Там, куда вошла пуля, была только круглая аккуратная дырочка, зато выходное отверстие на спине могло напугать своим видом кого угодно. Тресси изо всех сил старалась действовать осторожно, но раненый все равно стонал и утих лишь тогда, когда она туго перевязала рану куском старой нижней юбки. При этом он ни разу не открыл глаз – даже тогда, когда девушка раздела его и принялась смывать грязь с неимоверно тощего тела. Она терла смуглую кожу, оперевшись одной рукой о колено раненого и изо всех сил стараясь не замечать, что перед ней обнаженный мужчина.В конце концов, Тресси была уже в том возрасте, когда пора обзавестись поклонником, вот только здешняя скудная и суровая жизнь мало способствовала пылким чувствам. Любовь для Тресси пока еще существовала только в снах. Да и то в те редкие ночи, когда она не валилась с ног, от усталости засыпая крепко и без сновидений.Закончив мытье, девушка хорошенько укрыла раненого периной и положила на лоб смоченный в холодной воде лоскут. Сдается, жар у бедолаги все же немного спал.На дне котла плескались остатки горячей воды, и Тресси заварила похлебку из кукурузной муки. Она плеснула густого варева в миску – и вздрогнула от неожиданности, услышав хриплый, сорванный голос раненого:– Я думал, что уже умер. Ты не призрак? Тресси встала и протянула ему миску с дымящимся варевом.– Да нет, я живая, и ты, как видишь, тоже. Извини, больше у меня ничего нет. И мука порченая, зато горячо и сытно.Раненый схватил миску с такой жадностью, что едва не расплескал ее содержимое. Тресси отобрала у него миску, сама зачерпнула полную ложку похлебки… и спохватилась лишь тогда, когда незнакомец судорожно втянул воздух, перекатывая во рту горячую жижу, чтобы поскорее остыла.– Слишком горячо, – пробормотала она виновато и теперь всякий раз старательно дула на ложку перед тем, как отправить в его рот очередную порцию. Раненый глотал жадно и тянулся за новым глотком прежде, чем Тресси успевала остудить похлебку.До чего же изголодался бедняга, ужаснулась Тресси и, чтобы отвлечь его, принялась болтать:– Эх, будь мы сейчас на нашей ферме в Миссури, я заправила бы похлебку молоком и свежим маслом да еще подсластила бы патокой. И никакой тебе жары – по утрам прохладно и сыро, а днем просто благодать. Можно до самого вечера лущить горох в тени старого ореха и даже не заметить, сильно ли греет солнце.Раненый ловил каждое ее слово, но и похлебку глотать не забывал.Увлекшись воспоминаниями, Тресси почти забыла о том, сколько хлопот причинило ей появление незнакомца, и теперь, болтая, исподволь разглядывала своего странного гостя. В глазах его, бездонно-черных, таилась какая-то трогательная печаль, длинные черные свежевымытые волосы отливали синевой, впалые щеки и подбородок поросли щетиной – похоже, он довольно давно не брился. Возраста его на глаз Тресси определить не могла, хотя скорее всего он был постарше ее самой, но лет двадцать пять – тридцать, не больше.Она болтала, все реже и реже поднося ложку к его рту – бедняга так изголодался, что от излишка еды ему, чего доброго, станет дурно.– Только уж придется нам обойтись тем, что есть, потому как корова околела прошлой зимой, запас патоки иссяк еще раньше, а отец, отправившись на поиски удачи, забрал нашу единственную лошадь, так что и за покупками съездить не на чем. Да и не в этом дело, денег-то все одно нет, – осторожно добавила она и прикусила губу.Эту невинную ложь Тресси приберегла на случай, если незнакомец и впрямь окажется вором и, набравшись сил, захочет покуситься на ее сбережения. На самом деле горстка монет, скопленных еще мамой, была упрятана в надежное место.– После того как в этих землях дозволено было селиться всякому, кто пожелает, отец только об одном и мечтал: как бы обосноваться здесь. Он все толковал о ничейной земле, которая тянется, насколько хватит глаз, и о том, насколько легче там будет хозяйствовать, чем ковыряться в каменистой почве Озарка. – Девушка презрительно фыркнула. – Ну да и года не прошло, как ему и этот край опостылел. А тут еще заговорили о том, что на Грассхопер-Крик нашли золото – от этих слухов папа совсем сдвинулся. Перед отъездом он ни о чем больше и говорить не мог – только о городке Баннак, что в Орегоне, да еще о золоте.Она ощутила на себе его пристальный взгляд и тоже посмотрела на незнакомца из-под длинных пушистых ресниц. Ее рука остановилась на полпути к его рту.– Меня зовут Тресси Мэджорс, а вас? Темные печальные глаза умоляюще уставились на ложку, и Тресси сжалилась. Раненый жадно проглотил последнюю порцию. Тресси соскребла со стенок миски остатки похлебки и скормила ему. Он только облизнулся и украдкой глянул на котел, висевший над огнем.Девушка намеренно медлила, держа в руках пустую миску.– Я сказала – меня зовут Тресси Мэджорс, – с нажимом повторила она. – А вас?– Бэннон. Рид Бэннон. И большое спасибо, мэм, за… – тут он приподнял перину, которой Тресси укрыла его, и осекся на полуслове. – Разрази меня гром! Куда девалась вся моя одежда?С этими словами раненый поспешно, рывком натянул перину до подбородка и густо покраснел – Тресси никогда прежде не видела, чтобы мужчина так краснел.Ее разобрал неудержимый смех – а впрочем, отчего бы не посмеяться, если хочется? В последнее время ей было не до веселья.– Не желаете еще похлебки, мистер Бэннон? – осведомилась она светским тоном, словно этот человек раненный не лежал перед ней в постели, а сидел в костюме за накрытым столом. Словно день сегодня самый обычный и во дворе не валяется павшая кляча… словно Тресси и не хоронила вчера маму и новорожденного братика. Словно она, молодая и беззащитная, не сидит с глазу на глаз с чужаком в этой глуши, где на сотню миль окрест не сыскать человеческого жилья.Наконец-то Тресси было с кем поговорить. С мужчиной, который не разучился краснеть, который едва не помер с голоду и называл ее «мэм». Правда, осторожность тут же шепнула ей, что этот человек все же запросто может оказаться убийцей… и девушка вмиг стала серьезной.Она вновь наполнила миску похлебкой и, поднеся первую ложку ко рту Бэннона, спросила:– Кто же вас подстрелил, мистер Бэннон? Раненый вскинул густые черные брови, и на миг его губы крепко сжались, тонко вырезанные ноздри затрепетали, словно почуяв недоброе. Так ничего и не ответив, он проглотил похлебку и стал ждать новой порции.Тресси поглядела на пустую ложку и, не дождавшись ответа, одарила незваного гостя суровым взглядом – пускай поймет, что на сей счет она шутить не намерена.– Должна же я знать, не ворвется ли кто в мою хижину посреди ночи, чтобы прикончить тебя, а потом сотворить невесть что со мной! Как иначе, Рид Бэннон, я могу позволить тебе остаться?– А если я скажу: «Да, ворвется» – ты вышвырнешь меня за порог? И даже доесть не дашь? – Раненый выразительно поглядел на миску, и Тресси нехотя поднесла к его губам ложку с похлебкой. Облизав губы, он продолжал: – Усадишь меня на ту старую клячу и отправишь восвояси? Прошу прощения, мэм, но вы, похоже, не из тех женщин, что способны на такое.Вспомнив о павшей кляче, Тресси отсела глаза. Сказать ему, что ли? Девушка стиснула зубы и выразительно указала ложкой на перевязанное плечо:– Да ты расскажи, как это случилось, вот и все. Рид Бэннон вздохнул так устало и обреченно, что Тресси невольно устыдилась своей настырности.– Что, лошадка моя издохла?Тресси кивнула, судорожно сглотнув. Господи, как он догадался?– Я украл ее у солдата-янки в Сент-Луисе, а паршивец вдобавок еще и ухитрился подстрелить меня. Черт подери, у них там полный загон лошадей, а мне что же, пешим тащиться в такую даль?Девушка изумленно взглянула на раненого.– И ты просто так взял да и увел коня у солдата армии Соединенных Штатов?– Армии янки, – жестко поправил он. – Знаешь, головорезы Прайса изрядно покрошили наших в бою у Пи-Ридж, и те, кто уцелел, уж будь уверена, не питают любви к северянам. По пути в Сент-Луис я едва не издох с голоду, так что попросту вернул себе старый должок.– Значит, ты воевал на стороне мятежников?– Мятежники, ха! Я сражался в армии Маккалоха – вместе с тысячами других индейцев. Мы-то не бросили своих соотечественников в беде – не то что некоторые! – И Рид Бэннон одарил выразительным взглядом Тресси. Она хорошо знала, что он имеет в виду – жители Миссури не слишком-то благосклонно относились к мятежным южанам.Она торопливо зачерпнула еще похлебки, стремясь как-то увести разговор в сторону от опасной темы.– На тебе нет военной формы, значит, ты уже не служишь мятежникам?Рид поморщился:– Слушай, я устал как собака. Дай мне спокойно доесть, а потом, если ты не против, я посплю. Потолкуем о так называемых мятежниках позже, когда я буду в силах отстоять свои взгляды перед малявкой, которая понятия не имеет, за что ведется эта война.– Зато я хорошо знаю, как называют человека, сбежавшего с поля боя! – отрезала Тресси. – Ну да ладно, хочешь спать – спи. Не думаю, что к нам по твою душу наведается кровожадный убийца. У северян и так хватает дел, чтобы еще гоняться по прериям за каким-то трусливым дезертиром.Рид откинулся на подушку и сморщился, хватаясь за раненое плечо.Тресси мгновенно ощутила угрызения совести. И зачем только она все это говорит? Он ведь ранен. Пускай отдохнет, наберется сил, тогда можно будет и продолжить этот спор.Кроме того, сейчас у нее есть дела и поважнее.Одному богу известно, что случится с ними завтра или послезавтра, но пока что все идет лучше некуда. Что бы там ни рассказал о себе Рид Бэннон – а Тресси в глубине души сомневалась, что услышала от него всю правду, – его проблемы со временем можно будет уладить.Сейчас куда важнее то, что он выживет. И хотя у них нет лошадей и денег (кроме скромных маминых сбережений), как только Рид поправится, Тресси уговорит его провести ее в Грассхопер-Крик. Там, в старательских лагерях, она отыщет отца – пускай узнает, каких он дел натворил. Пускай расплатится за смерть мамы и маленького братца. 2 После краткого момента бодрствования раненый гость опять погрузился в забытье. Девушка долго сидела у постели, глядя, как неровно вздымается и опадает его грудь, как на впалые щеки ложатся глубокие тени от черных длинных ресниц. В ее полудетском еще воображении рождались дивные картины безумной романтической страсти, и героем ее грез был если не Рид Бэннон, то человек, очень на него похожий. Конечно, он представлялся ей более крепким и мускулистым, но у него была такая же великолепная золотисто-смуглая кожа, те же грустные бездонные глаза… и такое же загадочное прошлое.Тресси решительно тряхнула головой, отгоняя нелепые фантазии, сняла с крючка ружье и котомку и отправилась охотиться на кроликов. Сейчас, когда рана уже промыта и перевязана, больше всего на свете Риду Бэннону нужна сытная еда. Пускай этот человек окрепнет и наберется сил – ведь ему предстоит увезти Тресси из этой унылой глуши, помочь ей отыскать легкомысленного труса, который зовется ее отцом.От подобных мыслей на глаза Тресси навернулись слезы, а это изрядно мешало выслеживать добычу.Когда она была маленькой, отец часто играл с ней, брал на руки и подбрасывал высоко-высоко, щекотал бородой животик, и девочка заливалась счастливым смехом. А мама очень любила отца, просто не сводила с него своих карих глаз. Порой Тресси примечала, как она, занятая каким-либо делом, вдруг замирала и с обожанием следила за отцом, который тоже возился неподалеку с какой-нибудь немудреной работой. Ночами в тесной хижине Тресси изо всех сил притворялась, что спит и не слышит, как родители возятся и перешептываются на скрипучей старой кровати. Потом она подросла, и отец любил гладить ее по рыжекудрой головке и называть своей милой доченькой. Он все время твердил, что Тресси вылитая красавица мать.Бредя по равнине, Тресси так углубилась в свои мысли, что забыла, зачем вообще оказалась здесь, и кролик, вынырнувший из густой травы, застиг ее врасплох. Девушка поспешно вскинула ружье, пальнула – и, конечно же, промахнулась. Пуля только взрыхлила пыль под лапами удиравшего зверька.– Черт, черт, черт! – негромко выругалась Тресси и остановилась перезарядить ружье, на все корки ругая себя за невнимательность. Голодная пустота в желудке недвусмысленно намекала, что ее не худо бы заполнить, да и мысленный образ мужчины, оставшегося в хижине, тоже как бы безмолвно упрекал ее в разгильдяйстве.Только час спустя в нескольких милях к северо-западу от хижины Тресси наконец спугнула другого кролика – и на сей раз уже не промахнулась.К тому времени, когда Тресси вернулась домой, спина у нее взмокла от пота, а ружье казалось тяжелее пудового камня. Конская туша так и валялась во дворе хижины, назойливо лезла в глаза. Да, не худо бы ею заняться. Но прежде Тресси принесла воды, водрузила котел на огонь и освежевала добычу. Кроличья похлебка потихоньку закипала, а девушка между тем задумалась, как же быть с павшей клячей. Работка предстоит – хуже не придумаешь: рубить тушу на куски и потом тащить куда-нибудь подальше от хижины… а что поделаешь? Другого выхода все равно нет.На соломенном тюфяке застонал Рид Бэннон, бормоча что-то совсем неразборчивое. Тресси подошла к нему, приложила ладонь ко лбу. Так и есть – горячка. «Боже милостивый, – взмолилась Тресси, – сделай так, чтобы в рану не попала грязь, ведь тогда он умрет, сколько б я о нем ни заботилась! И придется мне оттаскивать подальше от хижины не один труп, а целых два – а второй еще и хоронить».Девушка решительно тряхнула головой. Всему свое время, детка, – так ведь, кажется, любил говорить отец? Ничего не скажешь, славный пример для подражания… и тем не менее он прав. «Успокойся, – велела себе Тресси, – соберись с силами и, пока варится похлебка, займись наконец дохлой клячей».Бэннон облизал пересохшие губы. Тресси зачерпнула из ведра кружку холодной воды. Пить он не мог, и девушка обмакнула в воду чистый лоскут, смочила им растрескавшиеся от жара губы раненого. Рид невнятно вздохнул и принялся с жадностью младенца сосать влажную тряпку; при каждом глотке его кадык судорожно дергался. Когда Тресси наконец отняла тряпку, раненый, не открывая глаз, потянулся за ней.Тресси принесла еще воды и мимолетно коснулась кончиками пальцев его небритой горячей щеки. Глаза ее наполнились слезами. Она почти не знает этого человека, но все же должна спасти его от смерти, чтобы выжить самой. Да и не только в этом дело, призналась себе Тресси, с жалостью глядя на беспомощного Рида. Она попросту не хочет, чтобы он умер – это было бы уже непереносимо. Как будто смерть преследует ее, не желая выпускать отсюда.Огонь трещал и приплясывал в очаге, и раненый, не разжимая губ, хрипло постанывал. Завороженная, Тресси старательно поила его водой, покуда он опять не впал в тревожное забытье.Весь остаток дня, едва только раненый приходил в себя, девушка кормила его похлебкой из кроличьего мяса.Когда совсем стемнело и на небе высыпали звезды, Тресси наконец вымылась у колодца с ног до головы и, вернувшись в хижину, задремала на своем тюфячке у очага. Сил, казалось, уже не было никаких, но ночью она то и дело просыпалась, чтобы подбросить дров в огонь под котлом.К утру посеревшее лицо Рида Бэннона обрело наконец здоровый оттенок. Жар спал. Раненый выглядел свежим и отдохнувшим, и Тресси в душе порадовалась за него. Хвала господу, похоже, этот чужак все же будет жить!Она выждала еще несколько дней и в первый же вечер, когда Рид Бэннон смог подняться с постели, чтобы наконец поужинать за столом, без обиняков высказала ему свою просьбу. Реакция Бэннона неприятно удивила девушку – если вспомнить, чем он, в конце концов, ей обязан. Впрочем, сказала она себе, так рассуждать несправедливо. Рид понятия не имеет, как он был близок к смерти, и уж тем более откуда ему знать, каково пришлось самой Тресси. Разве он виноват в том, что жизнь в прериях так сурова и беспощадна?– Чего-чего ты от меня хочешь? – переспросил он, набив рот вареной крольчатиной.Отблеск керосиновой лампы играл причудливыми тенями на его худом жестком лице, отчего Рид Бэннон становился пугающе похожим на дикаря.Тресси, ничуть не смутившись, повторила:– Чтобы ты взял меня с собой в старательские лагеря и помог отыскать моего отца.– Да ты хотя бы понимаешь, о чем просишь? – осведомился Рид, шумно хлебая из миски горячую мясную жижу. – Хм, недурная жратва. Можно еще?– Что значит – недурная? Можно подумать, тебя здесь голодом морят. – Тресси плеснула ему добавки.– Стреляю я хорошо, и хлопот со мной не будет. Ты ел мою похлебку, спал в моей постели, я тебя обихаживала… – Она запнулась, покраснела, вспомнив сейчас, как в полудетских грезах Рид Бэннон представлялся ей рыцарем на белом коне, который прискакал спасти принцессу Тресси от злой и коварной мачехи.– Что ж, за это я тебе благодарен, – отрывисто бросил он, глядя на Тресси поверх миски с варевом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34