– Лаура! Как я рад тебя здесь видеть!
– Спасибо, Аллен. – Девушка почувствовала, как напряглась рука Доминика, и безуспешно попыталась сдержать нервную дрожь, – Аллен, это месье Юкс. Месье, – это капитан Аллен Дефромаж. Он… он капитан корабля моего батюшки.
Оба мужчины вежливо поклонились, без особой симпатии глядя друг на друга, а Лаура взяла бокал вина с подноса проходившего мимо официанта и пригубила напиток, абсолютно не чувствуя никакого вкуса.
– Месье, мы с вами уже встречались? – после продолжительной паузы спросил Дефромаж.
– Возможно. Мир не так велик, как кажется, – ответил Доминик. Затем он тоже взял бокал вина, однако, пить не стал.
Дефромаж посмотрел на Лауру, и она почувствовала, как ее щеки заливает румянец. Девушка сделала еще один глоток вина.
– Ну, что ж, – между тем произнес ее бывший поклонник, – возможно, мы еще встретимся с вами, а сейчас меня ждут. Дефромаж поклонился и, возвратившись к своей компании, стал уже оттуда внимательно рассматривать Лауру и ее спутника.
– Может быть, я причиняю вам какие-то неудобства, мадемуазель Шартье? – спросил Доминик, в свою очередь посмотрев на капитана.
Появление билетера избавило ее от необходимости отвечать. Поправив свой чудовищных размеров кружевной галстук и аккуратно пригладив блестящие, зачесанные назад волосы, служитель облизнул губы и поклонился.
– Месье Юкс, как хорошо, что вы сегодня пришли!
Доминик в свою очередь отвесил ему холодный поклон и произнес:
– Добрый вечер месье Севилль.
Под его взглядом Севилль побледнел, поклонился Лауре и протянул ей программку, своей внезапно задрожавшей рукой.
– Ложа уже готова, мадемуазель. Пожалуйста, если вам угодно, я провожу вас.
Подав руку Доминику, Лаура пошла с ним мимо зрителей к широкой лестнице в конце холла. Однако на полпути до нее донесся чей-то нарочито громкий голос.
– Несомненно, он мог бы себе позволить более достойную спутницу, нежели это отродье потаскухи.
Вслед за этим раздался женский смех.
Лаура замерла, тоскливо и беспомощно посмотрела вокруг, однако, везде она натыкалась лишь на насмешливые или откровенно враждебные взгляды. Она совершила ужасную ошибку, придя сюда. Никто не позволит ей забыть о поступке мадам Шартье! Громкий издевательский смех еще звучал в ушах девушки, когда она, отпустив руку Доминика, бросилась вверх по лестнице вслед за билетером, желая поскорее укрыться хоть где-нибудь, чтобы затем незаметно исчезнуть из театра.
Доминику удалось догнать ее уже на самом верху лестницы. Одним движением пальца отпустив Севилля, он почти насильно втолкнул девушку в полумрак ложи.
– Отпустите меня! – она с ненавистью посмотрела на мужчину, отчаянно стараясь освободить свою кисть из его сильных пальцев.
– Ни за что, пока вы, мадемуазель, не объясните мне, что все это значит?
– Это не ваше дело!
Его лицо потемнело от гнева. Не отпуская девушку, он, едва ли не насильно, усадил ее в своей ложе и задернул плотно шторы. Хрустальные канделябры и люстры с роскошными абажурами заливали мягким рассеянным светом зрительный зал и людей, сидевших в богатых креслах, оставляя не освещенными только ложи, расположенные по периметру. За зеленым дорогим занавесом, закрывавшим сцену, слышалась настоящая какофония настраивавшихся скрипок. Наступал тот самый волнующий миг, когда вот-вот занавес подымится, и присутствующие должны будут погрузиться в прекрасный океан музыки.
Однако Лаура ничего этого не видела и не слышала. Ее спутник, усадив девушку в глубокое кресло с высокой спинкой, опустился перед ней на корточки и тихо спросил:
– Ну, а теперь, мадемуазель, объясните, что означает вся эта сцена.
Лаура рассеянно смотрела на канделябр, горевший возле их ложи, и принялась нервно теребить сережку на правом ухе.
– Видимо я просто иногда излишне эмоциональна, – солгала она.
Но Доминик продолжал смотреть на нее до тех пор, пока их глаза не встретились.
– Однако, вы плачете?
– Это просто от света.
– Лаура, – сказал он, и она услышала, как его голос дрогнул, – бывают ноши, которые проще нести с кем-то еще, и бывает бремя, которым стоит поделиться, и оно становится не таким тяжелым.
– Но бывает бремя, которое не становится менее тяжелым, даже если им и поделишься.
Могла ли она сказать этому мужчину про ту чудовищную ложь, под тяжестью которой ей приходилось жить последнее время? Можно ли было ей ждать от него, что он поверит в то, во что не верил никто другой? Сможет ли Доминик поверить, что она не такая распущенная, как ее мать, если не далее как на той неделе он застал ее на рынке, наблюдавшей петушиные бои?
– Доминик, – прошептала девушка, не заметив, что впервые называет его по имени. – Вас когда-нибудь осуждали за то, чего вы никогда не совершали?
– Очень редко, Лаура, – ответил мужчина, изумленно приподняв бровь, – честно говоря, я совершил в своей жизни множество самых разнообразных преступлений.
Лаура даже не улыбнулась, однако, внезапно почувствовала себя значительно легче и поэтому уже спокойнее сказала:
– Честно говоря, в это трудно поверить, если только вы не имеете в виду тех отвратительных проступков с розами и табаком.
Взяв девушку за руку, Доминик сказал:
– Ах, милая Лаура Шартье, вы бы страшно удивились, узнав всю правду. Однако, сейчас мы говорим о ваших проблемах, а не о моих.
Лаура вздохнула и взглянула вниз на его сильную загорелую руку. Как было бы здорово прижаться к его широким ладоням и спрятать в них свое лицо, почувствовать его пальцы у себя на щеках!
– Может быть, когда-нибудь и наступит время для того, чтобы поделиться своим бременем, но уж, конечно, это будет не сегодня.
Прежде чем Доминик успел ответить, в ложу вошел Севилль с длинными медными щипцами для снятия нагара. Перегнувшись через балкон, он погасил свечи, и в эту же секунду служители по всему залу стали гасить другие лампы и канделябры. Постепенно театр стал погружаться в полумрак.
Доминик сел в кресло рядом с Лаурой. От его близости ей сразу стало жарко. Девушке оставалось только надеяться на то, что он не заметил ее волнения.
Со сцены донесся пульсирующий аккорд струнных инструментов. Занавес начал медленно раздвигаться, и свет со сцены озарил первые четыре ряда в зрительном зале.
На мерцающем возвышении сцены стали видны фигуры оркестрантов и стоящий перед ними дирижер.
– Первая часть – «Бранденбургский концерт, – номер два», – прошептал Доминик.
Словно скульптор, ваяющий нечто величественное, дирижер взмахнул палочкой и начал лепить из волшебных звуков скрипок и труб сказочно прекрасную мелодию.
Лаура почувствовала, как у нее по спине пробежала теплая волна наслаждения, и в ту же секунду все ее плохое настроение исчезло без следа. Девушка почти забыла каким бывает это волнение от волшебных звуков скрипок.
Когда оркестр заиграл аллегро, она взглянула на Доминика Юкса благодарными блестящими от счастья глазами.
– Спасибо, – прошептала она взволнованно.
Он посмотрел на нее, обдавая пламенем своих темных глаз, и ей на мгновение показалось, что она сейчас просто потеряет контроль над собой.
– Ну, что ты, Огонек, мне очень приятно. – Казалось, чем сильнее и энергичнее звучала музыка, тем взволнованнее и напряженнее становился его взгляд.
От чистых, словно хрусталь, звуков, сердце Лауры возбужденно забилось, как будто стремясь взмыть в небеса, а со сцены волна за волной все накатывали и накатывали, словно прибой, звуки музыки, и уже ничего не осталось вокруг, только низкие ритмичные порывы волн и сверкающие страстью глаза Доминика Юкса.
Лаура подняла программку и закрыла ею лицо, надеясь, что ее спутник не сумеет прочитать ее мысли и не почувствует возбуждения, охватившего ее тело.
– Какой замечательный мастер Бах – настоящий гений! – прошептал мужчина после того, как стихли звуки музыки. Его рука лежала на подлокотнике кресла, почти касаясь Лауры. Девушка внезапно поняла, что не может говорить и только прошептала в ответ:
– Я за всю свою жизнь не слышала ничего прекраснее.
Затем она принялась изучать программу.
– А вы когда-нибудь слышали пение мадам Генри?
– Что? Кого? – Лаура растеряно мотнула головой так, что закачались перья, украшавшие ее прическу.
В то же время она обнаружила, что держит программку вверх ногами. Улыбаясь, ее спутник перевернул программку концерта и указал ей на имя певицы.
– Вот, мадам Генри – одно из прекраснейших сопрано Парижа.
Дрожа от прикосновения мужского пальца, прижавшего бумагу к ее колену, Лаура едва смогла прочитать имя солистки и название арии.
Мадам должна была исполнять «Танец блаженных духов» из оперы Глюка «Орфей и Эвридика».
Лауре показалось, что если Доминик не уберет свою руку, ее нога точно растает.
– Ну вот и она, – мужчина, наконец, положил свою руку на кресло, однако, легче Лауре не стало, колено горело, будто его опалило огнем.
– Это вон та большая леди, которая вышла на сцену.
– Но она единственная леди на сцене!
– Совершенно верно.
Со сцены в зрительный зал полились серебряные звуки флейты, и мадам Генри запела несказанно прекрасную, удивительную песню.
Доминик прошептал:
– Души танцуют на небесах.
Взволнованность Лауры не ускользнула от него. Девушка даже не замечала, слушая прекрасную музыку, что ее руки непроизвольно собрали программку в некое подобие гармошки. Доминик улыбнулся. «Знает ли эта девушка, какой желанной и возбуждающе прекрасной становится она, когда волнуется?» Сейчас, в этой темной закрытой от посторонних глаз ложе будет очень просто обнять ее и поцелуями окончательно уничтожить ее беспокойство. Рука мужчины покинула подлокотник и скользнула на спинку кресла девушки.
– Мадемуазель Шартье, месье Юкс, разрешите мне предложить вам бокал вина, – внезапно раздался голос Севилля, вошедшего в ложу и склонившегося в почтительном поклоне.
С какой-то изумительной тигриной грацией Доминик вскочил со своего кресла, и в следующее мгновение один из бокалов опрокинулся с подноса на пол. Тогда Юкс взял оставшийся бокал, поставив его на маленький столик у кресла и сурово сказал:
– Этого будет достаточно.
– П-п-позвольте предложить вам еще один бокал.
– Я сказал, хватит!
Севилль выскочил из ложи, словно испуганный кролик, плотно задернув за собой тяжелые портьеры, и сквозь музыку до Лауры донеслись только его торопливо удаляющиеся шаги.
– Почему вы с ним так грубо обращаетесь? – спросила девушка, чувствуя, как ее волнение уступает место гневу.
Доминик кашлянул, затем выпрямился на своем кресле.
– Севилль не такой безобидный идиот, каким хочет казаться.
– О?! В таком случае, он наверняка дурачит меня.
– Пожалуй, он хотел бы одурачить очень многих.
– В каком смысле?
Наклонившись вперед, Доминик плеснул вина в оставшийся бокал и подал его Лауре.
– В том смысле, что он продает англичанам секреты. Он – британский шпион.
Девушка чуть не выронила свой бокал.
– Почему вы так уверены в этом?
– Я застал его за этим занятием, – ответил Доминик низким и грозным голосом.
– Но вы же говорили, что не были тут долгое время! Откуда вы так много знаете?
– Я знаю, что он работает на губернатора Клейборна и других чиновников приезжающих сюда. Он посылает через испанских рыбаков сведения британскому адмиралу Кохрейну. Из-за таких, как он, у властей Луизианы не осталось никаких тайн, впрочем, как и у ее армии.
– Ну, тогда, почему же вы еще не схватили его? – поставив так и не попробовав вино на столик, спросила Лаура. – Не значит ли это, что из-за своего молчания, вы, месье, так же виноваты, как и он?
– Как я уже утверждал раньше, я виноват в очень многих преступлениях. – Его замечание неприятно поразило девушку.
– Но ведь вы, в таком случае, предатель?!
– А кого я предаю, мадемуазель? Францию? Императора? – Доминик взял бокал Лауры и сделал большой глоток. – Нет. Точно так же я не предаю и эту страну, которая меня усыновила.
– Тем более, в таком случае вы должны ее защитить!
– Когда наступит время, я так и сделаю, даю вам в этом слово джентльмена.
Лаура наклонилась вперед и посмотрела ему прямо в глаза.
– Первый раз слышу о том, что вы джентльмен, месье Юкс. У меня, откровенно говоря, на этот счет сложилось уже свое мнение.
– Готов спорить, что оно совсем не такое, как мне бы хотелось, – тихонько засмеялся Доминик.
Лаура выдержала его взгляд, несмотря на то, что щеки у нее горели от смущения.
– Джентльмен не бросает даму в бассейн, он не преследует ее по всему городу и не поджидает ее на пустынных дорогах, чтобы заскочить в повозку, в которую его никто не приглашал и джентльмен никогда не портит вещи, которые дороги дамам, например… например ее письма!
Доминик изумленно отшатнулся и нахмурил брови. Он снова сделал глоток вина.
– Письмо? Что я такого сделал с ним?
– Вы уничтожили письмо моей матери, – ответила Лаура, – когда бросили меня в фонтан. А это была моя единственная память о ней. Я прятала его в моем платье. – Девушка смяла программку.
– Боже мой, Лаура! Я даже не знал! Я ни за что не совершил бы подобное, если бы твое платье не загорелось!
– Да мое платье ни за что бы и не загорелось, если бы вы не… – на глазах Лауры появились сердитые слезы.
Глядя в ее полыхающие зрачки с расстояния всего в шесть дюймов, слыша изумительное пение мадам Генри, Доминик внезапно потерял ощущение реальности, словно он только что был в театральной ложе, и вот уже вместе с другими кружащимися духами он несется в танце по райским полям, рука об руку с Лаурой. Она просто невозможно прекрасна! Яркая комета, упавшая на землю с небес. И как грациозен ее танец! Как будто бы ожил тот миниатюрный портрет, который хранился у него.
– Доминик, Доминик! С вами все в порядке?
Он кивнул головой, ощущая в ушах странный гул, и расслабленно откинулся на спинку кресла, уронив на ковер свой бокал. Последним усилием воли, он потер лоб и ему удалось рассмотреть обеспокоенное лицо Лауры.
– Доминик, позвать распорядителя?
– Нет, – он с усилием встал, но в то же мгновение покачнулся, едва не перевалившись через барьер ложи. Лаура успела схватить его за руку и насильно потянула назад.
– Ты должен посидеть, пока не пройдет слабость.
– Нет, тут душно, мне нужен воздух, – придерживаясь за девушку, Доминик вышел в фойе. Свет люстр мгновенно ослепил его, разбиваясь в мозгу на мириады ярчайших брызг. Он застонал и сжал зубы.
– Доминик, сядь, ты же совсем болен!
– Принеси мне, пожалуйста, кофе, Лаура… просто кофе, – почти без сил он рухнул на скамью возле стены. Девушка поискала взглядом Севилля. Но того нигде не было видно, и тогда она торопливо побежала к лестнице, ведущей в бар.
Как только девушка скрылась из виду, Доминик Юкс почувствовал, что его кто-то трогает за локоть. Он с усилием поднял голову и увидел Севилля, державшего в руке графин с вином. Служитель спросил:
– Месье болен? Может выпьете немного вина?
Изо всех сил, стараясь смотреть ему прямо в глаза, Доминик недобро улыбнулся. В следующее мгновение Севилль непроизвольно отшатнулся и сделал попытку беззаботно улыбнуться в ответ.
– Это вы, мой друг, не очень хорошо себя чувствуете, – зловеще шепнул Доминик, чувствуя, что если заговорит в полный голос, то его голова просто разлетится на мелкие кусочки от боли. – Видимо, это тебе надо выпить этого вина.
Севилль бросил испуганный взгляд на графин.
– Но это для вас.
– Думаю, что мне хватит двух глотков, теперь твоя очередь.
– У меня такое правило – никогда не пить, если нужно обслуживать посетителей.
– Обо мне позаботится мадемуазель Шартье, когда вернется.
– Однако, есть ведь и другие гости, – Севилль повернулся, собираясь уходить.
– Что ты туда подмешал, Севилль? Мышьяк? Или олеандровое масло? Или еще что-нибудь из того, чем тебя снабжают твои британские хозяева?
Севилль круто развернулся; в этот момент он выглядел словно лиса, попавшая в западню.
– Ч-ч-что, месье?
– Какую гадость ты подмешал в вино? – Доминик сжал зубы, стараясь не потерять сознание.
С наигранным удивлением Севилль посмотрел на графин, затем выпустил его из рук и отскочил в сторону.
– Я ни за что не позволил бы себе такого, уверяю вас, месье Юкс. Если вино и было испорчено, то это сделал кто-то другой.
Доминик медленно выпрямился. Перед его глазами все плыло и качалось. В эту минуту у него было такое ощущение, словно по его голове прошелся мул. Слава богу, что Лаура не пила этого вина! Сквозь зубы он процедил:
– Сегодня мы с тобой пойдем к шерифу.
– Нет! Это был просто несчастный случай, глупое недоразумение.
– Вы, месье, допустили две грубых оплошности, – не предвещавшим ничего хорошего тоном продолжал Доминик: – во-первых; надо было подсыпать больше яду. Я ослабел, но думаю, что не умру…
– Хвала небесам за то, что у вас железное здоровье, однако, уверяю вас…
– А вторая – самая страшная ошибка в том, что ты попытался убить вместе со мной мадемуазель Шартье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35