..
У Хабли теперь оставался один-единственный вопрос к мастеру-взрывнику:
- Скажите, господин Вейнерт, эти трубы, наполненные экразитом, еще здесь? Мог бы я на них взглянуть?
Мастер покачал головой:
- Их господин директор еще раньше захватил с собой...
Было три часа утра, когда частный детектив Йозеф Хабли вернулся в Будапешт. И хотя он уже более шестидесяти часов был на ногах, не сомкнув за это время глаз, он тут же сел за свой старомодный письменный стол, чтобы зафиксировать на бумаге объяснение катастрофы близ Биаторбади. Написанное им той ночью и направленное префекту полиции Будапешта заявление гласило:
"Касательно поиска злоумышленника, устроившего крушение скорого поезда No 10 в ночь с двенадцатого на тринадцатое сентября 1931 года на железнодорожном виадуке Биаторбадь.
В соответствии с опубликованными в прессе обращениями позволю себе назвать имя злоумышленника, одновременно претендуя на назначенное вознаграждение в размере 50 000 пенге. Речь идет о проживающем в Вене, Хофгассе, 9, Сильвестере Матушке, владельце чугунолитейного завода и жилых домов. Матушка родился 29 января 1892 года в городе Чантавеш (Венгрия), женат и имеет десятилетнюю дочь. В доказательство моего утверждения, что Матушка является разыскиваемым преступником, привожу следующие факты: М. в своем заявлении в управление Венгерской государственной железной дороги по поводу возмещения материального ущерба утверждает, что ехал в потерпевшем крушение венском пассажирском вагоне скорого поезда No 10. Соответствующее сообщение было сделано также и в прессе. М. был бы тяжело ранен, а возможно, и мертв, если бы действительно был в этом вагоне, так как вагон был полностью разрушен. Отсюда следует сделать вывод, что М. был не в поезде, а на месте катастрофы, и именно потому, что сам заложил подрывной заряд.
Чтобы не вызвать подозрений, он выдал себя за попавшего в катастрофу пассажира. В пользу того, что это он заложил адскую машину и вызвал крушение скорого поезда No 10, говорят следующие факты: Матушка арендовал в апреле этого года в Традигисте близ Санкт-Пельтена каменоломню, судя по всему, только с целью отработки плана диверсии, так как каменоломня давно уже не функционировала и он тоже не возобновил работы на ней. Однако в качестве арендатора каменоломни он мог обеспечить себя взрывчаткой и запалами, что в иных условиях было бы для него проблематично. С помощью своего мастера-взрывника Вейнерта (проживающего в Традигисте) М. добыл двадцать килограммов экразита, сто запалов и железные газовые трубы, из чего затем изготовил использованные им для диверсии взрывные устройства. Чтобы скрыть свое намерение, он сказал мастеру-взрывнику, что якобы собирается с помощью этих зарядов взорвать находившуюся в аварийном состоянии кирпичную трубу своего чугунолитейного завода. Но труба до сих пор стоит, потому что в действительности Матушка поехал 10 сентября в Будапешт, занялся там приготовлениями к диверсии и взорвал два дня спустя железнодорожный путь на виадуке, когда по нему проезжал скорый поезд No 10".
Со всей тщательностью Хабли еще раз проверил написанное, он помедлил, прежде чем поставить свою подпись. У него было такое чувство, что в его доводах отсутствовал самый важный аргумент, заключавшийся в ответе на вопрос: "Зачем Матушка совершил это преступление?" Он не мог найти никакого объяснения и с чувством неудовлетворенности подписал этот важнейший документ в деле расследования крушения скорого поезда.
В то же самое утро, когда частный детектив Хабли ехал со своим заявлением в префектуру полиции, катастрофа близ Биаторбади унесла двадцать третью человеческую жизнь! Вот что говорится об этом в секретном сообщении следственной группы венгерской государственной полиции: "В ночь с 29 на 30 сентября 1931 года подследственный Андьял, подозреваемый в диверсии, в перерыве между допросами покончил жизнь самоубийством. Из разорванного на полосы носового платка и из ручки сломанной ложки он соорудил себе удавку, посредством которой, лежа на нарах своей камеры, совершил самоудушение, причем тюремный персонал не смог своевременно предотвратить это. Самоубийство обвиняемого может быть истолковано только как косвенное подтверждение его причастности к преступлению".
Еще несколько часов полковник Фаркаш мог отстаивать подобное толкование событий и скрывать правду, заключавшуюся в том, что Андьял покончил жизнь самоубийством, не выдержав бесчеловечных методов допроса. Но только до тех пор, пока заявление частного детектива Хабли не попало на стол испуганного премьер-министра графа Карольи. В результате нескольких кратких телефонных разговоров следственная группа государственной полиции была распущена и советнику уголовной полиции доктору Швейнитцеру было вторично поручено расследование крушения скорого поезда No 10. Целая неделя потребовалась советнику и его сотрудникам, чтобы проверить данные частного детектива Хабли. Затем пришло время действовать. То, что могло случиться уже утром 13 сентября, через несколько часов после катастрофы, произошло теперь.
7 октября 1931 года в девять часов утра Сильвестер Матушка был задержан в своей квартире сотрудниками венского отделения общественной безопасности и подвергнут первоначальному допросу прибывшими в Вену будапештскими криминалистами. Сначала Матушка категорически все отрицал. Однако поскольку он вынужден был признать, что обладал всеми материалами, использованными во время диверсии близ Биаторбади, то руководитель венского отделения общественной безопасности советник Воль тут же санкционировал предварительное заключение его под стражу. Пункт за пунктом на допросе Матушке предъявлялись многочисленные отягчающие обстоятельства и улики. Венская утренняя газета "Дёр морген" дала сообщение об этом допросе 12 октября 1931 года под аршинным заголовком:
"По следу железнодорожного преступника!
...Он равнодушно выслушивает все вопросы, обращенные к нему, затем довольно неопределенно смотрит в небо, и каждый раз ему требуется немало времени, чтобы ответить на вопрос. Ответ, который редко что-либо проясняет. Матушка пытается избежать разговора на конкретную тему и за счет более или менее искусных уловок уйти от точных определений... После ареста Матушки полиция конфисковала в его квартире и тот костюм, который был на нем 13 сентября, когда он - по его же собственным словам - удивительным образом спасся в Биаторбади от смерти. Речь идет о спортивном костюме с брюками-гольф, на карманах которого обнаружены странные желтые пятна. По мнению специалистов, эти пятна, без сомнения, являются следами экразита, который применялся при диверсии..."
С каждым новым вопросом положение Матушки становилось все безнадежнее. Уже давно были проверены совершенные в Австрии и Германии диверсии и вызваны в Вену занимавшиеся этим криминалисты. 16 октября 1931 года в восемнадцать часов Матушка в присутствии криминалистов доктора Швейнитцера и доктора Антала из Будапешта, советника Воля и доктора Брандта из Вены, а также советника Генната и доктора Берндорфа из Берлина полностью признался в содеянных преступлениях. Это признание, проверенное полицейскими учреждениями трех стран, подтвердило результаты расследования. Оно не оставляло больше сомнений в том, что Матушка один, без соучастников и чьего бы то ни было подстрекательства, совершил диверсии в Анцбахе, Ютербоге и Биаторбади и планировал еще три - в Милане, Париже и Амстердаме.
Итак, цепь ужасных преступлений была выявлена, и кошмар, висевший над людьми, рассеялся. Однако пока царила полная неясность в отношении мотивов преступлений. Материальные или политические причины отпадали сразу. Был ли Матушка душевнобольным? Когда его спрашивали о том, что было поводом к совершению преступления, он возбужденно вскакивал, бросался на пол и, всхлипывая, бормотал сдавленным голосом:
- Мир, услышь меня; мир, пойми; мир, знай: я, Сильвестер Матушка, преступник, самый грешный человек.
Когда проводившие допрос служащие энергично призывали его к порядку, он тут же вставал, виновато улыбался и говорил:
- Простите, пожалуйста. Я знаю, что должен умереть. Я даже хочу этого. Но дайте мне еще несколько дней отсрочки, тогда я все скажу. И пожалуйста, верните мне статуэтку, которую у меня отобрали при аресте...
Матушка воспитывался в строгих религиозных традициях. Он должен был стать священником, но его исключили из семинарии, так как поймали во время посещения борделя. Между двумя этими полюсами, видимо, и следует искать действительные, до сих пор не выясненные до конца мотивы его преступлений. Сам Матушка сказал, когда ему наконец вернули небольшую статуэтку святого Антония Падуанского, которую он постоянно носил с собой как талисман:
- На рождество 1930 года я был на торжественной мессе в своем родном городе. Я подарил церкви прекрасные ясли работы скульптора Бартолотти. Они стоили четыреста шиллингов. Когда я увидел, какую радость они доставили людям, в том числе и тем, кто обычно не ходил в церковь, я захотел их всех, неверующих и сомневающихся, обратить в веру в господа. Я чувствовал себя призванным к этому, но знал, что смогу достигнуть этого только в том случае, если заставлю людей слушать. Поэтому и решил устроить в течение года крушения поездов по всей Европе, а потом заявить о себе.
От этой версии мотивов, приведших его к преступлениям, Матушка никогда не отступал. Впоследствии он тешил себя мыслью, что мог бы стать основателем новой религиозной секты. И даже такие аргументы, как: "Но ведь люди, узнав о ваших ужасных злодеяниях, прокляли бы вас, вместо того чтобы поклоняться вам", не могли разубедить его.
Он упрямо отвечал:
- Каждая новая идея требует жертв. Этому учит история. Меня, конечно же, не прокляли бы. Люди увидели бы во мне их истинного поводыря в земной жизни.
После таких заявлений напрашивался вывод о том, что Матушка просто невменяемый религиозный фанатик, который не в состоянии отвечать за свои поступки. Однако медэксперты, которые неделями обследовали его, два венских психиатра, профессор Хевель и профессор Бишоф, были совсем другого мнения. Профессор Хевель в своем заключении среди прочего написал: "В поведении Матушки привлекает внимание его гипертрофированное тщеславие, склонность к фантазированию и притворству. Хотя он воспитывался в строгом религиозном духе, именно это продолжавшееся все детство и юность воспитание в закрытых школах и семинариях сделало его моральным уродом с явно выраженными садистскими наклонностями. Позже, в супружеской жизни, он разыгрывал из себя заботливого отца семейства, в действительности же обманывал свою жену почти ежедневно с проститутками и прочими женщинами сомнительного поведения. Его садистские наклонности толкали Матушку ко все более извращенным эксцессам, венцом которых стала серия террористических актов на железной дороге.
"Для меня было бы величайшей радостью и высшим наслаждением увидеть темной ненастной ночью большой взрыв..." - писал Матушка в восемнадцать лет в своем дневнике. Двадцать один год спустя он осуществил юношескую мечту самым кошмарным образом".
Профессор Бишоф к этому прибавил: "Все приведенные им доводы о якобы религиозных мотивах его преступлений являются лживыми. Но его нравственно-моральная ущербность ни в коей мере не является следствием душевной болезни. Техническая изощренность, с которой он действовал, и четко продуманная тактика, направленная на то, чтобы замаскировать свои акции политическими воззваниями и направить следствие в другом направлении, доказывают, что он полностью отдавал себе отчет о масштабе своих преступлений и их ужасных последствиях. Матушка целиком несет ответственность за свои деяния!"
Какую же ответственность понес Матушка? История его осуждения достойно вписывается в ряд его беспримерных преступлений.
Сначала вокруг него развернулась дипломатическая возня. Венгрия, Германия, Австрия - каждая из этих стран хотела провести у себя сенсационный процесс. Но поскольку Матушка был в Австрии, его там и оставили. 16 июня 1932 года венский окружной суд приговорил его за подготовку и осуществление диверсий в Анцбахе к шести годам каторжной тюрьмы с отбыванием 31 января и 31 декабря каждого года в карцере с лишением пищи.
Два года спустя Матушку "одолжили" будапештскому военно-полевому суду для формального осуждения. Приговор гласил: расстрел, однако он не мог быть приведен в исполнение, так как окружной суд в Вене поставил условие, чтобы Матушка, прежде чем будет расстрелян, сначала отсидел свой срок в Австрии. Его быстро отослали обратно в Австрию, в тюрьму Штейн под Веной. Здесь Матушка чувствовал себя, судя по всему, совсем неплохо, потому что за шесть лет заключения написал полдюжины романов и сценариев фильмов о своих преступлениях и изобрел различные устройства для предотвращения железнодорожных катастроф.
Когда он отсидел свой первый срок, Гитлер как раз осуществил "аншлюс" присоединение Австрии к "великогерманскому рейху". Матушка попал в концентрационный лагерь и вскоре после этого был убит "при попытке к бегству".
О человеке, который "вычислил" Сильвестера Матушку, частном детективе Йозефе Хабли, в деле сообщается лишь, что он не мог претендовать на назначенное вознаграждение, так как получил задание от управления Венгерской государственной железной дороги собрать сведения о Матушке и его работа была соответствующим образом оплачена. Гонорар, полученный Хабли, составлял в целом пятьдесят пенге, и его не хватило даже на покрытие путевых расходов, возникших в ходе расследования.
О том, кто же получил пятьдесят тысяч пенге вознаграждения, сообщила венская газета "Нойе Винер Абендблатт" в своем номере от 15 декабря 1931 года:
"ПРЕМИЯ ЗА ПОИМКУ В ДЕЛЕ МАТУШКИ
ВЕНСКАЯ ПОЛИЦИЯ ПОЛУЧАЕТ 3000 ПЕНГЕ
Будапешт, 15 декабря. Министр внутренних дел принял сегодня окончательное решение о распределении назначенной Венгерской государственной железной дорогой премии за поимку преступника, совершившего диверсию в Биаторбади, в размере 50 000 пенге. В соответствии с этим решением политическое отделение будапештского управления полиции получает из этой суммы 40 000 пенге, о распределении которых в своих подразделениях примут решение шеф полиции Хекеньи и его заместитель Швейнитцер. 5000 пенге получат гражданские лица, 2000 пенге жандармерия и 3000 пенге - венская полиция".
УБИЙЦА НА БОРТУ
"SOS... SOS... морро касл... местонахождение... двадцать миль южнее скотлэнд лайт... на борту пожар... требуется неотложная помощь... SOS... SOS..."
Трижды прозвучал в эфире утром 8 сентября 1934 года международный сигнал бедствия. Радисты североамериканской береговой станции Такертон, пассажирского парохода "Монарх Бермудов" и грузового судна "Андреа С. Люкенбах" приняли его в три часа двадцать одну минуту и, желая подробнее узнать о масштабах пожара, попытались связаться с "Морро Касл". Но ничего, кроме атмосферных помех, в наушниках слышно не было. Похоже, передатчик на терпящем бедствие корабле вышел из строя.
Прошло две минуты... три... И тогда береговая станция передала сигнал тревоги на пост аварийно-спасательной службы; офицер-навигатор, ориентируясь на полученные координаты, вычислил и нанес на карту точку предполагаемого бедствия. "Монарх Бермудов" и "Андреа С. Люкенбах" поспешили на помощь...
Но шансов на удачу было немного. Уже двадцать часов над Атлантикой, вздымая огромные волны, бушевал ураган. И хотя машины работали в полную силу, шторм не давал кораблям идти на максимальной скорости.
Турбины двигателей вращались на предельных оборотах, но... еще быстрее радиостанции и телеграфы разносили по свету сообщения о кораблекрушении. Раньше, чем идущие на помощь корабли достигли "Морро Касл", вся Америка узнала, что крупнейшее - длина корпуса 156 метров, водоизмещение 11250 тонн, самое современное и самое роскошное пассажирское судно Соединенных Штатов, на строительство которого судоходная компания израсходовала пять миллионов долларов, беспомощно дрейфует невдалеке от берега, охваченное пожаром.
Экстренные выпуски утренних газет и специальные сообщения радиостанций подали сенсацию уже к завтраку: триста восемнадцать пассажиров могут погибнуть в огне!
На первых полосах газет зазвучали мотивы ответственности за происшедшее. Как могло случиться, что такое современное, оснащенное всеми мыслимыми системами безопасности судно загорелось? Почему так поздно и всего один раз был передан сигнал бедствия? И что же все-таки послужило причиной пожара на "Морро Касл"?
Эти вопросы возникли еще тогда, когда о самой катастрофе было известно только то, что содержалось в принятой радиограмме. Однако быстро разгоревшиеся страсти дали пищу для сенсационных заголовков в газетах и интригующих сообщений в радиопередачах, что, конечно, было весьма выгодно газетным концернам и радиокорпорациям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
У Хабли теперь оставался один-единственный вопрос к мастеру-взрывнику:
- Скажите, господин Вейнерт, эти трубы, наполненные экразитом, еще здесь? Мог бы я на них взглянуть?
Мастер покачал головой:
- Их господин директор еще раньше захватил с собой...
Было три часа утра, когда частный детектив Йозеф Хабли вернулся в Будапешт. И хотя он уже более шестидесяти часов был на ногах, не сомкнув за это время глаз, он тут же сел за свой старомодный письменный стол, чтобы зафиксировать на бумаге объяснение катастрофы близ Биаторбади. Написанное им той ночью и направленное префекту полиции Будапешта заявление гласило:
"Касательно поиска злоумышленника, устроившего крушение скорого поезда No 10 в ночь с двенадцатого на тринадцатое сентября 1931 года на железнодорожном виадуке Биаторбадь.
В соответствии с опубликованными в прессе обращениями позволю себе назвать имя злоумышленника, одновременно претендуя на назначенное вознаграждение в размере 50 000 пенге. Речь идет о проживающем в Вене, Хофгассе, 9, Сильвестере Матушке, владельце чугунолитейного завода и жилых домов. Матушка родился 29 января 1892 года в городе Чантавеш (Венгрия), женат и имеет десятилетнюю дочь. В доказательство моего утверждения, что Матушка является разыскиваемым преступником, привожу следующие факты: М. в своем заявлении в управление Венгерской государственной железной дороги по поводу возмещения материального ущерба утверждает, что ехал в потерпевшем крушение венском пассажирском вагоне скорого поезда No 10. Соответствующее сообщение было сделано также и в прессе. М. был бы тяжело ранен, а возможно, и мертв, если бы действительно был в этом вагоне, так как вагон был полностью разрушен. Отсюда следует сделать вывод, что М. был не в поезде, а на месте катастрофы, и именно потому, что сам заложил подрывной заряд.
Чтобы не вызвать подозрений, он выдал себя за попавшего в катастрофу пассажира. В пользу того, что это он заложил адскую машину и вызвал крушение скорого поезда No 10, говорят следующие факты: Матушка арендовал в апреле этого года в Традигисте близ Санкт-Пельтена каменоломню, судя по всему, только с целью отработки плана диверсии, так как каменоломня давно уже не функционировала и он тоже не возобновил работы на ней. Однако в качестве арендатора каменоломни он мог обеспечить себя взрывчаткой и запалами, что в иных условиях было бы для него проблематично. С помощью своего мастера-взрывника Вейнерта (проживающего в Традигисте) М. добыл двадцать килограммов экразита, сто запалов и железные газовые трубы, из чего затем изготовил использованные им для диверсии взрывные устройства. Чтобы скрыть свое намерение, он сказал мастеру-взрывнику, что якобы собирается с помощью этих зарядов взорвать находившуюся в аварийном состоянии кирпичную трубу своего чугунолитейного завода. Но труба до сих пор стоит, потому что в действительности Матушка поехал 10 сентября в Будапешт, занялся там приготовлениями к диверсии и взорвал два дня спустя железнодорожный путь на виадуке, когда по нему проезжал скорый поезд No 10".
Со всей тщательностью Хабли еще раз проверил написанное, он помедлил, прежде чем поставить свою подпись. У него было такое чувство, что в его доводах отсутствовал самый важный аргумент, заключавшийся в ответе на вопрос: "Зачем Матушка совершил это преступление?" Он не мог найти никакого объяснения и с чувством неудовлетворенности подписал этот важнейший документ в деле расследования крушения скорого поезда.
В то же самое утро, когда частный детектив Хабли ехал со своим заявлением в префектуру полиции, катастрофа близ Биаторбади унесла двадцать третью человеческую жизнь! Вот что говорится об этом в секретном сообщении следственной группы венгерской государственной полиции: "В ночь с 29 на 30 сентября 1931 года подследственный Андьял, подозреваемый в диверсии, в перерыве между допросами покончил жизнь самоубийством. Из разорванного на полосы носового платка и из ручки сломанной ложки он соорудил себе удавку, посредством которой, лежа на нарах своей камеры, совершил самоудушение, причем тюремный персонал не смог своевременно предотвратить это. Самоубийство обвиняемого может быть истолковано только как косвенное подтверждение его причастности к преступлению".
Еще несколько часов полковник Фаркаш мог отстаивать подобное толкование событий и скрывать правду, заключавшуюся в том, что Андьял покончил жизнь самоубийством, не выдержав бесчеловечных методов допроса. Но только до тех пор, пока заявление частного детектива Хабли не попало на стол испуганного премьер-министра графа Карольи. В результате нескольких кратких телефонных разговоров следственная группа государственной полиции была распущена и советнику уголовной полиции доктору Швейнитцеру было вторично поручено расследование крушения скорого поезда No 10. Целая неделя потребовалась советнику и его сотрудникам, чтобы проверить данные частного детектива Хабли. Затем пришло время действовать. То, что могло случиться уже утром 13 сентября, через несколько часов после катастрофы, произошло теперь.
7 октября 1931 года в девять часов утра Сильвестер Матушка был задержан в своей квартире сотрудниками венского отделения общественной безопасности и подвергнут первоначальному допросу прибывшими в Вену будапештскими криминалистами. Сначала Матушка категорически все отрицал. Однако поскольку он вынужден был признать, что обладал всеми материалами, использованными во время диверсии близ Биаторбади, то руководитель венского отделения общественной безопасности советник Воль тут же санкционировал предварительное заключение его под стражу. Пункт за пунктом на допросе Матушке предъявлялись многочисленные отягчающие обстоятельства и улики. Венская утренняя газета "Дёр морген" дала сообщение об этом допросе 12 октября 1931 года под аршинным заголовком:
"По следу железнодорожного преступника!
...Он равнодушно выслушивает все вопросы, обращенные к нему, затем довольно неопределенно смотрит в небо, и каждый раз ему требуется немало времени, чтобы ответить на вопрос. Ответ, который редко что-либо проясняет. Матушка пытается избежать разговора на конкретную тему и за счет более или менее искусных уловок уйти от точных определений... После ареста Матушки полиция конфисковала в его квартире и тот костюм, который был на нем 13 сентября, когда он - по его же собственным словам - удивительным образом спасся в Биаторбади от смерти. Речь идет о спортивном костюме с брюками-гольф, на карманах которого обнаружены странные желтые пятна. По мнению специалистов, эти пятна, без сомнения, являются следами экразита, который применялся при диверсии..."
С каждым новым вопросом положение Матушки становилось все безнадежнее. Уже давно были проверены совершенные в Австрии и Германии диверсии и вызваны в Вену занимавшиеся этим криминалисты. 16 октября 1931 года в восемнадцать часов Матушка в присутствии криминалистов доктора Швейнитцера и доктора Антала из Будапешта, советника Воля и доктора Брандта из Вены, а также советника Генната и доктора Берндорфа из Берлина полностью признался в содеянных преступлениях. Это признание, проверенное полицейскими учреждениями трех стран, подтвердило результаты расследования. Оно не оставляло больше сомнений в том, что Матушка один, без соучастников и чьего бы то ни было подстрекательства, совершил диверсии в Анцбахе, Ютербоге и Биаторбади и планировал еще три - в Милане, Париже и Амстердаме.
Итак, цепь ужасных преступлений была выявлена, и кошмар, висевший над людьми, рассеялся. Однако пока царила полная неясность в отношении мотивов преступлений. Материальные или политические причины отпадали сразу. Был ли Матушка душевнобольным? Когда его спрашивали о том, что было поводом к совершению преступления, он возбужденно вскакивал, бросался на пол и, всхлипывая, бормотал сдавленным голосом:
- Мир, услышь меня; мир, пойми; мир, знай: я, Сильвестер Матушка, преступник, самый грешный человек.
Когда проводившие допрос служащие энергично призывали его к порядку, он тут же вставал, виновато улыбался и говорил:
- Простите, пожалуйста. Я знаю, что должен умереть. Я даже хочу этого. Но дайте мне еще несколько дней отсрочки, тогда я все скажу. И пожалуйста, верните мне статуэтку, которую у меня отобрали при аресте...
Матушка воспитывался в строгих религиозных традициях. Он должен был стать священником, но его исключили из семинарии, так как поймали во время посещения борделя. Между двумя этими полюсами, видимо, и следует искать действительные, до сих пор не выясненные до конца мотивы его преступлений. Сам Матушка сказал, когда ему наконец вернули небольшую статуэтку святого Антония Падуанского, которую он постоянно носил с собой как талисман:
- На рождество 1930 года я был на торжественной мессе в своем родном городе. Я подарил церкви прекрасные ясли работы скульптора Бартолотти. Они стоили четыреста шиллингов. Когда я увидел, какую радость они доставили людям, в том числе и тем, кто обычно не ходил в церковь, я захотел их всех, неверующих и сомневающихся, обратить в веру в господа. Я чувствовал себя призванным к этому, но знал, что смогу достигнуть этого только в том случае, если заставлю людей слушать. Поэтому и решил устроить в течение года крушения поездов по всей Европе, а потом заявить о себе.
От этой версии мотивов, приведших его к преступлениям, Матушка никогда не отступал. Впоследствии он тешил себя мыслью, что мог бы стать основателем новой религиозной секты. И даже такие аргументы, как: "Но ведь люди, узнав о ваших ужасных злодеяниях, прокляли бы вас, вместо того чтобы поклоняться вам", не могли разубедить его.
Он упрямо отвечал:
- Каждая новая идея требует жертв. Этому учит история. Меня, конечно же, не прокляли бы. Люди увидели бы во мне их истинного поводыря в земной жизни.
После таких заявлений напрашивался вывод о том, что Матушка просто невменяемый религиозный фанатик, который не в состоянии отвечать за свои поступки. Однако медэксперты, которые неделями обследовали его, два венских психиатра, профессор Хевель и профессор Бишоф, были совсем другого мнения. Профессор Хевель в своем заключении среди прочего написал: "В поведении Матушки привлекает внимание его гипертрофированное тщеславие, склонность к фантазированию и притворству. Хотя он воспитывался в строгом религиозном духе, именно это продолжавшееся все детство и юность воспитание в закрытых школах и семинариях сделало его моральным уродом с явно выраженными садистскими наклонностями. Позже, в супружеской жизни, он разыгрывал из себя заботливого отца семейства, в действительности же обманывал свою жену почти ежедневно с проститутками и прочими женщинами сомнительного поведения. Его садистские наклонности толкали Матушку ко все более извращенным эксцессам, венцом которых стала серия террористических актов на железной дороге.
"Для меня было бы величайшей радостью и высшим наслаждением увидеть темной ненастной ночью большой взрыв..." - писал Матушка в восемнадцать лет в своем дневнике. Двадцать один год спустя он осуществил юношескую мечту самым кошмарным образом".
Профессор Бишоф к этому прибавил: "Все приведенные им доводы о якобы религиозных мотивах его преступлений являются лживыми. Но его нравственно-моральная ущербность ни в коей мере не является следствием душевной болезни. Техническая изощренность, с которой он действовал, и четко продуманная тактика, направленная на то, чтобы замаскировать свои акции политическими воззваниями и направить следствие в другом направлении, доказывают, что он полностью отдавал себе отчет о масштабе своих преступлений и их ужасных последствиях. Матушка целиком несет ответственность за свои деяния!"
Какую же ответственность понес Матушка? История его осуждения достойно вписывается в ряд его беспримерных преступлений.
Сначала вокруг него развернулась дипломатическая возня. Венгрия, Германия, Австрия - каждая из этих стран хотела провести у себя сенсационный процесс. Но поскольку Матушка был в Австрии, его там и оставили. 16 июня 1932 года венский окружной суд приговорил его за подготовку и осуществление диверсий в Анцбахе к шести годам каторжной тюрьмы с отбыванием 31 января и 31 декабря каждого года в карцере с лишением пищи.
Два года спустя Матушку "одолжили" будапештскому военно-полевому суду для формального осуждения. Приговор гласил: расстрел, однако он не мог быть приведен в исполнение, так как окружной суд в Вене поставил условие, чтобы Матушка, прежде чем будет расстрелян, сначала отсидел свой срок в Австрии. Его быстро отослали обратно в Австрию, в тюрьму Штейн под Веной. Здесь Матушка чувствовал себя, судя по всему, совсем неплохо, потому что за шесть лет заключения написал полдюжины романов и сценариев фильмов о своих преступлениях и изобрел различные устройства для предотвращения железнодорожных катастроф.
Когда он отсидел свой первый срок, Гитлер как раз осуществил "аншлюс" присоединение Австрии к "великогерманскому рейху". Матушка попал в концентрационный лагерь и вскоре после этого был убит "при попытке к бегству".
О человеке, который "вычислил" Сильвестера Матушку, частном детективе Йозефе Хабли, в деле сообщается лишь, что он не мог претендовать на назначенное вознаграждение, так как получил задание от управления Венгерской государственной железной дороги собрать сведения о Матушке и его работа была соответствующим образом оплачена. Гонорар, полученный Хабли, составлял в целом пятьдесят пенге, и его не хватило даже на покрытие путевых расходов, возникших в ходе расследования.
О том, кто же получил пятьдесят тысяч пенге вознаграждения, сообщила венская газета "Нойе Винер Абендблатт" в своем номере от 15 декабря 1931 года:
"ПРЕМИЯ ЗА ПОИМКУ В ДЕЛЕ МАТУШКИ
ВЕНСКАЯ ПОЛИЦИЯ ПОЛУЧАЕТ 3000 ПЕНГЕ
Будапешт, 15 декабря. Министр внутренних дел принял сегодня окончательное решение о распределении назначенной Венгерской государственной железной дорогой премии за поимку преступника, совершившего диверсию в Биаторбади, в размере 50 000 пенге. В соответствии с этим решением политическое отделение будапештского управления полиции получает из этой суммы 40 000 пенге, о распределении которых в своих подразделениях примут решение шеф полиции Хекеньи и его заместитель Швейнитцер. 5000 пенге получат гражданские лица, 2000 пенге жандармерия и 3000 пенге - венская полиция".
УБИЙЦА НА БОРТУ
"SOS... SOS... морро касл... местонахождение... двадцать миль южнее скотлэнд лайт... на борту пожар... требуется неотложная помощь... SOS... SOS..."
Трижды прозвучал в эфире утром 8 сентября 1934 года международный сигнал бедствия. Радисты североамериканской береговой станции Такертон, пассажирского парохода "Монарх Бермудов" и грузового судна "Андреа С. Люкенбах" приняли его в три часа двадцать одну минуту и, желая подробнее узнать о масштабах пожара, попытались связаться с "Морро Касл". Но ничего, кроме атмосферных помех, в наушниках слышно не было. Похоже, передатчик на терпящем бедствие корабле вышел из строя.
Прошло две минуты... три... И тогда береговая станция передала сигнал тревоги на пост аварийно-спасательной службы; офицер-навигатор, ориентируясь на полученные координаты, вычислил и нанес на карту точку предполагаемого бедствия. "Монарх Бермудов" и "Андреа С. Люкенбах" поспешили на помощь...
Но шансов на удачу было немного. Уже двадцать часов над Атлантикой, вздымая огромные волны, бушевал ураган. И хотя машины работали в полную силу, шторм не давал кораблям идти на максимальной скорости.
Турбины двигателей вращались на предельных оборотах, но... еще быстрее радиостанции и телеграфы разносили по свету сообщения о кораблекрушении. Раньше, чем идущие на помощь корабли достигли "Морро Касл", вся Америка узнала, что крупнейшее - длина корпуса 156 метров, водоизмещение 11250 тонн, самое современное и самое роскошное пассажирское судно Соединенных Штатов, на строительство которого судоходная компания израсходовала пять миллионов долларов, беспомощно дрейфует невдалеке от берега, охваченное пожаром.
Экстренные выпуски утренних газет и специальные сообщения радиостанций подали сенсацию уже к завтраку: триста восемнадцать пассажиров могут погибнуть в огне!
На первых полосах газет зазвучали мотивы ответственности за происшедшее. Как могло случиться, что такое современное, оснащенное всеми мыслимыми системами безопасности судно загорелось? Почему так поздно и всего один раз был передан сигнал бедствия? И что же все-таки послужило причиной пожара на "Морро Касл"?
Эти вопросы возникли еще тогда, когда о самой катастрофе было известно только то, что содержалось в принятой радиограмме. Однако быстро разгоревшиеся страсти дали пищу для сенсационных заголовков в газетах и интригующих сообщений в радиопередачах, что, конечно, было весьма выгодно газетным концернам и радиокорпорациям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31