Да, конечно, попробуем поискать Леса, оно того стоит. Все равно ничем более толковым сейчас не займешься. Ведь если разыскать Леса прежде, чем мама вернется с фабрики, его, Терри, вина станет поменьше, правда? Ведь если он сумеет возвратить транзистор прежде, чем все расскажет дома, всем будет легче, правда?
Хотя накануне Терри натерпелся страху, хоть был он и потрясен и избит, он все же примерно помнил, куда его волокли. Смутно, но помнил, где начинается высокая ограда доков, еще туманней припоминалось, где стоит старый дом. Можно, по крайней мере, немного поболтаться в тех местах — а вдруг встретишь Леса. Не сказать чтоб Терри больше не боялся. Лес поистине злой дух, сила, с которой нельзя не считаться; но из-за налета вся дальнейшая жизнь Терри в Фокс-хиллской школе теперь под угрозой, и это куда страшней, вот почему Терри ощетинился, осмелел и искал встречи с этим большим опасным парнем. Он исполнился вдруг той же решимости, которая накануне вечером погнала его, разъяренного, на пустошь, и вот, опустив голову, он упрямо идет по неровному тротуару, но исподлобья зорко приглядывается, не видно ли какой-нибудь приметы.
До самых доков ему идти не пришлось. Примета вдруг возникла перед ним, словно указательный столб в пустыне. Напротив, на углу, стояла ветхая, с заколоченным окном писчебумажная лавчонка «Сигареты и газеты», которую Лес накануне обошел стороной. Наверно, Лес живет поблизости, подумал Терри. Ведь он, кажется, сказал, его отец ходит сюда за газетой? Пожалуй, надо немного здесь поболтаться. Скорее всего, Лес где-то тут. Но, к собственному удивлению, не успев подумать, к чему это приведет и чем грозит, Терри вдруг очутился в лавчонке. Толкнул шаткую дверь — и вот он уже там, в унылой, убогой, тускло освещенной комнатушке. С одной стороны ему улыбаются глянцевые обложки журналов, а с другой — сидит за прилавком старуха, потирает руки, подозрительно на него уставилась.
— Тебе чего, малец? — спрашивает, а сама хмурится. Будь у него деньги, она продала бы ему и сигары.
— Я ищу тут, — громко ответил Терри; закрывшаяся за спиной дверь придала ему храбрости: если б она осталась открытой и можно было сразу повернуть назад, он бы, пожалуй, извинился и удрал. — Дружка своего. Он, по-моему, ходит сюда.
— Кто ж такой? — Нет, мальчонка, видать, не из полиции, до такого они еще не дошли.
— Его зовут Лес. По-моему, его отец покупает у вас газеты. Мне надо его найти… — Терри все еще стоял у порога.
— Четвертый дом по правую руку. Виктория Гарденс.
Терри удивленно раскрыл глаза, брови его полезли вверх. Как все просто… если только старуха не говорит о каком-нибудь другом Лесе.
— У него это… — Терри неопределенно провел рукой перед горлом.
— Во-во. Четвертый дом по правой руке.
— А-а. Спасибо.
Старуха не отозвалась. Она смотрела на Терри, пока он с трудом отворял дверь, потом наподдала ногой по миске с засохшей кошачьей едой, так что она угодила в бок жирному полосатому коту, и опять, болезненно морщась, принялась растирать свои потрескавшиеся руки.
На улице, через дорогу от лавчонки, табличка сообщала, что это и есть Виктория Гарденс. Узкая, ничем не примечательная улочка. Здесь не веяло духом ветхости, истории, как на более старых, разрушающихся соседних улицах. Такую улочку увидишь где угодно, нет у нее особых примет. Могла она быть где была — подле доков, а могла бы и вырасти с края какого-нибудь поселка в провинции, только вот все вокруг покрывал толстый слой истинно лондонской пыли, обесцветил кусты бирючины и высокие палисадники. Этакая неухоженная городская клумба, однолетними растениями на ней были дети, а прореживал и пропалывал ее закон. Но застройка самая обыкновенная. Дома — все на одно лицо — стояли в ряд вдоль улицы, сложенные из одинакового розового кирпича и разделенные узкими подворотнями, электрические провода шли прямо по стенам, и перед каждым домом — подкрепленная проволокой живая изгородь, что мешала прохожим и не давала чересчур любопытным на ходу заглядывать в окна.
Терри опасливо подошел к четвертому дому. Он сам не знал, как быть дальше. Постучать ли, если Леса не видно, или прохаживаться здесь, будто от нечего делать, пока Лес его сам не увидит? Как тут угадаешь? Придется действовать по наитию. Но прежде всего надо хорошенько оглядеться. К счастью, на месте калитки зияла дыра, достаточно широкая, чтобы, скосив глаза направо, проходя мимо, можно было неплохо разглядеть дом. Терри остановился, зачарованный листиком бирючины, потом повернул обратно.
Сперва он поразился: нигде не видно входа. Потом пригляделся и сообразил: наверно, вход скрывается во тьме подворотни. Дома сумрачные, неприветливые. Построены на средства благотворительности и, как она сама, бездушны. У викторианских домов, по крайней мере, есть крылечко — можно посидеть на солнышке, посудачить, поглядеть на белый свет. А тут входная дверь не видна, спрятана, отталкивает, гонит прочь, тут незваному гостю сразу становится не по себе, тут он во власти хозяина; тот, если захочет, включит свет, а не захочет — оставит вход во тьме. Одно ясно, решил Терри: нельзя просто подойти к входной двери и спросить Леса. Надо помнить о своей безопасности — оставаться на виду у всей улицы. А войдешь в подворотню — и со стороны уже никто тебя не увидит. Пойти туда — все равно что сквозь землю провалиться.
Старательно притворяясь перед безлюдной улицей, будто идет по делу. Терри опять направился к подворотне и еще раз подольше, повнимательней поглядел на этот дом. Среднее окно второго этажа завешено темной занавеской, два окна поменьше, по бокам, забраны сеткой. Дом не впускает, отталкивает. Если на коврике у входа что и написано — если там вообще есть коврик, — так уж, наверно, не «Добро пожаловать».
Как быть? Терри наклонился, развязывал и снова завязывал шнурки полукед, а сам думал. Вытряс из каждой по воображаемому камешку. И наконец решил. Есть только два пути, сказал он своей левой ноге. Можно еще тут поболтаться — вдруг все-таки увидишь Леса, — походить взад-вперед, пока не надоест или совсем не одолеет страх; или уж махнуть рукой на всю затею, побежать домой и дожидаться мамы.
Так как же быть, спросил он трещину в тротуаре. И вдруг его отчаянно потянуло домой. Провались оно все в тартарары. Ведь он попытался, верно?
Он выпрямился, готовый уйти. И вдруг опять, как вчера вечером, его выбило из седла. Опять нет выбора. Так бывает на переменке: подбежишь сзади к не ожидающей ничего такого девчонке и толкнешь в спину. Он вскрикнул не столько от боли, сколько от потрясения.
— На кой черт тебя сюда принесло? — прокаркал в самое ухо знакомый голос. — Старая ведьма в лавке сказала, меня дружок ищет. Тебе ж сказано — ждать в той поганой лощине!
Терри даже не успел обернуться, правую руку больно стиснули, закрутили за спину.
— Шагай в дом! Убить тебя мало!
13
Терри правильно рассудил насчет подворотни. После яркого света дня здесь можно было двигаться только ощупью, и, хоть Лес и напирал, в тесной тьме он невольно замедлил шаг, и сразу боль в руке стала нестерпимой.
— Ой! Пусти! Больно! — громко закричал Терри, может, кто-нибудь услышит.
Но Лес мигом свободной рукой зажал ему рот, грубо толкнул влево, в еще более густую тьму, в которой скрывалась входная дверь.
— Заглохни, не то впрямь зашибу! — пригрозил Лес. Снял шершавую, дурно пахнущую руку с лица Терри и через щель почтового ящика стал доставать подвешенный на шнурке ключ. — Ты что, спятил? Какая нелегкая тебя сюда принесла?
Терри промолчал. Не хотел он, чтоб ему снова зажимали рот. Опять все повернулось по-вчерашнему. Опять он во власти этого бешеного.
Лес неловко сунул ключ в замочную скважину и толкнул дверь. Она распахнулась, грохнула о стенку коридора.
— Живо! Входи!
Лес отпустил его — боль стала терпимей, — подпихнул Терри, и тот, спотыкаясь, вошел в темный дом.
Когда волна страха отступила, Терри удивился. Он думал, его швырнут на покрытый линолеумом пол, в закуток с ободранными обоями, и в нос ударит затхлость. Но нет. Ноги утонули в длинном мягком ворсе лилового ковра, стены выкрашены дорогой краской, так и сверкают, он чуть было не уперся в них ладонями, лишь какое-то шестое чувство удержало. Коридор оказался совсем не таким, каким должен бы быть, судя по виду дома снаружи. Ни вешалки с кучей старых пальто, ни неуклюжей детской коляски или трехколесного велосипеда, которые загораживали бы проход. Деревянные переплеты сверкают, точно цветное стекло, без единой щербинки, без единой пылинки, и не режут глаз лампочки без колпаков, на стенах — современные медные светильники.
— Давай налево, в диванную, да ничего не цапай!
Терри успел пройти в комнату, не получив очередного тычка.
— Жди тут, и чтоб ничего не трогать. Я наверх, погляжу, вдруг она уже идет. У нас с тобой времени всего ничего.
Дверь закрылась, на миг стало тихо. Но тотчас снова чуть приоткрылась, и Лес рявкнул:
— Бестолочь поросячья! — Без этого он шагу ступить не мог.
Дверь опять захлопнулась, и Терри остался один.
Он стоял как вкопанный на голубом ковре и только головой вертел — оглядывал комнату. В такой комнате не разгуляешься, не кинешься с разбегу на диванчик, не высунешься из окошка. Правильно назвали — «диванная». Это не общая комната семьи. Скорее вечерняя комната, комната — обещание. Тут все словно только и ждет, чтоб кончилась работа и началось удовольствие, — она как фойе кинотеатра. В одном углу — высокий изогнутый бар, над ним подвешены пластмассовые гроздья винограда. Стоят бокалы, пластиковые палочки-соломинки для коктейлей — все готово в ожидании первого гостя, которому захочется выпить. Впрочем, едва ли он, Терри, тут получит кока-колу, если и попросит. Позади на зеркальной полке среди разных бутылок — дощечка с выжженными на ней словами: «Хочешь выпить, не садись за руль. Пей. Домой хоть ползком, а доберешься!» У окна — длинный изогнутый диван, чересчур большой для этой комнаты, будто рояль в спальне, но его кричащая оранжевая бархатная, что ли, обивка гордо похваляется: мол, до чего ж он удобный. А как раз напротив бара — большой цветной телевизор, раздвигающиеся дверцы закрыты, и низкий стереоагрегат под прозрачной крышкой. Ничего подобного Терри не ожидал здесь увидеть. Ближе всего к тому, как он представлял себе дом Леса — и, выходит, сильно ошибался, — была бы такая смутная картинка: убогая лачуга, грязная воровская кухня, папаша вроде Фейджина из «Оливера Твиста», неряха мамаша, семья сидит за столом, покрытым вместо скатерти газетой, обсуждает, как обчистить еще один магазин. Уж очень не подходит к этой комнате чумазый Лес со шрамом на шее. Рядом с этой роскошью он ни дать ни взять пещерный человек. Будто сумасшедший из фильма ужасов, которого родственники держат в подземной темнице.
За спиной хлопнула дверь, и Терри подскочил, разом вспомнил, в какой он попал переплет. К нему кинулся Лес:
— Ну, где он? Куда сунул? — Он сейчас не трудился важничать перед мальком. Кто-нибудь другой, больше к этому склонный, скажем, Мик, облокотился бы о бар или нахально развалился в одном из оранжевых кресел, но Лес был не таков, и он спешил.
— Его забрали, просто ответил Терри. Чего тут ходить вокруг да около? Он все еще побаивался, но с каждой минутой меньше — успокаивала и эта комната, и то, как неспокоен Лес. И здесь, как видно, нет ножа. Нож, наверно, спрятан в том старом доме. Да и вообще, язвительно подумал Терри, не посмеет Лес запачкать кровью такой ковер! — Джарвиз вчера вроде как узнал меня. По рубашке. Сторож школьный. Он слышал, как ты назвал меня по имени… и сегодня утром меня вызвали.
— Да ты что! — Лес судорожно заскреб шею.
— Заставили вернуть транзистор и…
— Ну-ну? — тревожно торопил Лес.
— Спрашивали про тебя: кто такой, где живешь.
По лицу Леса промелькнул отсвет вчерашней пугающей ярости, и в голосе послышались раскаты той грозы. Но он не набросился на Терри. Не поднял нож, не замахнулся кулаком. Теперь это все пустое.
— Ты не сказал, а? Не сказал?
— Нет. Ясно, нет. Сказал, я не знаю, кто ты. Лес перевел дух, ему чуть полегчало.
— Ну правильно.
— Только мне не поверили. — Лучше уж сказать все как есть, а то и немного преувеличить опасность. — Полицию вызвали, и вообще…
Лес смолчал, но так и сверлил его взглядом.
— …Сказали, раз ты назвал меня, ну вроде по-дружески… мы, значит, друзья…
Лес нахмурился встревожено, непонимающе.
— У ворот ты крикнул «Терик», уменьшительным именем меня назвал. Они сказали, это, вроде, по-дружески…
— Еще чего?
— Сказали, не назвал бы так… если мы враги…
Сложно это с именем — поди пойми, почему Лес тогда так его назвал. Будто ты накатал девчонке записочку с нежностями, а ее перехватила подруга. Есть вещи, о которых лучше не говорить.
Но в ответ… вот что ошеломило Терри, как не ошеломил бы ни пинок, ни удар кулаком, ни плевок в лицо, вот чего он никак не ожидал… Лес улыбнулся. И то была не глумливая, язвительная ухмылка, еще один вид оружия в его арсенале угроз и понуканий, а самая настоящая улыбка: приподнялись тяжелые веки, изогнулись губы.
— Ну, теперь-то уж этого нет, верно? Мы ж больше не враги? Хорошее дельце вместе обтяпали, верно? Только под самый конец сорвалось. Тебя сперва пришлось припугнуть, а как смекнул — податься некуда, стал со мной заодно, верно? Помог получше всей этой вонючей бражки…
— Да?…
— Тебя ж так и звать, верно? Тебя свои так и зовут?
— Ага, только…
— Ну, и чего им там еще надо? Один транзистор получили. Пропал, выходит, только один. Не больно велика потеря…
Терри тяжело вздохнул. Как же Лес не понимает? Неужто надо сказать ему всеми словами?
— Ага, только я-то попался. Я у них в руках…
Лес все еще не понимал.
— Ты ж свой транзистор вернул. А за мой с тебя спросу нет.
— А они спрашивают! — громко выпалил Терри. Никак ему не втолкуешь, будто иностранцу. — Они считают, я с тобой заодно, и они сказали… директор сказал, либо чтоб я вернул второй транзистор, либо… — Он шумно втянул воздух, голосом, лицом всячески показывал, до чего ему неохота договаривать. Лес смотрел на него, откинув голову назад и набок, явно готовый отвергнуть ультиматум, который ему сейчас предъявят, но договорить необходимо. -…Либо сказал, кто ты.
Лес ответил не сразу. Мозг его пытался усвоить услышанное; казалось, в нем, как в желудке, есть соки и они помогают переварить то неудобоваримое, что сказал Терри. Он опять прищурился, потом широко раскрыл глаза, пожевал губами, и вот уже их искривила ехидная ухмылка. И наконец он впервые уверенно, вызывающе оперся о бар. Быть может, он разыгрывал недружелюбие, чтобы проверить, насколько убедительно возразит ему Терри, а быть может, и вправду так подумал.
— Шпионить, значит, притопал, вынюхивать, кто я есть, а потом доложить своему гаду директору. Так, что ли?
— Господи! — Терри так и сел на пол, стукнул по ковру кулаком. Глупо, будто он маленький, но хоть прорвалось то, что накипело, тоскливая безысходность, которую никакими словами не передашь.
Вот уже два дня никто ему не верит. Мама не поверила, что Трейси задавака и задира, Лес и его дружки не поверили, что не за тем он прибежал в лощину, чтоб спрятать краденое, Маршалл не поверил его рассказу про налет, а теперь Лес не верит, что искал он его не затем, чтоб предать. Он сидел на голубом ковре, уставясь на нейлоновый ворс, и отчаянно подыскивал в уме слова, которые убедили бы Леса. Просто смешно, ему и в голову не приходило то, что вообразил Лес, а поди докажи. Конечно, Лес теперь у него в руках — известен и адрес, и все, кроме фамилии, — но шел-то он сюда не за тем. И в мыслях такого не было. А не то навряд ли решился бы сюда сунуться. Но Лес сразу подумал самое плохое, на то он и Лес. Видно, они все такие, вся эта бражка.
— Ну, все разнюхал, а, Терри? Мой друг Терик? Виктория Гарденс, восемь, Королевские доки. А фамилия Хикс. Лесли Хикс.
Терри опять изо всех сил стукнул кулаком по полу. Лес все переиначил, и вон какая получается гадость. Даже в самой этой комнате он вдруг почуял что-то мерзкое. Он, конечно, не просто так пришел, да только не за тем, что вообразил Лес.
— Нет! — выкрикнул он наконец.
Вышло уж слишком громко, и Лес отскочил от бара, страдальчески сморщился, поднял ладони, точно капитан футбольной команды, призывающий игроков утихомириться.
— Заглохни! У нас соседи прямо ищейки. Нечего им знать, что ты здесь!
Терри понизил голос. Но ничего, что крикнул, зато теперь Лес будет слушать по-настоящему.
— Я пришел за транзистором, больше ни за чем, — объяснил он. — Если верну его в школу в целости-сохранности, может, для меня все обойдется, а про тебя и вовсе речи не будет. (Лес опять откинул голову набок, словно если лучше слышишь, то и сообразишь скорей.) Только Маршалл такой, он своего добьется. Если я не верну второй транзистор, уж они из меня выбьют, как тебя звать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Хотя накануне Терри натерпелся страху, хоть был он и потрясен и избит, он все же примерно помнил, куда его волокли. Смутно, но помнил, где начинается высокая ограда доков, еще туманней припоминалось, где стоит старый дом. Можно, по крайней мере, немного поболтаться в тех местах — а вдруг встретишь Леса. Не сказать чтоб Терри больше не боялся. Лес поистине злой дух, сила, с которой нельзя не считаться; но из-за налета вся дальнейшая жизнь Терри в Фокс-хиллской школе теперь под угрозой, и это куда страшней, вот почему Терри ощетинился, осмелел и искал встречи с этим большим опасным парнем. Он исполнился вдруг той же решимости, которая накануне вечером погнала его, разъяренного, на пустошь, и вот, опустив голову, он упрямо идет по неровному тротуару, но исподлобья зорко приглядывается, не видно ли какой-нибудь приметы.
До самых доков ему идти не пришлось. Примета вдруг возникла перед ним, словно указательный столб в пустыне. Напротив, на углу, стояла ветхая, с заколоченным окном писчебумажная лавчонка «Сигареты и газеты», которую Лес накануне обошел стороной. Наверно, Лес живет поблизости, подумал Терри. Ведь он, кажется, сказал, его отец ходит сюда за газетой? Пожалуй, надо немного здесь поболтаться. Скорее всего, Лес где-то тут. Но, к собственному удивлению, не успев подумать, к чему это приведет и чем грозит, Терри вдруг очутился в лавчонке. Толкнул шаткую дверь — и вот он уже там, в унылой, убогой, тускло освещенной комнатушке. С одной стороны ему улыбаются глянцевые обложки журналов, а с другой — сидит за прилавком старуха, потирает руки, подозрительно на него уставилась.
— Тебе чего, малец? — спрашивает, а сама хмурится. Будь у него деньги, она продала бы ему и сигары.
— Я ищу тут, — громко ответил Терри; закрывшаяся за спиной дверь придала ему храбрости: если б она осталась открытой и можно было сразу повернуть назад, он бы, пожалуй, извинился и удрал. — Дружка своего. Он, по-моему, ходит сюда.
— Кто ж такой? — Нет, мальчонка, видать, не из полиции, до такого они еще не дошли.
— Его зовут Лес. По-моему, его отец покупает у вас газеты. Мне надо его найти… — Терри все еще стоял у порога.
— Четвертый дом по правую руку. Виктория Гарденс.
Терри удивленно раскрыл глаза, брови его полезли вверх. Как все просто… если только старуха не говорит о каком-нибудь другом Лесе.
— У него это… — Терри неопределенно провел рукой перед горлом.
— Во-во. Четвертый дом по правой руке.
— А-а. Спасибо.
Старуха не отозвалась. Она смотрела на Терри, пока он с трудом отворял дверь, потом наподдала ногой по миске с засохшей кошачьей едой, так что она угодила в бок жирному полосатому коту, и опять, болезненно морщась, принялась растирать свои потрескавшиеся руки.
На улице, через дорогу от лавчонки, табличка сообщала, что это и есть Виктория Гарденс. Узкая, ничем не примечательная улочка. Здесь не веяло духом ветхости, истории, как на более старых, разрушающихся соседних улицах. Такую улочку увидишь где угодно, нет у нее особых примет. Могла она быть где была — подле доков, а могла бы и вырасти с края какого-нибудь поселка в провинции, только вот все вокруг покрывал толстый слой истинно лондонской пыли, обесцветил кусты бирючины и высокие палисадники. Этакая неухоженная городская клумба, однолетними растениями на ней были дети, а прореживал и пропалывал ее закон. Но застройка самая обыкновенная. Дома — все на одно лицо — стояли в ряд вдоль улицы, сложенные из одинакового розового кирпича и разделенные узкими подворотнями, электрические провода шли прямо по стенам, и перед каждым домом — подкрепленная проволокой живая изгородь, что мешала прохожим и не давала чересчур любопытным на ходу заглядывать в окна.
Терри опасливо подошел к четвертому дому. Он сам не знал, как быть дальше. Постучать ли, если Леса не видно, или прохаживаться здесь, будто от нечего делать, пока Лес его сам не увидит? Как тут угадаешь? Придется действовать по наитию. Но прежде всего надо хорошенько оглядеться. К счастью, на месте калитки зияла дыра, достаточно широкая, чтобы, скосив глаза направо, проходя мимо, можно было неплохо разглядеть дом. Терри остановился, зачарованный листиком бирючины, потом повернул обратно.
Сперва он поразился: нигде не видно входа. Потом пригляделся и сообразил: наверно, вход скрывается во тьме подворотни. Дома сумрачные, неприветливые. Построены на средства благотворительности и, как она сама, бездушны. У викторианских домов, по крайней мере, есть крылечко — можно посидеть на солнышке, посудачить, поглядеть на белый свет. А тут входная дверь не видна, спрятана, отталкивает, гонит прочь, тут незваному гостю сразу становится не по себе, тут он во власти хозяина; тот, если захочет, включит свет, а не захочет — оставит вход во тьме. Одно ясно, решил Терри: нельзя просто подойти к входной двери и спросить Леса. Надо помнить о своей безопасности — оставаться на виду у всей улицы. А войдешь в подворотню — и со стороны уже никто тебя не увидит. Пойти туда — все равно что сквозь землю провалиться.
Старательно притворяясь перед безлюдной улицей, будто идет по делу. Терри опять направился к подворотне и еще раз подольше, повнимательней поглядел на этот дом. Среднее окно второго этажа завешено темной занавеской, два окна поменьше, по бокам, забраны сеткой. Дом не впускает, отталкивает. Если на коврике у входа что и написано — если там вообще есть коврик, — так уж, наверно, не «Добро пожаловать».
Как быть? Терри наклонился, развязывал и снова завязывал шнурки полукед, а сам думал. Вытряс из каждой по воображаемому камешку. И наконец решил. Есть только два пути, сказал он своей левой ноге. Можно еще тут поболтаться — вдруг все-таки увидишь Леса, — походить взад-вперед, пока не надоест или совсем не одолеет страх; или уж махнуть рукой на всю затею, побежать домой и дожидаться мамы.
Так как же быть, спросил он трещину в тротуаре. И вдруг его отчаянно потянуло домой. Провались оно все в тартарары. Ведь он попытался, верно?
Он выпрямился, готовый уйти. И вдруг опять, как вчера вечером, его выбило из седла. Опять нет выбора. Так бывает на переменке: подбежишь сзади к не ожидающей ничего такого девчонке и толкнешь в спину. Он вскрикнул не столько от боли, сколько от потрясения.
— На кой черт тебя сюда принесло? — прокаркал в самое ухо знакомый голос. — Старая ведьма в лавке сказала, меня дружок ищет. Тебе ж сказано — ждать в той поганой лощине!
Терри даже не успел обернуться, правую руку больно стиснули, закрутили за спину.
— Шагай в дом! Убить тебя мало!
13
Терри правильно рассудил насчет подворотни. После яркого света дня здесь можно было двигаться только ощупью, и, хоть Лес и напирал, в тесной тьме он невольно замедлил шаг, и сразу боль в руке стала нестерпимой.
— Ой! Пусти! Больно! — громко закричал Терри, может, кто-нибудь услышит.
Но Лес мигом свободной рукой зажал ему рот, грубо толкнул влево, в еще более густую тьму, в которой скрывалась входная дверь.
— Заглохни, не то впрямь зашибу! — пригрозил Лес. Снял шершавую, дурно пахнущую руку с лица Терри и через щель почтового ящика стал доставать подвешенный на шнурке ключ. — Ты что, спятил? Какая нелегкая тебя сюда принесла?
Терри промолчал. Не хотел он, чтоб ему снова зажимали рот. Опять все повернулось по-вчерашнему. Опять он во власти этого бешеного.
Лес неловко сунул ключ в замочную скважину и толкнул дверь. Она распахнулась, грохнула о стенку коридора.
— Живо! Входи!
Лес отпустил его — боль стала терпимей, — подпихнул Терри, и тот, спотыкаясь, вошел в темный дом.
Когда волна страха отступила, Терри удивился. Он думал, его швырнут на покрытый линолеумом пол, в закуток с ободранными обоями, и в нос ударит затхлость. Но нет. Ноги утонули в длинном мягком ворсе лилового ковра, стены выкрашены дорогой краской, так и сверкают, он чуть было не уперся в них ладонями, лишь какое-то шестое чувство удержало. Коридор оказался совсем не таким, каким должен бы быть, судя по виду дома снаружи. Ни вешалки с кучей старых пальто, ни неуклюжей детской коляски или трехколесного велосипеда, которые загораживали бы проход. Деревянные переплеты сверкают, точно цветное стекло, без единой щербинки, без единой пылинки, и не режут глаз лампочки без колпаков, на стенах — современные медные светильники.
— Давай налево, в диванную, да ничего не цапай!
Терри успел пройти в комнату, не получив очередного тычка.
— Жди тут, и чтоб ничего не трогать. Я наверх, погляжу, вдруг она уже идет. У нас с тобой времени всего ничего.
Дверь закрылась, на миг стало тихо. Но тотчас снова чуть приоткрылась, и Лес рявкнул:
— Бестолочь поросячья! — Без этого он шагу ступить не мог.
Дверь опять захлопнулась, и Терри остался один.
Он стоял как вкопанный на голубом ковре и только головой вертел — оглядывал комнату. В такой комнате не разгуляешься, не кинешься с разбегу на диванчик, не высунешься из окошка. Правильно назвали — «диванная». Это не общая комната семьи. Скорее вечерняя комната, комната — обещание. Тут все словно только и ждет, чтоб кончилась работа и началось удовольствие, — она как фойе кинотеатра. В одном углу — высокий изогнутый бар, над ним подвешены пластмассовые гроздья винограда. Стоят бокалы, пластиковые палочки-соломинки для коктейлей — все готово в ожидании первого гостя, которому захочется выпить. Впрочем, едва ли он, Терри, тут получит кока-колу, если и попросит. Позади на зеркальной полке среди разных бутылок — дощечка с выжженными на ней словами: «Хочешь выпить, не садись за руль. Пей. Домой хоть ползком, а доберешься!» У окна — длинный изогнутый диван, чересчур большой для этой комнаты, будто рояль в спальне, но его кричащая оранжевая бархатная, что ли, обивка гордо похваляется: мол, до чего ж он удобный. А как раз напротив бара — большой цветной телевизор, раздвигающиеся дверцы закрыты, и низкий стереоагрегат под прозрачной крышкой. Ничего подобного Терри не ожидал здесь увидеть. Ближе всего к тому, как он представлял себе дом Леса — и, выходит, сильно ошибался, — была бы такая смутная картинка: убогая лачуга, грязная воровская кухня, папаша вроде Фейджина из «Оливера Твиста», неряха мамаша, семья сидит за столом, покрытым вместо скатерти газетой, обсуждает, как обчистить еще один магазин. Уж очень не подходит к этой комнате чумазый Лес со шрамом на шее. Рядом с этой роскошью он ни дать ни взять пещерный человек. Будто сумасшедший из фильма ужасов, которого родственники держат в подземной темнице.
За спиной хлопнула дверь, и Терри подскочил, разом вспомнил, в какой он попал переплет. К нему кинулся Лес:
— Ну, где он? Куда сунул? — Он сейчас не трудился важничать перед мальком. Кто-нибудь другой, больше к этому склонный, скажем, Мик, облокотился бы о бар или нахально развалился в одном из оранжевых кресел, но Лес был не таков, и он спешил.
— Его забрали, просто ответил Терри. Чего тут ходить вокруг да около? Он все еще побаивался, но с каждой минутой меньше — успокаивала и эта комната, и то, как неспокоен Лес. И здесь, как видно, нет ножа. Нож, наверно, спрятан в том старом доме. Да и вообще, язвительно подумал Терри, не посмеет Лес запачкать кровью такой ковер! — Джарвиз вчера вроде как узнал меня. По рубашке. Сторож школьный. Он слышал, как ты назвал меня по имени… и сегодня утром меня вызвали.
— Да ты что! — Лес судорожно заскреб шею.
— Заставили вернуть транзистор и…
— Ну-ну? — тревожно торопил Лес.
— Спрашивали про тебя: кто такой, где живешь.
По лицу Леса промелькнул отсвет вчерашней пугающей ярости, и в голосе послышались раскаты той грозы. Но он не набросился на Терри. Не поднял нож, не замахнулся кулаком. Теперь это все пустое.
— Ты не сказал, а? Не сказал?
— Нет. Ясно, нет. Сказал, я не знаю, кто ты. Лес перевел дух, ему чуть полегчало.
— Ну правильно.
— Только мне не поверили. — Лучше уж сказать все как есть, а то и немного преувеличить опасность. — Полицию вызвали, и вообще…
Лес смолчал, но так и сверлил его взглядом.
— …Сказали, раз ты назвал меня, ну вроде по-дружески… мы, значит, друзья…
Лес нахмурился встревожено, непонимающе.
— У ворот ты крикнул «Терик», уменьшительным именем меня назвал. Они сказали, это, вроде, по-дружески…
— Еще чего?
— Сказали, не назвал бы так… если мы враги…
Сложно это с именем — поди пойми, почему Лес тогда так его назвал. Будто ты накатал девчонке записочку с нежностями, а ее перехватила подруга. Есть вещи, о которых лучше не говорить.
Но в ответ… вот что ошеломило Терри, как не ошеломил бы ни пинок, ни удар кулаком, ни плевок в лицо, вот чего он никак не ожидал… Лес улыбнулся. И то была не глумливая, язвительная ухмылка, еще один вид оружия в его арсенале угроз и понуканий, а самая настоящая улыбка: приподнялись тяжелые веки, изогнулись губы.
— Ну, теперь-то уж этого нет, верно? Мы ж больше не враги? Хорошее дельце вместе обтяпали, верно? Только под самый конец сорвалось. Тебя сперва пришлось припугнуть, а как смекнул — податься некуда, стал со мной заодно, верно? Помог получше всей этой вонючей бражки…
— Да?…
— Тебя ж так и звать, верно? Тебя свои так и зовут?
— Ага, только…
— Ну, и чего им там еще надо? Один транзистор получили. Пропал, выходит, только один. Не больно велика потеря…
Терри тяжело вздохнул. Как же Лес не понимает? Неужто надо сказать ему всеми словами?
— Ага, только я-то попался. Я у них в руках…
Лес все еще не понимал.
— Ты ж свой транзистор вернул. А за мой с тебя спросу нет.
— А они спрашивают! — громко выпалил Терри. Никак ему не втолкуешь, будто иностранцу. — Они считают, я с тобой заодно, и они сказали… директор сказал, либо чтоб я вернул второй транзистор, либо… — Он шумно втянул воздух, голосом, лицом всячески показывал, до чего ему неохота договаривать. Лес смотрел на него, откинув голову назад и набок, явно готовый отвергнуть ультиматум, который ему сейчас предъявят, но договорить необходимо. -…Либо сказал, кто ты.
Лес ответил не сразу. Мозг его пытался усвоить услышанное; казалось, в нем, как в желудке, есть соки и они помогают переварить то неудобоваримое, что сказал Терри. Он опять прищурился, потом широко раскрыл глаза, пожевал губами, и вот уже их искривила ехидная ухмылка. И наконец он впервые уверенно, вызывающе оперся о бар. Быть может, он разыгрывал недружелюбие, чтобы проверить, насколько убедительно возразит ему Терри, а быть может, и вправду так подумал.
— Шпионить, значит, притопал, вынюхивать, кто я есть, а потом доложить своему гаду директору. Так, что ли?
— Господи! — Терри так и сел на пол, стукнул по ковру кулаком. Глупо, будто он маленький, но хоть прорвалось то, что накипело, тоскливая безысходность, которую никакими словами не передашь.
Вот уже два дня никто ему не верит. Мама не поверила, что Трейси задавака и задира, Лес и его дружки не поверили, что не за тем он прибежал в лощину, чтоб спрятать краденое, Маршалл не поверил его рассказу про налет, а теперь Лес не верит, что искал он его не затем, чтоб предать. Он сидел на голубом ковре, уставясь на нейлоновый ворс, и отчаянно подыскивал в уме слова, которые убедили бы Леса. Просто смешно, ему и в голову не приходило то, что вообразил Лес, а поди докажи. Конечно, Лес теперь у него в руках — известен и адрес, и все, кроме фамилии, — но шел-то он сюда не за тем. И в мыслях такого не было. А не то навряд ли решился бы сюда сунуться. Но Лес сразу подумал самое плохое, на то он и Лес. Видно, они все такие, вся эта бражка.
— Ну, все разнюхал, а, Терри? Мой друг Терик? Виктория Гарденс, восемь, Королевские доки. А фамилия Хикс. Лесли Хикс.
Терри опять изо всех сил стукнул кулаком по полу. Лес все переиначил, и вон какая получается гадость. Даже в самой этой комнате он вдруг почуял что-то мерзкое. Он, конечно, не просто так пришел, да только не за тем, что вообразил Лес.
— Нет! — выкрикнул он наконец.
Вышло уж слишком громко, и Лес отскочил от бара, страдальчески сморщился, поднял ладони, точно капитан футбольной команды, призывающий игроков утихомириться.
— Заглохни! У нас соседи прямо ищейки. Нечего им знать, что ты здесь!
Терри понизил голос. Но ничего, что крикнул, зато теперь Лес будет слушать по-настоящему.
— Я пришел за транзистором, больше ни за чем, — объяснил он. — Если верну его в школу в целости-сохранности, может, для меня все обойдется, а про тебя и вовсе речи не будет. (Лес опять откинул голову набок, словно если лучше слышишь, то и сообразишь скорей.) Только Маршалл такой, он своего добьется. Если я не верну второй транзистор, уж они из меня выбьют, как тебя звать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24