Я бился изо всех сил, пытаясь прорваться сквозь бесконечный слой белой
пыли, покрывшей мое лицо. Она так плотно набилась мне в ноздри, что я был
недалек от удушья. Все, что мне удалось, -- увидеть наверху проделанную мною
дыру, плотно затянутое тучами небо и снег, который продолжал сползать вниз.
Я застыл, боясь шелохнуться и обрушить всю эту массу снега себе на голову --
тогда мое положение стало бы еще более затруднительным. Мне казалось, что
пролетело месяцев шесть, но на самом деле не прошло и двух минут, когда в
проеме появилось Его лицо. Он старался не подходить слишком близко к краю
обрушившегося наста, но наклонился вперед, чтобы увидеть меня.
-- Осторожно, не свались, -- предупредил Его я. -- Есть какие-нибудь
идеи, как вытащить меня отсюда?
-- Я прокопаю к тебе наклонную дорожку и буду по мере продвижения
уплотнять снег, -- сказал Он. -- Это единственный выход. Вытащить тебя я не
смогу. Наст проломится, и я присоединюсь к тебе.
-- А чем ты собираешься копать? -- спросил я. -- У нас нет ни лопаты,
ни других инструментов.
-- Подожди, -- ответил Он.
Наверху завывал ветер. Очередной его порыв швырнул мне в лицо снежную
крупу.
Он снял перчатки, утепленную куртку и нижнюю рубашку. Под Его кожей
играли превосходно развитые мускулы. Чтобы заработать их, нормальному
человеку понадобилось бы ежедневно до изнеможения тягать штангу, но они были
не бугристыми и закаменевшими, а подтянутыми и эластичными, чего никогда не
бывает у культуристов. Холод должен был пробрать Его до костей, но, похоже.
Он этого просто не замечал. Он целиком погрузился в себя. Снег кружился,
падал на Его обнаженные плечи и грудь, таял и стекал холодными блестящими
ручейками.
Потом Он вытянул руки перед собой, словно выполняя какое-то спортивное
упражнение, сжал пальцы вместе, закрыл глаза и застыл. Он не шелохнулся даже
тогда, когда в спину ударил новый порыв ветра. Я мало что видел в темноте,
но мог понять, что сейчас Он каким-то образом трансформирует Свои руки.
Когда Он наконец открыл глаза и принялся прокапывать эту самую наклонную
тропинку, я увидел, что трансформация была поразительной. Пальцы словно
сплавились вместе, ладони расширились и удлинились, превратившись в лопаты.
Он развернулся и скрылся из виду -- начинать тропинку следовало немного в
стороне. Быстро работая. Он убрал наст в двадцати пяти футах от меня и начал
углубляться, по ходу дела утаптывая снег в ступеньки. Два часа спустя, после
второго небольшого обвала, понадобившегося Ему, чтобы расчистить тропку, мы
выбрались из ямы и двинулись к виднеющимся выше по склону деревьям.
Когда мы добрались до них, я остановился и посмотрел на Его руки, но не
обнаружил ни малейших следов недавней трансформации. На руках у него снова
было по пять пальцев -- кстати сказать, хорошей формы.
-- Насколько сильно ты можешь... э-э... изменить свое тело по своему
желанию? -- спросил я, вспоминая свои ощущения в снежной ловушке и запоздало
пугаясь того, что Он мог просто оставить меня там. В конце концов, а зачем я
Ему нужен? Похоже, Он уже продвинулся настолько далеко, что Всемирное
Правительство не сможет с Ним справиться, невзирая на все свое превосходство
в военной силе. Хотя Он и утверждал, что я Ему все-таки нужен, это явно было
не так. Просто это было не в Его духе -- обречь человека на верную смерть.
-- Я могу изменять большую его часть, -- спокойно, как нечто само собой
разумеещееся, сказал Он.
-- И лицо?
-- Я над этим работаю.
-- И как далеко ты продвинулся?
-- Мне нужно научиться более искусно трансформировать костную ткань.
Изменять нужно не только лицевые мышцы, но и часть черепа тоже.
-- Когда ты научишься их контролировать, нам. не придется больше бегать
от властей, -- сказал я. -- Ты сможешь изменить лицо и стать неузнаваемым.
И вправду, Он ведь может делать себе новое лицо хоть каждую неделю,
если в том возникнет надобность, на несколько шагов опережать полицию и не
опасаться, что они сумеют Его поймать.
-- Раньше или позже, но все равно кто-нибудь меня узнает, Джекоб. Дело
ведь не только в лице. Во мне есть нечто такое, что отличает меня от прочих,
заставляет людей относиться ко мне с подозрением. Я... ну, другой. -- Он
улыбнулся своей неотразимой улыбкой и беспомощно развел руками. И все, чтобы
меня успокоить. На самом-то деле он был не более беспомощен, чем взрослый
слон.
Но в Его словах была доля правды. Он обречен всегда оставаться изгоем.
Вокруг Него витала некая неуловимая аура. Она не поддавалась научным
определениям, но совершенно неоспоримо придавала Ему вид чужака. Я знал, что
так оно и есть. Он действительно был чужим -- сверхчеловек, сверхгений, -- и
с таким же успехом мог сойти за человека, с каким сам человек мог сойти за
обезьяну в каком-нибудь обезьяньем сообществе, в джунглях.
-- Но смена лица может дать время, которое тебе нужно, чтобы закончить
свое развитие, -- сказал я.
-- Отведи меня в хижину, -- сказал Он, похлопав меня по плечу своей
ручищей, -- и все, что мне понадобится, -- это обещанные тобой три дня. А
после этого смена лица станет уже ненужной.
Я снова надел перчатки и маску. Лицо окоченело до такой степени, словно
мне в каждую щеку вкатили по изрядной дозе новокаина. Я снова сверился с
компасом. Мы двигались правильно. Он опять пошел впереди, споро утаптывая
снег и прокладывая тропу. Когда мы двинулись в путь, я заметил в Нем нечто
новое. Его рука, которой Он похлопал меня по плечу, была не просто большой
-- огромной. Теперь я увидел, что Он огромен во всех отношениях. Утепленный
костюм, который, по идее, должен был сидеть на Нем свободно, стал таким
тесным, что, казалось, вот-вот лопнет. Его голова тоже подросла, и лоб стал
больше. Его ступни были наполовину больше моих. Он продирался через снег,
словно сказочный великан, сокрушая или отбрасывая в сторону все, что
попадалось Ему на пути. Он двигался молча и как-то таинственно. Я
заподозрил, что в Нем пробудилась еще одна новая, сверхъестественная часть
его личности, которую мне не дано понять.
И я задрожал. Но не от ветра и не от холода.
Через полчаса Он остановился на небольшой поляне, присел, смахнул с
лица снежинки и огляделся по сторонам, словно искал что-то, что потерял
здесь в прошлый раз, хотя никогда прежде в этих местах не бывал. Теперь
голова Его поникла, покачиваясь из стороны в сторону, словно маятник,
завязший в патоке. Бескровные губы были крепко сжаты.
-- Что случилось? -- спросил я, подходя к Нему. -- Я еще не устал, если
тебя это беспокоит.
-- Далеко еще до того домика, Джекоб? -- с беспокойством спросил Он. В
его голосе слышалось куда больше эмоций, чем обычно. Я впервые увидел, что
Он тревожится. Обычно он являл собою безукоризненный пример терпеливости,
беспечности и умения ждать.
-- Ну... -- я вытащил из кармана куртки карту и присмотрелся к ее
мерцанию. Через несколько секунд светящиеся линии стали четкими и ясными. --
Мы сейчас находимся вот здесь, -- сказал я, указывая на заштрихованное пятно
-- лесной массив. -- Еще столько же через лес. Потом небольшая горная гряда
-- местами с довольно крутыми склонами. Потом пройти по краю вот этой рощи,
и мы на месте. Это примерно еще часа два с половиной.
-- Это слишком долго.
-- Но это кратчайший путь. Я несколько раз уточнял маршрут, еще когда
мы обедали в Сан-Франциско -- помнишь? И еще раз проверил в кинотеатре,
когда этот чертов фильм стал совсем уже невыносимым. По всем подсчетам
получается, что это самая короткая и самая легкая дорога. Если бы мы взяли
правее и попытались пройти долиной, там было бы больше холмов, а если бы мы
взяли западнее и прошли вдоль скального гребня, пришлось бы дольше идти по
лесу, -- и я показал Ему соответствующие участки карты.
Он не ответил.
Я сел рядом с Ним. Снег пошел сильнее. Впрочем, это мог быть
кратковременный заряд. Он молчал, а я не решался Его расспрашивать. Мы
посидели минут пять, потом разгоряченность, вызванная быстрой ходьбой, ушла,
и холод начал пробирать меня до костей. Сейчас проявилась совершенно
неизвестная мне часть Его личности, и я не понимал, с какой стороны к Нему
подойти и как узнать, в чем дело. По прошествии еще пяти минут я решил пойти
напролом.
-- Что случилось? -- спросил я.
-- Джекоб, я вынужден выбирать одно из двух решений, каждое из которых
по-своему неприятно, -- его голос снова был прежним: глубоким, ровным,
лишенным эмоций. Именно так должна была бы разговаривать машина, а не
голосом соблазнительницы. -- Один из вариантов развития событий приведет к
тому, что ты станешь меньше уверен во мне и начнешь меня побаиваться.
-- Нет, -- сказал я.
-- Так оно и будет. Я знаю. Ты испытаешь легкое отвращение, и это
наложит отпечаток на твое отношение ко мне. А мне не хочется терять твою
дружбу.
-- А второй вариант?
-- Я могу задержать происходящие во мне изменения и вернуться к ним
только после того, как мы доберемся до хижины. Это может означать потерянный
день.
-- Что ты хочешь сказать? -- Вопреки моему желанию в моих словах
проскользнула нотка страха. Должно быть. Он ее уловил, потому что улыбнулся
и похлопал меня по плечу.
-- Мне нужна пища, -- сказал Он. -- Я не могу ждать до тех пор, пока мы
дойдем до места. Преобразование в разгаре, и я нуждаюсь в энергии для
создания большого количества мышечной ткани, иначе я столкнусь с очень
серьезным препятствием.
-- Я не представляю, как ты собираешься раздобыть пищу прямо здесь. И
точно так же я не понимаю, что такого ты можешь сделать, чтобы расстроить
меня и вызвать у меня отвращение.
-- Ну что ж, -- сказал Он. -- Я не стану замедлять процесс. Если тебе
не понравится то, что будет происходить, постарайся помнить, что это
необходимо.
Он снова снял перчатки и опустился на колени, очистил от снега площадку
размером примерно в два квадратных фута и прижал ладони к земле. Мне
показалось, что Его руки растаяли и потекли в глубь почвы. Застывшая земля
пошла трещинами, а потом и брызгами, пока Он зондировал и перемешивал ее.
Через несколько минут Он улыбнулся и оторвал руки от почвы. Его пальцы снова
приобрели нормальную форму -- так, словно они были резиновыми, и их сперва
вытянули, а потом отпустили.
-- Я нашел двоих, -- загадочно сказал Он. -- Этого вполне достаточно.
-- Что-что? -- не понял я.
-- Смотри.
Я пошел следом за ним через заросли кустарника и бурелом. Он легко и
непринужденно раздвинул бревна. Под бревнами обнаружилась какая-то нора. На
этот раз Он удлинил всю руку, а не одни лишь пальцы, и запустил ее в нору.
Внезапно Он вздрогнул и замолотил рукой внутри норы. Потом Он вытащил из
норы кролика. Животное было задушено. Несколько мгновений спустя Он проделал
то же самое со вторым кроликом и положил его рядом с первым.
-- А вот это может показаться тебе отвратительным, -- сказал Он. -- Я
собираюсь съесть их сырыми. Разводить костер слишком рискованно, да и
времени нет.
-- Обо мне можешь не беспокоиться, -- ответил я, хотя сам плохо
понимал, какие чувства испытываю. Конечно же вид крови меня не смущал. Если
бы я боялся крови или вида внутренностей, я не смог бы стать врачом. Но
съесть сырым еще теплого кролика...
Он поднял первого кролика левой рукой, а пальцы правой заострил и
спустил со зверька шкурку, как с банана. Потом он освежевал второго кролика
и принялся есть их, пока те не остыли. Он отправлял в рот кусок за куском, и
кровь текла по подбородку. Наконец от кроликов остались только кости.
Похоже, Он даже не жевал мясо, а прямо так кусками и глотал, лишь бы
побыстрее покончить с неприятной необходимостью.
-- Ну что ж, -- сказал Он, поднимаясь и утирая губы. -- Пора идти.
Его глаза блестели.
Несмотря на все мои старания держать себя в руках, мой желудок
задергался, как умирающее животное, которое ищет место, где можно лечь и
спокойно сдохнуть. Я повернулся и пошел первым. Здесь было меньше снега, чем
на открытом месте или там, где лес был пореже. На ходу я пытался разобраться
в массе противоречивых чувств, затопивших мое сознание. Он -- величайшее
благодеяние для человечества, разве не так? Конечно, да! Стоит лишь
вспомнить о мощи, скрывающейся в Его руках, о способности исцелять, пылающей
в каждой клетке Его тела. Это не паровая машина, не электрическая лампочка и
не более мощный ракетный двигатель; это панацея от всех болезней, терзающих
род человеческий. Я должен снисходительно относиться ко всяким мелочам
наподобие Его дикого аппетита или потребления в целях получения энергии
пойманных кроликов -- крови, внутренностей и всего прочего. А должен ли? Да,
должен. Только слабоумный может выбросить ценнейшую вещь из-за
незначительных поверхностных дефектов.
Дул ветер.
Снег хлестал меня по лицу.
Как холодно...
Но беспокойство не отступало. Да, возможно, раньше Он был добр и
великодушен -- когда я похитил его, когда Он отбил у смерти людей,
пострадавших от взрыва и пожара. Но кто сказал, что Он будет так же хорошо
относиться к людям и потом, после того, как окончательно изменится?
Возможно, мы станем казаться Ему неполноценными. Достойными жалости. А
возможно, бесполезными и никчемными. Или даже паразитами, которых нужно
уничтожать.
Меня бросило в дрожь.
Черт побери! Я рассуждаю, как суеверный мальчишка или старый
маразматик! Это же не новая экранизация замшелой истории о Франкенштейне!
Мой искусственный человек не мог наброситься на меня, словно какое-нибудь
неразумное животное. Я покачал головой и постарался избавиться от нездоровых
мыслей.
Через тридцать пять минут мы вышли из лесу и оказались перед перевалом.
Отвязав снегоступы от рюкзаков -- в лесу мы шли без них, -- снова их надели.
Я напомнил себе, что нужно быть очень осторожным. Я не могу позволить себе
снова провалиться и потерять еще два часа. Мы двинулись вверх и как раз
взошли на седловину, когда до нас долетел какой-то звук.
- Что это? -- спросил Он, взяв меня за руку и остановившись. Я сдернул
маску и застыл, прислушиваясь. Звук долетел снова, низкий и глухой.
-- Это волки, -- сказал я. -- Волчья стая.

4

Вокруг не было ни укрытия, куда можно бы было спрятаться, ни деревьев,
чтобы на них вскарабкаться. Нам оставалось лишь стоять и надеяться, что
волки нас не учуют, что они пробегут по другому склону по дну долины -- в
общем, что они нас не заметят. Но волосы у меня норовили встать дыбом, а по
спине бегали мурашки. Я даже не думал, что так бывает. Волки -- опасные
противники. Они очень умны, возможно, умнее любого другого животного. А
ветер нес наш запах как раз в ту сторону, откуда долетал мрачный, унылый
вой.
-- Я очень мало читал о волках, -- сказал Он. -- Но они бывают очень
злобными, особенно когда голодны и охотятся. Я прав?
-- Даже слишком, -- ответил я, доставая пистолет. Теперь, когда моими
противниками оказались не люди, а дикие животные, мне страстно захотелось,
чтобы мое оружие стреляло чем-нибудь посущественнее наркострелок. Нынешняя
зима выдалась суровой; я мог судить об этом по высоте сугробов и по ветвям
деревьев, пригнутым к земле тяжестью снега. Зима согнала волков с гор вниз,
поближе к цивилизации. При такой погоде в горах пропитание было скудным, а
вот внизу можно было неплохо поохотиться...
-- Они могли учуять запах крови тех кроликов, которых ты освежевал.
Если это так, то сейчас они идут по нашему следу и должны быть просто вне
себя.
Едва я произнес эти слова, как мы увидели на противоположном склоне
первого волка -- видимо, разведчика, бегущего впереди стаи. Он вынырнул
из-за ближайшей вершины и замер, глядя на нас через разделявшую нас
небольшую долину. Его глаза горели, как два раскаленных уголька. Волк
принюхался и оскалил зубы. Во мраке блеснули мощные клыки, способные за
несколько секунд перервать человеку горло или выпустить из жил пузырящуюся
кровь. Волк отскочил, потом снова подался вперед, изучая нас. Его
возбуждение нарастало с каждой секундой. Он вскинул голову и разинул пасть,
собираясь завыть.
Я поднял пистолет и выпустил серию игл, которые впились волку в глотку.
Волк захлебнулся воем, затряс головой и упал. Несколько мгновений он
судорожно корчился на снегу, а потом застыл неподвижно -- уснул. Но ответный
вой дал нам понять, что разведчика и стаю разделяло небольшое расстояние.
Остальные волки должны были появиться здесь через секунду. От того, как они
отнесутся к неподвижному телу своего собрата, будет зависеть наша судьба:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17