И буду убит при попытке к бегству? Наверняка Джерри мог это подстроить… Нет, к чему столько суеты? На руднике я для него не опасен. Биржевики приедут и уедут, а я все еще буду махать киркой. Даже если и сбегу оттуда, мне незачем возвращаться в город. Да и куда здесь бежать? Пешком далеко не уйдешь. В горах не выжить, через пустыню не перейти. Проще всего смириться и ждать, пока о старом друге вспомнит сам полковник».
— Эй, смотрите! — закричали впереди, и майор поднял голову.
Знакомый фургон стоял поперек дороги. Вокруг опущенного дышла змеились оборванные постромки. В пыли сверкали осколки разбитых бутылок.
— Стоять! — гаркнул старший конвоир. — Всем сесть! Фредди, посмотри, что там.
— Я и так знаю, что там, — проворчал охранник, не трогаясь с места. — Ничего там. Кроме пары мертвецов.
Арестанты, кряхтя, уселись на обочину. Кардосо одернул Мануэля, который, разинув рот, глазел на фургон.
— Садись, — тихо приказал он. — Да не туда, сюда!
Они сели над самым обрывом. Внизу, шагах в двадцати, зеленел кустарник, клубящийся в расщелине. Наверно, в ней тек небольшой ручеек. Расщелина тянулась к оврагу, а там… У Кардосо на миг перехватило дыхание. Над оврагом торчал кактус, Вроде бы такой же, как и другие, что виднелись на склоне. Но один из его отростков был срублен. И теперь кактус был похож на сломанный трезубец.
Кто мог оставить такой знак? Никто, кроме Рико.
— Дева Мария, — шепотом причитал Мануэль, — как же так? Что с ними стряслось?
— Апачи, — заговорили арестанты. — Совсем обнаглели. Скоро уже и в городе будут орудовать. Апачи, ясное дело.
Тем временем охранники после короткой перебранки все же решили проверить фургон. Оставив одного сторожить арестантов, они плотной кучкой двинулись по дороге, с винтовками наготове. Но тут же остановились.
Один из них вытянул руку, показывая вверх по склону. Там, среди высохших кустов, что-то поблескивало.
— Разрази меня гром, да это бутылки! Какая же тварь их туда забросила?
— Парни, осторожней! Сдается мне, тут не обошлось без Джеронимо. Этот апач сам не пьет и другим не дает.
— Точно, его работа. Нормальный налетчик не стал бы так измываться над людьми.
— Да они вроде целые…
Двое конвоиров соскочили на землю и принялись карабкаться по склону.
— Назад! — закричал старший, но в следующую секунду и сам кинулся за ними.
— Эй, а я что! — Конвоир, стоявший возле арестантов, в ярости ударил лошадь шпорами, и она рванулась вперед.
Кардосо дернул Мануэля за рукав и ринулся вниз по обрыву. Сзади кто-то свистнул. А потом арестанты дружно загалдели:
— Эй, смотрите, а вон там еще три бутылки! Вон там, повыше! Да нет, левее! Давай, Фредди, поднажми, тебя догоняют!
Майор бежал зигзагом, и на поворотах хватал Мануэля за рубаху, увлекая за собой. Больше всего он боялся с разбегу налететь на целую баррикаду кактусов. Но повезло — проскочил и благополучно нырнул в расщелину, и гибкие ветви сомкнулись за спиной. Мануэль сопел позади, под ногами хрустели ветки, хлюпала жижа. Увидев блеснувшую полоску воды, Кардосо упал на колени и жадно погрузил лицо в ручеек. Два глотка — и снова вперед. Он с силой поднял Мануэля на ноги:
— Не напивайся! А то не добежишь!
— Куда? Куда мы?
На обломанную ветку была наколота игральная карта. Майор снял ее, огляделся и заметил еще одну;
— Нам туда.
Под второй картой висел оружейный пояс с револьвером в кобуре. Кардосо, на ходу застегивая пряжки, сказал:
— Не удивлюсь, если дальше мы обнаружим накрытый стол.
Они бежали по извилистому оврагу, останавливаясь, чтобы прислушаться. Но погони не было. Еще один поворот, и Мануэль первым заметил веревку, свисавшую с отвесного склона. Они выбрались наверх и увидели лошадей в тени акаций.
Над кустом показалась всклокоченная голова Рико.
— За вами бегут?
— Нет, — тяжело отдуваясь и вытирая пот, сказал майор. — Кажется, у конвоя нашлось более веселое занятие.

Мутноглазый успел набрать только троих помощников. Было б у него чуть больше времени, он бы поднял десяток. Но с Хезелтайном вечно одна и та же история. Все впопыхах. Хорошо еще, что Дылда и Кирпич оказались на месте, а то без их винтовок нечего было и думать о приличной засаде.
Они чуть не загнали лошадей, взбираясь по горным тропам. Перехватить конвой Лагранж решил в самом высоком месте, там, где к дороге подступает лес. Он с Бинглом расположился за поворотом, в кустах повыше обочины, а Дылда с Кирпичом залегли дальше, спрятавшись за деревьями. Их армейские «маузеры» могли пробить любую доску с тысячи шагов — если пуля попадала в цель, что случалось нечасто. Мутноглазый надеялся, что его стрелки не промажут. А если и промажут — тоже не страшно. Напуганные конвоиры разбегутся, увидев, как пули срубают деревца рядом с ними. И тогда можно будет спокойно разобраться с арестантами…
— Что-то их долго нету, — заметил Бингл. — Может, они уже прошли? А может, их по длинной дороге повели?
— Заткнись.
По длинной дороге, вокруг горы, возили руду. А людей гоняли напрямик, через перевал. Лагранж хорошо знал дорогу на рудник. Сам однажды прогулялся по ней. Давно, еще до знакомства с Хезелтайном, на второй день своего пребывания в Тирби. Попался на ерунде — пристрелил мексиканца. В Калифорнии и Неваде он их завалил штук десять, не меньше, и всегда оказывалось, что те были сами виноваты. А тут его сцапали и заставили две недели грузить руду.
Да и Бинглу эта дорожка была знакома. Наверно, в городе не осталось никого, кто не отбыл бы трудовую повинность на руднике. Неплохо устроились ребята, Тирби да Хезелтайн. Бесплатная рабочая сила всегда в их распоряжении. Плюс мексиканцы. Эти тоже, считай, горбатятся задаром. Особенно те, кто перебежали границу. Дома им не сиделось, придуркам. Войны испугались. А тут — тихо, спокойно, кормежка бесплатная…
— Идут! — Бингл приподнялся на руках.
Мутноглазый треснул его по затылку:
— Не торчи!
Наконец из-за поворота показались двое верховых конвоиров. Лагранжу не понравилось, что они ехали медленно, настороженно оглядывались, да еще и винтовки держали наготове, а не за седлом.
— Этих пропускаем, — шепотом напомнил он, толкнув напарника. — Когда Дылда откроет огонь, остальной конвой ответит. Тогда и вступим под шумок. Ты помнишь, кто нам нужен?
— Белый сюртук, желтые сапоги. Только я вот что думаю…
— Думаю тут я. Твое дело стрелять.
Он надломил несколько веток в кустах, чтобы получилось окошко, и просунул туда ствол винчестера. Разглядев первых арестантов, Мутноглазый выругался. Сегодня в конвой набрали каких-то уродов. Наверно, бывшая солдатня. Нормальным пацанам в голову не пришло бы связывать тех, кто бредет по горной дороге.
— Чего это они им руки связали? — удивился Бингл.
— Чтоб не удрали.
— Куда тут удерешь?
— Да заткнись ты!
Арестанты брели, понуро опустив головы, держа руки за спиной. Лагранж смотрел на них через прорезь прицела. Вот те уроды, с кем он вчера схлестнулся в салуне. Ага, несладко? Он усмехнулся и повел стволом в сторону, разглядывая остальных. Что за чертовщина…
— Я что хотел сказать, — снова зашептал Бингл. — Вот ты говоришь, сапоги у него клевые — а если он их загнал? И пиджачок белый на руднике ему без надобности. Ты видишь хоть одного в белом пиджаке? Я не вижу…
— Беги к Дылде, — быстро приказал Лагранж. — Скажи, все отменяется. Бегом!
Бингл отполз назад. Но он и встать не успел, как из леса ударил мощный щелчок «маузера». И будто эхом отозвался второй выстрел.
Мутноглазый чуть за голову не схватился от досады. Клиента среди арестантов не было, это ясно. Что-то случилось. Они напрасно сюда приперлись. И Дылда напрасно так тщательно целился. Первым же выстрелом он угодил в охранника, и тот вылетел из седла, будто его сдернули арканом.
— Стой, тупица! — заорал Лагранж, увидев, что Бингл собрался убегать.
— Ты сам сказал…
— Стреляй, баран! По конвою стреляй!
Ярость мешала целиться. Мушка плясала, как пьяная проститутка. Он посылал пулю за пулей, но видел, что нещадно мажет. Лошади охранников кружились на месте, и те не могли отстреливаться, били наугад. Арестанты повалились на дорогу и, судорожно извиваясь, отползали за деревья. Крики раненых смешивались с конским ржанием, пыль смешивалась с дымом, и у Лагранжа словно пелена стояла перед глазами. Боек щелкнул впустую, и он опустил винчестер.
— Они удрали! — торжествующе завопил Бингл. — Удрали!
— Уходим! — Мутноглазый вскочил и, пригибаясь, кинулся туда, где на поляне были оставлены их лошади. — Чего стоишь, баран! Бегом!
«Конвой не может бросить колонну, — думал он, прорываясь напролом через заросли. — Охранники отступили за поворот и сейчас, наверно, гадают, что делать дальше. Пусть потопчутся. Лишь бы не повернули назад. Они же не конченые идиоты! Пройдена самая трудная часть пути, до рудника — совсем ничего… Да, они не идиоты. Они пошлют одного за подмогой, а сами укроются и будут геройски обороняться».
Мутноглазый успокаивал сам себя, но все же торопился. Все должны знать, что во время нападения на конвой он был в городе. Торчал в кабаке или валялся дома пьяный.
Дылда и Кирпич сияли, потрясая винтовками:
— Здорово мы их!
— Ты видел, как я его ссадил?
— Что? Ты? Это я!
— Хватит препираться! — Мутноглазый взлетел в седло. — Уносим ноги! И чтоб до завтра из кабака не вылезали!
— А на какие шиши гулять-то будем?
Он дал им по двадцатке.
— Остальное получите завтра.
Бингл скривился:
— Мне моя сотня и сейчас бы не помешала.
— Мне тоже, да только босс рассчитается со мной лишь завтра, — соврал Мутноглазый. — Вечерком найдете меня в «Парнасе». А сейчас — ходу, парни, ходу!
Три сотни, оставшиеся в кармане, Лагранжу были нужнее, чем подельникам. Вполне возможно, уже сегодня ему придется исчезнуть из города. От Хезелтайна всего можно ожидать. Мутноглазый даже подумал, что лучше вообще не возвращаться в город. Работа не сделана, а шума теперь будет много…
«Нет, — решил он. — Лучше не прятаться. Лучше остаться в должниках у Хезелтайна. Должников не убивают, пока с них можно содрать хоть что-нибудь. А если сбежать — он просто закажет меня».

14
Потери и находки

Покупая фургон, Кирилл не думал, что с ним придется расстаться так быстро. Дом, пусть и на колесах, остается домом. К нему привыкаешь, в нем появляются любимые уголки, он дарит уют и покой. Небольшая, но вместительная повозка избавляет путешественника от множества неудобств — она защищает от дождя, ветра и зноя; в ней можно спать, не опасаясь змей и скорпионов; крепкие борта укрывают от пуль при перестрелке… В общем, незаменимая вещь — армейский фургон.
Однако Кирилл не жалел о том, что бросил его. Двигаясь верхом, они не будут привязаны к дорогам. От дождя спасет плащ — да и бывают ли дожди в Аризоне? А спать на земле — тоже дело привычное. И даже приятное, если есть возможность развести костер. Главное — не забыть поутру вытряхнуть сапоги. Скорпионы удивительно быстро обживают их за ночь и выражают крайнее недовольство, когда в их новый домик вторгается чья-то босая пятка.
Его занимала только одна проблема — как поделить восемь лошадей на пятерых?
— Это не проблема, — сказал Кардосо. — Мне хватит и одной. У вас впереди долгий путь, а у меня — всего один переход через горы.
— Неизвестно, чей путь окажется дольше, — позевывая, сказал Илья. — Утром разберемся.
Костер они развели в яме, чтобы со стороны не было видно пламени. Чайник шипел, потрескивал, но никак не хотел закипать. Сковорода, на которой они разогрели консервированные бобы, давно была вылизана, и теперь все ждали кофе. Кардосо уже расписал, кому когда дежурить. Сейчас ему полагалось спать, но он сидел вместе со всеми и чистил револьвер.
— Мне все не дает покоя стрельба в лесу, — сказал Остерман. — Не знаю, что это было. Но это было слишком близко. Зря мы остановились.
— Ночью в горах не ходят. — Кардосо вставил барабан на место и прокрутил возле уха, прислушиваясь к щелчкам. — Если кто кинулся в погоню за нами, то сейчас он занят тем же, чем и мы. Сидит у костра и ждет рассвета.
— Что-то лошади всполошились. — Рико привстал, вглядываясь в темноту.
— Показалось тебе, — сказал Мануэль. — Я тоже не глухой, все слышу. Как стояли, так и стоят спокойно.
— Так, да не так. Хрустеть перестали, слышишь?
Теперь и Кирилл заметил, что лошади подозрительно затихли. До этого с их стороны доносилось то мягкое перетаптывание, то сочный хруст, то свистящий всплеск хвоста — словом, те незаметные звуки, из которых состоит тишина ночного леса. А сейчас они замерли.
— Пойду гляну.
Рико бесшумно отошел от костра. Кардосо распечатал коробку с патронами и принялся заряжать «ремингтон».
— Люблю я эту пушку, — сказал он ласково. — В Неваде все мои рейнджеры с такими ходили. Патроны мы снаряжали сами. Укороченная пуля, пороху чуть побольше. Бьет на сто шагов. А с кольтом такой номер не пройдет — рамка слабовата, после пары выстрелов начинает болтаться.
— Я видел у вас за седлом замечательный «смит-вессон», — вспомнил Кирилл. — Тоже мощная штучка.
— Русская модель? Да, мощная. Вот его мне по-настоящему жаль. Ни за что не расстался бы. Кобылу не так жаль, как русский «смит». И «шарпс» там остался, тоже обидно до слез. Идеально пристрелянный, с новым стволом. Приклад с мягким затыльником… — Майор вздохнул. — Дорого обошлась мне поездка в Тирби.
— Могло быть хуже, — заметил Илья.
— Что вы имеете в виду?
Остерман рассмеялся:
— Виноват. Что может быть хуже потери любимого оружия?
Из темноты послышался негромкий свист. Все, как по команде, откатились от костра. Только Мануэль остался стоять на коленях возле чайника. Он растерянно оглядывался. Кирилл дернул его за пятку и прошептал:
— Да спрячься ты!
Мексиканец захлопнул крышку, вытер руки о рубаху и только после этого встал и неторопливо отошел в тень.
— Я иду не один! — послышался голос Рико. — Со мной гость!
— Пусть выйдет на свет, — приказал майор и громко взвел курок.
Низкорослый, но широкоплечий мексиканец приблизился к костру, держа руки перед собой.
— Я без оружия.
— Чего надо? — грубовато спросил майор.
— Ничего. Смотрю, тут все свои. Вы, сеньор, шагали малость впереди и меня не видели. А я вас запомнил, — улыбнулся мексиканец, сверкнув зубами. — Ну и ловко же вы сиганули с обрыва. Такой важный сеньор, а скакал пуще зайца.
Кардосо вышел из темноты, пряча револьвер за пояс. Он подал мексиканцу руку:
— Так ты тоже смылся, амиго?
— А что оставалось делать? Когда охрана хватилась, что двое сбежали, нам всем руки связали и погнали дальше. Тут стрельба началась. Одного сразу наповал, другие разбежались. Пальба стоит несусветная. Чисто война. Ну, мы ждать не стали, пока пулю схлопочем. Так, со связанными руками и ломанулись через лес. Потом кое-как, зубами, друг дружку развязали. И вот, на огонек вышли.
— Сколько вас?
— Со мной братья-ирландцы. Шон и Пит. А я — Фернандо.
— Зови их, — сказал майор.
Мексиканец сложил ладони у губ и заухал филином.
— Тебя, Фернандо, теща любит, — сказал Мануэль, снова приподнимая крышку чайника. — Аккурат к ужину заявился.

Чтобы стать жителем Соединенных Штатов, коренному мексиканцу Фернандо Васкесу не пришлось покидать родную деревню и пересекать границу. Он и все его родичи вместе с соседями, курами и свиньями однажды заснули в Мексике, а проснулись в Аризоне. Конечно, американская свинья осталась такой же грязной и тощей, какой была до перемены подданства. Перекройка границ и перекраска флагов ничего не изменили в жизни людей, кур и свиней. Даже если послезавтра они проснутся в Коннектикуте, свиней все равно придется кормить аризонскими объедками, а на огороде вырастет все та же мексиканская кукуруза. И точно так же, как раньше, бедняки будут пахать, монахи — молиться, а смелые парни, вроде Фернандо, будут полагаться больше на свой револьвер, чем на грядку или молитву.
Он не был конокрадом, как обозвал его однажды старикашка-судья. Просто по молодости лет не мог усидеть дома, когда сверстники уходили на дело. Неважно какое. Коней воровать или канаву рыть — без разницы. Главное, что вместе со всеми. Надо держаться своих, а как же иначе? Судья влепил ему год, и Фернандо узнал, что в Аризоне есть не только горы и пустыни, но и шахты с рудниками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35