Я спрятала руки на груди, раздумывая, как лучше объяснить ему то, что я сейчас чувствовала.
– Правда в том, Бастер, что… – начала я и осеклась, испугавшись, что лезу не в свое дело, но почти сразу сообразила, что это мое дело, если Бастер сделал мне предложение, – правда в том, что ты всегда любил Мэй-Анну Ковакс.
– Правда в том, Эффа Коммандер, – ответил он, – что ты всегда любила Пинка Варско, но их обоих теперь нет. Почему нет Мэй-Анны? Потому, что от нее ничего больше не осталось, теперь есть только Марион Стрит, и я понял это еще в тюрьме. Вот поэтому я и решил, что мы с ней больше никогда не встретимся, а то, во что она превратилась, полюбить невозможно. Той Мэй-Анны, которую вы спасли от падения в шахту и которую банда Свиного Рыла закидывала тухлыми помидорами, больше нет. Когда-то у нас с ней были славные времена, как и у вас с Пинком, но надо продолжать жить, пусть даже так, как это делаю я, – превратившись из чемпиона в бармена.
Но только не надо думать, что ты для меня какой-то запасной вариант после Мэй-Анны! Это не так. Я прошу твоей руки вовсе не потому, что Мэй-Анна отвергла меня. Мэй-Анну любил другой, прежний Бастер, а новый, который перед тобой, любит только тебя. Ты самый лучший, самый стойкий человек, которого я знаю, ты всегда была рядом со мной и ничего не ждала взамен, и если мы будем жить вместе, Эффа Коммандер, то нам обоим будет хорошо.
Это был самый длинный монолог в его жизни, и произнес его он на одном дыхании. Я подумала о том, какой хорошей парой оказались Тони с Виппи Берд, и о том, что Пинк всегда хотел, чтобы я была счастлива, и о Бастере, который был прекрасным и добрым человеком. Наконец я заглянула в свое собственное сердце и еще раз убедилась, что люблю Бастера. И я сказала ему «да», и, по мнению Виппи Берд, это был самый короткий ответ за всю мою жизнь.
Мы поженились сразу после открытия нашего заведения, а через неделю как следует отпраздновали наш брак в собственном кафе – с поздравлениями, шампанским, цветами и бесплатными напитками для всех желающих. Народ валил валом пожелать нам счастья, словно мы были королева Елизавета и принц Филипп.
– Цветов-то – как на похоронах! – воскликнул Тони, и Виппи Берд ткнула его локтем в бок и сказала, что если он будет продолжать в том же духе, то это будут его похороны.
Знакомые и незнакомые люди прислали нам множество букетов, которые мы расставили вдоль стойки бара. У меня, конечно, тоже был в руках свадебный букет из белых орхидей, который прекрасно гармонировал с моим светло-розовым свадебным костюмом. В отделе свадебных принадлежностей магазина «Хеннесси» мне вместо платья порекомендовали именно светло-розовый костюм, ввиду того, что это брак повторный. Самый большой из присланных букетов был в форме полукруга из белых роз, с белой шелковой лентой, по которой золотом шла надпись «ЖЕЛАЮ СЧАСТЬЯ«, а в маленькой белой открытке говорилось: «С любовью, Мэй-Анна».
Наш брак оказался замечательным. Мы прожили вместе почти тридцать лет, и невозможно было найти более счастливых супругов. Несмотря на то, что мы целыми днями работали бок о бок, он ни разу за все эти годы не сказал мне грубого слова, ни разу даже не повысил на меня голос. Нет слов, мне в жизни исключительно повезло: я так долго искала человека, который мог бы заменить мне Пинка, и этим человеком оказался Бастер.
16
А Мэй-Анна по-прежнему писала нам и присылала подарки на Рождество. Она звонила Муну в день его рождения и телеграфировала всякий раз, когда ее выдвигали на соискание премии Американской академии. Иногда даже, если она бывала сильно пьяна, она звонила нам прямо в наше кафе, но встречаться мы с ней больше не встречались, потому что, как сказала Виппи Берд, если ты работаешь таким знаменитым актером, у тебя совсем нет свободного времени. «Наверное, поэтому она больше и не приезжала в Бьютт», – сказала я. «Эффа Коммандер, не будешь ли ты так любезна перестать говорить глупости, а то у меня уже уши вянут, – сказала Виппи Берд. – Ты ведь знаешь, она думает, что мы считаем ее предательницей». Несмотря на то, что мы всеми силами старались поддержать видимость прежних отношений, после суда и нашей с Бастером свадьбы все изменилось.
Но однажды ночью нам позвонили, и это было в ночь с пятницы на субботу.
В пятницу вечером в нашем кафе начиналась страшная запарка, продолжавшаяся до самого конца воскресного дня. В пятницу мне приходилось готовить спагетти, равиоли и тому подобное с соответствующими соусами и закусками вперед на два выходных дня и попутно успевать исполнять текущие заказы. Иногда кое-кто из наших посетителей, успев съесть уже половину обеда, просил заменить заказанный им хорошо прожаренный бифштекс на бифштекс с кровью, но мы никогда не спорили с подобными людьми и всегда делали так, как они просят, хотя из-за подобных чудачеств несли заметные убытки. Впрочем, их можно было понять: они приходили к нам расслабиться после тяжелой трудовой недели, и мы шли им навстречу во всем, не беспокоили и не торопили, хотя в нашей «комнатке ожидания» при этом бывало достаточно народу, сидевшего там в ожидании свободных столиков. С этими людьми Бастеру тоже приходилось «работать», чтобы они не махнули на все рукой и не ушли.
Поэтому в пятницу вечером Виппи Берд всегда приходила помогать мне и Джимми Су на кухне. «Вы все здесь, и мне скучно одной дома, даже поговорить не с кем», – говорила она, но правда была в том, что я всегда могла на нее положиться, и даже Мун в пятницу вечером приходил с ней вместе и помогал официантам, собирал грязную посуду со столов.
Я уже говорила, что мы все четверо никогда не ссорились между собой и отдавали все силы ради успеха общего дела, нашего кафе, которым владели совместно. Если надо было что-то сделать, мы просто делали эту работу, было ли это обслуживание клиентов за столом или вынос помоев, и никогда не спорили, кто именно должен этим заниматься и что именно входит в обязанности каждого. Наше предприятие было одинаково важно для каждого из нас четверых. И хотя наши имена и не фигурировали в названии нашего кафе, но люди нас знали и называли его «кафе Бастера и Тони», или «кафе Макнайтов», что подразумевало всех нас четверых и вместе с нами еще и Муна, хотя он сохранил фамилию О'Рейли. Иногда Мун лукаво подмигивал мне и называл наше заведение «кафе тети Эффы Коммандер».
Через два года нашей упорной работы наш ресторан устойчиво встал на ноги, но вечером той пятницы он больше был похож на сумасшедший дом. Одна из печей никак не хотела нагреваться больше чем до трехсот градусов, и я просто надрывалась, чтобы успеть выполнить все заказы. Виппи Берд уронила бутылку с бурбоном, и люди ногами разнесли жидкость по ковру раньше, чем мы успели собрать ее тряпкой, а Бастер в это время скребком очищал тротуар от льда и слежавшегося снега, потому что двое подвыпивших посетителей поскользнулись и упали.
– Вас к телефону, мэм, – сказала мне официантка.
– Передай им, пожалуйста, что сейчас у нас нет свободных столиков, – сказала я, потому что многие звонили в наш ресторан и спрашивали меня или Бастера для того, чтобы заказать столик заранее.
– Это не клиенты, мэм, это междугородняя.
– А, тогда это, должно быть, какой-нибудь поставщик, который хочет получить заказ. Эти люди всегда думают, что ради междугороднего разговора ты должен бросить все дела. Скажи ему, что у меня нет сейчас времени, – говоря с ней, я не спускала глаз с печи, чтобы бифштекс не пригорел. – И смени передник – на этом следы томатного соуса. – Наши официантки носили передники из цветастой ткани. – И вынь жвачку изо рта.
– Он сказал, что его зовут Эдди Баум, мэм.
– Кто? Я не знаю никакого Эдди Баума.
Официантка ушла, но вскоре вернулась.
– Он сказал, что он агент Марион Стрит и что у него важное дело. Жаль, что она не позвонила сама, мэм, а то было бы о чем рассказать подружкам.
Я была слишком озабочена бифштексом, чтобы придать значение ее словам, но все же вытерла руки полотенцем и подошла к телефону, стоявшему в чуланчике, который мы называли «конторой».
– Слушаю, – сказала я.
– Вы, конечно, не помните меня, Эффа Коммандер, – услышала я знакомый голос в трубке.
– Я вас прекрасно помню, – ответила я, не дав ему договорить. – Вы тот джентльмен, который подбирал для Мэй-Анны шляпку, когда она должна была дать показания по делу Бастера.
На другом конце последовала пауза.
– Простите, мэм, я не знал тогда о ваших к нему чувствах.
– Что касается меня, то вы вообще знаете немного. Говорите быстрее, что вам нужно, у меня подгорает бифштекс.
– Марион больна, на этот раз серьезно.
Я сразу забыла о полусотне людей в зале и в «комнатке ожидания», которые сейчас умирали с голоду. Его слова вонзились мне в утробу, как раскаленный вертел, потому что он никогда бы не позвонил без серьезной причины, и мне сразу представилась миссис Ковакс, скорчившаяся на полу своей гостиной.
– Что? Что с ней?! – вдруг закричала я, не в силах сдержать испуга, и закусила нижнюю губу.
– У нее запущенный рак в последней стадии.
– Рак чего?
– Всего.
Я уткнулась лбом в стену.
– Ее мать скончалась от рака. Она что?.. – я была не в силах произнести вслух это слово.
– Именно, мэм.
– О господи… – у меня подкосились ноги, и, держась рукой за стену, я опустилась на пол. – Черт возьми…
– Она просит вас приехать – ей кое-что нужно вам сказать. Я посмотрел расписание – ближайший поезд будет завтра утром, лучше будет выехать не откладывая. Билет уже будет ждать вас на вокзале в окошке бронирования. Конечно, самолетом было бы еще быстрее, но последние дни погода неустойчива, так что лучше поездом. Приезжайте.
– Не могу сказать, сможем ли мы с Виппи Берд так быстро собраться, ведь сейчас у нас страшный наплыв посетителей. Надо найти кого-то, кто бы мог нас подменить.
– Ваша подруга может не приезжать, Марион говорила только о вас.
– Вероятно, вы ее не так поняли: и она, и я – мы обе подруги Мэй-Анны.
– Ну разумеется, мэм, тогда я позабочусь о двух билетах. Надеюсь, вас можно будет ожидать уже завтра? Мы не знаем, сколько еще времени… – Тут он замялся, подбирая нужные слова. – Врачи не уверены, дотянет ли она до послезавтра.
– Почему же тогда вы не позвонили нам раньше?
– Она до последнего момента скрывала от всех свою болезнь и попросила позвонить вам только сегодня. Она сказала, что хочет отойти со спокойной душой и совестью.
– Скажите ей, что мы будем, но только не надо ваших билетов, мы их купим сами на свои деньги.
Я повесила трубку и некоторое время продолжала сидеть на полу, прислонившись к стене, и в таком виде меня и нашла Виппи Берд.
– Что происходит? – спросила она.
– Мэй-Анна умирает от рака, – объяснила я. – Может быть, уже прямо сейчас.
Виппи Берд испуганно вскрикнула. Я представила, как Мэй-Анна в мучительных болях одна-одинешенька умирает в своем белом доме, и мы с Виппи Берд обе не смогли сдержать слез, но тут вдруг она вспомнила, что в ресторане сотня голодных людей ждут свою пищу, и они линчуют нас прямо здесь, если тотчас же не получат ее, и я ответила, что они могут подождать еще минуту и что мне надо пойти и все рассказать Бастеру.
– Он сейчас в баре, – сказала Виппи Берд, – но не надо туда ходить, лучше я сама приведу его сюда.
Я пересказала Бастеру содержание телефонного разговора в самых мягких выражениях, которые только могли мне прийти в голову в такой обстановке, и он молча слушал и после моего рассказа сказал, что жалеет ее, что она давно боялась такого конца и что как бы он сейчас хотел… Чего бы он сейчас хотел, он не сказал, но мы с Виппи Берд и так поняли, – эти слова произнес сейчас прежний Бастер.
– Эдди, который звонил, сказал, что она хочет видеть нас с Виппи Берд и что нам надо выехать не позже завтрашнего утра.
– Ну так отправляйтесь, – ответил Бастер. – А мы с Тони тут обо всем позаботимся. В конце концов, она ведь ваша лучшая подруга.
Утром, когда мы с Виппи Берд садились в поезд, Бастер ничего не попросил передать Мэй-Анне, даже привет. Он только обнял меня, крепко-крепко, так, что у меня сердце чуть не выскочило из груди, поцеловал на прощание, сказал, что любит меня и чтобы я поскорее возвращалась.
Билеты нам купил Тони, и когда мы сели в поезд, то обнаружили, что он взял нам двухместное купе.
– Как это несправедливо, – сказала Виппи Берд, когда мы уселись с ней друг против друга, – что Мэй-Анна так тяжело заболела.
– Что она умирает, ты хочешь сказать, – поправила ее я. – Что еще более несправедливо. Пинк и Чик были мужчинами, а мужчины гибнут на войне, и это понятно, но когда в мирное время умирают такие молодые люди, это не укладывается в голове, ведь ей же нет еще и сорока.
– Не больше тридцати, если верить газетам, – сказала Виппи Берд.
– Сколько было ее матери, когда она умерла?
Виппи Берд задумалась:
– Думаю, ненамного больше. В детстве наши матери нам казались старыми как мир, но сейчас-то мы понимаем, что они были совсем еще не старыми женщинами, а ее мать была из них самой молодой.
– Теперь я понимаю, что чувствовала моя мама, когда умирала миссис Ковакс, – сказала я.
– Как ты думаешь, Мэй-Анна прожила счастливую жизнь? – спросила Виппи Берд так, словно наша подруга уже умерла.
– По-своему – да, но не в том смысле, как мы с тобой. У нас с тобой прекрасные семьи, а у нее – никого.
– Она могла бы иметь Бастера, – сказала Виппи Берд, и кто-то мог бы счесть эти слова бестактностью, но у нас было заведено говорить друг другу то, что думаешь. Кроме того, я сама была того же мнения, что и Виппи Берд.
– Она была бы несчастна даже с самим папой римским, – сказала я. – Единственный человек, кого она за всю свою жизнь любила по-настоящему, – это Джекфиш Кук.
* * *
На вокзале Томас встречал нас не один, и это нас сильно огорчило, потому что мы хотели поговорить с ним с глазу на глаз. С ним был еще этот Эдди Баум.
– Я боялся, что он вас не узнает, – пояснил Эдди.
Он был одет в бесформенный свободный свитер и туфли на резине – неуместный костюм для человека, который должен был отвезти нас к умирающей женщине.
– До сих пор он нас узнавал, – сказала я.
– Ну, я, конечно, понимаю, что не очень вам нравлюсь, но хотел выразить вам свою признательность за то, что вы все-таки приехали.
– Мы приехали не к вам, мистер, – сказала Виппи Берд.
– Наверное, ему нужен наш совет, в чем ее хоронить, – сказала я, обращаясь к Виппи Берд, но так, чтобы и он тоже хорошо расслышал.
– Как она? – спросила Виппи Берд Томаса.
– Не знаю, мэм, – ответил он, обернувшись через плечо. – Вроде пока держится, но дела, конечно, плохи. Когда она увидит вас, ей, конечно, станет получше. Я и раньше говорил, что надо вам позвонить. Выглядит она ужасно.
– Это не для записи, – вмешался Эдди. – Тут болтается много всяких репортеров, которые, конечно, захотят с вами поговорить, и вы должны сказать им, что она по-прежнему вся в белом и была прекрасна до самого конца.
– Заткнись, приятель, наша подруга еще жива, – сказала Виппи Берд.
– Мы приехали поддержать больную подругу, – присоединилась я к Виппи Берд, – а не помогать вам раздувать эти дурацкие легенды.
– Поймите, – возразил он, – ваша подруга всю жизнь трудилась над тем, чтобы создать этот образ, и она хочет, чтобы люди навсегда запомнили ее такой.
– Думаешь, мы без тебя этого не знаем? – спросила я, и в ответ он только пожал плечами.
Остаток пути до дома Мэй-Анны мы ехали молча.
…– Она весь день спрашивала про вас, миссис Эффа Коммандер, – успел прошептать мне на ухо Томас, когда открывал передо мной входную дверь дома. – Ей надо поговорить с вами о мистере Миднайте.
– Похоже, в этот раз она не пытается сбежать от него, не попрощавшись, – сказала Виппи Берд, подразумевая ту давнюю историю, когда Мэй-Анна уехала из Бьютта в Голливуд, не попрощавшись с Бастером.
– Думаю, она хочет попросить у него прощения, перед тем как уйти, но кого и за что прощать через столько лет? – ответила я. – Он и так знает, что она сделала для него все, что могла, и воспоминания о суде и тюрьме уже больше почти не вызывают у него горьких чувств – даже вообще больше никаких чувств. Он всегда понимал и понимает ее лучше других, лучше, чем мы с тобой.
– А я-то надеялся, что они все-таки поженятся, – сказал шофер и только после этого вспомнил, что Бастер теперь мой муж. – Но мистер Миднайт поступил абсолютно правильно, выбрав вас, мэм, – тут же исправился он.
– О, спасибо за комплимент, – ответила я. – Если будет время, я еще раз угощу вас мороженым, Томас.
Но вышло так, что все время нашего визита мы почти не выходили из дома Мэй-Анны, да и вообще почти не отходили от нее. Войдя в дом, невозможно было избавиться от мысли, как много здесь изменилось со времени наших предыдущих посещений. Я вспомнила вечер, когда мы с Виппи Берд, одетые в платья из черного атласа, подаренные нам Мэй-Анной, спускались по этой самой причудливой лестнице, чтобы принять участие в нашем прощальном вечере, где мы добыли ей роль в этих ужасных «Новичках на войне».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31