- Когда он тащил его из норы?
- Вот-вот. Салли, а ты помнишь этот мультик?
- Нет.
- Клянусь Вакхом, эта девушка сегодня совершенно не похожа
на себя! Салли, голубка, тебе не кажется, что мы вытягиваем из
норы не крота, а медведя?
- Это не медведь,- глухо сказала Салли. Билли вздрогнул от
ее голоса.- Это дракон.
Повисло неприятное кособокое молчание.
- Глеб уже был здесь,- голос прозвучал еще глуше.- Потрогал
нашу защиту. И убрался. Теперь он пойдет прямо. Он нас не боится,
и это его слабое место. Он вообще никого не боится.
Билли чуть сильнее сжал пальцы своей невидимой руки, и Салли
замолчала.
- Мне бы такое слабое место,- сказал кто-то.
Мама, подумал Билли, приходи скорей. я не удержу ее долго...
Не было в ее жизни дня более долгого и тягостного. За дверью
туалетной комнаты - тонкой, из ящичных, наверное, дощечек
сколоченной - капала вода. Надо было что-то бросить под капель,
но не хватало сосредоточенности понять - что именно. Тряпку?
Какую тряпку, где взять... все расплывалось за две-три секунды.
Глеб здесь, почему-то твердо знала она,
И точно так же твердо знала, что ей никто не поможет и
действовать придется только самой...
Одно не противоречило другому. В одно и то же время мог быть
день и могла быть ночь. Победа и гибель. Любовь и отвращение.
Будто бы маятник, метавшийся в ней, застыл одновременно в
обоих крайних положениях...
- Надо идти,- кряхтя, Волкерт поднялся из глубокого кресла.
- Пожелайте мне удачи, дружище.
- Удачи. Хм, удачи...- Сэм Дигби тоже встал и протянул
Волкерту руку. - Знаете, Брай, чего мне сейчас хочется больше
всего? Даже больше, чем выпить? Бросить все, выпустить мальчишку
- и рвануть наперегонки с собственной тенью. Куда угодно, только
подальше.
- Вчера это еще можно было сделать,- засмеялся Волкерт.-
Теперь уже - прыгнули. В самолет нам не вернуться, поэтому лучше
дернуть за кольцо...
Хью Кэмпбелл, хозяин дома, неловко топтался у двери.
- Мне тоже хотелось бы пожелать вам удачи, майор,- сказал
он, подавая руку. - Надеюсь на скорое и блестящее завершение
вашей миссии.
- Вашей дерьмовой миссии,- дополнил Волкерт. Руки он как бы
не заметил, взял под козырек и вышел.
В три минуты одиннадцатого полицейский наблюдатель условными
значками отметил в тетради: "Вышли двое, свернули по улице
направо. Один, кажется, в военной форме." Итого... он пролистал в
уме свои записи - за последние два часа дом покинули семь
человек. Он взялся за ключ переносного телеграфа и начал отбивать
донесение.
Он еще не закончил работу, а глаза уже уловили новую
перемену обстановки.
В двух окнах первого этажа замерцало, просвечивая сквозь
шторы, открытое пламя...
6.
- На выбор,- сказал Глеб.- Можете числить себя пленником,
можете - гостем и союзником. К вам лично я зла не питаю... а
женщины - отходчивы...
Волкерт ничего не сказал. Он просто стоял, опираясь на леер,
и смотрел, как проплывает мимо зеленый склон острова Виктори.
Простым глазом видны были серые маковые зернышки пасущихся овец.
В небе когтились высокие легкие облака. Скоро ветер станет
бодрее...
- В конце концов, вы даже не проиграли. И лучший в мире
пловец утонет, оказавшись внезапно в центре моря. Трое, четверо
суток можно продержаться на воде... Но кто упрекнет его, что он -
не доплыл до берега?
- Я знаю, зачем вы меня взяли,- сказал Волкерт. - Чтобы я...
разрядил мальчика. Но без Салли я не смогу...
- Ничего. Как-нибудь справимся. Олив поможет. В конце
концов, я ведь могу просто не подходить к нему близко. А на
расстоянии - держу защиту.
- На вашем месте я бы отправил его отдельным судном,- сказал
Волкерт.
- Ну уж нет,- засмеялся Глеб. - Скажите, Волкерт,- спросил
он через некоторое время,- а в бытность ариманитом вы относились
к своей пастве как к людям - или как к говорящим куклам?
- По-разному,- сказал Волкерт, подумав.- Ведь кого мы
подбирали? Шваль, отбросы. Сильные люди к нам не шли. А когда
случаем попадали... Вашу Олив я глубоко зауважал, знаете ли.
- Понятно,- сказал Глеб.
Сайруса разбудило прикосновение. Он приподнялся, повернулся.
Кто-то стоял над ним, жестом веля молчать. Человек был весь в
черном, лишь лицо чуть выделялось. В руке человек держал фонарь с
темно-синим стеклом, сквозь которое еле проглядывал овальный
язычок керосинового огня.
Сайрус сел. Человек подал ему черную одежду, показал:
надень. Это были легкие трикотажные штаны, свитер и шапочка-
маска. На ноги вместо огромных тюремных сапог Сайрус натянул
шерстяные носки с пришитой войлочной подошвой.
Только в коридоре он проснулся окончательно.
Итак, это побег. Сердце забилось. Кто подстроил? А,
неважно...
Место караульного пусто, ключи на столе...
Тот, кто пришел за ним, хорошо знал дорогу. Они куда-то шли
непонятными боковыми проходами, спускались по узким отвесным
трапам. Потом беззвучно отворилась ржавая крышка квадратного
лючка, и в лицо пахнуло морем. Волны прокатывались рядом. Сразу
стало невозможно дышать. Проводник помог Сайрусу пролезть в
лючок, скользнул следом сам. Он был маленький и ловкий.
Они оказались на галерее, опоясывающей корму. Здесь спутник
опустил темное стекло фонаря и выкрутил фитиль. Стало
необыкновенно светло. Потом он вновь поднял стекло и показал -
вон туда. Под галереей поднималась и опускалась похожая на
домашний шлепанец лодка. К ней свешивался конец.
- Вы первый,- прошептал спутник.
Сайрус скользнул вниз и понял, что обжег ладони. Какие
пустяки...
Спутник оказался рядом через полминуты. Они начали тихо
грести короткими веслами без уключин. Потом, когда потянуло из-за
кормы ветром, спутник поднял с днища и раскрыл сложенную пополам
мачту, распустил парус...
- Кто вы? - спросил Сайрус немного погодя.
- Личный агент царя Глеба, - был ответ.- Однажды мы с вами
встречались, но это было очень давно...
- Напомните.
- Вы меня нанимали, чтобы я нашел вашу супругу...
- Боже правый! Сколько же лет...
- Несчетное количество. Как она поживает?
- Не знаю, я же был в тюрьме... А вы не?..
- К сожалению, нет. Меня просто послали за вами, и все.
- А куда мы направляемся?
- В Павловск. Теперь это столица того, что осталось от
царства.
- Извините, если покажусь любопытным... но как вы попали на
службу царю?
Купер - вот и вспомнилось имя! - засмеялся шепотом.
- Когда выйду на пенсию, напишу об этом роман...
В рассветных сумерках их подобрал паровой корвет.
- Государь,- капитан Вирениус говорил тихо, будто опасаясь,
как бы кто не подслушал. - Такой штиль крайне редок в этих широтах
и обычно служит предвестником шторма. Быть может, даже урагана.
- Я знаю, Павел Сергеевич, - кивнул Глеб. - Но что же делать?
Будем уповать на Всевышнего...
- Простите, государь, но я должен сказать... И я сам, и мои
офицеры считают, что во всем вина этого длинного ведьмака...
- Волкерта?
- Да не Волкерт он! Имя ему Вадган, по ночам бродит, глаза
горят... Велите утопить, государь, ведь пропадем, все пропадем, и
дитя пропадет...
- Господи, Павел Сергеевич, вы же умный человек! Какой
Вадган, что вы. Детские страшилки повторяете...
Глеб вдруг понял, что голос его звучит неуверенно. И Олив
только рада будет, подумалось вдруг. Что он тогда делал такое -
она до сих пор дрожит, вспоминая?..
- Не страшилки это, государь! Жив Вадган, живы и слуги его.
Любую личину принять могут... Христом-богом молю, велите утопить,
а? Что он вам доброе сделал? А так - толк будет, будет... Ведь не
устоим против большого шторма. Вспомните "Воланда".
"Воланд", первый боевой катамаран, построенный еще на
Хармони, разломало волнами на мелкие части в виду порта, на
глазах у сотен встречающих. За скорость приходилось платить
надежностью. И, хотя "Единорог" уже бывал в штормах и показал
себя неплохо, риск оставался немалый - куда больший, чем при
штормовании на обычном однокорпусном судне.
И Волкерта - ну, совершенно не жалко...
- Я проверю, - сказал Глеб, - если он устроил это штиль - то
быть ему в надире. Обещаю.
- Еще раз простите, государь, за дерзость...
- Павел Сергеевич, я ж вам не король Майкл... Здесь, на
корабле, первый - вы. Будем при дворе...
Он и правда не любил формального этикета, а тем более -
расшаркиваний и извиваний. Совсем не тем завоевывается подлинный
авторитет. А - знать каждого офицера по имени и помнить, где он и
в чем отличен. Знать многих солдат, служащих не по первому году.
Особенно солдат ударных частей. У командиров полков и капитанов
кораблей помнить дни рождений и именин их самих, их жен, детей,
родителей. Шагать под ранцем не обязательно и скакать под пулями
тоже - но в походе есть из одного котла и мокнуть под одним
дождем. И знать для себя, что это не показное... Адъютанты
расскажут, что ты спишь по два часа в сутки, иногда сидя, уронив
голову на карту, и сам ползаешь по оврагам, проводя
рекогносцировку. Никто рядом не выдерживает долго такого темпа...
почти никто. И расскажут еще, что ты читаешь страницу за секунду
и запоминаешь все дословно, а на карту тебе нужно взглянуть
только раз и больше к ней не возвращаться...
И побить тебя могут, только собрав десятикратные силы...
Да, после того, как расплавился, сгорел, испарился Черный
Великан - не сразу, но примерно через год Глеб ощутил какой-то
прилив душевных сил и что-то еще, чего тогда не понял, не сумел
назвать. Понемногу уменьшалась нужда в сне; просветлела память;
усталость, вечный спутник, куда-то пропала... Он будто сбросил
немалый привычный груз - с мыслей, с памяти, с души. То, что
раньше каким-то способом тянул, высасывал из него Черный Великан,
теперь оставалось и приумножалось.
И - требовало использования...
Теперь, похоже, круг замыкался.
На баке, на "плац-параде", Завитулько стоял, положив руку на
плечо Билли. По спинам было видно: дядька рассказывает, мальчик
слушает, раскрыв рот.
Матросы, как и велено было, возле них не толпились. Ловили
рыбу, играли в расшибалочку.
А ведь и правда будет шторм...
- Подойди к нему,- сказала Олив.- Он мучается, неужели же ты
не видишь? Я побуду здесь - за тебя...
- Не могу,- Светлана закусила губу.
Она отжала салфетку, завернула в нее три кубика льда,
положила на лоб Дэнни. Дэнни был без сознания, исходя жаром. Рана
его, совершенно пустяковая, не могла привести к такому. Он сам,
на своих ногах, пришел на корабль... Может быть, яд? Или что-то,
подобное яду?
...там, в доме - Дэнни первый схватился с черной ведьмой,
первый упал - не от удара, а от жуткого ее воя, когда она,
раскинув руки и выставив ладони, начала вдруг свое кружение, и
первый встал и бросился снова, не стреляя, потому что позади нее,
вжавшись в угол, сидел Билли - и голова ведьмы вдруг взорвалась,
как кровавый пузырь, но и обезглавленная, она продолжала
кружиться, пули вырывали клочья из ее тела... тогда Дэнни и
зацепили - свои же, сзади, в мышцу между плечом и шеей...
- Иди, - сказала Олив.- Сам он не подойдет к тебе.
- Ну и пусть.
- Нет, не пусть. Неужели ты можешь быть такой неблагодарной?
- А как я должна выразить свою благодарность? Предложить
себя? Один раз уже...
- Просто - подойди. Сама. Поговори с ним.
- Я ведь знаю, чем это кончится...
- Хоть бы и так.
- У меня муж, Олив. Я не хочу обманывать его снова.
- Какая же ты дура! Ты так до сих пор ничего и не поняла...
- Чего я могла не понять?
Олив начала какое-то слово и вдруг замолчала так резко,
будто рот ее зажала железная ладонь. Лицо ее, и без того темное,
стало почти черным - особенно губы и круги вокруг глаз.
- Олив!..
- Тихо. Прошу тебя... сделай, как я говорю...
- Да. Да, я... пойду.
Тетя Олив была особо внимательна с ним. Настолько, что
делалось неловко: в конце концов, он уже большой. А тут - даже в
корабельную уборную со смешным названием "гальюн" она его
провожала и ждала, приложив руки к двери. А когда она сама
отходила ненадолго, рядом оказывался дядя Игнат. Вот с ним было
по-настоящему интересно...
На самом носу поплавка сидел, свесив босые ноги, матрос с
толстой удочкой в руках. Поплавок, похожий на полосатый мячик,
лениво переваливался с боку на бок. Потом он вдруг напрягся,
пустил кружок по воде - и провалился вниз, будто его и не было.
Удилище выгнулось, матрос откинулся назад. Слышно стало, с
каким свистом леска режет воду.
- Держи крепче, матрос! - крикнул дядя Игнат. - Там хороший
хвост! Сейчас прыгнет!
Вода вспенилась, мелькнула черная спина. Потом - из воды
вылетела, изгибаясь, раскинув длинные плавники-крылья,
необыкновенно красивая и сильная рыба, перевернулась и рухнула,
взметнув косой фонтан. Матрос накручивал мотовило, подтягивая ее
к себе. Поднесли треугольный сачок на длиннющем шесте. Рыба долго
не шла в него...
- Она очень красивая,- сказал Билли. Рыба лежала на палубе,
вздрагивая. - Я не хочу видеть, как ее зарубят.
- Пожалуй, я тоже,- сказал дядя Игнат. - Давай-ка
прогуляемся на корму...
Они были первыми, кто увидел маленькое черное пятнышко на
востоке. Казалось, за горизонтом идут в плотном строю три-четыре
парохода...
- Я так и не сказала тебе "спасибо"...
- Сказала. Я помню, что сказала.
Он стоял неподвижно, смотрел мимо, говорил не оборачиваясь.
Если бы не страшная тишина, окутавшая корабль, его бы просто не
было слышно.
- Все равно: спасибо тебе. Я знала, что ты поможешь.
- Просто так совпало... Не будем об этом. Обошлось.
- А о чем будем?..
- Ни о чем. Извини, мне надо бы побыть одному.
Светлана вспыхнула, отшатнулась. Повернулась уйти...
- Постой! - другим, испуганным голосом сказал Глеб. -
Прости, не уходи, я сказал глупость. Мне очень трудно сейчас...
- Только тебе?
Кажется, он даже скрипнул зубами.
- Хорошо,- сказала Светлана.- Я не уйду.
Она вернулась, встала рядом, положила руку на плечо. Плечо
было каменным.
- Дэнни совсем плохо,- сказала она.- Он умрет?
Глеб кивнул.
- Я ничего не смогу сделать,- сказал он.- Эти ариманитские
штучки... может быть, ты слышала о них.
- Я много чего слышала. Не знаю, чему верить.
- Наверное, всему. Добавь разве, что они страшно
расплачиваются за свои умения. Блистательное исключение - их
высшие. Те умеют перекладывать расплату на головы паствы.
- Какие же мерзавцы...
Глеб пожал плечами, чуть повернулся к ней.
- Думаешь, я лучше? - спросил и посмотрел в глаза.
Она вдруг задохнулась.
- Ты не представляешь, сколько грязи, крови... сколько
предательств... ради чего? Ведь в конечном итоге - пустота...- он
замолчал. Лицо его померкло.- Я так долго и много размышлял
категориями: народ... страна... уцелеть.. победить... - они
затерлись, понимаешь? Что мне народ? Большая толпа... А - страна,
власть, благо? Такая битая условность, такой иероглиф... Но ведь
меня никто не спрашивает, что я думаю обо всем этом, да и сам
себя я не спрашиваю...
- Глеб...
- Я так люблю тебя, что мне ничего не надо больше, а
получается - наоборот... чем ближе я к тебе, тем все безнадежнее
и безнадежнее...
- Но это неправда. Я...
- Да.
- Что? Что?
- Ты моя. Ты самая моя, настолько моя, что так не бывает, но
так есть. Поверь: мне наплевать на корону, на долг, на судьбу. На
честь. Лишь бы быть с тобой, просыпаться возле тебя... И - смешно
- это так просто сделать. И - так невозможно, что...
- Но - отчего?! - она почти кричала.
Он спрятал лицо в ладонях и покачал головой. Он качал и
качал, и это было почему-то самое страшное.
- Они... что-то сделали... с Билли? - она выговорила это,
чувствуя, как слова обжигают губы.
- И это тоже,- сказал он глухо. - Но это... преодолимо. Я...
найду ключик, я знаю... Хуже - другое. Понимаешь... - он вдруг
усмехнулся какой-то жалкой и отчаянной усмешкой, - меня ведь
нельзя любить. Помнишь, какая была Олив? А я... отлепился от
нее... успел - почти вовремя. Потому что, когда тебя любят,
хочешь поделиться тем, что у тебя есть... а этого нельзя. И -
иначе нельзя. Вот и все. Тебя хватит на полгода, не больше,-
закончил он неожиданно жестко и отстранился.
- Поделиться? - тупо спросила Светлана. - Поделиться - чем?
Глеб не ответил. Он смотрел в другую сторону. Там, за
кормой, небо будто намокло.
- Шквал идет, государь,- сказал кто-то сзади.
- Шквал,- согласился Глеб как-то виновато.
Светлана обернулась. Капитан смотрел на них укоризненно.
Туча была уже смоляной - и на полнеба. "Единорог" держал
пока все паруса, идя под крутой бакштаг. На лаге было тридцать
семь узлов. Левые корпуса почти ушли в воду, правые резали
воздух. Палуба гудела и вибрировала так, будто под нею изнемогала
мощная машина. Больше часа удавалось держаться на краю урагана,
обгоняя валы, проходя их плавно и медленно, под острым углом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28