Круглоглазая стала нашептывать молитву.
– Да вы с ума сошли! – крикнул потеющий, не рискуя, однако, опустить руки и оторваться от стекла.
– Мужики! – добавил я. – Вам же омоновцы этого не простят! Зачем лишний грех на душу брать?
– О! – сделал удивленное лицо лысый, слегка ослабляя прессинг в адрес дамочки. – Еще один летчик! Сейчас будет воздушный дуэт. Заодно вагон разгрузим.
Блондин схватил дамочку за мохнатый ворот безрукавки и притянул ее к себе.
– Лапки за голову! – ласково произнес он.
Дамочка медленно выпрямилась, все еще с ужасом глядя в дверной проем и, вмиг превратившись из змеи в кроткую телку, послушно подняла руки. Блондин расстегнул пуговицы на ее безрукавке, провел ладонью по груди и извлек из внутреннего кармана стопочку документов. Раскрыл паспорт и стал его листать.
– Алексеева Лариса Дмитриевна. Муж?.. Муж почему-то под другой фамилией: Сандус Лембит. Африканец, что ли? Детишек нет. Это понятно. Зачем такой склочной бабе детишки? – Он сложил и протянул паспорт своему напарнику: – Тенгиз! На, полистай, познакомься с нашими, так сказать, клиентами… Что тут у нас еще?.. Билет на поезд…
Лариса только раскрывала рот, но уже не смела ничего говорить и всякий раз, когда вагон раскачивался под опорами, отходила дальше от проема.
– Единый проездной за февраль, – продолжал рассматривать документы блондин. – Уже не понадобится. За борт его!.. Пропуск. Это ты на фотографии, что ли? На все пятьдесят выглядишь. Какая же ты, Лариса Дмитриевна, нефотогеничная.
Блондин раскрыл небольшой квадратный бумажник.
– Что у нас тут? Рублишки и баксы. Ну, баксами нас теперь не удивишь. Забирай все обратно, нам твоего не надо.
– А чего, в самом деле, удивляться этим баксам, да, Бэл? – спросил Тенгиз, заглядывая в ствол автомата и сдувая мнимую пыль. – Тот мент тоже сначала удивился, когда я у него миллион баксов потребовал. А как я показал ему две канистры с бензином, так он сразу удивляться и перестал… О! Торжественная встреча на орбите!
Мимо нас проплыл вниз встречный вагон. Тенгиз, вскинув автомат, послал ему вслед очередь. Люди одновременно вздрогнули и переступили с ноги на ногу. В вагоне запахло кислой пороховой гарью. Тенгиз заметил, как заложники отреагировали на автоматную очередь. Ему это понравилось, он не смог сдержать улыбки. Подняв автомат над головой, для чего-то несколько раз клацнул лепестком предохранителя.
– Нет у нее удостоверения, что летать умеет, – сказал Бэл, проверив оставшиеся карманы дамочки, которые оказались пустыми.
– Нету, – совершенно серьезно подтвердила Лариса и отрицательно покачала головой.
– Это плохо, – помрачнел Тенгиз, выплевывая окурок в проем. – Тогда запустим переводчика.
– Какого еще переводчика? – уточнил Бэл.
– А вот этого! – ткнул мне стволом в живот Тенгиз. – Раз за бабу заступился, пусть вместо нее и прыгает… Ну, ты готов, сокол?
Тенгиз смотрел на меня своими карими зрачками с мутными, красноватыми белками, какие бывают от недосыпания или пьянства. Он старался не моргать и хотел, чтобы я не выдержал его взгляда и первым опустил глаза. Мне же было легко рассматривать вблизи лицо этого человека. Когда так, в упор, рассматриваешь какого-нибудь неоднозначного субъекта, всегда удивляешься: оказывается, он самый обыкновенный – и губы у него потресканные, и зубы подпорчены, и под глазом смазанное грязное пятно.
– Ну что? – не выдержал Тенгиз и оттолкнул меня стволом автомата. – Что пялишься? Может, хочешь, чтобы я к тебе по-немецки обратился?.. Гитлер капут, дранг нах остен! Быстро сигай вниз и изображай полет «Мессершмита» над Сталинградом!
Он думал о себе, что остроумен, и, ожидая реакции Бэла, повернул лицо в его сторону. Бэл помог Тенгизу и усмехнулся. Мэд вдруг стала вздрагивать, словно ее одолела неудержимая икота, и я увидел, что по ее щекам текут слезы.
– Nein, nein, es ist unnotig! Dass ihn in Ruhe![6]
Тенгиз, продолжая невыносимо фальшиво играть самоуверенного и остроумного хозяина нашей судьбы, склонился над мокрым лицом немки и, рассматривая его, произнес:
– Ни хрена не понимаю, чего она хочет. Курлы-мурлы, шихт-михт… Ну-ка, полиглот, – перевел он взгляд на меня. – Переведи!
– Она просит, чтобы вы оставили ее в покое.
Мэд молча крутила головой и крепко держала меня за руку.
– У нее же марки должны быть, Бэл! – громко, почти криком сказал Тенгиз. Когда он кричал, он выглядел не таким жалким. – Как мы об этом сразу не подумали!.. А ну-ка, Ева Браун, хэндыхох! Финансируй возведение памятника героям обороны Эльбруса!
– Оставь ее, – не глядя, приказал Бэл, взялся за поручень и выглянул наружу. – Причаливаем к «Кругозору»!
Двуглавый конус Эльбруса исчез за мутной шторой облаков. Чем выше мы поднимались, тем заметнее усиливался ветер. Под его порывами вагон стал раскачиваться, трос скрипел, стонал, гулко гудел, ударяясь о конструкции опор. Вагон, снижая скорость, въехал в «карман» между бетонными стенами и остановился у платформы. Никто не вышел его встретить, хотя на станции был дежурный технарь, и он не мог не знать, что несколько минут назад канатная дорога была включена.
Бэл соскочил на платформу. В опущенной руке он нес автомат, другой держал лямку рюкзака. Он шел к двери свободно и, в отличие от Тенгиза, не был напряжен. Здесь, на станции «Кругозор», на высоте более трех тысяч метров, ему некого было опасаться. Милиция осталась внизу, а подняться сюда без помощи канатки могли только специально подготовленные люди, но и на это у них ушло бы не меньше трех часов.
Мелкий и сухой, как соль, снег кружился вокруг ботинок Бэла. Порывы ветра, спиралью затягивая снежную пыль в небо, пригоршнями кидали ледяные иглы нам в лица. Тенгиз заворчал и втянул лысую голову в плечи. Мы молча ждали своей участи.
Я смутно представлял, что может произойти с нами в ближайшие часы, но был уверен, что ждать помощи не следует. Насколько я мог судить, террористы действовали, как полные идиоты, и потому прогнозировать их дальнейшее поведение было бессмысленно.
Дверь открылась. Бэл качнул стволом автомата.
– Гони!
Нас перевели через коридор на другую платформу. Отсюда вагон ходил еще выше, на станцию «Мир». Там были комнаты для ночлега, чем-то напоминающие гостиничные номера, кафе и гараж для гусеничных машин. Выше «Мира» протянулась канатно-кресельная линия, почти достигающая ледовой базы. Других маршрутов в этом районе не было.
– Вы знаете эти места? – вполголоса спросил меня Дима. Мягкая и объемная, как воздушный шарик, Ирэн склонила голову в нашу сторону. Она искала середину – ту невидимую точку, откуда можно было бы услышать разговор Эда с любовницей и мой ответ на вопрос Димы.
– Выше – станция «Мир», – ответил я.
– А еще выше?
– Ледовая база.
– А позвонить с ледовой базы можно? – спросил меня Эд.
Я отрицательно покачал головой.
– База! – фыркнул он. – Что за база без связи! Дыра! Каменный век! На горнолыжных курортах Швейцарии позвонить можно хоть с Сен-Бернара, хоть с Симплона.
– А ты был в Швейцарии, Эдька?! – воскликнула подруга, на мгновение забыв про голод.
Они говорили слишком громко и могли привлечь внимание Тенгиза. Я не хотел, чтобы террористов заинтересовал тот же вопрос. В моем вагончике на базе была радиостанция, по которой можно было связаться с дежурным контрольно-спасательного отряда Тырныауза и с моими ребятами – Чаком Касимовым и Глебом Литвиновым. Станцией я пользовался редко, аккумуляторы для нее получал еще реже, потому вероятность надежной связи была невысока, и все же.
Бэл запрыгнул в вагон, махнул кому-то рукой, и вагон тотчас отчалил от платформы. Нас окружала молочно-белая мгла, и лишь только стук колес на опорах и жесткое раскачивание воздушного экипажа свидетельствовали о том, что мы движемся, а не висим в каком-то странном пространстве, где нет ни верха, ни низа, потому как оно бесконечно во все стороны.
Глава 6
Циничная, меркантильная душонка! Каюсь, более всего я опасался за жизнь Илоны, но не потому, что мною управляли высокие чувства, вроде долга или человеколюбия. Илона была внучкой богатого предпринимателя, сама владела каким-то совершенно ломовым замком в Вейсенбурге, и, с какой бы яростью я ни натравливал на себя совесть, упрекая за мздоимство и расчетливость, все равно на душе становилось тепло: если все обойдется и я доставлю внучку дедушке в полном порядке, старый вояка не останется передо мной в долгу.
Я взял Мэд за руку и слегка сжал ее. Немка подняла глаза, измученные увиденным и воображаемыми картинами будущего, и слабо ответила на мое рукопожатие.
– Все будет зер гут, – сказал я и, пожалуй, впервые с момента нашей встречи на станции Азау улыбнулся естественно. Это получилось легко и без натяжки. Для того чтобы оставаться самим собой в трудные минуты жизни, Карнеги советует заняться заботой о ближних. Меркантильная сторона моего сердца увлеклась перекачкой крови, а второй половиной, предназначенной для любви, я искренне пожалел Мэд.
Молодой человек, вызвавший недоумение среди заложников очень даже нормальным поступком, страдал от холода и непонимания. Он держался в стороне от нас, невольно кучкующихся в центре вагона, где, казалось, было теплее и безопаснее, чем у заклеенных снегом окон. Он напоминал неудачника, терзаемого комплексом вечной вины за все плохое, что происходит в мире, включая ненастную погоду и экономический хаос, и сейчас, возможно, остро переживал свой благородный порыв, терзал душу обвинениями в свой адрес и еще больше уходил в себя. Он был единственным в вагоне, кто не был одет соответственно климату и особенностям Приэльбрусья. В брюках и тонкой синтепоновой куртке в горы не ездят, и я не мог понять, какого черта он оказался в рейсовом терскольском автобусе, который обычно заполняют только местные жители да фанаты горных лыж.
На очередной опоре нас хорошо тряхнуло, и я сделал вид, что потерял равновесие, ухватился за боковой поручень и оказался рядом с молодым человеком.
– Как зовут? – спросил я.
Молодой человек глянул на меня. Снег на его очках растаял, и теперь на стеклах дрожали капли, будто человек плакал сквозь очки.
– Глушков, – ответил он и сразу отвернулся к окну.
– Замерз, Глушков?
Он не ответил и лишь повел плечами.
– Когда поднимемся на «Мир», я постараюсь добыть тебе какую-нибудь одежку, – сказал я.
Бэл повернул голову в нашу сторону.
– Эй, ты! – лениво пригрозил он. – Закрой рот.
– Этот парень плохо одет, – ответил я. – Он замерз.
– Тогда отдай ему свой пуховик! – визгливо вставил Тенгиз. – Позаботься о ближнем, вошь кукурузная! Или слабо?
Он, пританцовывая на месте, уставился на меня. Его физиономия излучала улыбку участника какой-то идиотской телеигры, типа «Выбери друга» или «Угадай, чей зад». Я пожалел о том, что начал с ним разговор. Выходило, что я проявлял добродетель лишь в доказательство своего благородства, и все же расстегнул замок на куртке и стащил ее с себя.
– Ну что вы! – ужасно смущаясь, произнес Глушков и покраснел пятнами. – Не надо!
– Давай, давай, мерзляк! – подзадоривал Глушкова Тенгиз. – Парень расщедрился, чтобы показать всем, какой он хороший. Хватай пуховик, пока дают, не то он сейчас передумает.
Я накинул куртку на плечи Глушкову.
– Теперь вы будете мерзнуть, – заметил мне Эд, делая ударение на «вы». – Так что, собственно, изменилось?
– Теперь мы должны проникнуться глубочайшим уважением и доверием к господину спасателю, – воткнула Лариса и, вздохнув, процедила: – Умираю, хочу в туалет.
Бандиты не слушали нашей вялотекущей дискуссии. Тенгиз распахнул дверь и, прикрывая глаза от снега, всматривался в белую пелену. Сквозь густой туман и штору снегопада проступили бесцветные контуры станции «Мир».
Серое здание обретало контуры, детали и тени. Вагон, раскачиваясь, как маятник, тяжело стукнулся о край платформы. Чета Власовых, не удержавшись, свалилась на колени Ларисе и Илоне. Тенгиз прижал леди к борту, и та певуче вскрикнула: «А-а-у-у-у!» Бэл, подняв автомат стволом вверх, выскочил из вагона, когда тот еще не остановился, кинулся к стене, оперся о нее спиной, глядя во все стороны.
Замерев, мы смотрели на серые стены, дверь, ведущую в тамбур, и маленькое окошко диспетчера.
– Ну, что там? – с надеждой спросил Тенгиз Бэла.
Тот не ответил, вернулся к вагону, мельком осмотрел нас и, схватив за руку Ларису, вытащил ее на платформу.
– Эй-ей! – крикнула она. – Поаккуратнее!
Тенгиз скопировал действия своего коллеги, но грубее. Юную леди под тяжкий вздох Эда он выволок из вагона за ворот комбинезона и толкнул на стену.
– И немку, – коротко приказал Бэл Тенгизу и на редкость неприятно улыбнулся. – Ее пожалеют, бомбами забрасывать не станут.
Я еще не понял, что террористы выбирают только тех, кто им нужен, и взял Мэд за руку, чтобы выйти из вагона вместе с ней, но Тенгиз ударил меня стволом в живот.
– На место! – на высокой ноте прокричал он и показал Илоне свои оскаленные зубы. – Эй, Ева Браун, на выход, одна! С вещами! Шнель, шнель!
Мэд прижала к груди рюкзачок с сапожками, словно он был живым, сильным существом и мог защитить ее, и, глядя на Тенгиза затуманенными глазами, отрицательно покачала головой.
– Что-о? Бунт на корабле?.. Бэл! Она хамит!
Если бы Бэла удалось выкинуть из вагона, то с Тенгизом справились бы даже женщины. Я сказал:
– Послушай, немка плохо подходит для роли заложницы. Она не понимает, что ты от нее хочешь.
– Быстрее! – рявкнул Бэл.
У юной леди, которая стояла за спиной Бэла и прижималась к стене, проявилось естественное человеческое чувство.
– Эд! – позвала она. – Мне страшно.
– Все будет хорошо! – пообещал из вагона Эд и уставился на стрелки часов.
Неожиданно меня потеснил сзади Глушков и вышел на платформу.
– Куда?! – вспетушился Тенгиз и приставил к его подбородку ствол автомата.
– Она еще совсем ребенок, – произнес Глушков, не смея шелохнуться.
Я сначала подумал, что он имеет в виду Мэд.
– Кто ребенок?! Эта?! – злорадно взвыл Тенгиз, кивая в сторону жующей леди. – Да этот ребенок из-под мужиков часами не вылезает!
– Я ее знаю, – тихим голосом сказал Глушков и плотнее прикрыл грудь моим пуховиком. – Она больна. У нее туберкулез. Девочка может задохнуться на высоте.
– Нет! – рыгнул Тенгиз.
– Я пойду вместо нее. Я сделаю все, что вы скажете, – умолял Глушков и вдруг, к моему удивлению, рухнул на колени и прижался лицом к джинсам Тенгиза. – Очень прошу, очень прошу…
– Вот блюдолизый мерин, что творит! – выкрикнул Тенгиз, удивленный поступком Глушкова не меньше нас, и оттолкнул его от себя.
– Пусть остается, – сказал Бэл, с выражением гадливости глядя на Глушкова. – А девчонку – в вагон.
Не дожидаясь помощи Тенгиза, леди впорхнула в наш круг и спряталась за Эдом.
– Ну вот, – сказал Эд, старательно придавая голосу будничный оттенок. – Я ведь говорил тебе, что все будет хорошо. Я всегда знаю, что говорю! – И потрепал девушку по щеке.
Тенгиз, отыгрываясь за леди, грубо схватил Мэд за руку:
– Пшла, говорю!
Я несильно ударил его в плечо.
– Оставь ее!
Тенгиз раскрыл рот. Его авторитет стремительно падал. Оказывается, ему можно было перечить, и этому открытию террорист, похоже, удивился больше, чем я. Какое-то мгновение он стоял ошеломленный собственной беспомощностью.
– Еще один защитник! Я тебя урою, – не совсем уверенно пригрозил Тенгиз, но ничего не предпринял.
– Урою, обаный бабай, – ослабевшим голосом повторил Тенгиз, как вдруг Бэл, стоящий на платформе, оттолкнул Тенгиза в сторону и пудовым кулаком двинул мне в плечо. Сбитый ударом, я повалился на Мэд, с опозданием понимая, что поступил слишком опрометчиво, когда начал наезжать на Тенгиза. Вдогон пошел приклад автомата, от которого я, к счастью, успел увернуться, но поскользнулся на обледенелом полу и сильно припечатался носом об оконное стекло.
Я тряс головой, как сумку с бутылками, которую нечаянно уронили на асфальт, а потом подняли. Темные и густые капли щекотали ноздри, срывались вниз и бомбили руки, которыми я опирался в пол. В голове гудело, и я едва расслышал чьи-то голоса:
– …платком ноздри закройте…
– …а снегом на переносицу, холод остановит…
– …как много крови!..
Я поднял голову и увидел прямо перед собой ноги в салатовом комбинезоне. Глянул еще выше. Юная леди с нескрываемым отвращением смотрела на мой нос.
– Вставайте, вставайте! – приговаривал за моей спиной Дима Власов, хватал меня за свитер на спине и тянул вверх. – Эх, как вам досталось! Возьмите носовой платок.
– Ужасные правила игры!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Да вы с ума сошли! – крикнул потеющий, не рискуя, однако, опустить руки и оторваться от стекла.
– Мужики! – добавил я. – Вам же омоновцы этого не простят! Зачем лишний грех на душу брать?
– О! – сделал удивленное лицо лысый, слегка ослабляя прессинг в адрес дамочки. – Еще один летчик! Сейчас будет воздушный дуэт. Заодно вагон разгрузим.
Блондин схватил дамочку за мохнатый ворот безрукавки и притянул ее к себе.
– Лапки за голову! – ласково произнес он.
Дамочка медленно выпрямилась, все еще с ужасом глядя в дверной проем и, вмиг превратившись из змеи в кроткую телку, послушно подняла руки. Блондин расстегнул пуговицы на ее безрукавке, провел ладонью по груди и извлек из внутреннего кармана стопочку документов. Раскрыл паспорт и стал его листать.
– Алексеева Лариса Дмитриевна. Муж?.. Муж почему-то под другой фамилией: Сандус Лембит. Африканец, что ли? Детишек нет. Это понятно. Зачем такой склочной бабе детишки? – Он сложил и протянул паспорт своему напарнику: – Тенгиз! На, полистай, познакомься с нашими, так сказать, клиентами… Что тут у нас еще?.. Билет на поезд…
Лариса только раскрывала рот, но уже не смела ничего говорить и всякий раз, когда вагон раскачивался под опорами, отходила дальше от проема.
– Единый проездной за февраль, – продолжал рассматривать документы блондин. – Уже не понадобится. За борт его!.. Пропуск. Это ты на фотографии, что ли? На все пятьдесят выглядишь. Какая же ты, Лариса Дмитриевна, нефотогеничная.
Блондин раскрыл небольшой квадратный бумажник.
– Что у нас тут? Рублишки и баксы. Ну, баксами нас теперь не удивишь. Забирай все обратно, нам твоего не надо.
– А чего, в самом деле, удивляться этим баксам, да, Бэл? – спросил Тенгиз, заглядывая в ствол автомата и сдувая мнимую пыль. – Тот мент тоже сначала удивился, когда я у него миллион баксов потребовал. А как я показал ему две канистры с бензином, так он сразу удивляться и перестал… О! Торжественная встреча на орбите!
Мимо нас проплыл вниз встречный вагон. Тенгиз, вскинув автомат, послал ему вслед очередь. Люди одновременно вздрогнули и переступили с ноги на ногу. В вагоне запахло кислой пороховой гарью. Тенгиз заметил, как заложники отреагировали на автоматную очередь. Ему это понравилось, он не смог сдержать улыбки. Подняв автомат над головой, для чего-то несколько раз клацнул лепестком предохранителя.
– Нет у нее удостоверения, что летать умеет, – сказал Бэл, проверив оставшиеся карманы дамочки, которые оказались пустыми.
– Нету, – совершенно серьезно подтвердила Лариса и отрицательно покачала головой.
– Это плохо, – помрачнел Тенгиз, выплевывая окурок в проем. – Тогда запустим переводчика.
– Какого еще переводчика? – уточнил Бэл.
– А вот этого! – ткнул мне стволом в живот Тенгиз. – Раз за бабу заступился, пусть вместо нее и прыгает… Ну, ты готов, сокол?
Тенгиз смотрел на меня своими карими зрачками с мутными, красноватыми белками, какие бывают от недосыпания или пьянства. Он старался не моргать и хотел, чтобы я не выдержал его взгляда и первым опустил глаза. Мне же было легко рассматривать вблизи лицо этого человека. Когда так, в упор, рассматриваешь какого-нибудь неоднозначного субъекта, всегда удивляешься: оказывается, он самый обыкновенный – и губы у него потресканные, и зубы подпорчены, и под глазом смазанное грязное пятно.
– Ну что? – не выдержал Тенгиз и оттолкнул меня стволом автомата. – Что пялишься? Может, хочешь, чтобы я к тебе по-немецки обратился?.. Гитлер капут, дранг нах остен! Быстро сигай вниз и изображай полет «Мессершмита» над Сталинградом!
Он думал о себе, что остроумен, и, ожидая реакции Бэла, повернул лицо в его сторону. Бэл помог Тенгизу и усмехнулся. Мэд вдруг стала вздрагивать, словно ее одолела неудержимая икота, и я увидел, что по ее щекам текут слезы.
– Nein, nein, es ist unnotig! Dass ihn in Ruhe![6]
Тенгиз, продолжая невыносимо фальшиво играть самоуверенного и остроумного хозяина нашей судьбы, склонился над мокрым лицом немки и, рассматривая его, произнес:
– Ни хрена не понимаю, чего она хочет. Курлы-мурлы, шихт-михт… Ну-ка, полиглот, – перевел он взгляд на меня. – Переведи!
– Она просит, чтобы вы оставили ее в покое.
Мэд молча крутила головой и крепко держала меня за руку.
– У нее же марки должны быть, Бэл! – громко, почти криком сказал Тенгиз. Когда он кричал, он выглядел не таким жалким. – Как мы об этом сразу не подумали!.. А ну-ка, Ева Браун, хэндыхох! Финансируй возведение памятника героям обороны Эльбруса!
– Оставь ее, – не глядя, приказал Бэл, взялся за поручень и выглянул наружу. – Причаливаем к «Кругозору»!
Двуглавый конус Эльбруса исчез за мутной шторой облаков. Чем выше мы поднимались, тем заметнее усиливался ветер. Под его порывами вагон стал раскачиваться, трос скрипел, стонал, гулко гудел, ударяясь о конструкции опор. Вагон, снижая скорость, въехал в «карман» между бетонными стенами и остановился у платформы. Никто не вышел его встретить, хотя на станции был дежурный технарь, и он не мог не знать, что несколько минут назад канатная дорога была включена.
Бэл соскочил на платформу. В опущенной руке он нес автомат, другой держал лямку рюкзака. Он шел к двери свободно и, в отличие от Тенгиза, не был напряжен. Здесь, на станции «Кругозор», на высоте более трех тысяч метров, ему некого было опасаться. Милиция осталась внизу, а подняться сюда без помощи канатки могли только специально подготовленные люди, но и на это у них ушло бы не меньше трех часов.
Мелкий и сухой, как соль, снег кружился вокруг ботинок Бэла. Порывы ветра, спиралью затягивая снежную пыль в небо, пригоршнями кидали ледяные иглы нам в лица. Тенгиз заворчал и втянул лысую голову в плечи. Мы молча ждали своей участи.
Я смутно представлял, что может произойти с нами в ближайшие часы, но был уверен, что ждать помощи не следует. Насколько я мог судить, террористы действовали, как полные идиоты, и потому прогнозировать их дальнейшее поведение было бессмысленно.
Дверь открылась. Бэл качнул стволом автомата.
– Гони!
Нас перевели через коридор на другую платформу. Отсюда вагон ходил еще выше, на станцию «Мир». Там были комнаты для ночлега, чем-то напоминающие гостиничные номера, кафе и гараж для гусеничных машин. Выше «Мира» протянулась канатно-кресельная линия, почти достигающая ледовой базы. Других маршрутов в этом районе не было.
– Вы знаете эти места? – вполголоса спросил меня Дима. Мягкая и объемная, как воздушный шарик, Ирэн склонила голову в нашу сторону. Она искала середину – ту невидимую точку, откуда можно было бы услышать разговор Эда с любовницей и мой ответ на вопрос Димы.
– Выше – станция «Мир», – ответил я.
– А еще выше?
– Ледовая база.
– А позвонить с ледовой базы можно? – спросил меня Эд.
Я отрицательно покачал головой.
– База! – фыркнул он. – Что за база без связи! Дыра! Каменный век! На горнолыжных курортах Швейцарии позвонить можно хоть с Сен-Бернара, хоть с Симплона.
– А ты был в Швейцарии, Эдька?! – воскликнула подруга, на мгновение забыв про голод.
Они говорили слишком громко и могли привлечь внимание Тенгиза. Я не хотел, чтобы террористов заинтересовал тот же вопрос. В моем вагончике на базе была радиостанция, по которой можно было связаться с дежурным контрольно-спасательного отряда Тырныауза и с моими ребятами – Чаком Касимовым и Глебом Литвиновым. Станцией я пользовался редко, аккумуляторы для нее получал еще реже, потому вероятность надежной связи была невысока, и все же.
Бэл запрыгнул в вагон, махнул кому-то рукой, и вагон тотчас отчалил от платформы. Нас окружала молочно-белая мгла, и лишь только стук колес на опорах и жесткое раскачивание воздушного экипажа свидетельствовали о том, что мы движемся, а не висим в каком-то странном пространстве, где нет ни верха, ни низа, потому как оно бесконечно во все стороны.
Глава 6
Циничная, меркантильная душонка! Каюсь, более всего я опасался за жизнь Илоны, но не потому, что мною управляли высокие чувства, вроде долга или человеколюбия. Илона была внучкой богатого предпринимателя, сама владела каким-то совершенно ломовым замком в Вейсенбурге, и, с какой бы яростью я ни натравливал на себя совесть, упрекая за мздоимство и расчетливость, все равно на душе становилось тепло: если все обойдется и я доставлю внучку дедушке в полном порядке, старый вояка не останется передо мной в долгу.
Я взял Мэд за руку и слегка сжал ее. Немка подняла глаза, измученные увиденным и воображаемыми картинами будущего, и слабо ответила на мое рукопожатие.
– Все будет зер гут, – сказал я и, пожалуй, впервые с момента нашей встречи на станции Азау улыбнулся естественно. Это получилось легко и без натяжки. Для того чтобы оставаться самим собой в трудные минуты жизни, Карнеги советует заняться заботой о ближних. Меркантильная сторона моего сердца увлеклась перекачкой крови, а второй половиной, предназначенной для любви, я искренне пожалел Мэд.
Молодой человек, вызвавший недоумение среди заложников очень даже нормальным поступком, страдал от холода и непонимания. Он держался в стороне от нас, невольно кучкующихся в центре вагона, где, казалось, было теплее и безопаснее, чем у заклеенных снегом окон. Он напоминал неудачника, терзаемого комплексом вечной вины за все плохое, что происходит в мире, включая ненастную погоду и экономический хаос, и сейчас, возможно, остро переживал свой благородный порыв, терзал душу обвинениями в свой адрес и еще больше уходил в себя. Он был единственным в вагоне, кто не был одет соответственно климату и особенностям Приэльбрусья. В брюках и тонкой синтепоновой куртке в горы не ездят, и я не мог понять, какого черта он оказался в рейсовом терскольском автобусе, который обычно заполняют только местные жители да фанаты горных лыж.
На очередной опоре нас хорошо тряхнуло, и я сделал вид, что потерял равновесие, ухватился за боковой поручень и оказался рядом с молодым человеком.
– Как зовут? – спросил я.
Молодой человек глянул на меня. Снег на его очках растаял, и теперь на стеклах дрожали капли, будто человек плакал сквозь очки.
– Глушков, – ответил он и сразу отвернулся к окну.
– Замерз, Глушков?
Он не ответил и лишь повел плечами.
– Когда поднимемся на «Мир», я постараюсь добыть тебе какую-нибудь одежку, – сказал я.
Бэл повернул голову в нашу сторону.
– Эй, ты! – лениво пригрозил он. – Закрой рот.
– Этот парень плохо одет, – ответил я. – Он замерз.
– Тогда отдай ему свой пуховик! – визгливо вставил Тенгиз. – Позаботься о ближнем, вошь кукурузная! Или слабо?
Он, пританцовывая на месте, уставился на меня. Его физиономия излучала улыбку участника какой-то идиотской телеигры, типа «Выбери друга» или «Угадай, чей зад». Я пожалел о том, что начал с ним разговор. Выходило, что я проявлял добродетель лишь в доказательство своего благородства, и все же расстегнул замок на куртке и стащил ее с себя.
– Ну что вы! – ужасно смущаясь, произнес Глушков и покраснел пятнами. – Не надо!
– Давай, давай, мерзляк! – подзадоривал Глушкова Тенгиз. – Парень расщедрился, чтобы показать всем, какой он хороший. Хватай пуховик, пока дают, не то он сейчас передумает.
Я накинул куртку на плечи Глушкову.
– Теперь вы будете мерзнуть, – заметил мне Эд, делая ударение на «вы». – Так что, собственно, изменилось?
– Теперь мы должны проникнуться глубочайшим уважением и доверием к господину спасателю, – воткнула Лариса и, вздохнув, процедила: – Умираю, хочу в туалет.
Бандиты не слушали нашей вялотекущей дискуссии. Тенгиз распахнул дверь и, прикрывая глаза от снега, всматривался в белую пелену. Сквозь густой туман и штору снегопада проступили бесцветные контуры станции «Мир».
Серое здание обретало контуры, детали и тени. Вагон, раскачиваясь, как маятник, тяжело стукнулся о край платформы. Чета Власовых, не удержавшись, свалилась на колени Ларисе и Илоне. Тенгиз прижал леди к борту, и та певуче вскрикнула: «А-а-у-у-у!» Бэл, подняв автомат стволом вверх, выскочил из вагона, когда тот еще не остановился, кинулся к стене, оперся о нее спиной, глядя во все стороны.
Замерев, мы смотрели на серые стены, дверь, ведущую в тамбур, и маленькое окошко диспетчера.
– Ну, что там? – с надеждой спросил Тенгиз Бэла.
Тот не ответил, вернулся к вагону, мельком осмотрел нас и, схватив за руку Ларису, вытащил ее на платформу.
– Эй-ей! – крикнула она. – Поаккуратнее!
Тенгиз скопировал действия своего коллеги, но грубее. Юную леди под тяжкий вздох Эда он выволок из вагона за ворот комбинезона и толкнул на стену.
– И немку, – коротко приказал Бэл Тенгизу и на редкость неприятно улыбнулся. – Ее пожалеют, бомбами забрасывать не станут.
Я еще не понял, что террористы выбирают только тех, кто им нужен, и взял Мэд за руку, чтобы выйти из вагона вместе с ней, но Тенгиз ударил меня стволом в живот.
– На место! – на высокой ноте прокричал он и показал Илоне свои оскаленные зубы. – Эй, Ева Браун, на выход, одна! С вещами! Шнель, шнель!
Мэд прижала к груди рюкзачок с сапожками, словно он был живым, сильным существом и мог защитить ее, и, глядя на Тенгиза затуманенными глазами, отрицательно покачала головой.
– Что-о? Бунт на корабле?.. Бэл! Она хамит!
Если бы Бэла удалось выкинуть из вагона, то с Тенгизом справились бы даже женщины. Я сказал:
– Послушай, немка плохо подходит для роли заложницы. Она не понимает, что ты от нее хочешь.
– Быстрее! – рявкнул Бэл.
У юной леди, которая стояла за спиной Бэла и прижималась к стене, проявилось естественное человеческое чувство.
– Эд! – позвала она. – Мне страшно.
– Все будет хорошо! – пообещал из вагона Эд и уставился на стрелки часов.
Неожиданно меня потеснил сзади Глушков и вышел на платформу.
– Куда?! – вспетушился Тенгиз и приставил к его подбородку ствол автомата.
– Она еще совсем ребенок, – произнес Глушков, не смея шелохнуться.
Я сначала подумал, что он имеет в виду Мэд.
– Кто ребенок?! Эта?! – злорадно взвыл Тенгиз, кивая в сторону жующей леди. – Да этот ребенок из-под мужиков часами не вылезает!
– Я ее знаю, – тихим голосом сказал Глушков и плотнее прикрыл грудь моим пуховиком. – Она больна. У нее туберкулез. Девочка может задохнуться на высоте.
– Нет! – рыгнул Тенгиз.
– Я пойду вместо нее. Я сделаю все, что вы скажете, – умолял Глушков и вдруг, к моему удивлению, рухнул на колени и прижался лицом к джинсам Тенгиза. – Очень прошу, очень прошу…
– Вот блюдолизый мерин, что творит! – выкрикнул Тенгиз, удивленный поступком Глушкова не меньше нас, и оттолкнул его от себя.
– Пусть остается, – сказал Бэл, с выражением гадливости глядя на Глушкова. – А девчонку – в вагон.
Не дожидаясь помощи Тенгиза, леди впорхнула в наш круг и спряталась за Эдом.
– Ну вот, – сказал Эд, старательно придавая голосу будничный оттенок. – Я ведь говорил тебе, что все будет хорошо. Я всегда знаю, что говорю! – И потрепал девушку по щеке.
Тенгиз, отыгрываясь за леди, грубо схватил Мэд за руку:
– Пшла, говорю!
Я несильно ударил его в плечо.
– Оставь ее!
Тенгиз раскрыл рот. Его авторитет стремительно падал. Оказывается, ему можно было перечить, и этому открытию террорист, похоже, удивился больше, чем я. Какое-то мгновение он стоял ошеломленный собственной беспомощностью.
– Еще один защитник! Я тебя урою, – не совсем уверенно пригрозил Тенгиз, но ничего не предпринял.
– Урою, обаный бабай, – ослабевшим голосом повторил Тенгиз, как вдруг Бэл, стоящий на платформе, оттолкнул Тенгиза в сторону и пудовым кулаком двинул мне в плечо. Сбитый ударом, я повалился на Мэд, с опозданием понимая, что поступил слишком опрометчиво, когда начал наезжать на Тенгиза. Вдогон пошел приклад автомата, от которого я, к счастью, успел увернуться, но поскользнулся на обледенелом полу и сильно припечатался носом об оконное стекло.
Я тряс головой, как сумку с бутылками, которую нечаянно уронили на асфальт, а потом подняли. Темные и густые капли щекотали ноздри, срывались вниз и бомбили руки, которыми я опирался в пол. В голове гудело, и я едва расслышал чьи-то голоса:
– …платком ноздри закройте…
– …а снегом на переносицу, холод остановит…
– …как много крови!..
Я поднял голову и увидел прямо перед собой ноги в салатовом комбинезоне. Глянул еще выше. Юная леди с нескрываемым отвращением смотрела на мой нос.
– Вставайте, вставайте! – приговаривал за моей спиной Дима Власов, хватал меня за свитер на спине и тянул вверх. – Эх, как вам досталось! Возьмите носовой платок.
– Ужасные правила игры!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29