– вскрикивает Пи-Джей, которому миссис Миллер поцарапала ухо ножницами.
– Смотри, что я из-за тебя сделала! – говорит миссис Миллер, щедро посыпая голову Пи-Джея пеплом сигареты, торчащей у нее между пальцами.
– Из-за меня?! – сердито огрызается мистер Миллер. – Господи Иисусе, неужто мне в собственном доме нельзя воды попить?
– Разве так трудно подождать пять минут? – со злостью огрызается миссис Миллер.
– Да, черт тебя возьми, трудно! – рявкает мистер Миллер и выходит, яростно хлопнув дверью. Мы слышим, как он с топотом поднимается по лестнице, не переставая браниться.
На этот раз краснею не только я, но и Пи-Джей.
Миссис Миллер смотрит на меня и улыбается, но как-то совсем невесело.
– Подожди минуточку, – говорит она Пи-Джею и выходит из кухни. Мы слышим, как она поднимается по лестнице вслед за мужем. Пи-Джей поворачивается ко мне, его лицо выражает страдание.
– Хорошо бы я уже облысел, – негромко говорит он.
– Угу. Как Саймон Баскин.
– Кто это?
– Один парень, которого я знал раньше. У него рак, – говорю я.
– Ах да, конечно… – Пи-Джей кивает, но я вижу, что говорить на эту тему дальше ему не хочется.
Минуточка проходит. Мы по-прежнему сидим в кухне одни: Пи-Джей вытряхивает из волос табачный пепел, я грызу ногти. Наконец дверь отворяется, и возвращается миссис Миллер.
– Вот и я, – говорит она и закуривает новую сигарету. Еще через пару минут она заканчивает стрижку. Пи-Джей снимает с плеч полотенце и благодарит.
– Я, пожалуй, пойду, миссис Миллер, – добавляет он неожиданно. – Мне еще надо доделать домашнее задание.
– Правда? – спрашивает миссис Миллер.
– Да, – решительно отвечает Пи-Джей, не обращая никакого внимания на мои телепатические сигналы, и я в отчаянии хватаю его за рукав, но все напрасно.
– Я провожу тебя, – говорит миссис Миллер, и они выходят. Я остаюсь. Мне все еще не верится. Ведь он должен был подождать меня. Я не хочу оставаться один в этом доме! Сквозь приоткрытую дверь я вижу, как миссис Миллер ведет моего брата по коридору и отворяет наружную дверь. В прихожую врывается столб света, Пи-Джей делает шаг вперед и внезапно исчезает. Кажется, что его похитили какие-то таинственные силы, как в «Контактах первого рода».
– Теперь твоя очередь, – говорит миссис Миллер, возвращаясь в кухню.
Я пересаживаюсь на табурет в центре кухни, и она завязывает у меня на шее посудное полотенце, чтобы волосы не сыпались за шиворот и на одежду.
– Тебе как обычно, Мики, мальчик?
– Ага. То есть да.
От табачного дыма и запаха ее духов у меня начинает першить в горле. Я изо всех сил стараюсь не закашляться.
Миссис Миллер начинает стричь. Двумя пальцами она захватывает прядь волос и отрезает кончики. Пальцы у нее холодные и гладкие. Она убирает немного с боков и встает передо мной, чтобы подстричь челку. Когда она наклоняется, ее халат распахивается спереди, и я вижу ночнушку и все остальное. Моргнув, я отворачиваюсь, но она берет меня за голову и наклоняет, так что теперь я смотрю прямо на ее руки.
– Не шевелись, – говорит она.
Ножницы, прищелкивая, ползут по моему лбу, и короткие темные прядки сыплются на полотенце, а оттуда – на пол.
– Ну вот, – говорит миссис Миллер и выпускает струйку дыма в направлении окна. – Так лучше?
– Да, наверное, – отвечаю я. Почему-то самые простые слова даются мне с трудом.
Она снова затягивается сигаретой. Пальцы у нее белые, почти как папиросная бумага.
– Сейчас сниму немного сзади, – говорит миссис Миллер.
Она заходит мне за спину и начинает стричь волосы за ушами. Когда ей попадается особо трудная прядь, она негромко сопит, и ее дыхание щекочет мне шею. Перед тем как поступить на работу на фабрику, миссис Миллер пять лет была парикмахершей. Стрижет она быстро и берет вдвое дешевле, чем парикмахер в торговом центре или в городе. Кроме того, миссис Миллер дружна с нашей матерью, а папа частенько разрешает мистеру Миллеру звонить с нашего телефона. Ма говорит, что могла бы стричь нас сама, но ей хочется помочь подруге, пока мистер Миллер сидит без работы.
Из гостиной доносится какой-то шум – как будто что-то упало. Миссис Миллер перестает стричь, и я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на нее.
Потом мистер Миллер кричит, да так громко, что его, наверное, слышно даже у нас:
– Мэри!!!
– Ах, я совсем забыла! – в панике бормочет миссис Миллер. Она роняет ножницы, кидается к буфету и хватает стакан. Потом она поворачивается к раковине, на секунду включает кран, наполняет стакан водой и чуть ли не бегом устремляется в коридор.
Из гостиной доносится громкая брань, но единственное, что я могу разобрать, это «гребучий» и «сочельник».
Потом раздается глухой удар, похожий на затрещину.
Через несколько секунд в коридор, пошатываясь, выходит миссис Миллер. За ней идет ее муж. Его правая рука сжата в кулак. Он снова замахивается на жену, но замечает меня и останавливается.
– На что это ты уставился, щенок? – спрашивает он.
«Ни на что», – хочу я ответить. Больше того, мне следовало бы так ответить. Так, и только так. Но вместо этого я говорю что-то совершенно другое.
– А вы действительно крутой мужик, – говорю я.
Мистер Миллер ошеломлен и растерян. Он понимает, какой злой сарказм заключен в моих словах. Не понимает он только того, как какой-то десятилетний сопляк осмеливается делать ему замечания. Его лицо сначала бледнеет, потом багровеет. Он бросается в кухню и останавливается передо мной.
– Что ты сказал?! – шипит он, наклоняясь ко мне.
– Н-ничего… – нетвердо бормочу я.
Несколько мгновений мистер Миллер колеблется, решая, размозжить мне голову сейчас или лучше пожаловаться моему отцу. Или разделаться со мной еще каким-нибудь хитрым способом.
– То-то же, сопляк чертов! – рявкает он и трясет кулаком у меня перед носом. Потом мистер Миллер поворачивается к жене: – Давай сюда деньги, мать твою, я иду в долбаный «Рейнджере». Да шевелись ты, шлюха гребаная!
Он хватает фунтовую бумажку и выбегает вон, громко хлопнув дверью, а миссис Миллер поднимает ножницы и продолжает стрижку. Несколько раз она расчесывает мне волосы, ровняет их сзади и… Кажется, все. Уф!
– Ну вот, готово, парень, – говорит она.
– Спасибо.
Миссис Миллер прячет в карман халата расческу и ножницы. Она улыбается, но я понимаю, что миссис Миллер готова расплакаться: она как-то подозрительно шмыгает носом и трогает глаз отворотом халата.
– Вы в порядке? – спрашиваю я с тревогой.
Она глядит на меня и улыбается еще раз. Ее губы чуть приоткрываются – при свете голой лампочки они кажутся сочно-красными и влажными. Медленно подняв руку, миссис Миллер прикасается к моей щеке. Ее пальцы так холодны, что кажется, будто она давно умерла.
– Ты добрый мальчик, Майкл, – говорит она и, отняв руку, развязывает и снимает посудное полотенце. Состриженные волосы она просто стряхивает, и они сыплются на пол, кружась, как маленькие вертолетики.
– Большое спасибо, миссис Миллер, – говорю я.
– Не за что. Увидимся через месяц, – отвечает она, потом берет меня за руку и ведет к входной двери.
Уже на самом крыльце она вдруг ерошит мне волосы, и я невольно останавливаюсь.
Миссис Миллер снова прикасается к моей щеке, улыбается, потом поворачивается и тихо закрывает за собой дверь.
На улице горит заря. Золотисто-белое свечение так ярко, что вдалеке можно разобрать очертания горы Ноках.
– Лысый, лысый! Скинхед! – кричит мне Дэви Куинн, и я гонюсь за ним до самого кладбища.
Потом мы оказываемся на нашей улице и присоединяемся к игре в футбол, которую затеяли наши друзья. Мы играем в разных командах. Команда Дэви побеждает, но мне удается забить гол, поэтому в целом все складывается достаточно удачно.
Ближе к ночи, когда становится по-настоящему холодно, я отправляюсь искать Пи-Джея и нахожу его в сарае. Мы сидим там при свете парафиновой лампы и рассказываем друг другу страшные истории, в которых непременно фигурирует мистер Миллер. Мы счастливы. Стрижка осталась позади, завтра – Рождество, и мы поедем в гости к бабуле, где нас ждут подарки, которые она купила на свою небольшую пенсию. Приготовила она и праздничный ужин: индейку, картофель, торт со взбитыми сливками и фруктами и пропитанные вином и кремом бисквиты.
Наконец мы замолкаем и просто сидим и молчим. Нам давно пора в постель, но мама пошла к соседям и теперь, наверное, курит и треплется с миссис Паркинсон.
– Знаешь, – говорит вдруг Пи-Джей, – я просил бабулю подарить мне на это Рождество картонную «Звезду Смерти»…
– Ну и что?
– Мне кажется, ни к чему мне она теперь. Мне что-то разонравились все эти «Звездные войны» и прочая дребедень.
– Правда?
– Правда.
– А как насчет «экшнменов»?
– И «экшнмены» мне тоже разонравились, так что можешь их забрать.
– Ты это серьезно?
– Угу.
Я пристально смотрю на него:
– Что это на тебя нашло, Пи-Джей?
Он пожимает плечами:
– Не знаю.
Потом, лежа в прохладных простынях на верхней койке, я долго размышляю об этом и о многих других вещах, но в конце концов все они куда-то исчезают, и остается только одна мысль. Я спасу ее. Обязательно спасу, пусть даже не сразу, через несколько лет. Стану чуть постарше и спасу. Я войду к ним в дом, дам ему в челюсть и заберу ее. Мы уедем далеко-далеко за море – в Англию, в Америку или в какое-нибудь другое место, где будет светить солнце, где небо всегда будет голубое, где не будет солдат и боевых дружин, противопехотных мин и жестокости. Но с другой стороны…
Да, это было той самой ночью.
Было уже совсем поздно, когда вернулся папа. Он был сильно под газом и во всю глотку орал песни. Послышался разговор на повышенных тонах. Что-то падало. Что-то с треском ломалось.
Потом мама сказала:
– Только через мой труп.
А папа ответил:
– Тебя не спрашивают. Это мужские дела, и ты в них не лезь.
А мама, которая никогда не упускала случая подлить масла в огонь, спросила, какое отношение к мужским делам может иметь он.
Тогда папа сказал, что лучше бы ей на хрен заткнуться, если она не хочет неприятностей на свою тупую башку.
А мама сказала что-то такое, чего я не слышал, но это, несомненно, были насмешливые и злые слова, потому что папа не нашелся что ей ответить. На несколько мгновений воцарилась тишина, потом что-то со страшным грохотом разлетелось вдребезги, и мама крикнула, что это был свадебный подарок. Звонкий удар. Сдавленное рыданье.
Я знал, что Пи-Джей давно натянул на голову подушку, но я все слышал.
Я все слышал.
Шел 1982 год. Всего год прошел после голодных забастовок, и напряженность в обществе достигла наивысшей точки. Я, во всяком случае, не помню, чтобы нечто подобное имело место раньше или позже. Мятежи в Белфасте стали таким же обычным явлением, как снег у Джойса. Каждую ночь происходили взрывы и поджоги; полиция тратила уйму сил, разводя протестантов и католиков, так что дело обходилось без жертв. Впрочем, в нашем северном пригороде они могли несколько расслабиться. У нас было намного спокойнее, чем в самом городе, хотя ситуация и оставалась нестабильной. Совсем как молоко на плите – стоит повернуть регулятор конфорки хотя бы на одно деление, чтобы оно убежало и начало подгорать. Спровоцировать катастрофу мог любой пустяк или, если на то пошло, любой человек.
И неприятности не заставили себя ждать.
Мистер Миллер вбил себе в голову, что он – не чета другим. На самом деле он наверняка был заурядным членом боевого звена, мелкой сошкой, но нам, мальчишкам, он казался донельзя крутым. И себе, как видно, тоже. Как бы там ни было, он вообразил себя героем и начал совершать необдуманные поступки, и впоследствии, когда все полетело к чертям, я часто думал, что в этом есть и моя вина. В детстве многим кажется, что мир вращается исключительно вокруг них. Я, например, был почти уверен, что когда я выхожу из комнаты, оставшиеся в ней люди застывают, словно кто-то нажал «паузу» на видеомагнитофоне, и оживают вновь только с моим появлением.
Прозрение наступило для меня, Пи-Джея, папы и мамы за тринадцать дней до Крещения.
Вне себя от ярости и жажды головоломных подвигов, мистер Миллер отправился в «Рейнджере клуб» с маминой фунтовой бумажкой в кармане. Там он вдохновенно говорил о больших делах и, называя остальных жалкими трусами, призывал их сделать что-то такое, что показало бы – они готовы помочь полиции и другим силам закона и порядка не только на словах. В конце концов ему удалось убедить с полдюжины идиотов, что лучший способ обеспечить политическую будущность Северной Ирландии – это забросать зажигательными бомбами католический жилой район. Согласно разработанному им блестящему плану, добровольцы должны были отправиться домой и приготовить по нескольку бутылок с «коктейлем Молотова», а потом снова собраться у клуба, чтобы мистер Миллер и Артур Дюран могли доставить их на место в Артуровом микроавтобусе. О том, чтобы наш отец тоже принял участие в этом безумии, мистер Миллер позаботился особо. Да-да, именно таким способом он решил отомстить мне за мою дерзость. Не знаю, хотел ли он, чтобы папа первым бросил бутылку с зажигательной смесью, или, может быть, ему было нужно, чтобы его отпечатки пальцев остались на готовых «коктейлях»… Как бы там ни было, он старался организовать дело так, чтобы впоследствии иметь возможность держать отца на крючке. Но, как известно, планы планами…
Они даже не доехали до католического микрорайона. Армейский патруль остановил их за езду с недозволенной скоростью. Бутылки с «коктейлем Молотова» сразу обнаружили, и всех, находившихся в микроавтобусе, арестовали. В комендатуре Марти Байнс раскололся, и папа, мистер Миллер и остальные получили по пять лет за сговор с целью подготовки террористического акта.
Последующие события стремительно развивались по хорошо накатанной колее. Мама развелась с папой, начала выпивать, снова закурила, выставила из дома дедушку и вместе с миссис Миллер стала ходить в Центральный бар. Вскоре она сошлась с мистером Генри, владельцем мясной лавки, а поскольку мы с братом с ним не ладили, мама отправила нас к бабушке в Восточный Белфаст.
Миссис Миллер осталась женой своего мужа и даже каким-то образом ухитрилась зачать младенца, которым, как мне кажется, его родители могут гордиться.
Пи– Джей в пятнадцать лет ушел в море, как в свое время его дед и прадед. Где-то он сейчас?! Бог весть.
Ну а я?… Я остался жить с бабушкой. Она – прекрасная женщина, благослови ее Господь, но воспитатель из нее никудышный, поэтому в конце концов я и оказался в мире, где все решает насилие. Подростковый рэкет, армия, Америка – вот ступени, по которым я прошел за последние несколько лет.
Но все это осталось в прошлом, а сейчас мне приходится иметь дело с настоящим.
Причины, следствия, цепочки событий – я скован ими, словно цепями.
Я скован и настоящими цепями – скован и заточен в сырой, тесной камере. Неужели это навсегда?
Я так не думаю. Потому хотя бы, что – как я уже говорил – скоро наступит очередное Рождество, очередной рождественский сочельник.
А под Рождество обязательно что-нибудь случается.
7. Вальядолид
Ночная тьма, сумерки, рассвет. Наступает день, и иногда свет солнца будит нас, но чаще мы вообще не спим. Мы машинально чешемся, ворочаемся от сырости, стонем, грезим наяву.
Мучительны воспоминания о прошлом, мучительны размышления о настоящем. Скорбь, чувство вины, взаимные обвинения…
Конечно, я ни за что не расскажу Скотчи и Фергалу о своих подозрениях – о том, что они оказались здесь из-за меня. И поэтому я думаю только о ней. Я представляю себе ее глаза, ее волосы, но все это так далеко, и воспоминание меркнет.
Вокруг меня все то же. Фергал. Скотчи. Мухи. Я сижу или лежу на спине, глядя в потолок.
И развлечения все те же. История двух континентов, утреннее «кино», еда. Прогулка и вынос параши каждый третий день. Свалка из-за сухой соломы. Щелканье ножных замков. Несколько глотков воды и положение «полуприсев» над поганым ведром (впрочем, все мы испражняемся почти что прозрачной жидкостью). Подтираться приходится все той же соломой, поэтому действовать надо предельно осторожно. Расцарапанная задница здесь совсем ни к чему.
Иногда Фергал начинает бормотать вполголоса молитвы к Деве Марии. Скотчи это раздражает, но он ничего не говорит.
Еще можно смотреть, как Фергал трудится над своей отмычкой. Или как Скотчи чешется.
И можно смотреть на потолок.
Моя история продолжает развиваться.
Надо мной началась большая война, которая быстро превращается в бессмысленную кровавую баню. Дверной континент мобилизовал половину наличных ресурсов, чтобы провести стремительную и мощную атаку сразу на всех фронтах. Однако первоначальный успех вызвал серьезные трудности с боевым обеспечением и снабжением передовых частей, поэтому обе воюющих армии зарылись в землю и перешли к позиционной войне. Атаки продолжаются с обеих сторон, но они раз за разом захлебываются, наткнувшись на укрепленные оборонительные линии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Смотри, что я из-за тебя сделала! – говорит миссис Миллер, щедро посыпая голову Пи-Джея пеплом сигареты, торчащей у нее между пальцами.
– Из-за меня?! – сердито огрызается мистер Миллер. – Господи Иисусе, неужто мне в собственном доме нельзя воды попить?
– Разве так трудно подождать пять минут? – со злостью огрызается миссис Миллер.
– Да, черт тебя возьми, трудно! – рявкает мистер Миллер и выходит, яростно хлопнув дверью. Мы слышим, как он с топотом поднимается по лестнице, не переставая браниться.
На этот раз краснею не только я, но и Пи-Джей.
Миссис Миллер смотрит на меня и улыбается, но как-то совсем невесело.
– Подожди минуточку, – говорит она Пи-Джею и выходит из кухни. Мы слышим, как она поднимается по лестнице вслед за мужем. Пи-Джей поворачивается ко мне, его лицо выражает страдание.
– Хорошо бы я уже облысел, – негромко говорит он.
– Угу. Как Саймон Баскин.
– Кто это?
– Один парень, которого я знал раньше. У него рак, – говорю я.
– Ах да, конечно… – Пи-Джей кивает, но я вижу, что говорить на эту тему дальше ему не хочется.
Минуточка проходит. Мы по-прежнему сидим в кухне одни: Пи-Джей вытряхивает из волос табачный пепел, я грызу ногти. Наконец дверь отворяется, и возвращается миссис Миллер.
– Вот и я, – говорит она и закуривает новую сигарету. Еще через пару минут она заканчивает стрижку. Пи-Джей снимает с плеч полотенце и благодарит.
– Я, пожалуй, пойду, миссис Миллер, – добавляет он неожиданно. – Мне еще надо доделать домашнее задание.
– Правда? – спрашивает миссис Миллер.
– Да, – решительно отвечает Пи-Джей, не обращая никакого внимания на мои телепатические сигналы, и я в отчаянии хватаю его за рукав, но все напрасно.
– Я провожу тебя, – говорит миссис Миллер, и они выходят. Я остаюсь. Мне все еще не верится. Ведь он должен был подождать меня. Я не хочу оставаться один в этом доме! Сквозь приоткрытую дверь я вижу, как миссис Миллер ведет моего брата по коридору и отворяет наружную дверь. В прихожую врывается столб света, Пи-Джей делает шаг вперед и внезапно исчезает. Кажется, что его похитили какие-то таинственные силы, как в «Контактах первого рода».
– Теперь твоя очередь, – говорит миссис Миллер, возвращаясь в кухню.
Я пересаживаюсь на табурет в центре кухни, и она завязывает у меня на шее посудное полотенце, чтобы волосы не сыпались за шиворот и на одежду.
– Тебе как обычно, Мики, мальчик?
– Ага. То есть да.
От табачного дыма и запаха ее духов у меня начинает першить в горле. Я изо всех сил стараюсь не закашляться.
Миссис Миллер начинает стричь. Двумя пальцами она захватывает прядь волос и отрезает кончики. Пальцы у нее холодные и гладкие. Она убирает немного с боков и встает передо мной, чтобы подстричь челку. Когда она наклоняется, ее халат распахивается спереди, и я вижу ночнушку и все остальное. Моргнув, я отворачиваюсь, но она берет меня за голову и наклоняет, так что теперь я смотрю прямо на ее руки.
– Не шевелись, – говорит она.
Ножницы, прищелкивая, ползут по моему лбу, и короткие темные прядки сыплются на полотенце, а оттуда – на пол.
– Ну вот, – говорит миссис Миллер и выпускает струйку дыма в направлении окна. – Так лучше?
– Да, наверное, – отвечаю я. Почему-то самые простые слова даются мне с трудом.
Она снова затягивается сигаретой. Пальцы у нее белые, почти как папиросная бумага.
– Сейчас сниму немного сзади, – говорит миссис Миллер.
Она заходит мне за спину и начинает стричь волосы за ушами. Когда ей попадается особо трудная прядь, она негромко сопит, и ее дыхание щекочет мне шею. Перед тем как поступить на работу на фабрику, миссис Миллер пять лет была парикмахершей. Стрижет она быстро и берет вдвое дешевле, чем парикмахер в торговом центре или в городе. Кроме того, миссис Миллер дружна с нашей матерью, а папа частенько разрешает мистеру Миллеру звонить с нашего телефона. Ма говорит, что могла бы стричь нас сама, но ей хочется помочь подруге, пока мистер Миллер сидит без работы.
Из гостиной доносится какой-то шум – как будто что-то упало. Миссис Миллер перестает стричь, и я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на нее.
Потом мистер Миллер кричит, да так громко, что его, наверное, слышно даже у нас:
– Мэри!!!
– Ах, я совсем забыла! – в панике бормочет миссис Миллер. Она роняет ножницы, кидается к буфету и хватает стакан. Потом она поворачивается к раковине, на секунду включает кран, наполняет стакан водой и чуть ли не бегом устремляется в коридор.
Из гостиной доносится громкая брань, но единственное, что я могу разобрать, это «гребучий» и «сочельник».
Потом раздается глухой удар, похожий на затрещину.
Через несколько секунд в коридор, пошатываясь, выходит миссис Миллер. За ней идет ее муж. Его правая рука сжата в кулак. Он снова замахивается на жену, но замечает меня и останавливается.
– На что это ты уставился, щенок? – спрашивает он.
«Ни на что», – хочу я ответить. Больше того, мне следовало бы так ответить. Так, и только так. Но вместо этого я говорю что-то совершенно другое.
– А вы действительно крутой мужик, – говорю я.
Мистер Миллер ошеломлен и растерян. Он понимает, какой злой сарказм заключен в моих словах. Не понимает он только того, как какой-то десятилетний сопляк осмеливается делать ему замечания. Его лицо сначала бледнеет, потом багровеет. Он бросается в кухню и останавливается передо мной.
– Что ты сказал?! – шипит он, наклоняясь ко мне.
– Н-ничего… – нетвердо бормочу я.
Несколько мгновений мистер Миллер колеблется, решая, размозжить мне голову сейчас или лучше пожаловаться моему отцу. Или разделаться со мной еще каким-нибудь хитрым способом.
– То-то же, сопляк чертов! – рявкает он и трясет кулаком у меня перед носом. Потом мистер Миллер поворачивается к жене: – Давай сюда деньги, мать твою, я иду в долбаный «Рейнджере». Да шевелись ты, шлюха гребаная!
Он хватает фунтовую бумажку и выбегает вон, громко хлопнув дверью, а миссис Миллер поднимает ножницы и продолжает стрижку. Несколько раз она расчесывает мне волосы, ровняет их сзади и… Кажется, все. Уф!
– Ну вот, готово, парень, – говорит она.
– Спасибо.
Миссис Миллер прячет в карман халата расческу и ножницы. Она улыбается, но я понимаю, что миссис Миллер готова расплакаться: она как-то подозрительно шмыгает носом и трогает глаз отворотом халата.
– Вы в порядке? – спрашиваю я с тревогой.
Она глядит на меня и улыбается еще раз. Ее губы чуть приоткрываются – при свете голой лампочки они кажутся сочно-красными и влажными. Медленно подняв руку, миссис Миллер прикасается к моей щеке. Ее пальцы так холодны, что кажется, будто она давно умерла.
– Ты добрый мальчик, Майкл, – говорит она и, отняв руку, развязывает и снимает посудное полотенце. Состриженные волосы она просто стряхивает, и они сыплются на пол, кружась, как маленькие вертолетики.
– Большое спасибо, миссис Миллер, – говорю я.
– Не за что. Увидимся через месяц, – отвечает она, потом берет меня за руку и ведет к входной двери.
Уже на самом крыльце она вдруг ерошит мне волосы, и я невольно останавливаюсь.
Миссис Миллер снова прикасается к моей щеке, улыбается, потом поворачивается и тихо закрывает за собой дверь.
На улице горит заря. Золотисто-белое свечение так ярко, что вдалеке можно разобрать очертания горы Ноках.
– Лысый, лысый! Скинхед! – кричит мне Дэви Куинн, и я гонюсь за ним до самого кладбища.
Потом мы оказываемся на нашей улице и присоединяемся к игре в футбол, которую затеяли наши друзья. Мы играем в разных командах. Команда Дэви побеждает, но мне удается забить гол, поэтому в целом все складывается достаточно удачно.
Ближе к ночи, когда становится по-настоящему холодно, я отправляюсь искать Пи-Джея и нахожу его в сарае. Мы сидим там при свете парафиновой лампы и рассказываем друг другу страшные истории, в которых непременно фигурирует мистер Миллер. Мы счастливы. Стрижка осталась позади, завтра – Рождество, и мы поедем в гости к бабуле, где нас ждут подарки, которые она купила на свою небольшую пенсию. Приготовила она и праздничный ужин: индейку, картофель, торт со взбитыми сливками и фруктами и пропитанные вином и кремом бисквиты.
Наконец мы замолкаем и просто сидим и молчим. Нам давно пора в постель, но мама пошла к соседям и теперь, наверное, курит и треплется с миссис Паркинсон.
– Знаешь, – говорит вдруг Пи-Джей, – я просил бабулю подарить мне на это Рождество картонную «Звезду Смерти»…
– Ну и что?
– Мне кажется, ни к чему мне она теперь. Мне что-то разонравились все эти «Звездные войны» и прочая дребедень.
– Правда?
– Правда.
– А как насчет «экшнменов»?
– И «экшнмены» мне тоже разонравились, так что можешь их забрать.
– Ты это серьезно?
– Угу.
Я пристально смотрю на него:
– Что это на тебя нашло, Пи-Джей?
Он пожимает плечами:
– Не знаю.
Потом, лежа в прохладных простынях на верхней койке, я долго размышляю об этом и о многих других вещах, но в конце концов все они куда-то исчезают, и остается только одна мысль. Я спасу ее. Обязательно спасу, пусть даже не сразу, через несколько лет. Стану чуть постарше и спасу. Я войду к ним в дом, дам ему в челюсть и заберу ее. Мы уедем далеко-далеко за море – в Англию, в Америку или в какое-нибудь другое место, где будет светить солнце, где небо всегда будет голубое, где не будет солдат и боевых дружин, противопехотных мин и жестокости. Но с другой стороны…
Да, это было той самой ночью.
Было уже совсем поздно, когда вернулся папа. Он был сильно под газом и во всю глотку орал песни. Послышался разговор на повышенных тонах. Что-то падало. Что-то с треском ломалось.
Потом мама сказала:
– Только через мой труп.
А папа ответил:
– Тебя не спрашивают. Это мужские дела, и ты в них не лезь.
А мама, которая никогда не упускала случая подлить масла в огонь, спросила, какое отношение к мужским делам может иметь он.
Тогда папа сказал, что лучше бы ей на хрен заткнуться, если она не хочет неприятностей на свою тупую башку.
А мама сказала что-то такое, чего я не слышал, но это, несомненно, были насмешливые и злые слова, потому что папа не нашелся что ей ответить. На несколько мгновений воцарилась тишина, потом что-то со страшным грохотом разлетелось вдребезги, и мама крикнула, что это был свадебный подарок. Звонкий удар. Сдавленное рыданье.
Я знал, что Пи-Джей давно натянул на голову подушку, но я все слышал.
Я все слышал.
Шел 1982 год. Всего год прошел после голодных забастовок, и напряженность в обществе достигла наивысшей точки. Я, во всяком случае, не помню, чтобы нечто подобное имело место раньше или позже. Мятежи в Белфасте стали таким же обычным явлением, как снег у Джойса. Каждую ночь происходили взрывы и поджоги; полиция тратила уйму сил, разводя протестантов и католиков, так что дело обходилось без жертв. Впрочем, в нашем северном пригороде они могли несколько расслабиться. У нас было намного спокойнее, чем в самом городе, хотя ситуация и оставалась нестабильной. Совсем как молоко на плите – стоит повернуть регулятор конфорки хотя бы на одно деление, чтобы оно убежало и начало подгорать. Спровоцировать катастрофу мог любой пустяк или, если на то пошло, любой человек.
И неприятности не заставили себя ждать.
Мистер Миллер вбил себе в голову, что он – не чета другим. На самом деле он наверняка был заурядным членом боевого звена, мелкой сошкой, но нам, мальчишкам, он казался донельзя крутым. И себе, как видно, тоже. Как бы там ни было, он вообразил себя героем и начал совершать необдуманные поступки, и впоследствии, когда все полетело к чертям, я часто думал, что в этом есть и моя вина. В детстве многим кажется, что мир вращается исключительно вокруг них. Я, например, был почти уверен, что когда я выхожу из комнаты, оставшиеся в ней люди застывают, словно кто-то нажал «паузу» на видеомагнитофоне, и оживают вновь только с моим появлением.
Прозрение наступило для меня, Пи-Джея, папы и мамы за тринадцать дней до Крещения.
Вне себя от ярости и жажды головоломных подвигов, мистер Миллер отправился в «Рейнджере клуб» с маминой фунтовой бумажкой в кармане. Там он вдохновенно говорил о больших делах и, называя остальных жалкими трусами, призывал их сделать что-то такое, что показало бы – они готовы помочь полиции и другим силам закона и порядка не только на словах. В конце концов ему удалось убедить с полдюжины идиотов, что лучший способ обеспечить политическую будущность Северной Ирландии – это забросать зажигательными бомбами католический жилой район. Согласно разработанному им блестящему плану, добровольцы должны были отправиться домой и приготовить по нескольку бутылок с «коктейлем Молотова», а потом снова собраться у клуба, чтобы мистер Миллер и Артур Дюран могли доставить их на место в Артуровом микроавтобусе. О том, чтобы наш отец тоже принял участие в этом безумии, мистер Миллер позаботился особо. Да-да, именно таким способом он решил отомстить мне за мою дерзость. Не знаю, хотел ли он, чтобы папа первым бросил бутылку с зажигательной смесью, или, может быть, ему было нужно, чтобы его отпечатки пальцев остались на готовых «коктейлях»… Как бы там ни было, он старался организовать дело так, чтобы впоследствии иметь возможность держать отца на крючке. Но, как известно, планы планами…
Они даже не доехали до католического микрорайона. Армейский патруль остановил их за езду с недозволенной скоростью. Бутылки с «коктейлем Молотова» сразу обнаружили, и всех, находившихся в микроавтобусе, арестовали. В комендатуре Марти Байнс раскололся, и папа, мистер Миллер и остальные получили по пять лет за сговор с целью подготовки террористического акта.
Последующие события стремительно развивались по хорошо накатанной колее. Мама развелась с папой, начала выпивать, снова закурила, выставила из дома дедушку и вместе с миссис Миллер стала ходить в Центральный бар. Вскоре она сошлась с мистером Генри, владельцем мясной лавки, а поскольку мы с братом с ним не ладили, мама отправила нас к бабушке в Восточный Белфаст.
Миссис Миллер осталась женой своего мужа и даже каким-то образом ухитрилась зачать младенца, которым, как мне кажется, его родители могут гордиться.
Пи– Джей в пятнадцать лет ушел в море, как в свое время его дед и прадед. Где-то он сейчас?! Бог весть.
Ну а я?… Я остался жить с бабушкой. Она – прекрасная женщина, благослови ее Господь, но воспитатель из нее никудышный, поэтому в конце концов я и оказался в мире, где все решает насилие. Подростковый рэкет, армия, Америка – вот ступени, по которым я прошел за последние несколько лет.
Но все это осталось в прошлом, а сейчас мне приходится иметь дело с настоящим.
Причины, следствия, цепочки событий – я скован ими, словно цепями.
Я скован и настоящими цепями – скован и заточен в сырой, тесной камере. Неужели это навсегда?
Я так не думаю. Потому хотя бы, что – как я уже говорил – скоро наступит очередное Рождество, очередной рождественский сочельник.
А под Рождество обязательно что-нибудь случается.
7. Вальядолид
Ночная тьма, сумерки, рассвет. Наступает день, и иногда свет солнца будит нас, но чаще мы вообще не спим. Мы машинально чешемся, ворочаемся от сырости, стонем, грезим наяву.
Мучительны воспоминания о прошлом, мучительны размышления о настоящем. Скорбь, чувство вины, взаимные обвинения…
Конечно, я ни за что не расскажу Скотчи и Фергалу о своих подозрениях – о том, что они оказались здесь из-за меня. И поэтому я думаю только о ней. Я представляю себе ее глаза, ее волосы, но все это так далеко, и воспоминание меркнет.
Вокруг меня все то же. Фергал. Скотчи. Мухи. Я сижу или лежу на спине, глядя в потолок.
И развлечения все те же. История двух континентов, утреннее «кино», еда. Прогулка и вынос параши каждый третий день. Свалка из-за сухой соломы. Щелканье ножных замков. Несколько глотков воды и положение «полуприсев» над поганым ведром (впрочем, все мы испражняемся почти что прозрачной жидкостью). Подтираться приходится все той же соломой, поэтому действовать надо предельно осторожно. Расцарапанная задница здесь совсем ни к чему.
Иногда Фергал начинает бормотать вполголоса молитвы к Деве Марии. Скотчи это раздражает, но он ничего не говорит.
Еще можно смотреть, как Фергал трудится над своей отмычкой. Или как Скотчи чешется.
И можно смотреть на потолок.
Моя история продолжает развиваться.
Надо мной началась большая война, которая быстро превращается в бессмысленную кровавую баню. Дверной континент мобилизовал половину наличных ресурсов, чтобы провести стремительную и мощную атаку сразу на всех фронтах. Однако первоначальный успех вызвал серьезные трудности с боевым обеспечением и снабжением передовых частей, поэтому обе воюющих армии зарылись в землю и перешли к позиционной войне. Атаки продолжаются с обеих сторон, но они раз за разом захлебываются, наткнувшись на укрепленные оборонительные линии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49