- Эх, не поверишь, - Гиви первым оторвался от изучения старого знакомца, - рад я твою пакостную мордашку видеть. Ей-богу! Сам не знаю почему. По этому поводу можно и коньячку, хоть я уж и забыл, когда пил в последний раз... - и хозяин направился к бару.
- Мне не наливай, - предупредил Артур.
- Неужели бросил? Ну даешь, юнисекс! Честно скажу: не ожидал от тебя такой силы воли.
- Ой, да при чем тут сила воли, - из складок лимонных одеяний на свет божий появилась марка, которую Артур привычным движением разорвал пополам. - Я теперь марки ем. С минералочкой.
- Иди ты! - Гиви от удивления едва не уронил коньяк. - ты что же в голодной эмиграции научился бумагу жрать?
Артур страдальчески поморщился:
- Темный ты, Гиви, как шахтер. Что, про марки не слышал, что ли? Ну ЛСД!
Гиви мгновенно подобрался и громогласно напустился на Артура, причем в его речи впервые проявился грузинский акцент:
- Чего?! Ты в мой дом с наркотиками пришел?!
- Ой, только не ори, я тебя прошу. Элитных физкультурников распугаешь.
- Слушай, ты, простой брюссельский парень. Ну-ка живо спрятал свою мерзость! А то отберу - в унитаз спущу. Ты меня знаешь.
Артур поспешно спрятал марку, но не удержался от замечания:
- Если хочешь знать: ЛСД - наркотик легкий. Так, сознание расширить...
- Такое сознание, как у тебя, лучше не расширять. Последний раз спрашиваю: коньяк будешь?
- Ну буду, буду, успокойся. Букет хоть нежный?
- Че-его? Какой еще букет?
- Ладно. Наливай. Элитный ты наш.
Минут через пятнадцать наметилась расстановка сил. Гиви наливал себе коньяк фужерами и частил, хотя удар держал хорошо - был весьма весел, но далеко еще не пьян. Артур же микроскопическими дозами цедил все тот же первый бокал.
- Ну признавайся, признавайся, - требовал развеселившийся Гиви, ты и правда по этим самым Брюсселям шатался? Или, может, возрождал великое дело проституции каком-нибудь Крыжополе, а?
- Перестань, Гиви. Я кто такой, по-твоему? Я, Гиви, - человек третьего тысячелетия!
- Ага, - хохотнул Гиви. - Гостья из будущего.
- Да хватит ржать. Я серьезно. В наше время главное - познать себя.
- Да что тебя познавать-то, Артурчик. Ты весь как на ладони: хлипкий, западлистый, в бабьем прикиде... За что тебя люблю - сам не понимаю.
- Я, между прочим, серьезно говорю. Так вот, я - натура артистичная, тонкая, так?
- Да уж не гренадер!
- Психологию девок вообще никто лучше меня не знает, - несмотря на реплики партнера, гнул свое Артур, - вкус у меня утонченный. Скажешь, не так?
- Я помолчу лучше, - не стал обижать его Гиви.
- Вот я и решил, - Артур на секунду замолчал, а потом торжественно объявил: - Пора мне заняться модельным бизнесом!
- Модельки, что ли, будешь клеить, - уже откровенно расхохотался Гиви. - Ладно, не кривись, не кривись. Не в лесу живу, понимаю, о чем речь. А кого в модели-то наберешь - шалав своих безработных? Вот это зрелище будет! Артур и его команда.
- Я, Гиви, - художник, - не обращая внимания на насмешки, продолжал Артур. - Я это только сейчас осознал. Мое призвание - красоте служить.
- Ну, Пикассо, давай еще по одной, - Гиви щедрой рукой разлил коньяк. - За красоту! - Единым духом опорожнив свой бокал, он смачно крякнул и вперил хитрые глазки в собеседника. - Выходит, узнал про Буржуя и решил, что можно спокойно домой податься?
Вся манерность мигом слетела с Артура, он тут же позабыл о своем великом артистическом призвании. При упоминании имени Буржуя руки у лимонного дива затряслись, коньяк расплескался, и Артуру пришлось поставить бокал на стол. Гиви не без удовольствия наблюдал за этой переменой.
- Что узнал? - хрипло проговорил Артур. - Он что, еще не успокоился?
Гиви посерьезнел, и в голосе его прозвучала неподдельная печаль:
- Буржуй, Артурчик, навеки успокоился, царствие ему небесное.
- Иди ты! - пораженный этой новостью, Артур не сумел скрыть облегчения. Он схватил со стола бокал и уже не чинясь опрокинул его в глотку. Ну, расскажи, расскажи...
- Да что рассказывать. Спалил заживо и себя, и жену с младенцем, и бабку. А может, помог кто... Темная история.
- С хорошим человеком этого бы не случилось, - с гаденькой улыбкой удовлетворенно заметил Артур.
- Ты не лыбься, не лыбься, - нахмурился Гиви. - Буржуй человек был! Не тебе, юнисексу, чета. Борис его уважал, а значит, и я уважаю.
- Подожди, а Верунчик? - вдруг вспомнил Артур.
- Да Вера-то в порядке. За Анатолием Анатольевичем замужем.
- За каким еще Анатолием Анатольевичем?
- Ну за Толстым. Только его никто так больше не называет. Он крепко поднялся - даже покойному Буржую и снилось.
- Что, в колясочке его возят? - злорадно поинтересовался Артур.
Гиви устало вздохнул:
- Говнюком ты был, Артурчик, говнюком остался. И Брюссели не помогли. Анатолий Анатольевич, если захочет, тебя самого в колясочку усадит. В мой зал, между прочим, ходит, силу восстанавливает. Лучше сообрази: у тебя алиби есть?
- Какое еще алиби? - насторожился Артур.
- А такое, мадмуазелька! - хохотнул Гиви. Теперь была его очередь злорадствовать. - Надежное. А то Толстый в самоубийство друга не очень-то верит.
- Да ты что, Гиви! Рехнулся, да? Я-то тут при чем? - Голос Артура снова предательски задрожал. Будущий кутюрье украдкой извлек из лимонных складок марку и быстренько ее сжевал.
- Ладно, художник, двигай по-быстрому. Думаешь, я не видел, как ты свою бумажку-промокашку сжевал? Давай, поднимайся. Пока твое гордое сознание не расширилось. Чертиков будешь дома ловить.
Артур вскочил, направился к выходу, но на пороге нерешительно замялся. Жалобно взмолился:
- А ты ему не скажешь? Ну что я приехал. Не говори пока, ладно, Гиви? Я лучше сам. Позже... Ведь если сам, то подозревать глупо, так ведь?
- Ладно, не тряси грудями. Анатолию Анатольевичу настоящий убийца нужен, а не кто попало.
- Мерси, Гиви. Мерси боку!
- Ага, Гитлер капут. - Гиви взял Артура за плечи и подтолкнул его к выходу. - Двигай, двигай.
Свежие пепелища зарастают быстро. Прошел лишь год, а месте, где стояла хата бабы Кати, не осталось и следов страшной трагедии. Природа сделала свое, хотя и не без помощи рук человеческих: Толстый выкупил участок и нанял рабочих, которые расчистили пожарище, засеяли землю травой. И о том, что здесь случилось, теперь напоминали только четыре одинаковых обелиска с именами жертв. "Остання Катерина Юхимовна", "Коваленко Амина Ренатовна", "Коваленко Владимир-младший", "Коваленко Владимир Владимирович" значилось на гранитных плитах.
Жители села обходили участок стороной. Отчасти из-за старинного поверья, предостерегающего от посещения тех мест, где люди погибли насильственной смертью. А большей частью просто потому, что бывшая усадьба находилась чуть на отшибе, рядом с левадой. Поэтому кортеж запыленных автомобилей, который по проселочной дороге подъехал к участку, остался незамеченным обитателями Волчанки. Но только ими.
Из огромного джипа, шедшего в голове кортежа, вывалились двое здоровенных детин и очень профессионально заозирались. Поляна перед ними не таила никаких видимых угроз, а левадой можно было пренебречь: слишком она далеко для прицельного выстрела из обычного оружия. Если же в ней укрылся хорошо подготовленный снайпер со спецоружием, то... Уберечь ведомого при таких условиях, увы, все равно невозможно. Эти азы ребята хорошо усвоили еще в школе телохранителей.
Только после наружного осмотра охрана позволила выйти из джипа Толстому и Вере. Чуть раньше выбрался из своей "мазды" Пожарский, а Борихин уже давно покинул свой потрепанный "жигуль" и успел провести собственную, независимую от телохранителей, рекогносцировку местности. Так оно вернее.
Солнце едва перевалило за полдень, в траве вовсю разорялись кузнечики, погожий летний день, сменивший пасмурное утро, не слишком гармонировал с печальным настроением приехавших, которые молчаливой вереницей
Толстый, облапил доктора и прижал его к себе, словно обиженного ребенка. Не чокаясь они выпили.
Уже через полчаса захмелевший Костя заплетающимся языком пытался подпевать Толстому, который наигрывал на гитаре одну из любимых песен Буржуя. Вера, то и дело затягиваясь, грустно поглядывала на эту парочку. А у Борихина и Пожарского, отошедших чуть в сторону, шла своя беседа.
- Чем похвастаетесь, господин сыщик? - с легким оттенком иронии начал Пожарский.
- Да нечем хвастаться, Олег. Я на вашу иронию даже обидеться не могу. Права не имею.
И в словах отставного капитана прозвучала такая горечь, что Пожарский смутился.
- О чем вы? Какая ирония? - попытался он выправить положение.
Но Борихин при всей его кажущейся простоте был вовсе не из тех, кого легко провести на мякине. Он чуть исподлобья посмотрел собеседнику в глаза и криво усмехнулся:
- Не нужно, Олег, я же все понимаю. И так стараюсь денег у вашего друга не брать. А то хорош сыщик получается: год прошел, а я с чем был, с тем и остался. Но вы погодите меня презирать...
- Какое я имею право вас презирать? - уже вполне искренне вставил Пожарский.
Но Борихин не был настроен играть в поддавки.
- Имеете, сами знаете, - он помолчал немного, а потом медленно, с паузами, как говорят о наболевшем, продолжал: - Но дела этого я не брошу... Не могу бросить... Так что просто прошу: дайте еще немного времени... Я его найду, я чувствую... Можете, конечно, не верить, но...
В кармане Игоря Борисовича к великому облегчению вконец смущенного Пожарского замурлыкал мобильный телефон.
- Извините, - бросил Борихин Олегу и ответил на вызов: - Алло... Да, Семен Аркадьевич, еще раз здравствуйте... Правда? И что?.. Не по телефону?.. Нет, сегодня, боюсь, не получится, - он оглянулся на остальных и понизил голос: - Понимаете - неудобно. Такой день, меня пригласили... Завтра с утра - прямо к вам! Конечно, Семен Аркадьевич...
Они направились к обелискам. Толстый по еле заметной тропинке неуверенно шагал впереди, то и дело поглядывая себе поде ноги. Два слоноподобных охранника пристроились по бокам, готовые в любой момент подхватить шефа. У гранитных плит Толстый, ничуть не заботясь о сохранности дорогого костюма, опустился прямо в траву и облегченно привалился к камню, на котором было выбито имя Буржуя. Один из охранников направился к джипу и вскоре вернулся с корзинами, наполненными снедью и выпивкой.
Поминальный обед был в разгаре, когда вдалеке показалось облако пыли.
- Ну что, - как раз поднимал очередную рюмку Toлстый, - помянем по обычаю в третий раз?
- Толстый, любимый, у тебя это уже восьмая будет, - мягко упрекнула его Вера.
- Правда? А я ни в одном глазу. Не берет...
- Ну, тебя не берет - дай людям передохнуть. Мы же никуда не спешим, правда?
- Что правда - то правда. Нам спешить некуда, - согласился Толстый и послушно опустил наполненную рюмку.
Из клубов пыли, приблизившихся к самой границе участка, вынырнуло городское такси, что заставило телохранителей заметно напрячься. Но тревога оказалась ложной: из машины выбрался смущенный доктор Костя.
- Здравствуйте, - виновато проговорил он, рысцой подбежав к собравшимся. - Извините, что опоздал, да еще в такой день. Я прямо из аэропорта.
- О, доктор, - по-детски обрадовался Толстый, сфокусировав взгляд на вновь прибывшем. - Вот вы со мной выпьете заупокойную. А то тут люди передохнуть хотят...
- Вы знаете, с удовольствием! После этих испытаний таможне... Хотя о чем я! Извините. Такой день... Вообще стыдно думать о житейских мелочах перед лицом вечности, так ведь?
Толстый, даже не привстав, выпростал руку, ухватил Константина за рукав и аккуратно приземлил его рядом с собой
- Садитесь, доктор. В ногах правды нет.
- Знаете, - философски заметил Костя, приняв от охранника полную рюмку текилы и дольку лимона, - я все больше убеждаюсь, что правды вообще нет.
Солнце уже заметно склонилось к горизонту, когда Вера незаметно кивнула охранникам. Предстоял еще ужин в ресторане для более широкого круга желавших помянуть Буржуя и его семью. Следовало сворачиваться.
Телохранители послушно засуетились: стали собирать в корзины остатки съестного, принесли из машин роскошные букеты и оставили их у надгробий, оторвали от Толстого заупрямившегося Костика, который желал еще спеть. И если бы не все эти хлопоты, то кто-нибудь из ребят с их наметанным взглядом наверняка заметил бы, как на опушке левады блеснула в лучах предвечернего солнца тонированная оптика.
Готовясь к встрече с заместителем министра, Воскресенский просматривал материалы, необходимые ему для предстоящего разговора. В дверь постучали.
- Можно, Алексей Степанович? - В проеме показалась секретарша.
- Конечно, Аллочка.
- Мишуков уже выехал. Вот папки, которые вы просили. Что-нибудь еще?
- Да. Пожалуйста, принесите мне данные о финансовых проводках за последние два месяца.
- Сейчас сделаю, - девушка направилась к двери.
- Только, Алла...
- Что, Алексей Степанович?
- Пожарского сегодня нет. Данные эти, как бы вам сказать... Для внутреннего пользования. Сможете согнать сами?
- Думаю, да, Алексей Степанович. Мне показывали...
- Постарайтесь, чтобы они никому не попались на глаза.
Поминальный вечер в "Круглой башне", ресторане, открытом в одном из фортификационных сооружений старой Печерской крепости, уже давно миновал стадию официальных речей. Настало время неформального общения, и, как всегда на этом этапе, гости, сидевшие за общим столом, разбились на группки и вели какие-то свои, сепаратные разговоры.
Толстый взобрался на сцену и тихо пел, зажав в огромном кулачище потерявшийся в нем микрофон. Музыканты негромко подыгрывали. Эту старинную казацкую поминальную песню очень любила Амина. "Дай же, дивчыно, хустыну. Можэ, я в бою загину. Темной ночи накрыють очи - легше в могили спочыну", хрипловатым, но очень верным баритоном выводил Толстый.
В дальнем углу стола немного пришедший в себя доктор Костя втолковывал Вере:
- Поймите, Вера, я же не хирург. Возможно, характер внутренних повреждений таков, что...
- Да какие повреждения! - Вера не дала ему договорить и в сердцах махнула рукой. - Толстый здоров, как носорог! Просто такое впечатление, что он в это сам не верит. Ходит хромая, а забудется - чуть не бежит. Словно сам себе боится сказать: "Я сильный". К тому же пить начал.
- Да, пить начал, это я успел заметить, - Костя непроизвольно икнул и смущенно извинился.
Но Вера, похоже, и не заметила ничего. Она торопилась выложить доктору все, что накопилось на душе:
- Нет, он и раньше мог ведро этой текилы выпить. Особенно на пару с Буржуем. Но не каждый же день! И потом - раньше он хоть "Сникерсом" закусывал, а с тех пор как сладкое есть перестал...
- Вот то, что не кушает сладкого, - очень нехороший симптом, многозначительно покивал головой Костя. - Очень!
- По вечерам начал пьяный на машине кататься, - продолжала Вера, не слишком-то прислушиваясь к репликам собеседника. - Чуть не каждый день. Ночью не спит. А если спит, то бредит.
- Бредит? Ну-ка, это интересно, - взыграл в докторе профессионал.
- Это, доктор, страшно, а не интересно. Он с Буржуем разговаривает. Причем так, словно тот живой. Новости ему последние рассказывает, говорит, что со мной все в порядке.
- Может быть, вы и правы. Вера, - раздумчиво проговорил Костя. Нужно бы показать Анатолия Анатольевича Марии-Стефании.
- Ой, что вы! Он не поедет. Он ведьм еще с детства боится. Да еще вся эта история с Буржуем началась с гадалки... Нет, - Вера вздохнула, - не поедет.
- Преодоление временных страхов, восстановление уверенности в себе - этим как раз пани Стефа владеет в совершенстве. Так что мой вам совет: убедите мужа. Я могу за ним заехать, если хотите...
Вера со вновь проснувшейся надеждой взглянула на доктора:
- Ой, пожалуйста, с вами он, может, и поедет...
Тем временем в противоположном конце стола, ближе к двери, угрюмый Борихин вновь сражался со своим мобильником.
- Да слышу, слышу, что это ты, - громким раздраженным шепотом внушал он микрофону. - Качество связи дивное - не спутаешь... Что?! Что?! Да не слышу я ни черта!.. Не могу я выйти, неудобно... На какую лестницу? Ты из автомата можешь перезвонить?
Как раз в этот момент Толстый закончил песню и что-то шепнул музыкантам. Те грянули нечто разухабистое, с цыганщиной. Борихин досадливо поморщился и, заткнув второе ухо, прислушался к голосу в трубке, но, видимо, и это не помогло.
- Что?! - уже во весь голос гаркнул он в микрофон, а потом добавил чуть потише: - Ладно, подожди, - и направился к выходу из зала.
Толстый, вполне довольный собой и тем количеством децибелов, которые извлекали из своей аппаратуры музыканты, одобрительно покивал головой и - не без помощи охранника - спустился со сцены. Оказавшись в центре зала, он поднял руку, чтобы привлечь всеобщее внимание, и, перекрикивая оглушительный романс, заявил:
- Ну, ребятки, пейте, закусывайте... Пусть нашим там веселее будет. А я, наверно, проветрюсь... - и с этими словами он в сопровождении привычного конвоя устремился к той же двери, за которой минуту назад исчез Борихин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43