А там в короткий срок народ он просветил,
Насколько их король смирен и робок был.
Знай: смелость города берет!
Коль счастие пришло-хватай без рассуждений,
Не допускай ни думы, ни сомнений:
Возврата нет ему, когда оно уйдет.
А. Зарин.
Из Бидпая и Локмана (прим. к б. 19 и к б. 140). В конце басни Лафонтен намекает на избрание папы Сикста V (1585). По преданию, перед избранием он притворился удрученным годами и болезнями, с тем, чтобы расположить в свою пользу тех, кто рассчитывал быть ему преемником.
203. Кролики
(Les Lapins)
Герцогу Ларошфуко
Я часто мог сказать, к какой зверей породе
Принадлежат иные из людей;
Среди животных и зверей
Они близки им по природе.
Король не менее, чем подданный, грешит
И добродетелей не более имеет.
Природа все дары распределить умеет
И каждое созданье наградить
Какой-нибудь крупицей, чтоб по ней
Пытливому уму характер был видней.
Понятно, про людей я речь свою веду,
И в поясненье слов пример вам приведу.
В час раннего рассвета, на краю
Большого леса, я на дерево взобрался,
И с высоты его с величием смотрю
Вокруг себя. Случайно оказался
Над Кроликами я. Бедняжки ничьего
Внезапного не ждали нападенья.
Юпитер новый, я с Олимпа своего
Мог их стрелять на выбор, без стесненья.
Я вижу, как они, беспечно веселясь,
Играют, прыгают в вереске.
Стреляю я, и при внезапном треске
Рассыпались они, за жизнь свою боясь,
Искать спасения по норкам под корнями.
Но час, другой прошел, - внезапный страх забыт,
И вновь они идут беспечными толпами,
И снова между них веселие царит.
Не так же ль средь людей? В смятеньи под грозою
Кролики
Рассыпавшись, они сбираются опять,
Стремятся к берегу пристать,
Чтоб снова ветром и волною
Быть разметенными.... Как Кролики, толпой,
Беспечные, они бессильны пред судьбой.
Другой еще пример из жизни обыденной.
Когда несчастный пес, судьбою обойденный,
Проходит мимо псарни, - что за гам
Ему несется по следам!
Собаки, трепеща от жадности и злости,
Ревут и лязгают зубами вслед ему,
Чтоб не пустить непрошеного гостя
К жилищу своему!
Не то же ль средь людей? Правители, вельможи,
Простые смертные - на тех же псов похожи.
Мы, как они, готовы разорвать
Внезапного пришельца, опасаясь,
Чтоб не пришлось с ним разделять
Того, чем мы живимся, наслаждаясь.
Кокоток и писателей сюда
Я причисляю без труда:
Несчастье между них вдруг новичку явиться!..
Игра известная: так надо приловчиться,
Чтоб подле пирога лишь нескольким стоять
И уж других к нему не подпускать!..
Примеров сотнями я мог бы вам привесть,
Но надо знать и честь.
Спасенье - в краткости; и в лучшем сочиненье
Необходимо опущенье,
Чтоб пищу дать читателя уму.
Кончаю басню посему.
Вы, скромность чья равняться только может
С величием души; которого хвала
Поэта скромного конфузит и тревожит,
Хотя она ничтожна и мала
Перед заслугами! Вы, коему обязан
Своим покоем я и с именем кого
Я благодарностью до гроба буду связан,
Чьих добродетелей не опроверг никто!
Я счастлив, что добился разрешенья,
Чтоб ваше имя было почтено,
И чтоб оно моим произведеньем
Векам на память было предано
То имя, что стране, богатой именами
Прославленных мужей, честь делает собой
Перед потомством и веками
Своей духовной красотой.
А. Зарин
О де Ларошфуко, которому посвящена эта басня (см. примеч. к б. 11).
204. Купец, Дворянин, Пастух и
Королевский Сын
(Le Marchand, le Gentilhomme, le Patre et le Fils de Roi)
Искатели миров других,
Всех четверо, спаслись из волн морских:
Сын Короля, Купец, Пастух, Вельможа,
И с участью того, кому пришлось на хлеб
Вымаливать гроши, велением судеб
Была их участь схожа.
Так Велизарий сам бродил в былые дни.
Рассказ о том, как все, по воле Рока,
Сошлись они - завел бы нас далёко.
О том, как дальше быть, держали речь они,
Усевшись отдохнуть поблизости потока.
Распространился Принц о горестях царей;
Но был Пастух такого мненья,
Что следует, забыв былые злоключенья,
О настоящем дне подумать им скорей.
"Что пользы в жалобах?-сказал он в
заключенье.
А с помощью труда достигнем мы всего,
Дойдем до Рима самого!"
Такой язык, мне скажут, необычен
Для пастуха. Ужели разум дан
Лишь тем, кто царскою короною венчан,
И должен быть пастух рассудком ограничен,
Как и его баран?
Все потерпевшие крушенье
И занесенные судьбою в Новый Свет,
Одобрили его совет.
Купец был мастером по части вычисленья,
И в месяц столько-то назначив за урок,
Он математику преподавать бы мог.
- А я политику, - Сын Короля добавил.
-Наука о гербах, до всех мельчайших правил,
Вельможа заявил, - вполне знакома мне,
И я займусь ее преподаваньем.
(Так молвил он, как будто этим знаньем
В соседней с Индией стране
Хоть кто-нибудь кичиться мог тщеславно).
Пастух сказал: -Вы рассудили славно,
Помесячно дадут вам плату за урок;
Но месяц - долгий срок,
До той поры поголодать изрядно
Пришлось бы нам. Весьма отрадна
Надежда, но пока
Она довольно далека,
А нам обед на завтра нужен,
И что сегодняшний нам обеспечит ужин?
О нем подумаем; но с помощью наук
Нам не добыть его: моих довольно рук.
Он встал и, хвороста в лесу набравши бремя,
Его продажею на время
Избавил всех от долгого поста,
Который их привел бы в те места,
Где не помогут дарованья.
Чтоб поддержать свое существованье,
Нам лучше действовать спроста,
При помощи даров природных,
И труд ручной - верней талантов благородных.
О. Чюмина.
Заимствована из Бидпая и Локмана (примеч. к б. 140).
205. Лев
(Le Lion)
Когда-то Леопард-султан
Разбогател неимоверно:
В лесах-олень и лось, в степях-верблюд, баран,
Ну, словом, богатей султанов всяких стран".
И возгордился он чрезмерно,
На троне беззаботно сев.
Но вот поблизости в лесу родился Лев.
Пошли тотчас приветствия, визиты
(Так водится у всех, кто имениты).
Но по султановой стране уж речь идет:
Не поплатиться б ей от новенького хвата.
Тут Лиса-визиря Султан к себе зовет,
Пройдоху старого и плута-дипломата:
-Боишься Львенка ты? Но не страшны нам львята!
Так речь повел Султан. - Пришло ль на ум тебе?
После отца он ведь теперь остался
Сироткой... Жаль его. И пусть своей судьбе
Он шлет хвалу за то, что клок хотя достался,
Отец в наследство дал ему...
А Лис в ответ:- Я, право, не пойму,
Как можно Льва жалеть?
Нам следует (прости на резком слове)
С лица земли его стереть;
А если в дружбе жить, то все же наготове
Быть каждый день и даже каждый миг.
Не Львенок страшен, - Лев нам будет лих:
Он в нашей области прольет немало крови,
Хоть будет милостив и добр к своим друзьям.
Когда родился он, гадал я по звездам
И видел там,
Что станет и велик, и славен он войною,
И вечною грозою
Он будет нам.
Но увещанья Лиса
Султану не далися:
Султана охватил беспечный сон,
И в области его все спали, как и он,
Как дети спят в тепле своих пеленок,
И не заметили, как настоящим Львом
Стал прежде маленький и неопасный Львенок.
И вот... Тревога, шум кругом...
Бегут за визирем... Все ждут советов Лиса...
Пришел - и вздохи понеслися,
И горький, тягостный укор
Несет им Лиса скорбный взор,
И речь его разумно раздается:
- Зачем? Так помощь не придет...
Так вам погибнуть только остается,
Хоть потеряли бы союзникам вы счет,
Хоть бы себя на них вы разорили:
Союзник явится - ему овцу подай,
Без этого сражаться он не в силе.
Нет, лучше Льва не раздражай,
Не то обчистит он весь край,
И вы сочтетесь с ним не раньше, как в могиле.
Поверьте, у него союзники верней,
Чем ваши: ваших вам кормить, поить ведь надо,
А у него лишь три: душою будь смелей,
Сильнее телом будь, да зорко бди, где стадо.
И, если хочется врага вам укротить,
Овцу ему подкиньте поскорее;
Да пожирнее,
Пока, от сытости слабея,
Не взмолится, чтоб дали пить.
А мало - киньте и барашка
Или вола: ему люба поблажка.
Но не понравился совет.
И вышла от того не польза, вышел вред:
Все страны, что со Львом безумно воевали,
Жестоко пострадали,
И там, где Леопард на троне восседал,
Лев властелином стал.
Смысл прост и ясен
Подобных басен:
Со львенком ежели живу в соседстве я,
Не лучше ли жить так, чтоб были мы друзья?
Не то, как вырастет да выпустит он когти,
С ним справиться мои бессильны ногти.
Н. Позняков
Басня представляет, по мнению комментаторов, переделку одной весьма отличной от нее по содержанию, но близкой по идее басни Бидпая (прим. к б. 140).
206. Боги и Зевесов Сын
(Les deux voulants instruire un Fils de Jupiter)
Герцогу дю Мэн
Был у Зевса Сынок. Происхожденье
Свое высоко он ценил,
И хоть еще дитя, но в сердце вожделенья
Любовные от ранних дней носил.
Не по годам умен и полон нежной страсти,
Всем существом он был у времени во власти;
А время не щадит людей,
И гонит бег их кратких дней.
Сначала девственная Флора,
С веселой прелестию взора,
С очаровательной улыбкой на устах,
Пленила сердце бога молодого,
И тут, на первых же порах,
Сын Зевса проявил себя во всех статьях,
Что ставятся в закон, как вечная основа,
Как строгий жизненный устав,
Наукой нежною Эротовых забав:
Все пущено им в ход, ничто не позабыто:
И вздохи, и мольбы, и слезы... Пережито,
Казалось, юношей все было в жизни сей;
Казалось даже, что его житейский опыт
Был прошлому готов укора бросить ропот:
Он в этой роли был совсем как бы в своей,
И был его язык любви лишь страстный шепот...
Но время шло, и наконец Зевес,
Когда настал черед учить наукам Сына,
Созвал к себе богов с небес,
И вот какая речь была от властелина:
"Друзья мои! до сей поры один
Я, без сотрудника, вселенной мощно правил.
Но вот теперь подрос мой Сын:
Не может быть, чтоб я его оставил
На произвол судеб: он кровь моя и плоть!
Уметь мой должен Сын все в жизни побороть!
Пускай падет пред ним неведенья завеса!.."
И только смолкла речь громовная Зевеса,
- Прекрасно! - все кричат. - Такому-то уму
Себя не обучить всему?..
- Готов науке той, которою герои,
Чтоб Олимпийских почестей добыть,
Себя прославили у стен великих Трои,
Готов его я твердо обучить!
Воскликнул бог, с войною неразлучный.
- А я его на лире сладкозвучной
Поведывать восторг и горе научу!
Бог Аполлон промолвил мудрый,
Искусств властитель златокудрый.
-Нет не по-вашему учить его хочу,
Заметил Геркулес, отваги друг и гений,
Иные знаю я пути:
Враг томных нег и наслаждений,
По ним его склоню идти,
Назло соблазнам вожделений.
Пусть у его победных ног,
Раздавлен, ползает порок!
Пускай не слышат зла призывы
Им сокрушенные порывы!
Пусть он чудовищ страшных яд,
Людьми в сердцах хранимый жадно,
Как заповедный, милый клад,
Спалит огнем своим нещадно!
Пусть чрез него узнает свет,
Что люди почести находят
За добродетелями вслед!..
Сказал и смолк. И очередь приходит
Венере: - Ну... я на себя возьму,
Скорее научить его всему.
Друзья мои! Когда любовь и разум
В союз войдут - весь свет пленяют разом.
Н. Позняков.
Людовик Август де Бурбон, герцог дю Мэн, которому посвящена басня, был сын Людовика XIV и г-жи де Монтеспан. Ему было 7 лет, когда Лафонтен посвятил ему свою басню.
207. Фермер, Собака и Лисица
(Le Fermier, le Chien et le Renard)
Нет, никогда ни с волком, ни с лисицей
Я б не хотел в соседстве жить:
Одна охотится за птицей,
Другой привык овец душить;
Злодеи оба хоть куда,
И с ними жить - одна беда.
Одна Лисица подбиралась
К соседским курам; ей на зло
Усадьба строго охранялась:
Лисице бедной не везло.
Бедняга вовсе отощала
И возроптала:
"Где справедливость в небесах?
Весь день я голову ломаю,
Всю ночь без сна я на часах,
И с голоду околеваю.
А как назло мне, рядом тут,
С своей тяжелою мошною
Живет беспечно Фермер-плут.
Сравнить его нельзя со мною:
Дурак без горя и забот
Лишь барыши свои считает,
Цыплят и куриц поедает
И припеваючи живет;
А я, известная всем хитростью, умом,
Счастливым день считаю,
Коль петуха поймаю
И пообедаю тем тощим петухом!
Где правда тут?" И в возмущеньи
Задумала Лисица мщенье.
Случилось раз, на счастье ей,
Фермер, Собака и Лисица
На ферме сделали оплошность:
У птичника не заперли дверей,
Совсем забыв про осторожность.
Настала ночь, и все забылись сном,
Как опоенные вином:
Храпел сам Фермер, слуги, стражи,
Все птицы, и Собака даже.
Лисица этого ждала; как ловкий вор,
Прокралася на птичий двор
И начала опустошенье.
Кровь потекла ручьем, летели перья, пух,
Цыпленок с курицей, испуганный петух
Всех поразило мщенье.
Восток едва на небе заалел,
Как осветил кругом ряды кровавых тел,
И солнце в ужасе едва не отступило,
Когда такое зверство озарило.
Так некогда войска Атрея
Священный Аполлон в одну ночь истребил;
Так, завистью к Уллису пламенея,
Аякс козлов и овнов перебил.
И вот теперь второй Аякс, Лисица,
Которого трепещет птица,
Что можно унести, с собою унесла,
Оставив остальных растерзанных, безгласных,
В крови, что морем натекла,
Горою трупов безобразных.
Когда хозяин увидал
Свой птичник, кровью весь залитый,
Тогда, растерянный, убитый,
Бранить Собаку стал:
- Проклятая! тебя повесить мало,
За то, что вора прозевала!
Ему Собака отвечала:
-Не прав ты с самого начала.
Не я, а ты зевал. Как мог ты ожидать,
Чтоб я не смела есть и спать,
Тебя храня от лиходея,
Когда ты сам не думаешь о том,
Что станется с твоим добром,
И спишь, о доме не радея?..
Ответ вполне удачен был.
Но, несмотря на возраженье,
Хозяин обвинил Собаку в нераденьи
И палкою избил.
О, кто бы ни был ты, отец большой семьи
(Я не завидую твоей почтенной роли)!
Предпочитай всегда чужим глаза свои
И покорись хозяйской доле:
Ложась последним спать, запри покрепче дверь,
Чтоб не было потерь,
И важные дела верши наедине,
Не доверяя их ни другу, ни жене.
А. Зарин.
Заимствована из сборника Абстемия (прим. к б. 24). Лафонтен в середине басни говорит об Атриде, т. е. о сыне Атрея, Агамемноне, в Илиаде; как известно, Аполлон, в отмщение за оскорбление своего жреца, послал в лагерь греков смертоносную язву, - Аякс, побежденный Ахиллесом, в припадке бешенства бросился на стадо, воображая, что он избивает греков, своих противников; безумие и смерть Аякса дали сюжет для одной из трагедий Софокла.
208 Сон Монгола
(Le Songe d'un habitant du Mogol)
Монголу одному такой приснился сон:
Он видел визиря средь райских наслаждений
В святых обителях; и тут же, подле, он
Увидел ад и тьму мучений,
И вот отшельника в огне приметил вдруг.
Так страшно уголья бедняжку подпекали,
Что даже грешники, среди различных мук,
Сочувственно глядели и стонали.
Все это было так ужасно, несказанно,
Темно, таинственно и странно,
Что даже сам Минос,
Казалось, был в недоуменьи.
Монгола моего встревожило виденье,
И вмиг очнулся он. Томясь значеньем грез,
Смущен видением, он вздумал обратиться
К снотолкователю, и тот сказал ему:
"Тут нечему дивиться!
Вот объяснение виденью твоему:
Знай, это - предостереженье
Тебе от самого Аллаха. Визирь тот
Частенько на земле искал уединенья;
Отшельник же, наоборот,
Любил ходить на поклоненье
В покои визирских дворцов".
Ах, если бы я мог добавить пару слов
К словам гадателя, я тихими мечтами
Уединенье бы решился восхвалять.
Оно небесными, нездешними дарами
Своих поклонников умеет награждать.
О милое уединенье,
Где сладость тайную я обретал всегда,
Мечты, заветные в минувшие года!
Ужель вдали от треволненья
От вечной суеты здесь не придется мне
Вновь наслаждаться в тишине
И сенью вашею, и вашею прохладой?
С какою сладкою отрадой
Вступил бы снова я в тенистый ваш простор...
Когда же, наконец, вновь девять Муз-сестер,
Вдали от городов с кичливыми дворцами,
Ко мне слетят
И посвятят
Меня в миры светил, что высоко над нами
От века движутся незримо для очей,
И мне поведают в минуты вдохновенья,
Названия тех звезд, чье тайное теченье
Меняет, властное, судьбу и жизнь людей?
Но если здесь, в земной юдоли,
Уединенья не дал рок,
Пусть изредка хотя певучий ручеек
Поет о чудесах недостижимой воли.
Пусть Парка не соткет из нитей золотых
Мне ткань грядущих дней моих;
Пусть дорогой альков прохладой мягких складок
Не осенит ночей моих,
Ведь разве сон не будет так же сладок,
И так же безмятежно тих?
Вдали от суеты я стал бы мир глубокий,
Сон, безмятежный сон вкушать;
Когда ж придет пора пуститься в путь далекий,
В страну иную мне предстать,
Спокойно я умру, счастливый, сознавая,
Что мирно жизнь прошла, пустых забот не зная.
П. Порфиров.
Из "Гюлистан, или Царство роз" величайшего персидского поэта Саади (1184-1291). На русский язык басня была переведена Жуковским ("Сон Могольца").
209. Лев, Обезьяна и два Осла
(Le Lion, le Singe et deux Anes)
Лев, чтоб страною лучше править,
И в знаньях чувствуя изъян,
В один прекрасный день велел себе представить
Умнейшую из обезьян,
Желая у нее немного поучиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27