И вдруг – идет сам. И кличку тоже получил: «Музыкант».
Малявкину было ясно, что перед ними германская разведка ставит какие-то особо серьезные задачи; причем он понял, что это задание как-то связано с профессором Варламовым.
Предположение его тут же подтвердилось: Малявкина вызвали к начальнику школы. Там был тот генерал, что допрашивал его раньше. Генерал прямо сказал: «Вы идете в Москву. Это решено. В Москве проникните в семью профессора Варламова. И его (кивок в сторону Гитаева) тоже введете в эту семью. Понятно? Лучше всего, если и жить устроитесь у Варламовых. Дальше будете действовать по указанию господина Гитаева. Господину Гитаеву даны соответствующие инструкции. В том числе и такая: уничтожить вас, убить, если вы поведете себя неправильно, неразумно. (Гитаев осклабился.) Вопросы будут? Нет? Тогда всё. Отправитесь через двое суток».
– Стоп! – поднял руку Скворецкий. – Вы уже несколько раз упоминали о генерале фашистской разведки, который вас допрашивал. Его имя? Фамилия?
– Не знаю, – растерянно сказал Малявкин. – Ни имени, ни фамилии…
– А приметы, приметы его вы можете описать? Внешний вид.
– Это могу.
Малявкин торопливо сообщил все, что знал о генерале, заинтересовавшем чекистов. Скворецкий слушал его молча, изредка переглядываясь с Горюновым.
– Ладно, – сказал Кирилл Петрович, когда Малявкин кончил описывать внешний вид немецкого генерала. – Продолжим. Что было после этого разговора?
По словам Малявкина, двое суток спустя, прохладной майской ночью, с одного из прифронтовых аэродромов в районе Харькова взмыл самолет германских военно-воздушных сил. Ночь выдалась для полета удачная: было облачно, молодой месяц, когда снижались, лишь изредка мелькал в разрывах облаков. Линию фронта прошли на большой высоте, благополучно. Пассажиров, не считая команды, в самолете было трое: «Музыкант», «Быстрый» и инструктор, ответственный за выброску.
Малявкин с Гитаевым были снабжены надежными, «железными» документами на их собственные имена, изготовленными лучшими специалистами абвера на подлинных бланках одной из войсковых частей Советской Армии, которые были взяты гитлеровцами в весенних боях этого года. Помимо офицерских удостоверений, Гитаев и Малявкин имели командировочные предписания, а у Гитаева еще хранился запас продовольственных аттестатов, тоже подлинных, в которые немцами были внесены лишь имена предъявителей и отделения солдат.
Имели Гитаев с Малявкиным и еще по одному запасному комплекту документов, на всякий случай, на другие фамилии (у Малявкина на имя Николая Задворного), которые были предусмотрительно зашиты под подкладками кителей.
Снаряжение диверсантов состояло из заплечного вещевого мешка, личного оружия советского образца и одной саперной лопатки на двоих. Больше ничего. Что находилось в мешке Гитаева, Малявкин не знал. (Потом он выяснил, что там был немалый запас продуктов, но что еще, не знает и по сию пору. Предполагает, что Гитаев был снабжен специальным оружием: бесшумным пистолетом, термитными шашками – для поджога, взрывными устройствами – «сюрпризами», – но это только предположение.)
У него, Малявкина, в мешке также находился запас продуктов, смена белья и еще портативная рация новейшего образца с питанием.
Самолет шел, не зажигая бортовых огней. Слева осталась Тула, прошли Серпухов. За Серпуховом самолет начал снижаться. Все шло благополучно. В районе Подольска моторы были заглушены, самолет сделал глубокий вираж, и инструктор дал команду прыгать.
Приземлились оба, Гитаев и Малявкин, удачно, на какой-то обширной лесной поляне, километрах в пяти от Подольска. Быстро уволокли парашюты в лес и там их аккуратно закопали, прикрыв яму сверху нарезанным в стороне дерном.
Углубившись в лес, раскинули антенну, и, поймав позывные станции абвера, Малявкин отстукал короткую шифровку о благополучном приземлении.
Под утро, когда рассвело, нашли приметный овражек с крутыми склонами и у самого его устья, под вековым дубом, широко раскинувшим ветви, зарыли рацию. Место тщательно замаскировали, не оставив поблизости ни одного комочка свежевыкопанной земли.
С момента приземления, как, впрочем, и раньше, в школе, Гитаев откровенно третировал Малявкина, не давал ему и шага ступить без его разрешения. Хотя Малявкин слушался его беспрекословно – Гитаев внушал ему животный ужас, – все же тот еще раз подчеркнул: «Имей в виду, в случае чего я церемониться не стану. Запомни это». И выразительно похлопал по кобуре своего пистолета.
Часов около восьми утра «Музыкант» и «Быстрый» выбрались на шоссе и скоро очутились в Подольске. Без всяких затруднений они добрались до вокзала и во второй половине дня были в Москве.
Прямо с вокзала, никуда не заходя, направились к Варламовым. Так решил Гитаев.
Немецкий генерал-разведчик оказался прав: профессор с семьей уже вернулся из эвакуации и жил в Москве. Ева Евгеньевна, увидев Малявкина, всплеснула руками и кинулась ему на шею. Восторженно она встретила и Гитаева. Ната держалась холодно, но тетке не перечила, когда та, узнав, что «фронтовики» прямо с вокзала, еще не нашли пристанища, предложила им располагаться у них, в профессорской квартире. Малявкина даже несколько удивил такой радушный прием со стороны обычно холодноватой, эгоистичной Евы Евгеньевны.
– Чем же вы объясняете радушие Евы Евгеньевны? – спросил Скворецкий.
– Право, не знаю, – ответил Малявкин. – Я особо над этим не задумывался.
– Так, так, – задумчиво произнес Скворецкий. – Как по-вашему, это случайность или… или…
– Что вы имеете в виду, гражданин майор? Я вас не понимаю.
– Попробую пояснить. Можно ли, к примеру, допустить такую мысль, что гостеприимство Евы Евгеньевны было не случайным, что она ЗАРАНЕЕ знала о вашем прибытии? Заранее. Понимаете? Проанализируйте-ка ее поведение в этом плане.
Малявкин растерянно смотрел то на Скворецкого, то на Горюнова.
– Заранее? Знала? Но откуда? Кто мог ее предупредить?
– Сейчас речь не о том, откуда и кто, но: ждала она вас или нет? Было ли ваше появление неожиданностью – вот что главное.
Малявкин отрицательно потряс головой и решительно, ни секунды не колеблясь, сказал:
– Нет, я не могу сказать, что она нас ждала. Никаких фактов, подтверждающих такое предположение, у меня нет, а строить догадки…
– А нам ваши догадки или, того хуже, домыслы и не нужны, – сурово сказал Кирилл Петрович. – Речь идет о ваших впечатлениях и в первую очередь о фактах. Факты – вот что требуется прежде всего.
– Ясно, – вздохнул Малявкин и вдруг просиял. – Знаете что?.. А вы спросите Еву Евгеньевну. Ее саму. Чего проще!
– Да уж конечно, – улыбнулся Кирилл Петрович. – Мудрое предложение. Проще простого… Может, со временем мы и воспользуемся вашим советом. А пока… Пока продолжайте ваши показания. Итак, что делали вы с Гитаевым, обосновавшись в Москве, в семье Варламовых? Какие задания германской разведки выполняли?
Малявкин замялся:
– Что вам сказать? Вы не подумайте, что я пытаюсь оправдаться – мое дело конченое, я это понимаю, – но я ничего толком не знаю. Всё – задания, их выполнение – было у «Музыканта». Я был при нем простым исполнителем. Ввел его, как было приказано, в семью Варламовых. Еще я отвечал за рацию. И все.
– Рация? – быстро спросил Скворецкий. – Где, кстати, она? Все там, под Подольском?
– Нет, зачем же. Мы ее забрали. Недели две прошло, как устроились, и забрали.
– Куда? К Варламовым? – поинтересовался Горюнов.
– К Варламовым? – Малявкин даже удивился. – Что вы! Разве можно. Нет. Мы ее опять закопали, только в другом месте. Невдалеке от Москвы. Гитаев нашел небольшой пустынный лесок возле одного из подмосковных совхозов, километрах этак в восьми – десяти от города, по Серпуховскому шоссе. Там автобус ходит, а от автобуса пешком минут сорок – час, не больше. И в лесу пусто, ни души. Вот там мы и припрятали рацию.
– Как же вы ее туда перебросили из-под Подольска?
– А это Гитаев устроил. Достал где-то машину. Он это умеет. Мастак!
– После приземления вы еще работали на рации, передавали что-либо немцам?
– А как же? Дважды. Первый раз, когда перевозили рацию. Тогда я передал – шифром, конечно, – что все идет хорошо: устроились у Варламовых, приступаем к выполнению дальнейших задач. Передача была закодирована.
– Шифр и код были у вас или у Гитаева?
– Сначала у него, а потом он передал мне: «Сам, говорит, кодируй. Не хочу возиться».
– Так. А второй раз?
– Второй раз не так давно. Недели полторы-две назад. Шифровка была совсем короткая. В ней «Музыкант» сообщал, что у дантиста уже был и контакт установлен. Одним словом, порядок.
– У какого еще дантиста? Какой контакт? – удивился Горюнов.
– Как – какой? Разве я про дантиста ничего не говорил? Неужели забыл? Виноват…
– Минуточку… – перебил майор. – К дантисту мы сейчас перейдем. Сначала попрошу ответить на такой вопрос: рация сейчас где? Там же, в лесу?
– Должна быть там, на месте.
– Найти ее сможете?
– Конечно.
– И еще вопрос. Было оговорено что-нибудь специально, кроме шифра и кода, что давало бы немцам уверенность, что на рации работаете именно вы, «Быстрый», а не кто-либо другой?
– Конечно. При окончании каждой передачи я должен отстукать дважды литеры «Г, М». Ну, кроме того, они, тамошние радисты, мой почерк изучили, знают, как я работаю на ключе. Если бы кто стал вместо меня работать – моментально разгадают.
– А если так, если ваш почерк изучен, зачем «Г, М»? С какой целью? Дублирование?
– И дублирование тоже, но не это главное. Литеры для чего? Если мне, например, пришлось бы не по своей воле работать…
– Как это – не по своей воле? – Скворецкий сделал вид, что не понял Малявкина. Тот посмотрел на майора с недоумением.
– Как не по своей воле? Да очень просто: попадусь, скажем, и чекисты заставят меня работать. Тогда я весь текст передам, шифрованный, кодированный, а «Г, М» не отстучу. Значит, провалился. Сцапан.
– Но вот вы попались, вас «сцапали», как вы изволили выразиться, и что же? Вы сами нам все выложили. К чему же ваши «Г, М»?
– Да, попался, – как-то неожиданно твердо сказал Малявкин, глядя Кириллу Петровичу прямо в глаза, и даже выпрямился. – Попался. А врать больше не буду. Хватит!.. К тому же… – он замялся, – к тому… На рации мне все одно больше не работать. Ну и слава богу! – Он махнул рукой и сразу сник.
Кирилл Петрович незаметно переглянулся с Виктором и сказал:
– Боюсь, пророк из вас плохой. Может статься, что к рации и вашим «Г, М» мы еще вернемся, и даже довольно скоро, а теперь расскажите о дантисте.
Глава 12
Ната долго не могла прийти в себя после посещения Раисы Максимовны Зайцевой. Не то чтобы само это посещение уж слишком потрясло ее, но так много на нее за последние дни свалилось всякого, а тут еще эта встреча с Раечкой. И – собственная роль… Трудно было Нате: одна, совсем одна, никому не нужна, всеми – родными, близкими – брошена. Была школа, были друзья, подруги, но всех разметала война, эвакуация. Комсомол… Да, конечно, Ната ни на минуту не переставала чувствовать себя комсомолкой.
Еще там, в Уфе, окончив десятый класс (хоть это удалось!), Ната хотела пойти на завод, так тетка не пустила. Всей душой Ната стремилась на фронт – бойцом, медсестрой, все равно, – и опять не разрешила тетка. Вечно она вмешивалась в ее жизнь, вечно не давала самостоятельно шага ступить…
И что она за человек? Сколько лет Ната провела в семье Варламовых, а не может понять Еву Евгеньевну. Ради чего она живет, к чему стремится? Вот теперь эта история с Гитаевым. Что у Евы Евгеньевны с Гитаевым был роман, в этом Ната не сомневалась. Но ограничилось ли все романом? Ведь неспроста сбежала Ева Евгеньевна, бросив все. И кто такой Гитаев? Дезертир? Шпион? И Малявкин, Боря Малявкин? Боже, до чего все запуталось…
А дядя? И его запутали? Нет, если уж и дядя… Не может этого быть. Но почему он послушался Еву Евгеньевну, почему бежал? Почему?
Нате вдруг страшно захотелось, чтобы сейчас, сию минуту, здесь, в этой комнате, очутился Кирилл Петрович, майор Скворецкий. Этот человек вызывал у нее безграничное доверие. И, конечно, Кирилл Петрович ее поймет, даст нужный совет, скажет, что ей делать дальше. И почему она не поговорила с ним по душам, не высказала все, что так ее тревожит?
Невеселые мысли Наты прервал резкий телефонный звонок. Она нехотя поднялась с кресла: опять, наверное, дядю. Опять с работы. А что она может сказать? Уехал – и все…
Ната неторопливо сняла трубку:
– Слушаю.
– Кто со мной говорит? – послышался грубоватый голос, в котором звучали повелительные интонации; Ната оробела.
– Это… это племянница профессора Варламова.
– Ах, племянница! Слушайте, девушка, попросите-ка к телефону кого-нибудь из наших товарищей.
– Ка-каких ваших товарищей? Кого? – совсем растерялась Ната.
– Как – каких? Не понимаете? Ну, кого-нибудь из тех, кто у вас дежурит.
– Понимаю, – сообразила Ната. – Одну минуточку. Товарищи, – обернулась она к вошедшим на звонок чекистам, чуть относя трубку в сторону, – это вас.
Один из сотрудников поспешно выхватил у Наты трубку, прикрыл ладонью и тихо прошептал:
– Кто? Кто спрашивает?
– Н-не знаю, – испугалась Ната. – Кто-то незнакомый.
– Скажите, что вы пошутили, что тут никого нет, и вы не понимаете, что ему нужно. Да живо, живо! Поворачивайтесь. – Он протянул Нате трубку.
– Вы слушаете? – каким-то тонким, пискливым голосом сказала Ната. – Слушаете? Я… я пошутила. Тут никого нет. Алло? Алло?
В трубке слышалось чье-то дыхание, но никакого ответа не последовало. Затем раздался щелчок и частые гудки.
– А, черт! – не сдержавшись, выругался оперативный работник. Отстранив Нату, он вырвал у нее трубку и быстро набрал номер Скворецкого. – Товарищ майор? Докладывают с известной вам квартиры. Ерунда тут сейчас получилась… – Он коротко сообщил о звонке.
– Минутку… – Скворецкий кивнул Горюнову. (Тот жестом пригласил Малявкина и провел его в другой кабинет.) – Да-а, – с досадой сказал майор в трубку. – Опростоволосилась наша девушка. Кто-то, по-видимому, проверял, есть ли засада, и – проверил. Убедился. Скверно! Но поделать теперь ничего не поделаешь. Вы уж не вздумайте там воспитывать вашу хозяйку. Опыта-то у нее никакого, да и вообще дитя еще. Цыпленок. Вы как-нибудь осторожненько, деликатно растолкуйте ей, что к чему. Поняли? Я на всякий случай проверю, не звонил ли кто от нас, но, думаю, это не так.
– Что случилось, Кирилл Петрович? – спросил вернувшийся Горюнов.
– Оплошала наша Ната, вот что, – ответил Скворецкий и рассказал суть дела. – Надо бы, пожалуй, туда заехать, однако успеется. Давай продолжим допрос Малявкина.
– Итак, вернемся к дантисту, – сказал майор, когда Малявкин вновь появился в его кабинете.
– Дело, собственно говоря, не в дантисте, – возобновил Малявкин свой рассказ. – Сам дантист, скорее всего, ни при чем. Он, пожалуй, ничего и не знает. Такое, во всяком случае, создалось у меня впечатление.
– Что-то я вас не пойму, – заметил Скворецкий. – Давайте сначала внесем ясность. Что за дантист? Кто такой? Какую играл роль в ваших делах? Вот на эти вопросы и потрудитесь ответить.
Малявкин начал издалека. Дело в том, что Гитаев поначалу мало чем с ним делился. Не разъяснил толком и того задания, которое было на них возложено. Но в последние дни, убедившись, по-видимому, что на Малявкина можно положиться, он стал откровеннее со своим напарником. Гитаев, в частности, наконец-то сообщил, зачем их сюда послало руководство абвера. «Руководство, – подчеркнул Гитаев, – а не начальство школы, не местные работники. О наших делах докладывают самому адмиралу (имелся в виду Канарис, начальник абвера), а может, кому и повыше. Понял?»
Первое, что они должны были сделать, – это установить личный контакт с профессором Варламовым (этому делу, как сказал Гитаев, тоже дали наименование: «Треф». Под словом «Треф» закодировано и имя профессора), получить исчерпывающие данные о его работах, имеющих первостепенное военное значение, и любой ценой переправить эти данные в Германию.
– Получить? – спросил Скворецкий. – Как это «получить»? Выкрасть? Похитить? Или… или сам профессор Варламов, «Треф», как вы говорите, должен был их передать? (У Кирилла Петровича перед глазами встал сейф, настежь распахнутая массивная дверца и зияющая черная пустота, хранившая тайну исчезновения расчетов.)
Малявкин пристально смотрел на майора.
– Как получить? Этого я не могу сказать. Не знаю. Гитаев мне ничего не говорил. Может, и похитить. А может… Нет, не знаю. Я в добыче документов Петра Андреевича участия не принимал.
– А Гитаев? Гитаев их добыл, документы профессора? – задал вопрос Горюнов. Было заметно, как сильно он волнуется.
– И этого не знаю. Из слов Гитаева сделать определенный вывод было трудно. Впрочем, у него вообще была странная манера говорить. Со мной, во всяком случае.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Малявкину было ясно, что перед ними германская разведка ставит какие-то особо серьезные задачи; причем он понял, что это задание как-то связано с профессором Варламовым.
Предположение его тут же подтвердилось: Малявкина вызвали к начальнику школы. Там был тот генерал, что допрашивал его раньше. Генерал прямо сказал: «Вы идете в Москву. Это решено. В Москве проникните в семью профессора Варламова. И его (кивок в сторону Гитаева) тоже введете в эту семью. Понятно? Лучше всего, если и жить устроитесь у Варламовых. Дальше будете действовать по указанию господина Гитаева. Господину Гитаеву даны соответствующие инструкции. В том числе и такая: уничтожить вас, убить, если вы поведете себя неправильно, неразумно. (Гитаев осклабился.) Вопросы будут? Нет? Тогда всё. Отправитесь через двое суток».
– Стоп! – поднял руку Скворецкий. – Вы уже несколько раз упоминали о генерале фашистской разведки, который вас допрашивал. Его имя? Фамилия?
– Не знаю, – растерянно сказал Малявкин. – Ни имени, ни фамилии…
– А приметы, приметы его вы можете описать? Внешний вид.
– Это могу.
Малявкин торопливо сообщил все, что знал о генерале, заинтересовавшем чекистов. Скворецкий слушал его молча, изредка переглядываясь с Горюновым.
– Ладно, – сказал Кирилл Петрович, когда Малявкин кончил описывать внешний вид немецкого генерала. – Продолжим. Что было после этого разговора?
По словам Малявкина, двое суток спустя, прохладной майской ночью, с одного из прифронтовых аэродромов в районе Харькова взмыл самолет германских военно-воздушных сил. Ночь выдалась для полета удачная: было облачно, молодой месяц, когда снижались, лишь изредка мелькал в разрывах облаков. Линию фронта прошли на большой высоте, благополучно. Пассажиров, не считая команды, в самолете было трое: «Музыкант», «Быстрый» и инструктор, ответственный за выброску.
Малявкин с Гитаевым были снабжены надежными, «железными» документами на их собственные имена, изготовленными лучшими специалистами абвера на подлинных бланках одной из войсковых частей Советской Армии, которые были взяты гитлеровцами в весенних боях этого года. Помимо офицерских удостоверений, Гитаев и Малявкин имели командировочные предписания, а у Гитаева еще хранился запас продовольственных аттестатов, тоже подлинных, в которые немцами были внесены лишь имена предъявителей и отделения солдат.
Имели Гитаев с Малявкиным и еще по одному запасному комплекту документов, на всякий случай, на другие фамилии (у Малявкина на имя Николая Задворного), которые были предусмотрительно зашиты под подкладками кителей.
Снаряжение диверсантов состояло из заплечного вещевого мешка, личного оружия советского образца и одной саперной лопатки на двоих. Больше ничего. Что находилось в мешке Гитаева, Малявкин не знал. (Потом он выяснил, что там был немалый запас продуктов, но что еще, не знает и по сию пору. Предполагает, что Гитаев был снабжен специальным оружием: бесшумным пистолетом, термитными шашками – для поджога, взрывными устройствами – «сюрпризами», – но это только предположение.)
У него, Малявкина, в мешке также находился запас продуктов, смена белья и еще портативная рация новейшего образца с питанием.
Самолет шел, не зажигая бортовых огней. Слева осталась Тула, прошли Серпухов. За Серпуховом самолет начал снижаться. Все шло благополучно. В районе Подольска моторы были заглушены, самолет сделал глубокий вираж, и инструктор дал команду прыгать.
Приземлились оба, Гитаев и Малявкин, удачно, на какой-то обширной лесной поляне, километрах в пяти от Подольска. Быстро уволокли парашюты в лес и там их аккуратно закопали, прикрыв яму сверху нарезанным в стороне дерном.
Углубившись в лес, раскинули антенну, и, поймав позывные станции абвера, Малявкин отстукал короткую шифровку о благополучном приземлении.
Под утро, когда рассвело, нашли приметный овражек с крутыми склонами и у самого его устья, под вековым дубом, широко раскинувшим ветви, зарыли рацию. Место тщательно замаскировали, не оставив поблизости ни одного комочка свежевыкопанной земли.
С момента приземления, как, впрочем, и раньше, в школе, Гитаев откровенно третировал Малявкина, не давал ему и шага ступить без его разрешения. Хотя Малявкин слушался его беспрекословно – Гитаев внушал ему животный ужас, – все же тот еще раз подчеркнул: «Имей в виду, в случае чего я церемониться не стану. Запомни это». И выразительно похлопал по кобуре своего пистолета.
Часов около восьми утра «Музыкант» и «Быстрый» выбрались на шоссе и скоро очутились в Подольске. Без всяких затруднений они добрались до вокзала и во второй половине дня были в Москве.
Прямо с вокзала, никуда не заходя, направились к Варламовым. Так решил Гитаев.
Немецкий генерал-разведчик оказался прав: профессор с семьей уже вернулся из эвакуации и жил в Москве. Ева Евгеньевна, увидев Малявкина, всплеснула руками и кинулась ему на шею. Восторженно она встретила и Гитаева. Ната держалась холодно, но тетке не перечила, когда та, узнав, что «фронтовики» прямо с вокзала, еще не нашли пристанища, предложила им располагаться у них, в профессорской квартире. Малявкина даже несколько удивил такой радушный прием со стороны обычно холодноватой, эгоистичной Евы Евгеньевны.
– Чем же вы объясняете радушие Евы Евгеньевны? – спросил Скворецкий.
– Право, не знаю, – ответил Малявкин. – Я особо над этим не задумывался.
– Так, так, – задумчиво произнес Скворецкий. – Как по-вашему, это случайность или… или…
– Что вы имеете в виду, гражданин майор? Я вас не понимаю.
– Попробую пояснить. Можно ли, к примеру, допустить такую мысль, что гостеприимство Евы Евгеньевны было не случайным, что она ЗАРАНЕЕ знала о вашем прибытии? Заранее. Понимаете? Проанализируйте-ка ее поведение в этом плане.
Малявкин растерянно смотрел то на Скворецкого, то на Горюнова.
– Заранее? Знала? Но откуда? Кто мог ее предупредить?
– Сейчас речь не о том, откуда и кто, но: ждала она вас или нет? Было ли ваше появление неожиданностью – вот что главное.
Малявкин отрицательно потряс головой и решительно, ни секунды не колеблясь, сказал:
– Нет, я не могу сказать, что она нас ждала. Никаких фактов, подтверждающих такое предположение, у меня нет, а строить догадки…
– А нам ваши догадки или, того хуже, домыслы и не нужны, – сурово сказал Кирилл Петрович. – Речь идет о ваших впечатлениях и в первую очередь о фактах. Факты – вот что требуется прежде всего.
– Ясно, – вздохнул Малявкин и вдруг просиял. – Знаете что?.. А вы спросите Еву Евгеньевну. Ее саму. Чего проще!
– Да уж конечно, – улыбнулся Кирилл Петрович. – Мудрое предложение. Проще простого… Может, со временем мы и воспользуемся вашим советом. А пока… Пока продолжайте ваши показания. Итак, что делали вы с Гитаевым, обосновавшись в Москве, в семье Варламовых? Какие задания германской разведки выполняли?
Малявкин замялся:
– Что вам сказать? Вы не подумайте, что я пытаюсь оправдаться – мое дело конченое, я это понимаю, – но я ничего толком не знаю. Всё – задания, их выполнение – было у «Музыканта». Я был при нем простым исполнителем. Ввел его, как было приказано, в семью Варламовых. Еще я отвечал за рацию. И все.
– Рация? – быстро спросил Скворецкий. – Где, кстати, она? Все там, под Подольском?
– Нет, зачем же. Мы ее забрали. Недели две прошло, как устроились, и забрали.
– Куда? К Варламовым? – поинтересовался Горюнов.
– К Варламовым? – Малявкин даже удивился. – Что вы! Разве можно. Нет. Мы ее опять закопали, только в другом месте. Невдалеке от Москвы. Гитаев нашел небольшой пустынный лесок возле одного из подмосковных совхозов, километрах этак в восьми – десяти от города, по Серпуховскому шоссе. Там автобус ходит, а от автобуса пешком минут сорок – час, не больше. И в лесу пусто, ни души. Вот там мы и припрятали рацию.
– Как же вы ее туда перебросили из-под Подольска?
– А это Гитаев устроил. Достал где-то машину. Он это умеет. Мастак!
– После приземления вы еще работали на рации, передавали что-либо немцам?
– А как же? Дважды. Первый раз, когда перевозили рацию. Тогда я передал – шифром, конечно, – что все идет хорошо: устроились у Варламовых, приступаем к выполнению дальнейших задач. Передача была закодирована.
– Шифр и код были у вас или у Гитаева?
– Сначала у него, а потом он передал мне: «Сам, говорит, кодируй. Не хочу возиться».
– Так. А второй раз?
– Второй раз не так давно. Недели полторы-две назад. Шифровка была совсем короткая. В ней «Музыкант» сообщал, что у дантиста уже был и контакт установлен. Одним словом, порядок.
– У какого еще дантиста? Какой контакт? – удивился Горюнов.
– Как – какой? Разве я про дантиста ничего не говорил? Неужели забыл? Виноват…
– Минуточку… – перебил майор. – К дантисту мы сейчас перейдем. Сначала попрошу ответить на такой вопрос: рация сейчас где? Там же, в лесу?
– Должна быть там, на месте.
– Найти ее сможете?
– Конечно.
– И еще вопрос. Было оговорено что-нибудь специально, кроме шифра и кода, что давало бы немцам уверенность, что на рации работаете именно вы, «Быстрый», а не кто-либо другой?
– Конечно. При окончании каждой передачи я должен отстукать дважды литеры «Г, М». Ну, кроме того, они, тамошние радисты, мой почерк изучили, знают, как я работаю на ключе. Если бы кто стал вместо меня работать – моментально разгадают.
– А если так, если ваш почерк изучен, зачем «Г, М»? С какой целью? Дублирование?
– И дублирование тоже, но не это главное. Литеры для чего? Если мне, например, пришлось бы не по своей воле работать…
– Как это – не по своей воле? – Скворецкий сделал вид, что не понял Малявкина. Тот посмотрел на майора с недоумением.
– Как не по своей воле? Да очень просто: попадусь, скажем, и чекисты заставят меня работать. Тогда я весь текст передам, шифрованный, кодированный, а «Г, М» не отстучу. Значит, провалился. Сцапан.
– Но вот вы попались, вас «сцапали», как вы изволили выразиться, и что же? Вы сами нам все выложили. К чему же ваши «Г, М»?
– Да, попался, – как-то неожиданно твердо сказал Малявкин, глядя Кириллу Петровичу прямо в глаза, и даже выпрямился. – Попался. А врать больше не буду. Хватит!.. К тому же… – он замялся, – к тому… На рации мне все одно больше не работать. Ну и слава богу! – Он махнул рукой и сразу сник.
Кирилл Петрович незаметно переглянулся с Виктором и сказал:
– Боюсь, пророк из вас плохой. Может статься, что к рации и вашим «Г, М» мы еще вернемся, и даже довольно скоро, а теперь расскажите о дантисте.
Глава 12
Ната долго не могла прийти в себя после посещения Раисы Максимовны Зайцевой. Не то чтобы само это посещение уж слишком потрясло ее, но так много на нее за последние дни свалилось всякого, а тут еще эта встреча с Раечкой. И – собственная роль… Трудно было Нате: одна, совсем одна, никому не нужна, всеми – родными, близкими – брошена. Была школа, были друзья, подруги, но всех разметала война, эвакуация. Комсомол… Да, конечно, Ната ни на минуту не переставала чувствовать себя комсомолкой.
Еще там, в Уфе, окончив десятый класс (хоть это удалось!), Ната хотела пойти на завод, так тетка не пустила. Всей душой Ната стремилась на фронт – бойцом, медсестрой, все равно, – и опять не разрешила тетка. Вечно она вмешивалась в ее жизнь, вечно не давала самостоятельно шага ступить…
И что она за человек? Сколько лет Ната провела в семье Варламовых, а не может понять Еву Евгеньевну. Ради чего она живет, к чему стремится? Вот теперь эта история с Гитаевым. Что у Евы Евгеньевны с Гитаевым был роман, в этом Ната не сомневалась. Но ограничилось ли все романом? Ведь неспроста сбежала Ева Евгеньевна, бросив все. И кто такой Гитаев? Дезертир? Шпион? И Малявкин, Боря Малявкин? Боже, до чего все запуталось…
А дядя? И его запутали? Нет, если уж и дядя… Не может этого быть. Но почему он послушался Еву Евгеньевну, почему бежал? Почему?
Нате вдруг страшно захотелось, чтобы сейчас, сию минуту, здесь, в этой комнате, очутился Кирилл Петрович, майор Скворецкий. Этот человек вызывал у нее безграничное доверие. И, конечно, Кирилл Петрович ее поймет, даст нужный совет, скажет, что ей делать дальше. И почему она не поговорила с ним по душам, не высказала все, что так ее тревожит?
Невеселые мысли Наты прервал резкий телефонный звонок. Она нехотя поднялась с кресла: опять, наверное, дядю. Опять с работы. А что она может сказать? Уехал – и все…
Ната неторопливо сняла трубку:
– Слушаю.
– Кто со мной говорит? – послышался грубоватый голос, в котором звучали повелительные интонации; Ната оробела.
– Это… это племянница профессора Варламова.
– Ах, племянница! Слушайте, девушка, попросите-ка к телефону кого-нибудь из наших товарищей.
– Ка-каких ваших товарищей? Кого? – совсем растерялась Ната.
– Как – каких? Не понимаете? Ну, кого-нибудь из тех, кто у вас дежурит.
– Понимаю, – сообразила Ната. – Одну минуточку. Товарищи, – обернулась она к вошедшим на звонок чекистам, чуть относя трубку в сторону, – это вас.
Один из сотрудников поспешно выхватил у Наты трубку, прикрыл ладонью и тихо прошептал:
– Кто? Кто спрашивает?
– Н-не знаю, – испугалась Ната. – Кто-то незнакомый.
– Скажите, что вы пошутили, что тут никого нет, и вы не понимаете, что ему нужно. Да живо, живо! Поворачивайтесь. – Он протянул Нате трубку.
– Вы слушаете? – каким-то тонким, пискливым голосом сказала Ната. – Слушаете? Я… я пошутила. Тут никого нет. Алло? Алло?
В трубке слышалось чье-то дыхание, но никакого ответа не последовало. Затем раздался щелчок и частые гудки.
– А, черт! – не сдержавшись, выругался оперативный работник. Отстранив Нату, он вырвал у нее трубку и быстро набрал номер Скворецкого. – Товарищ майор? Докладывают с известной вам квартиры. Ерунда тут сейчас получилась… – Он коротко сообщил о звонке.
– Минутку… – Скворецкий кивнул Горюнову. (Тот жестом пригласил Малявкина и провел его в другой кабинет.) – Да-а, – с досадой сказал майор в трубку. – Опростоволосилась наша девушка. Кто-то, по-видимому, проверял, есть ли засада, и – проверил. Убедился. Скверно! Но поделать теперь ничего не поделаешь. Вы уж не вздумайте там воспитывать вашу хозяйку. Опыта-то у нее никакого, да и вообще дитя еще. Цыпленок. Вы как-нибудь осторожненько, деликатно растолкуйте ей, что к чему. Поняли? Я на всякий случай проверю, не звонил ли кто от нас, но, думаю, это не так.
– Что случилось, Кирилл Петрович? – спросил вернувшийся Горюнов.
– Оплошала наша Ната, вот что, – ответил Скворецкий и рассказал суть дела. – Надо бы, пожалуй, туда заехать, однако успеется. Давай продолжим допрос Малявкина.
– Итак, вернемся к дантисту, – сказал майор, когда Малявкин вновь появился в его кабинете.
– Дело, собственно говоря, не в дантисте, – возобновил Малявкин свой рассказ. – Сам дантист, скорее всего, ни при чем. Он, пожалуй, ничего и не знает. Такое, во всяком случае, создалось у меня впечатление.
– Что-то я вас не пойму, – заметил Скворецкий. – Давайте сначала внесем ясность. Что за дантист? Кто такой? Какую играл роль в ваших делах? Вот на эти вопросы и потрудитесь ответить.
Малявкин начал издалека. Дело в том, что Гитаев поначалу мало чем с ним делился. Не разъяснил толком и того задания, которое было на них возложено. Но в последние дни, убедившись, по-видимому, что на Малявкина можно положиться, он стал откровеннее со своим напарником. Гитаев, в частности, наконец-то сообщил, зачем их сюда послало руководство абвера. «Руководство, – подчеркнул Гитаев, – а не начальство школы, не местные работники. О наших делах докладывают самому адмиралу (имелся в виду Канарис, начальник абвера), а может, кому и повыше. Понял?»
Первое, что они должны были сделать, – это установить личный контакт с профессором Варламовым (этому делу, как сказал Гитаев, тоже дали наименование: «Треф». Под словом «Треф» закодировано и имя профессора), получить исчерпывающие данные о его работах, имеющих первостепенное военное значение, и любой ценой переправить эти данные в Германию.
– Получить? – спросил Скворецкий. – Как это «получить»? Выкрасть? Похитить? Или… или сам профессор Варламов, «Треф», как вы говорите, должен был их передать? (У Кирилла Петровича перед глазами встал сейф, настежь распахнутая массивная дверца и зияющая черная пустота, хранившая тайну исчезновения расчетов.)
Малявкин пристально смотрел на майора.
– Как получить? Этого я не могу сказать. Не знаю. Гитаев мне ничего не говорил. Может, и похитить. А может… Нет, не знаю. Я в добыче документов Петра Андреевича участия не принимал.
– А Гитаев? Гитаев их добыл, документы профессора? – задал вопрос Горюнов. Было заметно, как сильно он волнуется.
– И этого не знаю. Из слов Гитаева сделать определенный вывод было трудно. Впрочем, у него вообще была странная манера говорить. Со мной, во всяком случае.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36