. Выполнял особое задание в
тылу вашей армии. Аналогичное тому, что и во время мятежа.
Подчеркиваю это особо.
- Так, - сказал Дабби.
- Позвольте вручить вам...- Лев протянул руку - пустую руку,
ладонью вверх - сделал неуловимое движение пальцами - и в руке
его оказался небольшой узкий нож. Дабби бросил руку к кобуре, но
было ясно, что в случае чего он не успеет.- Это вам на память,
возьмите, - Лев, зажав клинок двумя пальцами, подал нож ручкой
вперед. - Я не воюю с вами, прошу понять это. Я не воюю с
меррилендцами. У нас общий враг. Один общий враг - внешний. И
тогда, и сейчас. Во время мятежа мы были в одном строю - против
него. А теперь мы вдруг сами стали почему-то враги...
Дабби долго не отвечал, крутя в пальцах нож. То ли сданный,
то ли подаренный.
- Есть что-то неправильное в этой войне, - сказал он,
наконец. - Я не понимаю этого, но... Меня подстреливали трижды. В
самом начале, на Фьюнерел... тогда еще валяли дурака, палили в
ворон, а по ночам сходились где-нибудь в овражке, разводили
костер и пили, и пели... Кто-то из своих выстрелил мне в затылок.
Говорили потом, что это был профсоюзный агитатор. Тогда только-
только начали создавать профсоюзы в армии, и я был категорически
против. Как все эти болтуны, стрелять он не умел... Они же и
погнали нас потом в это безумное наступление: по песку, без воды.
без патронов - ну, забыли подвезти... Ваши тогда еще не воевали
по-настоящему - рассчитывали, наверное, что мы перебесимся,
возьмемся за ум... и, может быть, разберемся с теми, кто у нас
дома мутит воду. Но мы, конечно, за ум не взялись. А высадились
осенью на острове Бурь. Командовал десантом кто-то очень
странный, и в рядах тоже были очень странные солдаты. Их было
мало, человек тридцать, но воевали они, как дьяволы, и оружие у
них было очень мощное. Мы заняли тогда больше половины острова...
но ваши сумели, наконец, подвезти достаточно пушек, чтобы вымести
нас картечью... Мне повезло: зацепило в самом начале, вытащить
успели и погрузить на корабль тоже. Многих так и не погрузили...
А третья рана уже здесь, на Острове: пытались выбить ваших с
укрепленной высотки. И я все понимаю, но почему-то: если бы
завтра надо было лезть на ту высотку, я бы полез. Вот в чем ведь
дело...
Лев хотел что-то сказать в ответ, но необычный звук прервал
его. Мягкий свистящий рокот. Он возник как бы со всех сторон
сразу, нарастал стремительно - и вдруг взорвался воем и грохотом.
Черное продолговатое тело пронеслось над самыми головами. Вихрь
рухнул сверху, ломая ветви, обрывая листья. Над дорогой мгновенно
вспухли грязно-белые тучи. Высоко и медленно летело колесо.
Светлана вдруг обнаружила себя на открытом месте, с Билли на
руках. Стояла глухая тишина. Никого не было рядом. Там, где была
дорога, медленно двигались тени. Кто-то страшный, черно-розовый,
встал перед нею из травы и рухнул, скребя руками землю - будто
хотел зарыться. Дым расползался. редел, но - пронизанный
солнечным светом, становился еще непрозрачнее, хотя и по-иному.
На трех ногах ковыляла лошадь, шарахнулась от Светланы, упала на
бок и забилась. Солдат, немолодой усатый дядька, обматывал бинтом
правую кисть. Увидев Светлану, широко улыбнулся ей. Острые
осколки зубов...
Кто-то остановил ее, показал рукой - туда. Это не тишина,
подумала Светлана, это я просто ничего не слышу. На брезент
сносили раненых. Надо помогать, решила она. Билли висел крепко,
как обезьянка. Она перевязала одного, второго. Третий умер. Вдруг
все поднялись и стали смотреть в одну сторону. Она посмотрела
тоже.
От близких гор ползли, сильно дымя, ныряя в низинки и
появляясь на возвышенностях, полторы дюжины темных угловатых
машин. Наверное, они шумели, но Светлана чувствовала лишь
напряженную дрожь земли под ногами...
Все-таки дорога была невозможно узкая: местами танки. правой
гусеницей елозя над обрывом, левым бортом царапали скалу. Один
уже сорвался - правда, метров с трех, но безнадежно: некуда было
приткнуть буксиры, чтобы тащить его тросами. Экипаж отделался
одним синяком на четверых. Когда входили в Чехословакию, предался
воспоминаниям Зарубин, этих танков под откосы спустили - ну,
сотни полторы. На полста пятых пээмпэ стоял совсем хреновый...
Туров почти не слушал его. Вот оно, настоящее вторжение,
думал он. Мы начали настоящее вторжение. Положено было что-то
чувствовать, но - не получалось. От вчерашнего ликования остался
прогорклый привкус. Что-то не так? Вроде бы - все то... но... Не
понимаю.
"Есть в неудачном наступленьи тоскливый час, когда оно уже
остановилось, но - войска приведены в движенье, еще не отменен
приказ, и он с жестоким постоянством в непроходимое пространство,
как маятник, толкает нас..." Именно так, подумал вдруг Туров.
Войска приведены в движение. Но - командующий умер... убит... и
операция продолжается по инерции, срабатывают давно собранные и
снаряженные механизмы, но целеустремленности нет, вот беда,
градус уже не тот, сомнения гложут всех, сомнения и расчет... Да,
мы захватили плацдарм, но - пойдет ли второй эшелон? Тылов у нас
нет, вот ведь - дожили... А надо - сразу ставить крепости,
города... пятнадцаь-восемнадцать миллионов, говорил Ю-Вэ, светлая
ему память... Ничего не будет, понял он вдруг, Горбачев не тянет,
не та порода. Не та. Ах, черт, неужели - все зря? Не раскисай,
одернул он себя. Когда мы преподнесем ему шестнадцатую
республику: благодатный климат, чертова прорва зерна и мяса,
образованное население, которое бросится нам на шею, когда мы
прижмем к ногтю этих судаков из профсоюзов и покажем самый малый
набор достижений цивилизации... да наш пенициллин здесь - панацея
от всех болезней...
На малой высоте прошло назад, на заправку, вертолете звено.
Было десять сорок пять.
Пленников поднимали по одному, вдували в обе ноздри по
лошадиной дозе кокаина - и, пока они не начинали чудить,
привязывали к косым крестам. Двадцать один крест окружал подножие
"монумента" - гигантского ромбического кристалла, косо
вырастающего из скальной, отполированной до льдистого блеска
площадки. Вчера они шли к нему весь день, и монумент рос. рос,
рос - не приближаясь,- и это пугало. Но поздним вечером, уже
после наступления темноты - они достигли его и повалились, но
пришлось не расслабляться, а напротив - делать последнее
усилие...
- Я сам,- Эндрью вдохнул кокаин, зажмурился - и прижался
спиной к кресту, расставив ноги и подняв руки. Мервин привязал
его и сам повернулся к своему кресту, тяжело дыша. Сол поднес ему
кокаин...
Иссиня-черная стена косо нависала над ними. Высоко, но видно
- алели неизвестные буквы. Когда шли, силились прочесть - не
смогли. Четыре коротких слова.
Баттерфильд.
Сол. Черное лицо. черная клочковатая, торчащая вперед
борода.
- Кит...- шепотом. - Будешь уходить - возьми мою кобуру...
- Что?
- Кобуру. Ты же знаешь: Сол - хитрый еврей. Прощай. Все было
прекрасно...
- Прощай.
- Ты не бойся. Я шепну за тебя словечко.
- Бесполезно, дружище. Меня туда на порог не пустят. Так что
- вряд ли увидимся...
Сквозь тупость, тяжесть, внутренний мрак и песок - острой
иглой в самое сердце. Вильямс отошел поспешно...
Надо торопиться, пока все живы. Он шел, посыпая кокаином
головы распятых. Наверное, его видели. Он сам видел себя: почему-
то сбоку и сверху: маленьким кривоногим жестоким карликом. Где
Дэнни? А. вот он: возится с костром. Торопись, солдат,
торопись... Баттерфильд уже висел на кресте, уронив голову на
грудь, из носа капала кровь - часто, крупными каплями; они
ударялись о скалу и разлетались, как шарики ртути. Здесь совсем
нет пыли, запоздало вспомнил и почти удивился Вильямс. Что бы это
значило?.. Два костра горело, дым тек по ногам. Третий. Все,
Дэнни. Все. Уходим.
Вот она - кобура Сола. Большая сумка на ремне с хитроумной
застежкой.
И вновь - будто сверху, с десятого этажа: три костра
треугольником, ярче, ярче - и два человечка, на четвереньках
ползущие от них. Один почти тащит другого, а другой - будто бы
сам рвется в огонь. Кто кого тащит, неясно: оба маленькие, оба
оборванные. По гладкому стеклу им трудно ползти, и возникает
некое общее сожаление вокруг. Черепашки торопятся в гору... А вот
- от костров, ставших белыми, побежали огненные дорожки к
подножию монумента...
На короткий миг - издали - Вильямс увидел, как вспыхнули
разом, почти взорвались, человеческие существа. Цепь косых -
только что живых - крестиков слилась, засияла. окуталась белым
пламенем, ярко, ярче, еще ярче, нестерпимо ярко, невыносимо для
глаз... и - дрогнула под ногами скала...
Черный монумент бесконечно медленно начал крениться и
оседать - и вдруг мгновенно утратил блеск и черноту, превратился
в поток, водопад, лавину серой пыли. Секунду-другую еще были
видны алые буквы, они расплывались, удлинялись, вытягивались,
подчиняясь воздушным вихрям, срывающим там и тут клочья шкуры
этого умерщвлянного великана. Потом - пыльный вал ринулся по
площади, на которой когда-то стоял монумент, и захлестнул, и
погреб под собой, и понес куда-то бешено бьющихся человечков...
Все это происходило в полном ужасающем молчании. Может быть,
потому, что некому было слышать равный стону погибающего бога рев
пылевой лавины.
- Товарищ майор... товарищ майор...
Туров приоткрыл глаза. Темное лицо склонялось над ним, а
выше - сводящим с ума водоворотом кружились синие и серые -
вперемешку - тучи. Где-то рядом шумело море.
- Товарищ майор, очнитесь...
- Все нор... о-ох...
- Вы так рот не раскрывайте. У вас челюсть вроде как
сломана. Вот, справа...
Туров потрогал. Да, что твоя тыква...
- Что было? Авария?
- Взрыв был. Сзади. Там, где... ну, это... Похоже,
боеприпасы рванули. А то еще чего хуже.
- Ты кто?
- Прапорщик Зиновьев. Санинструктор.
- Где командир?
- Убит, товарищ майор.
- Что? Зарубин - убит?! - он опять слишком сильно раскрыл
рот, и - будто оголенным проводом ткнули в дупляной зуб. Белые
искры...
- Так точно, товарищ майор. Кто в вашей машине ехал - все
насмерть. Вас вот выбросило, а их - об скалу...
- Помоги-ка сесть, Зиновьев. Черт... а там что?
- Там нормально. Ободрало только.
- Потери еще есть?!
- Есть, товарищ майор. Не считали еще, но... Танк вон под
откос сбросило, три бээмдэшки, грузовиков с десяток... и кто под
волну попал, тех - всмятку. Вас тут скалой прикрыло...
- Ясно.
Он встал. Подламывались колени, все куда-то норовило
ускользнуть. Вот, значит, как...
Впереди, там, где тянулась невидимая отсюда трасса -
поднимались к небу несколько тонких еще дымков. В угнетающем
безветрии они были прямые, с приплюснутыми утолщениями на концах
- как огромные гвозди.
Позади набухала туча. Черная, с багровыми жилами. Над нею...
Смотри-ка, не померещилось. Облака действительно кружатся с
тошнотворной скоростью. Это какой же ветер должен дуть...
И - опускаются, что ли?
От дымовой тучи брызнули спиральные рукава. Черная
галактика...
Опускается. Опускается!..
- Зиновьев. Передай всем - пусть лезут под танки.
Немедленно.
- Так, товарищ майор...
Взвизгнув, ветер коснулся верхушек скал. С таким звуком
дисковая пила напарывается на гвоздь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28