Изабель молча рассматривала останки мужа. Большая часть его одежды полностью сгорела, отсутствовали также волосы и борода. Спасибо, что кто-то из добровольных пожарных позаботился прикрыть ему глаза. Тело издавало сильный и едкий запах горелого мяса, который, как навязчивый призрак, преследовал Изабель еще многие месяцы спустя.
Ногти на пальцах рук Эльдона были сорваны. «Это потому, что он пытался выползти наружу, – объяснил один из людей с фермы Брук. – Мы нашли его в одном из помещений недалеко от кухни. Он полз туда, пытаясь выбраться из огня этим путем».
Кухарка не могла простить себе, что отпустила его.
– Я уже держала его за руку, но он вырвался, – сказала она Изабель. – Мне надо было, не раздумывая, скорее тащить его наружу.
Дотронуться до кожи трупа, черной и пузырчатой, словно застывшая смола, Изабель не могла, это было выше ее сил. Пусть лучше она останется в ее памяти живой, молодой и свежей, как в те незапамятно далекие годы.
Должно быть, ему было очень больно и страшно. Может быть, перед смертью он звал ее. «Если бы я была там, я бы пошла за ним в огонь», – мысленно сказала она самой себе, понимая, что это неправда.
– Прости меня, – вслух сказала она Эльдону. Последние годы они удалялись друг от друга медленно, но верно, словно расходящиеся континенты Старого и Нового Света. Сначала они хотели верить, что любят друг друга. Они прожили вместе многие годы, похоронили троих детей. На каждом из их маленьких надгробий было изображение ангельского крыла. На одном надгробии было написано: «Младенец сын Эльдона и Изабель Дашелл». На другом: «Младенец дочь тех же родителей». А на надгробии Роз: «Наше дитя, слишком быстро призванное на небеса».
Какой-никакой, он был для нее опорой и прибежищем – теперь она ясно чувствовала это всей своей плотью. Теперь он ушел и забрал с собой все их совместное прошлое, и она осталась одна на дымящихся руинах собственной жизни. Что значит теперь для нее память о нем, этот груз, которым она не умеет распорядиться? Будет ли кто-то другой знать ее так же близко и хорошо, как он? Но пока она помнит Эльдона, этого не случится. Можно ли это считать любовью? Может быть, краткие, но бесчисленные мгновения близости душ, собранные, как маленькие искорки, вместе, не уступят яркостью вспышке безумной страсти?
То, что Эльдон умер, означало для нее прежде всего, что ее жизнь больше не будет прежней. Если только ее будущее вообще можно будет назвать жизнью. Эльдон ушел и словно забрал ее с собой.
Она опустила голову на стол и закрыла глаза.
– Боже правый! – воскликнул врач, переступая порог библиотеки.
Он медленно подошел к столу, протянул руку, но так и не решился дотронуться до останков.
Изабель кивком головы поприветствовала их окружного врача, который в течение многих лет пользовал их с мужем и принимал ее мертворожденных детей.
– Когда его нашли, он был уже давно мертв. Для вас тут нет работы, Рассел.
Врач склонил голову, обозначив скорбь формальным жестом. Изабель отвернулась и, заметив на краю стола какое-то письмо, быстро спрятала его в рукав.
Пришли санитары с носилками и вынесли останки в медицинскую карету. Изабель молча наблюдала за их работой; после их ухода в воздухе продолжал висеть все тот же едко-кислый запах горелой плоти и паленых волос.
За окном послышался шум и голоса: карета тронулась, колеса застучали по камням. Подойдя ближе к столу, Изабель рассеянно дотронулась до карт, на которых только что лежало тело… Сверху большая карта Англии и Ирландии, выпущенная в 1840 году, но Изабель не сразу ее узнала. В океане, за пределами Ирландии, появились очертания каких-то новых островов и земель, словно неких новых, неведомых Атлантид, а очертания знакомых стран причудливо, неузнаваемо изменились. Изабель не сразу поняла, в чем тут дело: рыхлая бумага, как губка, впитала почерневшую лимфу, сочащуюся из распадающегося тела. Изабель вытащила лист, лежавший ниже. Трупная жидкость просочилась насквозь через пачку карт, и на каждой из них были теперь новые, неведомые острова и озера. Изабель брала в руки листы один за другим, внимательно рассматривая новые, необычные очертания.
Так Эльдон Дашелл создал свою карту мира, о которой мечтал всю жизнь.
Его похоронили на маленьком деревенском кладбище рядом с могилами его детей. Весь день шел дождь, и гроб опускали в воду. Энни стояла рядом с Изабель, держа ее под руку. Когда первая лопата земли со стуком упала на крышку гроба, Изабель вздрогнула, повернулась и пошла обратно к повозке. Всю дорогу обратно к дому Энни плакала, уткнувшись ей в плечо.
Следующие несколько дней были посвящены обустройству их жилья на руинах сгоревшего дома. Уцелевшие помещения, примыкающие к библиотеке Эльдона, были превращены в спальню Изабель и спальню для прислуги. В самой библиотеке ничего не изменилось, там только сложили кое-какие вещи. Кухней можно было пользоваться по-прежнему, но войти в нее удавалось только со стороны сада, так как выход внутрь главного здания был завален грудами щебня. Чтобы согреть чайник, Изабель теперь должна была делать большой круг по саду в обход развалин. Вход в уцелевшее крыло, которое раньше совсем не использовалось, теперь был частично заложен кирпичами так, что это кры – ло превратилось в самостоятельное строение. Вместо двери вход в него прикрывало тяжелое одеяло.
Изабель долго не могла решить, как ей поступить с домом. Сначала она хотела уехать оттуда сразу же, но на следующий же день возникло столько разных забот и нерешенных вопросов, что она в конце концов осталась, ибо такое решение оказалось самым простым. Более того, она находила своеобразное утешение в пребывании здесь, ибо дом в его нынешнем состоянии напоминал ей состояние ее собственной души – наполовину разрушенной, наполовину уцелевшей. Здешняя обстановка была ей постоянным напоминанием о том, что она потеряла и что ей удалось сохранить.
Уилкс попросил отпустить его, и она не стала возражать. Кухарка отправилась к своей сестре в Чертей, сказав, что хочет отдохнуть и прийти в себя. Она сказала, что хотела бы вернуться на службу к Изабель, но та сочла, что кухарка говорит так только из чувства вины за то, что не спасла Эльдона. К тому же Изабель отнюдь не была уверена, хочет ли она сама, чтобы кухарка возвращалась, и надеялась, что та все-таки передумает, ибо чем меньше останется людей, за которых она несет ответственность, тем лучше.
Энни Фелан обожгла руки, когда срывала с себя горящий плащ, и получила несколько сильных ушибов, когда прыгнула из окна вслед за Гусом. Ушибы до сих пор болели, но других повреждений, слава богу, не было. Гус был жив и здоров и, если не считать небольших ожогов на руках, чувствовал себя прекрасно.
В таком состоянии Энни не могла работать по хозяйству, а Тэсс находилась на последнем месяце беременности, и поэтому Изабель взяла заботу о всех троих на себя. Конечно, она была не слишком привычна к роли прислуги, и неделя, проведенная у плиты, повергла ее в состояние черной меланхолии.
– Пора с этим кончать. – Изабель хлопнула на стол две тарелки с пирогом, начиненным жареной рыбой, – одну для Энни и другую для Тэсс. – Не думайте, что так будет продолжаться бесконечно.
Энни ковырнула пирог вилкой, опасаясь острых рыбьих костей. Изабель была не очень прилежной кухаркой. Вчера в каше оказалось много мелких камней.
– Простите нас, мэм, – сказала Тэсс, чувствуя себя виноватой перед Изабель, но этим извинением только еще больше разозлила ее.
– Тебе придется отсюда уйти, – сказала Изабель. – Не думай, что я буду тебя держать. В этом месяце ты родишь – как бы там ни было, пользы мне от тебя уже никакой.
Над столом повисло тяжелое молчание. Энни различала шум ветра за кухонной дверью, она видела, как у несчастной Тэсс застрял ком в горле, как сначала дернулись, а потом замерли ее руки. Как бы поступил в этих обстоятельствах векфильдский викарий, какой оптимистический софизм изобрел бы, каким фонтаном душевной щедрости попытался бы загасить разгорающийся пожар несчастья?
– Вы не можете так поступить, – сказала она Изабель. – Потому что теперь вы за нас отвечаете. За нас за всех.
Изабель застыла на месте.
– А почему, собственно, – медленно начала она, выделяя каждое слово, – я обязана все делать так, как ты мне скажешь?
Тэсс замерла и сидела, не шелохнувшись и не поднимая глаз, чтобы ненароком не встретиться взглядом с Изабель.
Какая судьба может ждать Тэсс, если Изабель сейчас выгонит ее? Что может ждать ее младенца? Сиротский приют, а затем та же самая вечная доля прислуги?
Энни поднялась и посмотрела в лицо Изабель, внезапно осознав, что, оказывается, они с ней почти одного роста. «Потому что ты должна хоть раз в жизни позаботиться о ком-то, кроме себя», – хотелось ей сказать.
– Потому что я думала, вам и вправду есть до меня дело, – сказала она вместо этого.
Фраза прозвучала скомканно и невыразительно. Изабель хотела ей ответить что-то резкое, но сдержалась.
Энни развернулась и вышла из кухни.
…Библиотека Эльдона пропахла дымом. Энни стояла у его стола и вспоминала, как выпрыгивала из окна спальни Изабель. Дым, наполняющий ее легкие. Одежда, тлеющая на ней. Эта комната заставляет ее ощутить себя живой. Она накидывает плащ и выходит в сад.
Весна начиналась. Сквозь траву, словно слова, произнесенные неожиданно для самой себя, пробивались подснежники.
«Я думала, тебе действительно есть до меня дело».
Деревья, окутанные теплым светом, ждали последнего призыва, чтобы распуститься во всей своей зеленой красе. Довольные, толстые грачи разгуливали по пашне в поисках червей. Каждая божья тварь ждала весны, как высшего дара, более которого ей невозможно ничего желать.
Пирамида из камней, которую они сложили с Эльдоном у ворот усадьбы, стояла нетронутой. Энни нашла записку, положенную тогда, развернула и прочла то, что когда-то сама написала.
Третьего января 1866 года экспедиция под командованием Эльдона Дашелла с экипажем в составе Энни Фелан вышла для выяснения последних часов жизни двух людей из команды Джона Франклина.
Потом она достала из-под плаща то, что захватила в библиотеке по пути сюда, – пачку визитных карточек Эльдона с его фотографиями – и на полях одной из них написала:
Пятнадцатого марта 1866 года. Капитан Дашелл умер неделю тому назад. Я решила…
Мгновение она раздумывает, что выбрать: Продолжать идти? Возвращаться?
«Я решила продолжать идти», – пишет она и прячет карточку и старую записку под камнями.
После этого она возвращается в дом.
Студия совсем не пострадала от огня – только с одной стороны стекла слегка закоптились. Со времени пожара Изабель не бывала здесь, и обстановка осталась нетронутой – скамейка, солома на полу и камера на треноге словно терпеливо ждали появления маленького Гуса.
Изабель оглядывала помещение, стараясь определить ущерб, и, заметив неожиданно появившуюся Энни, внутренне напряглась. Ее рука в кармане судорожно сжимала письмо, взятое с рабочего стола Эльдона.
«Для миссис Энни Фелан и/или мистера Эльдона Дашелла» – гласила надпись на конверте. В свое время Изабель аккуратно расклеила конверт над паром и потихоньку прочла слова, выведенные почерком незнакомого ей человека.
Сэр.
В канцелярии графства мне передали Ваше письмо, в котором Вы сообщаете о некоей известной Вам Энни Фелан.
Мое имя Майкл Фелан, и я имею все основания полагать, что являюсь братом упомянутой Вами особы. Так как считалось, что все мои близкие погибли во время большого голода, Вы легко можете представить себе мою радость, ведь оказывается, надежда еще не потеряна.
Поэтому прошу Вас не отказать мне в любезности как можно скорее передать это письмо моей сестре для того, чтобы она смогла написать мне по указанному ниже адресу.
С искренним почтением, Майкл Фелан.
«Вот то, чего ты так долго ждала», – хотелось сказать Изабель и протянуть Энни это письмо.
– Пусть Тэсс остается. Я хочу, чтобы она осталась, – вместо этого сказала она.
Свет позолотил солому у ног Энни – как тогда, когда они снимали Мадонну. Энни пошевелила солому носком ботинка.
– Сними меня, – сказала она.
– Как кого? – серьезно спросила Изабель.
– Как меня, – слегка наклонив голову, Энни посмотрела на Изабель с лукавой улыбкой.
Ни слова не говоря, Изабель выбрала свежую пластинку, привычно облила ее коллодиумом, погрузила в нитрат серебра и заложила кассету в камеру. Энни встала перед камерой в выбранной ею самой позе.
«Только не уходи, – думала Изабель, настраивая объектив. – Ведь я не могу потерять еще и тебя».
Был солнечный весенний день, очень подходящий для съемки, – сегодня все получится необыкновенно ярко и отчетливо. Ясный и чистый день, когда отошли прочь прежние тревоги, когда в самый раз хотеть, надеяться и все начинать сначала.
– Отлично! – уважительно произнесла Изабель из-за камеры. – Ты теперь выглядишь словно героиня, спасительница.
Больше не было автора и исполнителя, фотографа и модели, ведущего и ведомого – в создании нынешнего образа их роли стали равнозначны.
«Сначала я была благодарна тебе за одно то, что ты замечала меня, – думала Энни. – А теперь ты не хочешь вспоминать о той ночи, когда я поцеловала тебя, а ты в ответ поцеловала меня, там, в комнате, полной вещей твоих мертвых детей, – ты хотела, чтобы этого не было, и теперь этого как не было. Пусть это будет вычеркнуто из твоей и моей жизни. Пусть будет так – ибо ты так хотела. Но сегодня, сейчас, этот миг, когда здесь не стало больше хозяйки и слуги, ведущего и ведомого, – этот миг навсегда останется со мной. Сегодня я начинаю писать свою жизнь с чистого листа. И через несколько дней я оставлю, тебя – мне надо наконец отыскать мою семью».
– Я готова, Изабель, – сказала Энни, подняв голову.
Это было то, чего она всегда боялась: что она никогда не сможет, вопреки всем стараниям, запечатлеть жизнь такой, как она есть. Вот почему все ее работы – не жизнь сама по себе, а то, что остается после, когда сама жизнь уже прошла.
Как печаль.
Как надежда.
Как любовь.
Но сама жизнь, как миг падения, слишком быстра и коротка и потому неуловима.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22