Ты только и делаешь, что извиняешься. Сначала за то, что осуждала меня. Теперь за то, что назвала меня дурой. Диди, спустись на землю и постарайся взглянуть в лицо реальной жизни, а то ты ничего не видишь, кроме своих неприятностей. Твоя прежняя жизнь была слишком хороша, чтобы быть правдой. Иногда я тебе завидовала, хотя вот где ты у меня сидела со своей вечной похвальбой насчет семейной идиллии. От твоих восторженных рассказов можно было сойти с ума. Ты слышала только себя.
Доната судорожно перевела дух.
– Бедные мои девочки! Их отец расхаживает в моих подвязках и шелковых чулках. Если бы я увидела такую сцену в кино, наверное, посмеялась бы. Вместо этого с субботнего вечера я реву, не переставая. – Она утерла слезы и отпила большой глоток липового отвара. – Ты помнишь, Пепе, как мы мечтали, когда были девчонками? Какие воздушные замки строили? Ты, конечно, была у нас главной мечтательницей. Я читала свою судьбу по звездам. Но я и вообразить не могла, что звезды уготовили мне столько мерзости. Я тебе говорила, что у вас с Андреа ничего не выйдет, ругала его на чем свет стоит, предсказывала бог весть какие несчастья. Мне следовало быть посдержаннее и прислушаться к тебе, когда ты мне советовала заняться своими делами. Теперь я понимаю, что родила двух дочерей, так и не познав мужчины. Ведь Джованни не мужчина, это ясно. Все, во что я верила, рухнуло. Это конец!
– Нет, неправда, это не конец. Иногда кажется, что мир обрушивается на тебя всей своей тяжестью, но именно в этот самый момент рождается что-то новое, может быть, и хорошее. Поверь мне, это так, – сказала Пенелопа.
– Все это слова, пустые слова, – отмахнулась Доната.
– Боль, дорогая моя Диди. Столько боли! Она поселяется у тебя в животе, расходится по всему телу, не дает думать. Потом приходит страх, вечный спутник страдания. Но, когда ты этого совсем не ждешь, вдали вспыхивает свет. Ты не знаешь, откуда он исходит, как проникает в тебя. Попробуй спросить свои звезды. К счастью, ты в это веришь.
– Я уже пробовала, – призналась Доната. – Уран и Нептун расходятся по квадратуре. Мне противостоит Марс, и это толкает меня на агрессивные и необдуманные поступки. Ну, словом, это трио не сулит мне ничего хорошего, потому-то я и приехала к тебе. На твоей стороне Юпитер, он подарит тебе музыку сфер. Знаешь, Юпитер – самая благотворная планета во всем Зодиаке. Мне пойдет на пользу соседство с тобой. Ты этого еще не знаешь, а если бы и знала, все равно бы не поверила, но у тебя на сердечном фронте скоро наступит период большого спокойствия и ясности, – вдохновенно предсказала подруга Пенелопе.
Пенелопа не удержалась от улыбки, но саркастическое замечание, просившееся с языка, оставила при себе.
– Если все так, как ты говоришь, что ж, я очень рада. Хоть чем-то тебе пригожусь. Ты постарайся немного успокоиться.
– Даже не представляю, как это сделать.
– Подумай о том, что твой муж страдает не меньше, чем ты сама, а может, и больше. Он не виноват, что он гомосексуалист, и быть гомосексуалистом – не преступление. Представь, сколько он страдал из-за того, что он не такой, как все. Он хотел жить, как нормальный мужчина, но в нем всегда брало верх желание носить твои подвязки и чулки. Бедный Джованни, – с искренним сочувствием вздохнула Пенелопа.
– Уж лучше пожалей меня. Я никогда ему не изменяла. Я всегда была верной женой, – сказала Доната с вызовом.
Пенелопа восприняла это как явный намек на свою собственную неверность, хотя Доната ничего не знала о романе с Мортимером.
Они уже готовы были поссориться, но у обеих хватило ума сдержаться.
– Одно могу сказать наверняка: ты, София и я составляем поистине прекрасную троицу. Наши лучшие годы позади, а мы остались одни. Меня страшит одиночество, – шепотом призналась Доната.
– София больше страдает от одиночества, чем мы с тобой. Этот ублюдок Варини не дал ей детей, – напомнила Пенелопа. – Хотя… дети сами по себе не могут избавить от одиночества, – задумчиво продолжала она. – Сперва они выжимают нас как лимон, а потом уходят из нашей жизни. Конечно, так и должно быть, но в конечном счете для чего мы живем? Только вчера наши сердца трепетали из-за одного взгляда, слова, поцелуя. А сегодня мы сидим тут с тобой одни на балконе, смотрим на море и говорим об утратах, изменах, разочарованиях. Знаешь что, Диди? Я не могу смириться с поражением. Я еще хочу жить, любить, быть счастливой. Только сначала надо привести все в порядок. Вокруг себя и внутри.
В этот вечер Пенелопа написала письмо мужу.
Чезенатико, 29 мая
Дорогой Андреа!
Я долго раздумывала над твоим письмом. Оно тронуло меня своей искренностью, и в конце концов я решила ответить тем же. Мне придется честно рассказать тебе о том, что я так долго скрывала, хотя эта история окончена и целиком ушла в прошлое.
Много лет назад я встретила человека, которого полюбила. Был момент, когда я даже думала о том, чтобы оставить тебя. Его зовут Раймондо Теодоли. Мортимер – это его прозвище. Это его письма ты нашел у меня в столе. Наш роман завершился семь лет назад. Поверь, я изменила тебе не потому, что ты мной пренебрегал. Просто судьба столкнула меня с изумительным человеком, и я его страстно полюбила. Целый год меня терзали сомнения, но в конце концов я с ним рассталась, убедившись, что единственный мужчина моей жизни – это ты.
Я хотела рассказать тебе все это, чтобы в наших отношениях наступила ясность. Если история Джеммы и твоей семьи, о которой ты так долго умалчивал, доставила столько неприятностей тебе самому, а через тебя – мне и нашим детям, возможно, настал час рассказать о ней.
Знаю, тебе очень трудно, но надеюсь, что ты справишься со всеми трудностями, а дети тебе помогут.
ПЕНЕЛОПА
3
Прочитав письмо Пенелопы, Андреа почувствовал, что ему не хватает воздуха. Измена жены оглушительно ударила по его самолюбию. Пусть это старая история, пусть она давно закончилась, ему от этого было не легче, тем более что Пенелопа не побоялась признаться: она «страстно любила» Раймондо Теодоли. А он так ничего и не заметил. Разве он мог вообразить, что мать его детей способна на измену? Он всегда верил, что он единственный мужчина в ее жизни.
Как только у него появилась свободная от забот о матери и детях минута, Андреа продолжал спрашивать себя, что такого особенного могло быть в этом Мортимере, как ему удалось разжечь страсть в такой женщине, как его Пепе? Она назвала его «изумительным». Андреа знал только одного изумительного и неотразимого мужчину: себя самого. По крайней мере он был в этом убежден, пока не прочитал письмо Пенелопы. Признаваясь в измене, она написала, что осталась с ним, осознав, что он единственный мужчина ее жизни. Они были на грани развода, а он ничего не знал!
Случайно увидев в этот момент Луку, Андреа подумал: «Третьего ребенка мне родила шлюха». Он не сомневался, что Лука его сын. Мальчик был похож на него, как две капли воды. Он инстинктивно подхватил сына на руки и крепко прижал к себе.
– Я очень тебя люблю, – прошептал он.
– Отпусти, – строго приказал мальчик.
– Ни за что, если не подаришь мне один из твоих особых поцелуев, – ответил Андреа.
Лука коснулся щеки отца розовыми губками и исполнил свое фирменное: «Бррр». Андреа опустил его на пол, чувствуя, как глаза щипет от подступающих слез. Пенелопа подарила ему трех чудесных и трудных детей. Она носила их в своем лоне по девять месяцев и никогда не жаловалась, никогда не обременяла его женскими проблемами. А может, у нее их не было, этих женских проблем? Наверняка он не знал, но ему всегда казалось, что месяцы беременности были для нее периодом абсолютного блаженства. В это время она была более веселой и оживленной, чем обычно. Только перед самыми родами он замечал, с каким трудом она передвигается, и глаза у нее становились громадными, глубокими и блестящими.
Вспоминая об этом, Андреа ощутил вспышку нежности к женщине, которую всегда любил, но почти тотчас же гнев взял верх в его душе. Ему хотелось знать историю ее измены досконально, во всех подробностях. Может, Пенелопа ему солгала? Что, если история с Мортимером – просто выдумка, чтобы возбудить его ревность? Да, но ведь есть же пачка писем у нее в столе… Он до сих пор так и не решился их прочитать. А может, стоило? Может, прочитав письма, он обнаружит, что речь идет о невинных пустяках? Но нет, если бы это был пустяк, она не стала бы его успокаивать и писать, что его вины тут нет. Или он ошибается? Нет, если бы она и вправду изменила, то непременно возложила бы всю ответственность на него.
Андреа казалось, что голова у него вот-вот лопнет, разлетится на кусочки. Признание Пенелопы сводило его с ума. Он знал только один способ сбросить напряжение: устроить скандал. Но кому устраивать скандал, если Пенелопы здесь нет? Не станет же он набрасываться с криком на детей! Лючия и Даниэле сидели за столом в столовой и готовили уроки. Со свойственными ей цепкостью и упорством Лючия пыталась втолковать брату некоторые элементарные математические понятия, то и дело перемежая пояснения одним и тем же вопросом: «Понятно, тупица?» Лука играл машинками на полу в прихожей со своей сверстницей, дочкой консьержа.
– Присцилла! – рявкнул Андреа. Домработница вошла в гостиную.
– Да, синьор? – спросила она.
Ему абсолютно ничего от нее не требовалось, и он начал лихорадочно искать предлог.
– Ты не отдала мне чек за покупки, – продолжал он на повышенных тонах. – И между прочим, сдачу со ста тысяч лир.
Гневным жестом филиппинка протянула ему чек из супермаркета.
– Это ты мне должен еще two thousand лир! – возмущенно заявила служанка.
И в самом деле, счет, который Андреа принялся тщательно изучать, был на общую сумму в сто две тысячи лир.
– Ты потратилась и на Мухамеда тоже, – едко заметил Андреа, увидев, что Присцилла купила крем для бритья и лезвия, которыми он не пользовался.
– Синьора никогда меня не попрекает по пустякам, – обиделась Присцилла.
– У синьоры есть скверная привычка на все смотреть сквозь пальцы. Ты мне должна восемнадцать тысяч лир, и я вычту их из твоей зарплаты.
– На тебя синьора тоже закрывает глаза, – атаковала его Присцилла, – но ты на нее за это не сердишься!
Этот человек покушался на ее маленькие привилегии, включавшие в себя и мелкие траты на личные нужды. Такое отношение ей не нравилось.
– Ты уволена! – заорал Андреа.
Увидев, что он не шутит, Присцилла испугалась. Она не могла позволить себе потерять работу в доме Донелли. Конечно, все они тут были чокнутые, но все-таки они ее уважали, регулярно платили зарплату, а главное, хорошо относились к ней.
– Синьора меня наняла, и только она может меня прогнать, – сурово ответила Присцилла, пряча свой страх.
Андреа вовсе не хотел ее выгонять. Без нее он был как без рук. Но и потакать сметливой филиппинке он тоже не собирался. Надо показать ей, кто в доме хозяин.
– Поди расскажи это на бирже труда. Тут раздался звонок в дверь.
– Иди открой, – приказал Андреа.
– Да, синьор, – ответила она с широкой улыбкой.
Буря миновала. С облегчением переведя дух, Присцилла решила воздержаться от набегов на семейный бюджет. По крайней мере до возвращения хозяйки.
Из прихожей донесся восторженный вопль Луки.
– Здравствуй, дедушка! – закричал малыш.
Итак, приехал тесть. Андреа пошел поздороваться с ним.
– Ты прибыл как нельзя вовремя. Мне надо съездить к матери. Ты не мог бы немного посидеть с детьми?
Тесть окинул его серьезным взглядом без улыбки.
– Угости меня чашкой кофе и сигаретой.
Мими Пеннизи уселся в кресло прямо в прихожей и посмотрел на носки своих начищенных до блеска башмаков.
– Якобинский террор – побочное дитя Жиронды, – изрек он. И, поскольку зять смотрел на него в полной растерянности, пояснил: – Я пришел к этому выводу в результате углубленного изучения войны в Вандее. Видишь ли, в то время практически велись две войны: одна против монархии, а другая – против оппозиционеров республиканского правительства. Вот отсюда и заговоры, преступления, политические убийства. Врагов видят повсюду. Так рождается извращенная логика, видящая в массовом уничтожении средство разрешения политического конфликта.
– Ты приехал, чтобы рассказать мне все это? – спросил пораженный Андреа.
Мими безутешно покачал головой. Присцилла бросилась в кухню варить кофе. Андреа протянул тестю пачку сигарет.
– Случилось что-то, о чем я не знаю? – через силу выдавил он из себя, чувствуя, что в воздухе запахло дурными вестями.
– Ирена оставила меня, – прошептал Мими.
– Объясни толком, – Андреа, потрясенный, ничего не понимал.
– Вчера после обеда я, как всегда, пошел в библиотеку. Вернулся к ужину. Ее не было дома, и ужина тоже не было. Она позвонила около восьми и сказала: «Меня какое-то время не будет. Не волнуйся». Тогда я стал выяснять, в чем тут дело. Я же не мог не волноваться, ты понимаешь? Она говорит, что много лет приносила себя в жертву, а теперь хочет немного пожить для себя. Что это значит, по-твоему? – растерянно спросил Мими.
Вместо ответа Андреа повел его на кухню. Присцилла, как раз в этот момент ставившая на стол кофейные чашки и сахарницу, шепнула ему:
– Так я больше не уволена?
– Живо марш стелить постели, – рявкнул Андреа.
– Я понятия не имел, что она годами приносит себя в жертву, – продолжал Мими. – Мне казалось, что я отдаю ей все, что у меня есть, хоть это было не так уж и много. Очевидно, я ошибался. Как ты думаешь, неужели ей пришлось многим пожертвовать ради меня?
– Ты же знаешь, у меня с Иреной никогда не было взаимопонимания, – уклонился от прямого ответа Андреа.
Ему не хотелось делиться с тестем своим подозрением, теперь превратившимся в уверенность: его теща сбежала из дому с Ромео Оджиони. Пенелопа давным-давно заметила, что это решение носится в воздухе, и даже ему сказала: «Моя мать и Оджиони любят друг друга больше двадцати лет. Когда-нибудь бедный папа останется в одиночестве».
– Думаешь, она вернется? – спросил Мими.
– Ты меня спрашиваешь? Разве ты не видишь, что произошло со мной?
– Моя дочь подала Ирене дурной пример, – вздохнул Мими, не знавший, как объяснить поступок жены.
– Обычно бывает наоборот. Твоя дочь утверждает, что я подаю скверный пример твоим внукам, – возразил Андреа.
– Женщины! Кто их поймет? – проворчал Мими, вращая ложечкой в кофейной чашке.
4
Мария Донелли чувствовала себя значительно лучше. Опираясь спиной о гору подушек, поставив на колени поднос, она с аппетитом поглощала какую-то густую темноватую кашицу.
– Это яблочное пюре, – объяснила она сыну. – Хочешь?
Андреа покачал головой. Он поговорил с заведующим отделением, и тот заверил его, что общее состояние больной не внушает опасений.
– Она не испытывает боли, поверьте мне, – сказал врач. – Сердечная недостаточность под контролем, рука, конечно, доставляет неудобство, но постепенно она приспособится.
Мария отодвинула тарелку.
– Я устала. Помоги мне лечь!
Андреа устроил ее поудобнее. В палате кардиологического отделения стояло всего две койки, причем вторая была пуста. Они могли поговорить без помех.
– Мне не нравится лежать в больнице. Вот если бы Пенелопа хотя бы навещала меня! – вздохнула Мария.
– А меня тебе мало?
– Жена тебя бросила. Так?
– Откуда ты знаешь? – удивился Андреа.
– Во сне видела. А может, мне птичка насвистела, – хитро усмехнулась Мария.
Андреа смотрел на нее в растерянности. Сознает ли его мать, что говорит?
– Сегодня утром перед школой заходил Даниэле. Смотри, что он мне принес, – продолжала она, указывая на образок, стоявший на тумбочке.
Андреа взял в руки изображение благословляющего Христа в длинном белом одеянии с ранами на руках и на ногах. На подоле одеяния его сын написал фразу, поразившую его до глубины души: «Люблю тебя, Иисус».
– Он весь запыхался от бега, бедный мальчик. Поцеловал меня, дал мне этот образ и просил помолиться, чтобы его мама вернулась домой, – объяснила Мария.
Андреа почувствовал, что почва уходит у него из-под ног.
– Ты их вырастил безбожниками, твоих бедных деток. Таким же вырастил тебя твой отец. Но им нужна вера в бога. Я помолюсь, чтобы Пенелопа нашла дорогу домой. А ты попытайся помолиться, чтобы господь просветил тебя и сделал лучше.
В полной растерянности Андреа молча положил образок обратно на тумбочку. Как же так? Ему казалось, что он знает свою жену и своих детей, а теперь выяснилось, что он ничего о них не знает. Абсолютно ничего. С каждым днем он все больше убеждался в этом. Для него существовали одни только амбиции и суета: работа, продвижение по службе, беготня за женщинами.
– У Пенелопы был любовник. Ты об этом знала? – тихо спросил он.
– Ты женился на хорошей девушке. Я люблю ее как родную дочь. Тебе повезло, что она тебя не бросила много лет назад. Если бы она ушла тогда, ты потерял бы ее навсегда. А теперь есть надежда, что она передумает и вернется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Доната судорожно перевела дух.
– Бедные мои девочки! Их отец расхаживает в моих подвязках и шелковых чулках. Если бы я увидела такую сцену в кино, наверное, посмеялась бы. Вместо этого с субботнего вечера я реву, не переставая. – Она утерла слезы и отпила большой глоток липового отвара. – Ты помнишь, Пепе, как мы мечтали, когда были девчонками? Какие воздушные замки строили? Ты, конечно, была у нас главной мечтательницей. Я читала свою судьбу по звездам. Но я и вообразить не могла, что звезды уготовили мне столько мерзости. Я тебе говорила, что у вас с Андреа ничего не выйдет, ругала его на чем свет стоит, предсказывала бог весть какие несчастья. Мне следовало быть посдержаннее и прислушаться к тебе, когда ты мне советовала заняться своими делами. Теперь я понимаю, что родила двух дочерей, так и не познав мужчины. Ведь Джованни не мужчина, это ясно. Все, во что я верила, рухнуло. Это конец!
– Нет, неправда, это не конец. Иногда кажется, что мир обрушивается на тебя всей своей тяжестью, но именно в этот самый момент рождается что-то новое, может быть, и хорошее. Поверь мне, это так, – сказала Пенелопа.
– Все это слова, пустые слова, – отмахнулась Доната.
– Боль, дорогая моя Диди. Столько боли! Она поселяется у тебя в животе, расходится по всему телу, не дает думать. Потом приходит страх, вечный спутник страдания. Но, когда ты этого совсем не ждешь, вдали вспыхивает свет. Ты не знаешь, откуда он исходит, как проникает в тебя. Попробуй спросить свои звезды. К счастью, ты в это веришь.
– Я уже пробовала, – призналась Доната. – Уран и Нептун расходятся по квадратуре. Мне противостоит Марс, и это толкает меня на агрессивные и необдуманные поступки. Ну, словом, это трио не сулит мне ничего хорошего, потому-то я и приехала к тебе. На твоей стороне Юпитер, он подарит тебе музыку сфер. Знаешь, Юпитер – самая благотворная планета во всем Зодиаке. Мне пойдет на пользу соседство с тобой. Ты этого еще не знаешь, а если бы и знала, все равно бы не поверила, но у тебя на сердечном фронте скоро наступит период большого спокойствия и ясности, – вдохновенно предсказала подруга Пенелопе.
Пенелопа не удержалась от улыбки, но саркастическое замечание, просившееся с языка, оставила при себе.
– Если все так, как ты говоришь, что ж, я очень рада. Хоть чем-то тебе пригожусь. Ты постарайся немного успокоиться.
– Даже не представляю, как это сделать.
– Подумай о том, что твой муж страдает не меньше, чем ты сама, а может, и больше. Он не виноват, что он гомосексуалист, и быть гомосексуалистом – не преступление. Представь, сколько он страдал из-за того, что он не такой, как все. Он хотел жить, как нормальный мужчина, но в нем всегда брало верх желание носить твои подвязки и чулки. Бедный Джованни, – с искренним сочувствием вздохнула Пенелопа.
– Уж лучше пожалей меня. Я никогда ему не изменяла. Я всегда была верной женой, – сказала Доната с вызовом.
Пенелопа восприняла это как явный намек на свою собственную неверность, хотя Доната ничего не знала о романе с Мортимером.
Они уже готовы были поссориться, но у обеих хватило ума сдержаться.
– Одно могу сказать наверняка: ты, София и я составляем поистине прекрасную троицу. Наши лучшие годы позади, а мы остались одни. Меня страшит одиночество, – шепотом призналась Доната.
– София больше страдает от одиночества, чем мы с тобой. Этот ублюдок Варини не дал ей детей, – напомнила Пенелопа. – Хотя… дети сами по себе не могут избавить от одиночества, – задумчиво продолжала она. – Сперва они выжимают нас как лимон, а потом уходят из нашей жизни. Конечно, так и должно быть, но в конечном счете для чего мы живем? Только вчера наши сердца трепетали из-за одного взгляда, слова, поцелуя. А сегодня мы сидим тут с тобой одни на балконе, смотрим на море и говорим об утратах, изменах, разочарованиях. Знаешь что, Диди? Я не могу смириться с поражением. Я еще хочу жить, любить, быть счастливой. Только сначала надо привести все в порядок. Вокруг себя и внутри.
В этот вечер Пенелопа написала письмо мужу.
Чезенатико, 29 мая
Дорогой Андреа!
Я долго раздумывала над твоим письмом. Оно тронуло меня своей искренностью, и в конце концов я решила ответить тем же. Мне придется честно рассказать тебе о том, что я так долго скрывала, хотя эта история окончена и целиком ушла в прошлое.
Много лет назад я встретила человека, которого полюбила. Был момент, когда я даже думала о том, чтобы оставить тебя. Его зовут Раймондо Теодоли. Мортимер – это его прозвище. Это его письма ты нашел у меня в столе. Наш роман завершился семь лет назад. Поверь, я изменила тебе не потому, что ты мной пренебрегал. Просто судьба столкнула меня с изумительным человеком, и я его страстно полюбила. Целый год меня терзали сомнения, но в конце концов я с ним рассталась, убедившись, что единственный мужчина моей жизни – это ты.
Я хотела рассказать тебе все это, чтобы в наших отношениях наступила ясность. Если история Джеммы и твоей семьи, о которой ты так долго умалчивал, доставила столько неприятностей тебе самому, а через тебя – мне и нашим детям, возможно, настал час рассказать о ней.
Знаю, тебе очень трудно, но надеюсь, что ты справишься со всеми трудностями, а дети тебе помогут.
ПЕНЕЛОПА
3
Прочитав письмо Пенелопы, Андреа почувствовал, что ему не хватает воздуха. Измена жены оглушительно ударила по его самолюбию. Пусть это старая история, пусть она давно закончилась, ему от этого было не легче, тем более что Пенелопа не побоялась признаться: она «страстно любила» Раймондо Теодоли. А он так ничего и не заметил. Разве он мог вообразить, что мать его детей способна на измену? Он всегда верил, что он единственный мужчина в ее жизни.
Как только у него появилась свободная от забот о матери и детях минута, Андреа продолжал спрашивать себя, что такого особенного могло быть в этом Мортимере, как ему удалось разжечь страсть в такой женщине, как его Пепе? Она назвала его «изумительным». Андреа знал только одного изумительного и неотразимого мужчину: себя самого. По крайней мере он был в этом убежден, пока не прочитал письмо Пенелопы. Признаваясь в измене, она написала, что осталась с ним, осознав, что он единственный мужчина ее жизни. Они были на грани развода, а он ничего не знал!
Случайно увидев в этот момент Луку, Андреа подумал: «Третьего ребенка мне родила шлюха». Он не сомневался, что Лука его сын. Мальчик был похож на него, как две капли воды. Он инстинктивно подхватил сына на руки и крепко прижал к себе.
– Я очень тебя люблю, – прошептал он.
– Отпусти, – строго приказал мальчик.
– Ни за что, если не подаришь мне один из твоих особых поцелуев, – ответил Андреа.
Лука коснулся щеки отца розовыми губками и исполнил свое фирменное: «Бррр». Андреа опустил его на пол, чувствуя, как глаза щипет от подступающих слез. Пенелопа подарила ему трех чудесных и трудных детей. Она носила их в своем лоне по девять месяцев и никогда не жаловалась, никогда не обременяла его женскими проблемами. А может, у нее их не было, этих женских проблем? Наверняка он не знал, но ему всегда казалось, что месяцы беременности были для нее периодом абсолютного блаженства. В это время она была более веселой и оживленной, чем обычно. Только перед самыми родами он замечал, с каким трудом она передвигается, и глаза у нее становились громадными, глубокими и блестящими.
Вспоминая об этом, Андреа ощутил вспышку нежности к женщине, которую всегда любил, но почти тотчас же гнев взял верх в его душе. Ему хотелось знать историю ее измены досконально, во всех подробностях. Может, Пенелопа ему солгала? Что, если история с Мортимером – просто выдумка, чтобы возбудить его ревность? Да, но ведь есть же пачка писем у нее в столе… Он до сих пор так и не решился их прочитать. А может, стоило? Может, прочитав письма, он обнаружит, что речь идет о невинных пустяках? Но нет, если бы это был пустяк, она не стала бы его успокаивать и писать, что его вины тут нет. Или он ошибается? Нет, если бы она и вправду изменила, то непременно возложила бы всю ответственность на него.
Андреа казалось, что голова у него вот-вот лопнет, разлетится на кусочки. Признание Пенелопы сводило его с ума. Он знал только один способ сбросить напряжение: устроить скандал. Но кому устраивать скандал, если Пенелопы здесь нет? Не станет же он набрасываться с криком на детей! Лючия и Даниэле сидели за столом в столовой и готовили уроки. Со свойственными ей цепкостью и упорством Лючия пыталась втолковать брату некоторые элементарные математические понятия, то и дело перемежая пояснения одним и тем же вопросом: «Понятно, тупица?» Лука играл машинками на полу в прихожей со своей сверстницей, дочкой консьержа.
– Присцилла! – рявкнул Андреа. Домработница вошла в гостиную.
– Да, синьор? – спросила она.
Ему абсолютно ничего от нее не требовалось, и он начал лихорадочно искать предлог.
– Ты не отдала мне чек за покупки, – продолжал он на повышенных тонах. – И между прочим, сдачу со ста тысяч лир.
Гневным жестом филиппинка протянула ему чек из супермаркета.
– Это ты мне должен еще two thousand лир! – возмущенно заявила служанка.
И в самом деле, счет, который Андреа принялся тщательно изучать, был на общую сумму в сто две тысячи лир.
– Ты потратилась и на Мухамеда тоже, – едко заметил Андреа, увидев, что Присцилла купила крем для бритья и лезвия, которыми он не пользовался.
– Синьора никогда меня не попрекает по пустякам, – обиделась Присцилла.
– У синьоры есть скверная привычка на все смотреть сквозь пальцы. Ты мне должна восемнадцать тысяч лир, и я вычту их из твоей зарплаты.
– На тебя синьора тоже закрывает глаза, – атаковала его Присцилла, – но ты на нее за это не сердишься!
Этот человек покушался на ее маленькие привилегии, включавшие в себя и мелкие траты на личные нужды. Такое отношение ей не нравилось.
– Ты уволена! – заорал Андреа.
Увидев, что он не шутит, Присцилла испугалась. Она не могла позволить себе потерять работу в доме Донелли. Конечно, все они тут были чокнутые, но все-таки они ее уважали, регулярно платили зарплату, а главное, хорошо относились к ней.
– Синьора меня наняла, и только она может меня прогнать, – сурово ответила Присцилла, пряча свой страх.
Андреа вовсе не хотел ее выгонять. Без нее он был как без рук. Но и потакать сметливой филиппинке он тоже не собирался. Надо показать ей, кто в доме хозяин.
– Поди расскажи это на бирже труда. Тут раздался звонок в дверь.
– Иди открой, – приказал Андреа.
– Да, синьор, – ответила она с широкой улыбкой.
Буря миновала. С облегчением переведя дух, Присцилла решила воздержаться от набегов на семейный бюджет. По крайней мере до возвращения хозяйки.
Из прихожей донесся восторженный вопль Луки.
– Здравствуй, дедушка! – закричал малыш.
Итак, приехал тесть. Андреа пошел поздороваться с ним.
– Ты прибыл как нельзя вовремя. Мне надо съездить к матери. Ты не мог бы немного посидеть с детьми?
Тесть окинул его серьезным взглядом без улыбки.
– Угости меня чашкой кофе и сигаретой.
Мими Пеннизи уселся в кресло прямо в прихожей и посмотрел на носки своих начищенных до блеска башмаков.
– Якобинский террор – побочное дитя Жиронды, – изрек он. И, поскольку зять смотрел на него в полной растерянности, пояснил: – Я пришел к этому выводу в результате углубленного изучения войны в Вандее. Видишь ли, в то время практически велись две войны: одна против монархии, а другая – против оппозиционеров республиканского правительства. Вот отсюда и заговоры, преступления, политические убийства. Врагов видят повсюду. Так рождается извращенная логика, видящая в массовом уничтожении средство разрешения политического конфликта.
– Ты приехал, чтобы рассказать мне все это? – спросил пораженный Андреа.
Мими безутешно покачал головой. Присцилла бросилась в кухню варить кофе. Андреа протянул тестю пачку сигарет.
– Случилось что-то, о чем я не знаю? – через силу выдавил он из себя, чувствуя, что в воздухе запахло дурными вестями.
– Ирена оставила меня, – прошептал Мими.
– Объясни толком, – Андреа, потрясенный, ничего не понимал.
– Вчера после обеда я, как всегда, пошел в библиотеку. Вернулся к ужину. Ее не было дома, и ужина тоже не было. Она позвонила около восьми и сказала: «Меня какое-то время не будет. Не волнуйся». Тогда я стал выяснять, в чем тут дело. Я же не мог не волноваться, ты понимаешь? Она говорит, что много лет приносила себя в жертву, а теперь хочет немного пожить для себя. Что это значит, по-твоему? – растерянно спросил Мими.
Вместо ответа Андреа повел его на кухню. Присцилла, как раз в этот момент ставившая на стол кофейные чашки и сахарницу, шепнула ему:
– Так я больше не уволена?
– Живо марш стелить постели, – рявкнул Андреа.
– Я понятия не имел, что она годами приносит себя в жертву, – продолжал Мими. – Мне казалось, что я отдаю ей все, что у меня есть, хоть это было не так уж и много. Очевидно, я ошибался. Как ты думаешь, неужели ей пришлось многим пожертвовать ради меня?
– Ты же знаешь, у меня с Иреной никогда не было взаимопонимания, – уклонился от прямого ответа Андреа.
Ему не хотелось делиться с тестем своим подозрением, теперь превратившимся в уверенность: его теща сбежала из дому с Ромео Оджиони. Пенелопа давным-давно заметила, что это решение носится в воздухе, и даже ему сказала: «Моя мать и Оджиони любят друг друга больше двадцати лет. Когда-нибудь бедный папа останется в одиночестве».
– Думаешь, она вернется? – спросил Мими.
– Ты меня спрашиваешь? Разве ты не видишь, что произошло со мной?
– Моя дочь подала Ирене дурной пример, – вздохнул Мими, не знавший, как объяснить поступок жены.
– Обычно бывает наоборот. Твоя дочь утверждает, что я подаю скверный пример твоим внукам, – возразил Андреа.
– Женщины! Кто их поймет? – проворчал Мими, вращая ложечкой в кофейной чашке.
4
Мария Донелли чувствовала себя значительно лучше. Опираясь спиной о гору подушек, поставив на колени поднос, она с аппетитом поглощала какую-то густую темноватую кашицу.
– Это яблочное пюре, – объяснила она сыну. – Хочешь?
Андреа покачал головой. Он поговорил с заведующим отделением, и тот заверил его, что общее состояние больной не внушает опасений.
– Она не испытывает боли, поверьте мне, – сказал врач. – Сердечная недостаточность под контролем, рука, конечно, доставляет неудобство, но постепенно она приспособится.
Мария отодвинула тарелку.
– Я устала. Помоги мне лечь!
Андреа устроил ее поудобнее. В палате кардиологического отделения стояло всего две койки, причем вторая была пуста. Они могли поговорить без помех.
– Мне не нравится лежать в больнице. Вот если бы Пенелопа хотя бы навещала меня! – вздохнула Мария.
– А меня тебе мало?
– Жена тебя бросила. Так?
– Откуда ты знаешь? – удивился Андреа.
– Во сне видела. А может, мне птичка насвистела, – хитро усмехнулась Мария.
Андреа смотрел на нее в растерянности. Сознает ли его мать, что говорит?
– Сегодня утром перед школой заходил Даниэле. Смотри, что он мне принес, – продолжала она, указывая на образок, стоявший на тумбочке.
Андреа взял в руки изображение благословляющего Христа в длинном белом одеянии с ранами на руках и на ногах. На подоле одеяния его сын написал фразу, поразившую его до глубины души: «Люблю тебя, Иисус».
– Он весь запыхался от бега, бедный мальчик. Поцеловал меня, дал мне этот образ и просил помолиться, чтобы его мама вернулась домой, – объяснила Мария.
Андреа почувствовал, что почва уходит у него из-под ног.
– Ты их вырастил безбожниками, твоих бедных деток. Таким же вырастил тебя твой отец. Но им нужна вера в бога. Я помолюсь, чтобы Пенелопа нашла дорогу домой. А ты попытайся помолиться, чтобы господь просветил тебя и сделал лучше.
В полной растерянности Андреа молча положил образок обратно на тумбочку. Как же так? Ему казалось, что он знает свою жену и своих детей, а теперь выяснилось, что он ничего о них не знает. Абсолютно ничего. С каждым днем он все больше убеждался в этом. Для него существовали одни только амбиции и суета: работа, продвижение по службе, беготня за женщинами.
– У Пенелопы был любовник. Ты об этом знала? – тихо спросил он.
– Ты женился на хорошей девушке. Я люблю ее как родную дочь. Тебе повезло, что она тебя не бросила много лет назад. Если бы она ушла тогда, ты потерял бы ее навсегда. А теперь есть надежда, что она передумает и вернется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39