Вечером этого дня ее Шон был занят, и она пригласила нас на прощальный ужин в китайский ресторан «Пекин», который мы любили за то, что там были завешенные кисейными пологами отдельные кабинки, в которых было так уютно болтать и смеяться и при этом никто тебя не слышал. Мы с Виппи Берд и до сих пор иногда ходим туда, когда хотим вспомнить старые времена или чтобы отведать креветок под кисло-сладким соусом и китайского рагу с рисом – все за шесть семьдесят пять, включая чай и суп.
Мэй-Анна была возбуждена, и мы с Виппи Берд тоже, только нам с ней было очень грустно.
– За «несвятую Троицу»! – провозгласила Виппи Берд, поднимая чашку зеленого чая, куда добавила джина из бутылки, принесенной Мэй-Анной.
В тот вечер мы и закусили неплохо, и здорово поднабрались.
– Боже мой! – сказала Мэй-Анна, отхлебывая из своей чашки. – Боже мой, я ведь на самом деле ненавижу чай!
– Ты хочешь сказать, – спросила я, – что «несвятой Троице» пришел конец?
– С какой это стати? – возмутилась она. – «Несвятая Троица» пребудет всегда, пока смерть не разлучит нас.
Она еще раз отхлебнула из своей чашки. Виппи Берд высунула голову наружу из-за кисейной занавески и позвала официанта:
– Не будете ли вы так любезны принести еще чаю? – спросила она, и мы все захихикали.
– Ты сказала Бастеру? – спросила я.
Мэй-Анна замолчала и уткнулась в свою чашку, круглую чашку без ручки, на восточный манер, ну, вы знаете. Сейчас в «Пекине» подают чай в обычных кофейных чашках с ручками и пользуются обычными приборами из нержавейки вместо китайских палочек – все для удобства клиентов, чтобы они не роняли жирные куски себе на одежду. Специи к супу тоже подают отдельно, в целлофановых пакетах. Но в те времена там были настоящие китайские чашки, палочки для риса, а официанты и повара были настоящие китайцы, а не одинокие многодетные матери, как сейчас.
– Нет, – выдавила она после молчания, такого длительного, что я сначала даже не поняла и переспросила:
– «Нет» – что?
– Я ему ничего не сказала, не могла! Они с Тони сейчас в Грейт-Фоллз, поехали на неделю и вернутся не раньше воскресенья.
Мы с Виппи Берд промолчали. В конце концов, это ее личное дело.
– Потом, это его не касается, я вправе поступать так, как сама считаю нужным, и не обязана его спрашивать, – выпалила Мэй-Анна.
– Никто с этим и не спорит, – заметила я.
– Речь идет не об этом, – сказала Виппи Берд, – а о том, чтобы вы попрощались, как нормальные люди.
– Я понимаю, черт меня подери! – сказала Мэй-Анна, задумчиво выбирая палочками кусочки мяса из китайского риса. – Я понимаю, понимаю… Но боюсь посмотреть ему в глаза. Лучше пусть он узнает позже сам.
– Он тебя любит, – сказала я.
Она отложила палочки в сторону.
– Я знаю, и я тоже его люблю, хотя и не так сильно, как он меня. Не настолько сильно, чтобы из-за этого остаться здесь, в этом городе, и я никого не полюблю настолько же сильно, как его. Но сейчас у меня есть шанс начать другую жизнь, и я не хочу, чтобы он меня остановил.
– Он и не станет тебя останавливать, – сказала Виппи Берд. – Он позволит тебе все, чего ты хочешь, и если надо, Бастер Макнайт умрет за тебя.
– По крайней мере, тебе нужно оставить ему какую-нибудь весточку, письмо например, – сказала я.
– Конечно. Но что я могу ему написать?
Мы с Виппи Берд переглянулись и пожали плечами.
– Напишите ему вы сами – вы знаете, что ему сказать. Пожалуйста, прошу вас!
– Он поймет, что это написали мы, – сказала Виппи Берд.
– Напишите так, чтобы не понял. Пожалуйста! Я не хочу, чтобы он страдал.
Мы заметили слезы у нее на глазах – скорее всего, они не были искренними, но, если она прибегала к таким средствам, как можно было ей отказать?
И вот на следующий день мы с Виппи Берд занялись сочинением этого письма. Вот что было в нем написано:
«Бастер, милый, у меня появилась возможность попасть в Голливуд. Не пытайся за мной следовать – придет день, и мы будем вместе, лучше пожелай мне удачи. Я люблю тебя.
Мэй-Анна.
P.S. Надеюсь, что твоя поездка в Грейт-Фоллз принесла тебе новую победу».
Мы с Виппи Берд не хотели отпускать Мэй-Анну так быстро, но она сказала, что ей необходимо встретиться с Шоном в отеле. Официант-китаец принес наш счет и вместе с ним три цветных фантика с предсказанием судьбы. На том, который достался Виппи Берд, было написано: «ТВОЯ УДАЧА ЖДЕТ ТЕБЯ ЗА БЛИЖАЙШИМ УГЛОМ«. Ха-ха, я бы не сказала, что госпожа Удача вообще ее сильно баловала. В моем говорилось: «СЕГОДНЯШНЯЯ НОЧЬ БУДЕТ НОЧЬЮ ЛЮБВИ«, что тоже чепуха, потому что в тот вечер я возвратилась домой одна и не видела Пинка еще почти целую неделю.
Наконец Мэй-Анна развернула свой фантик и нашла в нем следующие слова: «ВПЕРЕДИ РАДОСТЬ, НО ЗА НЕЙ ПРИДЕТ БОЛЬ«. Она рассмеялась и передала мне свой фантик со словами: «Сохрани это, Эффа Коммандер, я не собираюсь верить таким предсказаниям», и этот фантик я до сих пор храню в моей шкатулке с памятными вещами.
Мы с Виппи Берд проводили ее до дверей гостиницы и пошли обратно, понимая, что расстаемся с ней, по всей видимости, очень надолго. Никогда прежде мы не думали, что «несвятой Троице» суждено разделиться и что нам предстоит потерять, хоть бы и временно, одного из наших лучших друзей. Кроме того, мы с ней обе были словно больные из-за необходимости сочинять это прощальное письмо, но мы не могли допустить, чтобы Бастер узнал об отъезде Мэй-Анны от случайных людей. В конце концов, он был нашим другом, и у нас были обязательства перед ним.
Все следующее воскресенье мы просидели на крыльце его дома, ожидая его возвращения и слушая паровозные гудки, а поезд тем временем уносил Мэй-Анну все дальше и дальше от нас. Когда наконец ближе к вечеру открытый автомобиль с Тони и Бастером появился перед крыльцом их дома, они издали заметили нас и двумя пальцами поднятых рук изобразили знак победы. «Я победил! – крикнул нам Бастер. – Будем гулять!»
Мы с Виппи Берд вскочили на подножку их машины прежде, чем он успел открыть дверцу, и обняли его, а потом обняли и Тони, когда он вышел из машины.
– А сейчас мы поедем за Мэй-Анной и все вместе отправимся в горы. Сегодня воскресенье, и у нее должен быть выходной, – сказал Бастер.
– Я гнал домой со скоростью семьдесят миль в час, мы запросто могли разбиться насмерть, – сказал Тони, но осекся, заметив наши виноватые улыбки.
– В чем дело, малышки? – спросил Тони с серьезной миной.
Мы с Виппи Берд переглянулись, не говоря ни слова, потому что каждая из нас хотела, чтобы говорила другая. Наступила гнетущая тишина.
– Мэй-Анна уехала, – одновременно пробормотали мы с Виппи Берд.
– Взяла отпуск на несколько дней? – спросил Тони.
Бастер ничего не спрашивал, просто стоял и смотрел.
– Она поехала в Голливуд, – сказала Виппи Берд, – пробоваться в артистки.
– Боже ты мой! – воскликнул Тони, а Бастер ничего не сказал, повернулся и прошел в дом.
– Эй, Бастер, постой! – крикнул ему вдогонку Тони, но тот не отозвался и захлопнул входную дверь с такой силой, что она соскочила с верхнего крючка.
Мы с Виппи Берд и Тони с Бастером в следующий раз увидели Мэй-Анну в кинотеатре, в журнале кинохроники, который показывали перед картиной: вертя задом, она спускалась вниз по Гранитной улице.
8
Затем мы долгое время не видели Мэй-Анну и о ее жизни знали только то, что она сама сообщала нам в письмах, которые приходили время от времени из Голливуда. Чуть позже мы, конечно, уже знали про нее все, так как про нее начали писать в журналах, посвященных кино, хотя и не стоит верить всему, что пишут в таких журналах.
Шон постарался избавиться от нее почти сразу же, как только они прибыли в Голливуд, но она вовсе не обиделась, потому что была ему благодарна за то, что он ее «открыл». В интервью журналу «Серебряный экран» она сообщила, что, когда Виктор впервые заметил ее в Бьютте на пересечении улиц Бродвей и Вайоминг, она еще училась в школе, и он просил у ее матери разрешения взять Мэй-Анну на кинопробу, только, вы же сами понимаете, вранья тут больше, чем слов в этом предложении.
Шон сдержал свое обещание и действительно устроил ей кинопробу, но результат был такой, что никто на нее не соблазнился, и первой работой, которую Мэй-Анна получила в Голливуде, было место продавщицы сигарет в одном из больших ночных клубов. На своей новой работе она должна была ходить в короткой юбке и шляпке пирожком с двумя лентами, завязанными под подбородком, – наподобие Мальчика Джонни из рекламы распродаж – и носить коробку с разными сортами сигарет и пачками спичек, которые продавались в комплекте. Торговля шла хорошо, и, кроме того, покупатели-мужчины давали ей еще и хорошие чаевые, но вы удивитесь, если вам сказать, какие люди старались «снять» ее. Она потом говорила, что те, которые на первый взгляд могли показаться наименее стоящими, как Джек Бенни, на самом деле оказывались щедрее остальных.
Но самые большие чаевые давали те, кто хотел «снять» ее, а таких было множество. Мэй-Анна говорила, что в этом городе мужчин твоя прическа значила больше, чем твоя добродетель. Что же тут нового, заметила Виппи Берд, ее прическа значила для нее больше, чем ее добродетель и на Аллее Любви, ведь там она зарабатывала на жизнь полным отсутствием таковой.
Многие из тех, что липли к ней, были людьми со связями, но большинству из них надо было только удовлетворить свою похоть, не больше. Сказка Голливуда при ближайшем рассмотрении оказалась весьма жестокой – многие девушки, приезжавшие туда на поиски удачи, спивались или даже становились наркоманками. Не надо думать, что Америка познакомилась с кокаином и героином только недавно, ведь мы с Виппи Берд уже в те годы, о которых идет речь, прекрасно знали, что такое опиум и что «порошок счастья» можно без труда купить у нас в Бьютте в китайском квартале. Ранний жизненный опыт научил Мэй-Анну говорить наркотикам «нет», но он же научил ее говорить «да» многим влиятельным людям, так что через год или два после своего появления в Голливуде она уже снималась для журнальной рекламы.
Помню, как однажды во время обеденного перерыва Виппи Берд раскрыла журнал мод и наткнулась на фотографию Мэй-Анны в купальнике «Каталина». Виппи Берд сидела за столиком в углу и листала журнал, ожидая, пока у меня появится возможность посидеть с ней минутку-другую. Вдруг она вскрикнула так громко, что все посетители в зале, и я вместе с ними, посмотрели в ее сторону. «Эффа Коммандер! – крикнула Виппи Берд. – Посмотри, что здесь!» Мы вместе с Бэйбом Геймером, которой испугался и тоже хотел знать, что происходит, кинулись к ней.
– Смотрите, сэр, вот эта девушка в купальнике «Каталина» – наша старая подруга, – объяснила я.
– Готов поклясться, что где-то ее видел, – сказал мистер Геймер. – Возможно, что даже здесь, у нас. – Потом он наконец вспомнил Мэй-Анну и добавил: – Рад, что местной девушке так повезло.
Виппи Берд купила еще дюжину этих журналов для Тони и Бастера, а один даже подарила Нелл Нолан. Потом она написала Мэй-Анне, что видела эту рекламу, и Мэй-Анна ответила, что за снимок ей заплатили двадцать пять долларов. Мы с Виппи Берд обсудили эту новость и согласились друг с другом, что это слишком мало по сравнению с тем, что она зарабатывала на Аллее Любви, но, возможно, в Голливуде более жесткая конкуренция, чем в нашем городе на панели. После этого мы с Виппи Берд начали регулярно читать «Спутник домохозяйки» и «Домашний обозреватель» и, действительно, время от времени находили там фотографии Мэй-Анны, то моющей окна новой пеной для стекол, то накладывающей на руки медово-миндальный крем, то обрабатывающей подмышки дезодорантом «Армхолл». Однажды в рекламе мод для домохозяек она снялась в высокой прическе, но только не думайте, что такие прически были ей по вкусу.
Вскоре после этого она получила свою первую роль в кино. Из-за этого она была в таком восторге, что прислала нам телеграмму: «ПОЛУЧИЛА РОЛЬ ФИЛЬМЕ ТЧК ГАНГСТЕРЫ НА ПАРАДЕ ТЧК СМОТРИТЕ СЛУШАЙТЕ ТЧК ЛЮБЛЮ ВАС ТЧК МЭЙАННА«. Это была первая полученная нами с Виппи Берд в жизни телеграмма, и я до сих пор храню ее в моей шкатулке с памятными вещами. Тони пришлось специально объяснять нам с Виппи Берд, что означают эти «тчк».
Потом Мэй-Анна рассказала нам, что режиссер этой картины заметил ее в рекламе корсетов Спенсера и сказал, что она очень подошла бы на роль женщины, которую душат. Скорее всего, вы никогда не видели фильма «Гангстеры на параде», потому что его не видел вообще никто, кроме нас с Виппи Берд и Бастера. В Бьютте эта картина шла в кинотеатре «Америкен» и даже побила все рекорды по продаже билетов, потому что на афише было приписано: «В ОДНОЙ ИЗ ГЛАВНЫХ РОЛЕЙ – ДЕВУШКА ИЗ НАШЕГО ГОРОДА«, что было не совсем верно. Мэй-Анна появилась на экране только на пять секунд, и вся ее реплика состояла из слов: «Нет! О нет! А-а-а-а…», а потом она с вывалившимся языком падала на пол.
Здесь, в Бьютте, мы множество раз видели, как она играет разные роли, ну хотя бы перед Бастером или тогда у Геймера с этим Шоном-Виком, но только после этого фильма мы с Виппи Берд поняли, что Мэй-Анна определенно будет кинозвездой.
Мы уговорили Пинка с Чиком сводить нас на премьеру этого фильма, но повторно смотреть его они отказались, так что дальше мы одни ходили смотреть его каждый вечер и иногда даже днем, пока картину не сняли с проката. Мы с Виппи Берд до сих пор помним каждое слово из этого фильма, а также из другого, под названием «Разбойники с Запада», который шел в одном с ним сеансе. Я так устала от этого фильма, что потом всю жизнь ненавидела вестерны, но для того, чтобы снова увидеть Мэй-Анну, приходилось идти на жертву и просиживать его весь, от начала до конца, поскольку если уйти с первого фильма, то потом снова бы пришлось платить за вход.
Бастер тоже не пропустил ни одного сеанса с этим фильмом, хотя садился отдельно от нас. Он дожидался, пока пройдет сцена, где ее убивают, потом уходил и снова возвращался к следующему показу, каждый раз покупая новый билет. Экономить «на спичках» было не в его стиле.
Мы так хорошо выучили реплики актеров, что потом частенько употребляли их между собой, например: «Что, уже забыл меня, ты, дешевый проходимец?» или: «А где тут наше барахлишко?», так что, можно считать, мы не потеряли времени напрасно. Если Виппи Берд отказывалась делать что-нибудь, о чем я ее просила, она отвечала мне: «Нет, о нет, а-а-а-а!», а если мне в кафе вдруг попадался какой-нибудь неприятный клиент, я про себя бормотала слова убийцы, сказанные им перед тем, как задушить Мэй-Анну: «Надо бы охладить эту горячую даму».
Но в присутствии Бастера мы не несли этой чепухи, потому что он слишком серьезно воспринимал ее, так сказать, работу. «Она добьется своего, ничто ее не остановит», – утверждал он.
Но и мы с Виппи Берд тоже относились к этой «работе» Мэй-Анны вполне серьезно – а как же иначе! Что же касается Бастера, тогда он сам был еще никем. Чем дальше, тем больше, и вот уже почти в каждом новом фильме, который показывали в Бьютте, попадался эпизод с участием Мэй-Анны. Все это, конечно, были отнюдь не шедевры, а картины второго сорта, и роли ее частенько были вообще без слов, не как в «Гангстерах на параде», но она все-таки уже была постоянно занята, что для Голливуда, где большинство «звезд» подобного уровня вынуждено работать официантками и проститутками, само по себе уже немало. Мэй-Анна утверждала, что в Голливуде ей не пришлось заниматься проституцией, на что Виппи Берд заметила, что, конечно, раз тебе за это не платят наличными, то это и не может называться проституцией.
Следующим большим успехом Мэй-Анны была картина «Жестокий человек», где ей доверили одну из вторых ролей – роль подружки гангстера по имени Бешеный Пес. Там ее пристреливают в автомобиле во время бегства с места преступления, в начале ее карьеры она сплошь играла в эпизодах, где ее убивают.
В «Жестоком человеке» мы впервые заметили, что у нее широкие скулы и прозрачная, как бы светящаяся, кожа, о чем так много потом писали киношные журналы. Виппи Берд сказала, что мы с ней, как пара олухов, замечаем лучшие стороны Мэй-Анны последними. Я припоминаю эпизод из какого-то такого фильма, когда гангстеры забираются в подвал банка, и один из них чиркает спичкой, чтобы осмотреться в темноте, и лицо Мэй-Анны вдруг озаряется сиянием, словно лик Мадонны, так ярко, что остальные персонажи просто теряются. Вот почему, когда она уже стала признанной звездой, при съемке уличных сцен ее всегда старались ставить под горящим фонарем, окутанную струящимся туманом. При таком освещении весь второй план тонул во мраке, и оставалось только ее сияющее лицо. Еще ее снимали в каком-нибудь темном зале ночного клуба с сигаретой в руке, и табачный дым клубился вокруг ее головы, а лицо сияло сквозь него. В этих своих картинах она должна была в общей сложности выкурить по крайней мере миллион сигарет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Мэй-Анна была возбуждена, и мы с Виппи Берд тоже, только нам с ней было очень грустно.
– За «несвятую Троицу»! – провозгласила Виппи Берд, поднимая чашку зеленого чая, куда добавила джина из бутылки, принесенной Мэй-Анной.
В тот вечер мы и закусили неплохо, и здорово поднабрались.
– Боже мой! – сказала Мэй-Анна, отхлебывая из своей чашки. – Боже мой, я ведь на самом деле ненавижу чай!
– Ты хочешь сказать, – спросила я, – что «несвятой Троице» пришел конец?
– С какой это стати? – возмутилась она. – «Несвятая Троица» пребудет всегда, пока смерть не разлучит нас.
Она еще раз отхлебнула из своей чашки. Виппи Берд высунула голову наружу из-за кисейной занавески и позвала официанта:
– Не будете ли вы так любезны принести еще чаю? – спросила она, и мы все захихикали.
– Ты сказала Бастеру? – спросила я.
Мэй-Анна замолчала и уткнулась в свою чашку, круглую чашку без ручки, на восточный манер, ну, вы знаете. Сейчас в «Пекине» подают чай в обычных кофейных чашках с ручками и пользуются обычными приборами из нержавейки вместо китайских палочек – все для удобства клиентов, чтобы они не роняли жирные куски себе на одежду. Специи к супу тоже подают отдельно, в целлофановых пакетах. Но в те времена там были настоящие китайские чашки, палочки для риса, а официанты и повара были настоящие китайцы, а не одинокие многодетные матери, как сейчас.
– Нет, – выдавила она после молчания, такого длительного, что я сначала даже не поняла и переспросила:
– «Нет» – что?
– Я ему ничего не сказала, не могла! Они с Тони сейчас в Грейт-Фоллз, поехали на неделю и вернутся не раньше воскресенья.
Мы с Виппи Берд промолчали. В конце концов, это ее личное дело.
– Потом, это его не касается, я вправе поступать так, как сама считаю нужным, и не обязана его спрашивать, – выпалила Мэй-Анна.
– Никто с этим и не спорит, – заметила я.
– Речь идет не об этом, – сказала Виппи Берд, – а о том, чтобы вы попрощались, как нормальные люди.
– Я понимаю, черт меня подери! – сказала Мэй-Анна, задумчиво выбирая палочками кусочки мяса из китайского риса. – Я понимаю, понимаю… Но боюсь посмотреть ему в глаза. Лучше пусть он узнает позже сам.
– Он тебя любит, – сказала я.
Она отложила палочки в сторону.
– Я знаю, и я тоже его люблю, хотя и не так сильно, как он меня. Не настолько сильно, чтобы из-за этого остаться здесь, в этом городе, и я никого не полюблю настолько же сильно, как его. Но сейчас у меня есть шанс начать другую жизнь, и я не хочу, чтобы он меня остановил.
– Он и не станет тебя останавливать, – сказала Виппи Берд. – Он позволит тебе все, чего ты хочешь, и если надо, Бастер Макнайт умрет за тебя.
– По крайней мере, тебе нужно оставить ему какую-нибудь весточку, письмо например, – сказала я.
– Конечно. Но что я могу ему написать?
Мы с Виппи Берд переглянулись и пожали плечами.
– Напишите ему вы сами – вы знаете, что ему сказать. Пожалуйста, прошу вас!
– Он поймет, что это написали мы, – сказала Виппи Берд.
– Напишите так, чтобы не понял. Пожалуйста! Я не хочу, чтобы он страдал.
Мы заметили слезы у нее на глазах – скорее всего, они не были искренними, но, если она прибегала к таким средствам, как можно было ей отказать?
И вот на следующий день мы с Виппи Берд занялись сочинением этого письма. Вот что было в нем написано:
«Бастер, милый, у меня появилась возможность попасть в Голливуд. Не пытайся за мной следовать – придет день, и мы будем вместе, лучше пожелай мне удачи. Я люблю тебя.
Мэй-Анна.
P.S. Надеюсь, что твоя поездка в Грейт-Фоллз принесла тебе новую победу».
Мы с Виппи Берд не хотели отпускать Мэй-Анну так быстро, но она сказала, что ей необходимо встретиться с Шоном в отеле. Официант-китаец принес наш счет и вместе с ним три цветных фантика с предсказанием судьбы. На том, который достался Виппи Берд, было написано: «ТВОЯ УДАЧА ЖДЕТ ТЕБЯ ЗА БЛИЖАЙШИМ УГЛОМ«. Ха-ха, я бы не сказала, что госпожа Удача вообще ее сильно баловала. В моем говорилось: «СЕГОДНЯШНЯЯ НОЧЬ БУДЕТ НОЧЬЮ ЛЮБВИ«, что тоже чепуха, потому что в тот вечер я возвратилась домой одна и не видела Пинка еще почти целую неделю.
Наконец Мэй-Анна развернула свой фантик и нашла в нем следующие слова: «ВПЕРЕДИ РАДОСТЬ, НО ЗА НЕЙ ПРИДЕТ БОЛЬ«. Она рассмеялась и передала мне свой фантик со словами: «Сохрани это, Эффа Коммандер, я не собираюсь верить таким предсказаниям», и этот фантик я до сих пор храню в моей шкатулке с памятными вещами.
Мы с Виппи Берд проводили ее до дверей гостиницы и пошли обратно, понимая, что расстаемся с ней, по всей видимости, очень надолго. Никогда прежде мы не думали, что «несвятой Троице» суждено разделиться и что нам предстоит потерять, хоть бы и временно, одного из наших лучших друзей. Кроме того, мы с ней обе были словно больные из-за необходимости сочинять это прощальное письмо, но мы не могли допустить, чтобы Бастер узнал об отъезде Мэй-Анны от случайных людей. В конце концов, он был нашим другом, и у нас были обязательства перед ним.
Все следующее воскресенье мы просидели на крыльце его дома, ожидая его возвращения и слушая паровозные гудки, а поезд тем временем уносил Мэй-Анну все дальше и дальше от нас. Когда наконец ближе к вечеру открытый автомобиль с Тони и Бастером появился перед крыльцом их дома, они издали заметили нас и двумя пальцами поднятых рук изобразили знак победы. «Я победил! – крикнул нам Бастер. – Будем гулять!»
Мы с Виппи Берд вскочили на подножку их машины прежде, чем он успел открыть дверцу, и обняли его, а потом обняли и Тони, когда он вышел из машины.
– А сейчас мы поедем за Мэй-Анной и все вместе отправимся в горы. Сегодня воскресенье, и у нее должен быть выходной, – сказал Бастер.
– Я гнал домой со скоростью семьдесят миль в час, мы запросто могли разбиться насмерть, – сказал Тони, но осекся, заметив наши виноватые улыбки.
– В чем дело, малышки? – спросил Тони с серьезной миной.
Мы с Виппи Берд переглянулись, не говоря ни слова, потому что каждая из нас хотела, чтобы говорила другая. Наступила гнетущая тишина.
– Мэй-Анна уехала, – одновременно пробормотали мы с Виппи Берд.
– Взяла отпуск на несколько дней? – спросил Тони.
Бастер ничего не спрашивал, просто стоял и смотрел.
– Она поехала в Голливуд, – сказала Виппи Берд, – пробоваться в артистки.
– Боже ты мой! – воскликнул Тони, а Бастер ничего не сказал, повернулся и прошел в дом.
– Эй, Бастер, постой! – крикнул ему вдогонку Тони, но тот не отозвался и захлопнул входную дверь с такой силой, что она соскочила с верхнего крючка.
Мы с Виппи Берд и Тони с Бастером в следующий раз увидели Мэй-Анну в кинотеатре, в журнале кинохроники, который показывали перед картиной: вертя задом, она спускалась вниз по Гранитной улице.
8
Затем мы долгое время не видели Мэй-Анну и о ее жизни знали только то, что она сама сообщала нам в письмах, которые приходили время от времени из Голливуда. Чуть позже мы, конечно, уже знали про нее все, так как про нее начали писать в журналах, посвященных кино, хотя и не стоит верить всему, что пишут в таких журналах.
Шон постарался избавиться от нее почти сразу же, как только они прибыли в Голливуд, но она вовсе не обиделась, потому что была ему благодарна за то, что он ее «открыл». В интервью журналу «Серебряный экран» она сообщила, что, когда Виктор впервые заметил ее в Бьютте на пересечении улиц Бродвей и Вайоминг, она еще училась в школе, и он просил у ее матери разрешения взять Мэй-Анну на кинопробу, только, вы же сами понимаете, вранья тут больше, чем слов в этом предложении.
Шон сдержал свое обещание и действительно устроил ей кинопробу, но результат был такой, что никто на нее не соблазнился, и первой работой, которую Мэй-Анна получила в Голливуде, было место продавщицы сигарет в одном из больших ночных клубов. На своей новой работе она должна была ходить в короткой юбке и шляпке пирожком с двумя лентами, завязанными под подбородком, – наподобие Мальчика Джонни из рекламы распродаж – и носить коробку с разными сортами сигарет и пачками спичек, которые продавались в комплекте. Торговля шла хорошо, и, кроме того, покупатели-мужчины давали ей еще и хорошие чаевые, но вы удивитесь, если вам сказать, какие люди старались «снять» ее. Она потом говорила, что те, которые на первый взгляд могли показаться наименее стоящими, как Джек Бенни, на самом деле оказывались щедрее остальных.
Но самые большие чаевые давали те, кто хотел «снять» ее, а таких было множество. Мэй-Анна говорила, что в этом городе мужчин твоя прическа значила больше, чем твоя добродетель. Что же тут нового, заметила Виппи Берд, ее прическа значила для нее больше, чем ее добродетель и на Аллее Любви, ведь там она зарабатывала на жизнь полным отсутствием таковой.
Многие из тех, что липли к ней, были людьми со связями, но большинству из них надо было только удовлетворить свою похоть, не больше. Сказка Голливуда при ближайшем рассмотрении оказалась весьма жестокой – многие девушки, приезжавшие туда на поиски удачи, спивались или даже становились наркоманками. Не надо думать, что Америка познакомилась с кокаином и героином только недавно, ведь мы с Виппи Берд уже в те годы, о которых идет речь, прекрасно знали, что такое опиум и что «порошок счастья» можно без труда купить у нас в Бьютте в китайском квартале. Ранний жизненный опыт научил Мэй-Анну говорить наркотикам «нет», но он же научил ее говорить «да» многим влиятельным людям, так что через год или два после своего появления в Голливуде она уже снималась для журнальной рекламы.
Помню, как однажды во время обеденного перерыва Виппи Берд раскрыла журнал мод и наткнулась на фотографию Мэй-Анны в купальнике «Каталина». Виппи Берд сидела за столиком в углу и листала журнал, ожидая, пока у меня появится возможность посидеть с ней минутку-другую. Вдруг она вскрикнула так громко, что все посетители в зале, и я вместе с ними, посмотрели в ее сторону. «Эффа Коммандер! – крикнула Виппи Берд. – Посмотри, что здесь!» Мы вместе с Бэйбом Геймером, которой испугался и тоже хотел знать, что происходит, кинулись к ней.
– Смотрите, сэр, вот эта девушка в купальнике «Каталина» – наша старая подруга, – объяснила я.
– Готов поклясться, что где-то ее видел, – сказал мистер Геймер. – Возможно, что даже здесь, у нас. – Потом он наконец вспомнил Мэй-Анну и добавил: – Рад, что местной девушке так повезло.
Виппи Берд купила еще дюжину этих журналов для Тони и Бастера, а один даже подарила Нелл Нолан. Потом она написала Мэй-Анне, что видела эту рекламу, и Мэй-Анна ответила, что за снимок ей заплатили двадцать пять долларов. Мы с Виппи Берд обсудили эту новость и согласились друг с другом, что это слишком мало по сравнению с тем, что она зарабатывала на Аллее Любви, но, возможно, в Голливуде более жесткая конкуренция, чем в нашем городе на панели. После этого мы с Виппи Берд начали регулярно читать «Спутник домохозяйки» и «Домашний обозреватель» и, действительно, время от времени находили там фотографии Мэй-Анны, то моющей окна новой пеной для стекол, то накладывающей на руки медово-миндальный крем, то обрабатывающей подмышки дезодорантом «Армхолл». Однажды в рекламе мод для домохозяек она снялась в высокой прическе, но только не думайте, что такие прически были ей по вкусу.
Вскоре после этого она получила свою первую роль в кино. Из-за этого она была в таком восторге, что прислала нам телеграмму: «ПОЛУЧИЛА РОЛЬ ФИЛЬМЕ ТЧК ГАНГСТЕРЫ НА ПАРАДЕ ТЧК СМОТРИТЕ СЛУШАЙТЕ ТЧК ЛЮБЛЮ ВАС ТЧК МЭЙАННА«. Это была первая полученная нами с Виппи Берд в жизни телеграмма, и я до сих пор храню ее в моей шкатулке с памятными вещами. Тони пришлось специально объяснять нам с Виппи Берд, что означают эти «тчк».
Потом Мэй-Анна рассказала нам, что режиссер этой картины заметил ее в рекламе корсетов Спенсера и сказал, что она очень подошла бы на роль женщины, которую душат. Скорее всего, вы никогда не видели фильма «Гангстеры на параде», потому что его не видел вообще никто, кроме нас с Виппи Берд и Бастера. В Бьютте эта картина шла в кинотеатре «Америкен» и даже побила все рекорды по продаже билетов, потому что на афише было приписано: «В ОДНОЙ ИЗ ГЛАВНЫХ РОЛЕЙ – ДЕВУШКА ИЗ НАШЕГО ГОРОДА«, что было не совсем верно. Мэй-Анна появилась на экране только на пять секунд, и вся ее реплика состояла из слов: «Нет! О нет! А-а-а-а…», а потом она с вывалившимся языком падала на пол.
Здесь, в Бьютте, мы множество раз видели, как она играет разные роли, ну хотя бы перед Бастером или тогда у Геймера с этим Шоном-Виком, но только после этого фильма мы с Виппи Берд поняли, что Мэй-Анна определенно будет кинозвездой.
Мы уговорили Пинка с Чиком сводить нас на премьеру этого фильма, но повторно смотреть его они отказались, так что дальше мы одни ходили смотреть его каждый вечер и иногда даже днем, пока картину не сняли с проката. Мы с Виппи Берд до сих пор помним каждое слово из этого фильма, а также из другого, под названием «Разбойники с Запада», который шел в одном с ним сеансе. Я так устала от этого фильма, что потом всю жизнь ненавидела вестерны, но для того, чтобы снова увидеть Мэй-Анну, приходилось идти на жертву и просиживать его весь, от начала до конца, поскольку если уйти с первого фильма, то потом снова бы пришлось платить за вход.
Бастер тоже не пропустил ни одного сеанса с этим фильмом, хотя садился отдельно от нас. Он дожидался, пока пройдет сцена, где ее убивают, потом уходил и снова возвращался к следующему показу, каждый раз покупая новый билет. Экономить «на спичках» было не в его стиле.
Мы так хорошо выучили реплики актеров, что потом частенько употребляли их между собой, например: «Что, уже забыл меня, ты, дешевый проходимец?» или: «А где тут наше барахлишко?», так что, можно считать, мы не потеряли времени напрасно. Если Виппи Берд отказывалась делать что-нибудь, о чем я ее просила, она отвечала мне: «Нет, о нет, а-а-а-а!», а если мне в кафе вдруг попадался какой-нибудь неприятный клиент, я про себя бормотала слова убийцы, сказанные им перед тем, как задушить Мэй-Анну: «Надо бы охладить эту горячую даму».
Но в присутствии Бастера мы не несли этой чепухи, потому что он слишком серьезно воспринимал ее, так сказать, работу. «Она добьется своего, ничто ее не остановит», – утверждал он.
Но и мы с Виппи Берд тоже относились к этой «работе» Мэй-Анны вполне серьезно – а как же иначе! Что же касается Бастера, тогда он сам был еще никем. Чем дальше, тем больше, и вот уже почти в каждом новом фильме, который показывали в Бьютте, попадался эпизод с участием Мэй-Анны. Все это, конечно, были отнюдь не шедевры, а картины второго сорта, и роли ее частенько были вообще без слов, не как в «Гангстерах на параде», но она все-таки уже была постоянно занята, что для Голливуда, где большинство «звезд» подобного уровня вынуждено работать официантками и проститутками, само по себе уже немало. Мэй-Анна утверждала, что в Голливуде ей не пришлось заниматься проституцией, на что Виппи Берд заметила, что, конечно, раз тебе за это не платят наличными, то это и не может называться проституцией.
Следующим большим успехом Мэй-Анны была картина «Жестокий человек», где ей доверили одну из вторых ролей – роль подружки гангстера по имени Бешеный Пес. Там ее пристреливают в автомобиле во время бегства с места преступления, в начале ее карьеры она сплошь играла в эпизодах, где ее убивают.
В «Жестоком человеке» мы впервые заметили, что у нее широкие скулы и прозрачная, как бы светящаяся, кожа, о чем так много потом писали киношные журналы. Виппи Берд сказала, что мы с ней, как пара олухов, замечаем лучшие стороны Мэй-Анны последними. Я припоминаю эпизод из какого-то такого фильма, когда гангстеры забираются в подвал банка, и один из них чиркает спичкой, чтобы осмотреться в темноте, и лицо Мэй-Анны вдруг озаряется сиянием, словно лик Мадонны, так ярко, что остальные персонажи просто теряются. Вот почему, когда она уже стала признанной звездой, при съемке уличных сцен ее всегда старались ставить под горящим фонарем, окутанную струящимся туманом. При таком освещении весь второй план тонул во мраке, и оставалось только ее сияющее лицо. Еще ее снимали в каком-нибудь темном зале ночного клуба с сигаретой в руке, и табачный дым клубился вокруг ее головы, а лицо сияло сквозь него. В этих своих картинах она должна была в общей сложности выкурить по крайней мере миллион сигарет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31