Не в этих выражениях, но они поняли. Главная трудность: убедить Джима, что он лучше других подходит для такой работы. Он захочет, чтобы это взяли на себя ты или София.
Замолчав, Ярбро поднял руку, намереваясь обнять Энн за плечи. Но это оказалось ему не под силу, поэтому Д. У. просто положил ладонь на ее пальцы.
– Энн, ты слишком много чувствуешь, а София думает чертовски быстро, отчего ей самой бывает худо. В Джиме все отлично сбалансировано. Вы поделитесь с ним вашей интуицией, вашим умом, вашими знаниями. Но решать предоставьте ему.
– Значит, в итоге Джимми все же сделается Старейшиной, – произнесла Энн, пытаясь немного просветлить момент. Но этот момент вовсе не был светлым, поэтому она сказала: – Хороший план, Д. У. Я буду способствовать ему изо всех сил.
Д. У. улыбнулся, и она ощутила, как его пальцы легонько сжали ее, но он лишь посмотрел на небо, исчерпав тему разговора.
Он собирался рассказать ей про свою бабушку, которая дожила до девяносто четырех и никому не желала такого. Он собирался посоветовать ей внимательней приглядеться к этому типу, Супаари, – есть в нем что-то подозрительное, и Энн не следует слепо доверять чувствам. Он собирался сказать ей, что был по-настоящему счастлив – даже в эти последние месяцы. Он думал, что у него есть еще несколько дней. Но у смерти собственный график и своя логика, и она захватила их обоих врасплох.
– Боже, – выдохнул Джордж. – Ну и дела.
– Иисус, Мария и Иосиф, – прошептал Джимми. – Это стоило ожиданий.
Оторвав взгляд от панорамы, Марк Робичокс посмотрел на Супаари Ва Гайджура, невозмутимо направлявшего маленькую моторную лодку к городу – через усеянные бакенами каналы.
– Сипадж, Супаари. Мы благодарим тебя за это, – негромко сказал он.
Подбородок торговца-джанаата чуть поднялся в знак подтверждения. Он тщательно спланировал их прибытие, обогнув мыс и попав в бухту Радина незадолго до второго захода. Окруженный тремя горами, Гайджур охватывал полумесяц гавани, далеко протянувшись с юга на север, а его здания из белого камня и красной глины мерцали в сочном перламутровом свете. Сгущающийся сумрак прятал сплетение кораблей, кранов, складов, мастерских, сгрудившихся вблизи причалов, и взгляды людей устремлялись выше – к Дворцу Галатна, помещенному, точно драгоценный камень, в пышную аквамариновую растительность средней горы. В это время дня, когда небо принимало цвета, напоминавшие Супаари о мраморе из Гардхана, город смотрелся лучше всего. К тому же сейчас было безопаснее всего доставить чужеземцев в порт.
Поглядев на Джимми и Джорджа, завороженных зрелищем, Марк улыбнулся. Он был рад за них. Почти шесть лет субъективного времени эти двое мечтали увидеть Город Певцов, которым, как они теперь знали, являлся Гайджур. Каждый раз, когда Супаари приезжал в Кашан, они намекали, торговались, чуть ли не требовали и почти умоляли, чтобы тот взял их сюда. Они хотят видеть настоящий город, говорили они ему. Им было трудно объяснить, почему они так стремятся в Гайджур. В руанджа не хватало слов для многого из того, что их интересовало, – тем более что их интересовало все. Они хотели выяснить, как выглядят дома, понять, откуда поступает пища, куда сливают нечистоты, как функционируют здешние университеты, правительство, больницы, на что похожи транспортные средства, как производят, хранят и используют электричество. Они хотели поговорить с химиками, физиками, астрономами, математиками. Понять, как на этой планете применяют принципы колеса, рычага, наклонной плоскости. Они хотели знать все.
Сам Марк не сходил с ума от желания выбраться из Кашана, но он тоже жаждал ознакомиться с городской архитектурой и искусством, услышать музыку, поглядеть на тамошние достопримечательности. Есть ли там парки? Музеи? Зоопарки? И Супаари сказал, что у них есть сады. Распланированные или нет, утилитарные или исключительно декоративные? Есть ли там храмы? Кто их посещает? Есть ли специалисты по религии: жрецы или жрицы, монахи, адепты? Верят ли они в магию, в Бога или в богов, в фатум, в судьбу, в воздаяние за добро, в наказание за зло? Как отмечают вехи жизни? Торжественной церемонией или кратким неофициальным подтверждением? А еда – лучше ли она в городе? Что горожане носят? Вежливы они или бесцеремонны, скрупулезны или небрежны? Что считается преступлением? Как наказывают за него? Что есть добродетель, а что – порок? Что им кажется забавным? Марк тоже хотел знать все.
В конце концов, задержав их на полный ракхатский год, Супаари Ва Гайджур счел, что все должным образом продумано, устроено и назрело время для того, чтобы чужеземцы посетили принявший его город. На протяжении трехдневного путешествия из Кашана, пока его катер плыл вниз по реке, минуя медленные торговые баржи и маленькие ялики, Супаари, как умел, отвечал на их вопросы. Их интересовали серно-алюминиевые батареи, снабжавшие энергией его судно, материал, из которого сделан корпус, водонепроницаемое покрытие, навигационное оборудование. В конце концов он убедил их, что просто использует лодку, а не строил ее, и чужеземцы стали расспрашивать о самом городе, а когда Супаари наконец не смог этого выносить и сказал: «Подождите! Скоро все увидите сами», – они продолжили говорить между собой на хинглиш, неуемные в своем любопытстве.
По дороге они останавливались заночевать в двух деревнях: первая – перед самой дельтой Пона, а вторая – на побережье Маснаа Тафаи, примерно в двенадцати часах пути от Гайджу-ра. Как и в Кашане, чужеземцы были приняты жителями без лишнего ажиотажа. Супаари просто представил своих спутников как торговцев из дальних краев. Он рассчитывал, что руна, проживавшие в Гайджуре, будут реагировать так же, и приободрился, увидев подтверждение этому в удаленных деревнях – после стольких тревожных предчувствий. Но Супаари еще раз заставил чужеземцев пообещать, что они будут выходить лишь при красном свете и что даже тогда их будет сопровождать его руна-секретарь, Ауиджан. Было крайне важно, чтобы чужеземцев не увидели другие джанаата.
Это ограничение противоречило желанию Д. У. Ярбро установить контакт с правительством джанаата. Они и так слишком затянули, полагал он. Если иезуитская группа будет и дальше слоняться по окрестностям, не сообщая о себе, власти могут заподозрить пришельцев в коварстве и заинтересоваться, почему те скрывались так долго. Но люди были обязаны Супаари за его помощь, и в конечном счете Д. У. решил, что им следует держаться его правил. «Разведайте там, что и как, – сказал Ярбро Марку, Джорджу и Джимми перед их отплытием. – Когда вернетесь, обговорите это и решите, что делать дальше». Д. У. знал, что не будет участвовать в дискуссии. Он знал, что умирает. Они все знали.
Теперь, увидев Гайджур вблизи, трое людей поняли, как непросто будет получить даже поверхностное впечатление об этом городе за те шесть дней, что им выделены на визит. А у Марка Робичокса возникло ощущение, что здесь им предстоит еще одно пошаговое продвижение.
Завидев свою резиденцию, Супаари радировал Ауиджан, объявляя об их прибытии, и направил маленький катер сквозь ряды судов, высящихся у берега. Причалив с беспечной умелостью, он зевнул и с небрежной гордостью показал на ворота резиденции, полагая, что их впечатляющие размеры и очевидные признаки преуспевания уверят его визитеров, что они имеют дело с влиятельным человеком.
– Будете отдыхать или пойдете осматривать город? – спросил Супаари, отлично зная, что они скажут.
Услышав ожидаемый ответ, он поручил их своему секретарю, заверив, что Ауиджан сможет сопровождать гостей должным образом и отвечать на вопросы. А он, Супаари, теперь отправляется спать и увидится с ними завтра утром, после второго восхода.
И вот так, подготовившись как могли, Марк Робичокс, Джимми Квинн и Джордж Эдвардc впервые погрузились в инопланетный город. Нетрудно было предполагать, что он окажется удивительным и озадачивающим, но в действительности здесь был полный бедлам. Их захлестнули запахи и шумы Гайджура: склады, наполненные сладкими, пряными и травянистыми ароматами компонентов духов; доки и верфи, пахнущие мокрыми парусами, гниющая морская живность, герметики и краски, кричащие матросы и грузчики; харчевни, уличные лотки, фабрики, поочередно воняющие супами, аммиаком, жареными растениями, растворителями. Вокруг происходило огромное количество покупок и продаж, сделок, совершаемых во временных, но искусно сработанных будках с красивой мебелью, прислоненной к прекрасно уложенным кирпичным стенам. Торговцы продавали непонятные предметы с ручных тележек, просто сконструированных и отлично уравновешенных. Проходя тесными боковыми улочками, люди сквозь полуоткрытые двери видели руна, работавших с прижатыми к голове ушами среди оглушающего шума молотов и зубил, сверл и электрических пил.
Темп жизни был здесь куда стремительнее, чем в Кашане, а разнообразие типов сложения руна, насколько заметил Марк, намного больше. Докеры были более коренастыми, крепкими и вислоухими; другие были одеты как Супаари, когда люди впервые его встретили, но помельче, с внимательными тонкими лицами и прямыми смущающими взглядами, и одной из них была Ауиджан. Мех тоже был разный: у одних – жесткий и курчавый, у других – шелковистый и более длинный, чем у жителей Кашана. Региональные разновидности, думал Марк. Иммигранты, возможно, – город-то портовый.
Это было фантастическое ощущение – они разгуливали на виду у всех, странные и диковинные, и тем не менее толпы не собирались, а дети не кричали, не показывали пальцами, не прятались. Когда люди проходили по улицами, их замечали, негромко обсуждая, но когда Ауиджан предложила купить похожие на кебаб палочки с жареными овощами, торговец просто вручил им еду – с обычной вежливостью. Совершенно так же они могли бы покупать хот-доги в Филадельфии.
Когда наступила ночь, Ауиджан отвела их в резиденцию Супаари и проводила через открытый двор, мимо многих маленьких хранилищ, вдоль края внушительного склада, в жилые помещения, скромные и с гладкими стенами, но украшенные искрящимися гобеленами и устланные пышными коврами. После стольких месяцев сна в тесном окружении руна люди были потрясены, получив в свое распоряжение отдельные комнатки и обнаружив там округлые постели на поднятых платформах, похожие на гнезда и очень удобные для того, чтобы там сворачиваться в клубок. Они спали крепко и долго, проснувшись значительно позже первого рассвета.
Был уже полдень, когда Супаари встретился с ними для их первой и его единственной трапезы. Когда они развалились на подушках и валиках, уложенных вдоль стен, был принесен длинный низкий стол, а затем заставлен тарелками и чашами. Тут были супы, жареное мясо, экзотические блюда, оказавшиеся дарами моря, фаршированными чем-то острым, и фрукты, которых люди прежде не видели, и много видов овощей, простых и с соусами, искусно разрезанных и целых. Запахи были густыми или слабыми, мягкими или пряными. Обслуживание – неслышным и ненавязчивым; а трапеза длилась несколько часов. Ауиджан сидела чуть поодаль, пощипывая что-то, и наблюдала; на следующий день Марк заметил, что блюда, которых никто не удостоил внимания, на стол не подали, а те, которые понравились гостям больше всего, ставили к ним поближе и окружали новыми кушаньями.
В тот второй вечер Ауиджан увела чужеземцев дальше в город, вверх по склону, и во время этой экскурсии у них начало складываться впечатление о странной, гибридной планировке города. Здесь имелся, как они теперь поняли, каркас рациональной решетки, прямолинейная система главных улиц, вымощенных добротными тяжелыми булыжниками, и система каналов, деливших город на сегменты и позволявших доставлять грузы, которые поступали из деревень или океана, к обрабатывающим и распределяющим центрам Гайджура.
Город не переполняли жители, как это бывает в портах на Земле. Здесь не было ни нищих, ни калек, роющихся в мусоре, ни рахитичных детей, вцепившихся в усталых, отчаявшихся родителей. По мере того как люди поднимались по склону, контраст между богатством и бедностью делался заметнее, скученность уменьшалась, здания становились импозантнее, но это не смущало людей так, как смутило бы в Рио, Калькутте, Лиме или Нью-Йорке. Здесь создавалось ощущение, что преуспевание достижимо, что жители компетентны, уверенны и что каждый из них либо на пути к успеху, либо вполне доволен нынешним положением. Импровизированные рынки и суета, казалось, происходили от желания взяться задело, не слишком заботясь о внешней стороне. И в этом была своя красота.
Люди не увидели школ, зато обнаружили множество маленьких мастерских, крохотных фабрик, миниатюрных литейных цехов, в которых подмастерья терпеливо учились мастерству. Несмотря на уличную беготню и сутолоку, сквозь калитки в маленькие дворы можно было наблюдать семьи на отдыхе, трапезничающие под выступающими свесами крыш, защищавшими от дождя, но позволявшими оставаться снаружи, на вечернем воздухе. Иногда, когда люди проходили через кварталы, где занимались ремеслами вроде портняжного дела и вышивания, не связанными с работой по металлу, наступала странная тишина, в которой были слышны лишь шаги ног в мягкой обуви, мелодичные голоса руна и шелест ровного дождя.
На третий вечер Ауиджан повезла чужеземцев по берегу бухты в квартал стеклодувов, чтобы они увидели, как производят великолепную посуду, вроде той, что украшала стол Супаари: тяжелое, гладкое стекло с узкими лентами искрящегося авантюрина, обвивающими ножки бокалов. Марк отметил две эстетические традиции: одни предметы инкрустировали, утяжеляя их отделкой, другие создавали в строгой простоте. Сделанные для джанаата и руна, соответственно, предположил он, посмотрев через бухту на Дворец Галатна и окружавшие его резиденции – с их мозаиками и фонтанами, высокими зубчатыми стенами, украшенными выступами, фасадами, сплошь покрытыми орнаментом. Больше денег, чем вкуса, неприязненно подумал Марк. Галатна напоминал классическую китайскую архитектуру – словно бы над ним работали слишком долго, наслаивая и добавляя то, без чего лучше было обойтись.
Когда они совершали обход следующей мастерской, Марк спросил об этом у Ауиджан.
– Большинство джанаата предпочитают такие вещи, – сказала Ауиджан, указав на богато изукрашенные предметы, и добавила тихим доверительным голосом: – Кое-кто устает на них смотреть.
Что укрепило Марка в его восхищении изысканным вкусом и тактом руна.
И все же в последний их день, проведенный в городе, Марку пришлось умерить свое неприятие искусства джанаата. Джордж и Джимми наконец сумели втолковать, что одно дело им нужно выполнить непременно: переговорить с химиком насчет топлива для посадочного катера. Объяснять пришлось довольно долго, но в конце концов Супаари понял, что им требовалось, и Ауиджан отправила в местный дистиллятор духов посыльного, вернувшегося с химиком, узколицым и на вид несколько нервным. После того, как ему показали периодическую систему элементов – дабы установить какие-то точки соприкосновения – и трехмерные изображения компонентов, необходимых для создания топлива, химик быстро ухватил суть проблемы. К громадному облегчению чужеземцев, формула вовсе не показалась ему устрашающей.
Но во время последовавшей за этим технической дискуссии глаза Марка сделались стеклянными, и Супаари, заскучавший не меньше его, спросил, не желает ли Робичокс увидеть кое-что из области искусства джанаата. Предложение выглядело таким деланно небрежным, что Марк, неплохо изучивший манеры Супаари, сразу заподозрил, что это спланировано заранее. Вызвали двухместные носилки, а Марку выдали мантию с капюшоном, слишком большую для него, и помогли забраться в занавешенную кабину паланкина. Супаари объявил, что будет сам сопровождать чужеземца Марка в этой экскурсии, оставив Ауиджан помогать Джорджу и Джимми в их общении с химиком.
День был в разгаре, и Марк, выглядывая сквозь щели между занавесками, пока их несли вверх по склону, видел новые районы и получал совершенно иное представление о городе. Здесь джанаата были повсюду и сразу же бросались в глаза. «В мантиях, – с легким сарказмом пробормотал Супаари, – столь же тяжелых, как их обязанности, и с головными уборами, столь же высокими, как их идеалы». Эти лица очень походили на лица руна, с которыми Марк был знаком, но отличались каким-то голодным, волчьим выражением, от которого делалось тревожно на душе. В отличие от Супаари, они казались не деятельными, но пугающе нацеленными, недружественными, но холодно вежливыми, не остроумными, но весьма приметливыми, а более всего – неприступными. Руна отступали перед ними, кланялись, кивали или отворачивались. Марк отпрянул поглубже в кабину, нутром ощутив резонность неоднократных предупреждений Супаари насчет других джанаата, и возблагодарил Господа, что первыми они встретили руна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Замолчав, Ярбро поднял руку, намереваясь обнять Энн за плечи. Но это оказалось ему не под силу, поэтому Д. У. просто положил ладонь на ее пальцы.
– Энн, ты слишком много чувствуешь, а София думает чертовски быстро, отчего ей самой бывает худо. В Джиме все отлично сбалансировано. Вы поделитесь с ним вашей интуицией, вашим умом, вашими знаниями. Но решать предоставьте ему.
– Значит, в итоге Джимми все же сделается Старейшиной, – произнесла Энн, пытаясь немного просветлить момент. Но этот момент вовсе не был светлым, поэтому она сказала: – Хороший план, Д. У. Я буду способствовать ему изо всех сил.
Д. У. улыбнулся, и она ощутила, как его пальцы легонько сжали ее, но он лишь посмотрел на небо, исчерпав тему разговора.
Он собирался рассказать ей про свою бабушку, которая дожила до девяносто четырех и никому не желала такого. Он собирался посоветовать ей внимательней приглядеться к этому типу, Супаари, – есть в нем что-то подозрительное, и Энн не следует слепо доверять чувствам. Он собирался сказать ей, что был по-настоящему счастлив – даже в эти последние месяцы. Он думал, что у него есть еще несколько дней. Но у смерти собственный график и своя логика, и она захватила их обоих врасплох.
– Боже, – выдохнул Джордж. – Ну и дела.
– Иисус, Мария и Иосиф, – прошептал Джимми. – Это стоило ожиданий.
Оторвав взгляд от панорамы, Марк Робичокс посмотрел на Супаари Ва Гайджура, невозмутимо направлявшего маленькую моторную лодку к городу – через усеянные бакенами каналы.
– Сипадж, Супаари. Мы благодарим тебя за это, – негромко сказал он.
Подбородок торговца-джанаата чуть поднялся в знак подтверждения. Он тщательно спланировал их прибытие, обогнув мыс и попав в бухту Радина незадолго до второго захода. Окруженный тремя горами, Гайджур охватывал полумесяц гавани, далеко протянувшись с юга на север, а его здания из белого камня и красной глины мерцали в сочном перламутровом свете. Сгущающийся сумрак прятал сплетение кораблей, кранов, складов, мастерских, сгрудившихся вблизи причалов, и взгляды людей устремлялись выше – к Дворцу Галатна, помещенному, точно драгоценный камень, в пышную аквамариновую растительность средней горы. В это время дня, когда небо принимало цвета, напоминавшие Супаари о мраморе из Гардхана, город смотрелся лучше всего. К тому же сейчас было безопаснее всего доставить чужеземцев в порт.
Поглядев на Джимми и Джорджа, завороженных зрелищем, Марк улыбнулся. Он был рад за них. Почти шесть лет субъективного времени эти двое мечтали увидеть Город Певцов, которым, как они теперь знали, являлся Гайджур. Каждый раз, когда Супаари приезжал в Кашан, они намекали, торговались, чуть ли не требовали и почти умоляли, чтобы тот взял их сюда. Они хотят видеть настоящий город, говорили они ему. Им было трудно объяснить, почему они так стремятся в Гайджур. В руанджа не хватало слов для многого из того, что их интересовало, – тем более что их интересовало все. Они хотели выяснить, как выглядят дома, понять, откуда поступает пища, куда сливают нечистоты, как функционируют здешние университеты, правительство, больницы, на что похожи транспортные средства, как производят, хранят и используют электричество. Они хотели поговорить с химиками, физиками, астрономами, математиками. Понять, как на этой планете применяют принципы колеса, рычага, наклонной плоскости. Они хотели знать все.
Сам Марк не сходил с ума от желания выбраться из Кашана, но он тоже жаждал ознакомиться с городской архитектурой и искусством, услышать музыку, поглядеть на тамошние достопримечательности. Есть ли там парки? Музеи? Зоопарки? И Супаари сказал, что у них есть сады. Распланированные или нет, утилитарные или исключительно декоративные? Есть ли там храмы? Кто их посещает? Есть ли специалисты по религии: жрецы или жрицы, монахи, адепты? Верят ли они в магию, в Бога или в богов, в фатум, в судьбу, в воздаяние за добро, в наказание за зло? Как отмечают вехи жизни? Торжественной церемонией или кратким неофициальным подтверждением? А еда – лучше ли она в городе? Что горожане носят? Вежливы они или бесцеремонны, скрупулезны или небрежны? Что считается преступлением? Как наказывают за него? Что есть добродетель, а что – порок? Что им кажется забавным? Марк тоже хотел знать все.
В конце концов, задержав их на полный ракхатский год, Супаари Ва Гайджур счел, что все должным образом продумано, устроено и назрело время для того, чтобы чужеземцы посетили принявший его город. На протяжении трехдневного путешествия из Кашана, пока его катер плыл вниз по реке, минуя медленные торговые баржи и маленькие ялики, Супаари, как умел, отвечал на их вопросы. Их интересовали серно-алюминиевые батареи, снабжавшие энергией его судно, материал, из которого сделан корпус, водонепроницаемое покрытие, навигационное оборудование. В конце концов он убедил их, что просто использует лодку, а не строил ее, и чужеземцы стали расспрашивать о самом городе, а когда Супаари наконец не смог этого выносить и сказал: «Подождите! Скоро все увидите сами», – они продолжили говорить между собой на хинглиш, неуемные в своем любопытстве.
По дороге они останавливались заночевать в двух деревнях: первая – перед самой дельтой Пона, а вторая – на побережье Маснаа Тафаи, примерно в двенадцати часах пути от Гайджу-ра. Как и в Кашане, чужеземцы были приняты жителями без лишнего ажиотажа. Супаари просто представил своих спутников как торговцев из дальних краев. Он рассчитывал, что руна, проживавшие в Гайджуре, будут реагировать так же, и приободрился, увидев подтверждение этому в удаленных деревнях – после стольких тревожных предчувствий. Но Супаари еще раз заставил чужеземцев пообещать, что они будут выходить лишь при красном свете и что даже тогда их будет сопровождать его руна-секретарь, Ауиджан. Было крайне важно, чтобы чужеземцев не увидели другие джанаата.
Это ограничение противоречило желанию Д. У. Ярбро установить контакт с правительством джанаата. Они и так слишком затянули, полагал он. Если иезуитская группа будет и дальше слоняться по окрестностям, не сообщая о себе, власти могут заподозрить пришельцев в коварстве и заинтересоваться, почему те скрывались так долго. Но люди были обязаны Супаари за его помощь, и в конечном счете Д. У. решил, что им следует держаться его правил. «Разведайте там, что и как, – сказал Ярбро Марку, Джорджу и Джимми перед их отплытием. – Когда вернетесь, обговорите это и решите, что делать дальше». Д. У. знал, что не будет участвовать в дискуссии. Он знал, что умирает. Они все знали.
Теперь, увидев Гайджур вблизи, трое людей поняли, как непросто будет получить даже поверхностное впечатление об этом городе за те шесть дней, что им выделены на визит. А у Марка Робичокса возникло ощущение, что здесь им предстоит еще одно пошаговое продвижение.
Завидев свою резиденцию, Супаари радировал Ауиджан, объявляя об их прибытии, и направил маленький катер сквозь ряды судов, высящихся у берега. Причалив с беспечной умелостью, он зевнул и с небрежной гордостью показал на ворота резиденции, полагая, что их впечатляющие размеры и очевидные признаки преуспевания уверят его визитеров, что они имеют дело с влиятельным человеком.
– Будете отдыхать или пойдете осматривать город? – спросил Супаари, отлично зная, что они скажут.
Услышав ожидаемый ответ, он поручил их своему секретарю, заверив, что Ауиджан сможет сопровождать гостей должным образом и отвечать на вопросы. А он, Супаари, теперь отправляется спать и увидится с ними завтра утром, после второго восхода.
И вот так, подготовившись как могли, Марк Робичокс, Джимми Квинн и Джордж Эдвардc впервые погрузились в инопланетный город. Нетрудно было предполагать, что он окажется удивительным и озадачивающим, но в действительности здесь был полный бедлам. Их захлестнули запахи и шумы Гайджура: склады, наполненные сладкими, пряными и травянистыми ароматами компонентов духов; доки и верфи, пахнущие мокрыми парусами, гниющая морская живность, герметики и краски, кричащие матросы и грузчики; харчевни, уличные лотки, фабрики, поочередно воняющие супами, аммиаком, жареными растениями, растворителями. Вокруг происходило огромное количество покупок и продаж, сделок, совершаемых во временных, но искусно сработанных будках с красивой мебелью, прислоненной к прекрасно уложенным кирпичным стенам. Торговцы продавали непонятные предметы с ручных тележек, просто сконструированных и отлично уравновешенных. Проходя тесными боковыми улочками, люди сквозь полуоткрытые двери видели руна, работавших с прижатыми к голове ушами среди оглушающего шума молотов и зубил, сверл и электрических пил.
Темп жизни был здесь куда стремительнее, чем в Кашане, а разнообразие типов сложения руна, насколько заметил Марк, намного больше. Докеры были более коренастыми, крепкими и вислоухими; другие были одеты как Супаари, когда люди впервые его встретили, но помельче, с внимательными тонкими лицами и прямыми смущающими взглядами, и одной из них была Ауиджан. Мех тоже был разный: у одних – жесткий и курчавый, у других – шелковистый и более длинный, чем у жителей Кашана. Региональные разновидности, думал Марк. Иммигранты, возможно, – город-то портовый.
Это было фантастическое ощущение – они разгуливали на виду у всех, странные и диковинные, и тем не менее толпы не собирались, а дети не кричали, не показывали пальцами, не прятались. Когда люди проходили по улицами, их замечали, негромко обсуждая, но когда Ауиджан предложила купить похожие на кебаб палочки с жареными овощами, торговец просто вручил им еду – с обычной вежливостью. Совершенно так же они могли бы покупать хот-доги в Филадельфии.
Когда наступила ночь, Ауиджан отвела их в резиденцию Супаари и проводила через открытый двор, мимо многих маленьких хранилищ, вдоль края внушительного склада, в жилые помещения, скромные и с гладкими стенами, но украшенные искрящимися гобеленами и устланные пышными коврами. После стольких месяцев сна в тесном окружении руна люди были потрясены, получив в свое распоряжение отдельные комнатки и обнаружив там округлые постели на поднятых платформах, похожие на гнезда и очень удобные для того, чтобы там сворачиваться в клубок. Они спали крепко и долго, проснувшись значительно позже первого рассвета.
Был уже полдень, когда Супаари встретился с ними для их первой и его единственной трапезы. Когда они развалились на подушках и валиках, уложенных вдоль стен, был принесен длинный низкий стол, а затем заставлен тарелками и чашами. Тут были супы, жареное мясо, экзотические блюда, оказавшиеся дарами моря, фаршированными чем-то острым, и фрукты, которых люди прежде не видели, и много видов овощей, простых и с соусами, искусно разрезанных и целых. Запахи были густыми или слабыми, мягкими или пряными. Обслуживание – неслышным и ненавязчивым; а трапеза длилась несколько часов. Ауиджан сидела чуть поодаль, пощипывая что-то, и наблюдала; на следующий день Марк заметил, что блюда, которых никто не удостоил внимания, на стол не подали, а те, которые понравились гостям больше всего, ставили к ним поближе и окружали новыми кушаньями.
В тот второй вечер Ауиджан увела чужеземцев дальше в город, вверх по склону, и во время этой экскурсии у них начало складываться впечатление о странной, гибридной планировке города. Здесь имелся, как они теперь поняли, каркас рациональной решетки, прямолинейная система главных улиц, вымощенных добротными тяжелыми булыжниками, и система каналов, деливших город на сегменты и позволявших доставлять грузы, которые поступали из деревень или океана, к обрабатывающим и распределяющим центрам Гайджура.
Город не переполняли жители, как это бывает в портах на Земле. Здесь не было ни нищих, ни калек, роющихся в мусоре, ни рахитичных детей, вцепившихся в усталых, отчаявшихся родителей. По мере того как люди поднимались по склону, контраст между богатством и бедностью делался заметнее, скученность уменьшалась, здания становились импозантнее, но это не смущало людей так, как смутило бы в Рио, Калькутте, Лиме или Нью-Йорке. Здесь создавалось ощущение, что преуспевание достижимо, что жители компетентны, уверенны и что каждый из них либо на пути к успеху, либо вполне доволен нынешним положением. Импровизированные рынки и суета, казалось, происходили от желания взяться задело, не слишком заботясь о внешней стороне. И в этом была своя красота.
Люди не увидели школ, зато обнаружили множество маленьких мастерских, крохотных фабрик, миниатюрных литейных цехов, в которых подмастерья терпеливо учились мастерству. Несмотря на уличную беготню и сутолоку, сквозь калитки в маленькие дворы можно было наблюдать семьи на отдыхе, трапезничающие под выступающими свесами крыш, защищавшими от дождя, но позволявшими оставаться снаружи, на вечернем воздухе. Иногда, когда люди проходили через кварталы, где занимались ремеслами вроде портняжного дела и вышивания, не связанными с работой по металлу, наступала странная тишина, в которой были слышны лишь шаги ног в мягкой обуви, мелодичные голоса руна и шелест ровного дождя.
На третий вечер Ауиджан повезла чужеземцев по берегу бухты в квартал стеклодувов, чтобы они увидели, как производят великолепную посуду, вроде той, что украшала стол Супаари: тяжелое, гладкое стекло с узкими лентами искрящегося авантюрина, обвивающими ножки бокалов. Марк отметил две эстетические традиции: одни предметы инкрустировали, утяжеляя их отделкой, другие создавали в строгой простоте. Сделанные для джанаата и руна, соответственно, предположил он, посмотрев через бухту на Дворец Галатна и окружавшие его резиденции – с их мозаиками и фонтанами, высокими зубчатыми стенами, украшенными выступами, фасадами, сплошь покрытыми орнаментом. Больше денег, чем вкуса, неприязненно подумал Марк. Галатна напоминал классическую китайскую архитектуру – словно бы над ним работали слишком долго, наслаивая и добавляя то, без чего лучше было обойтись.
Когда они совершали обход следующей мастерской, Марк спросил об этом у Ауиджан.
– Большинство джанаата предпочитают такие вещи, – сказала Ауиджан, указав на богато изукрашенные предметы, и добавила тихим доверительным голосом: – Кое-кто устает на них смотреть.
Что укрепило Марка в его восхищении изысканным вкусом и тактом руна.
И все же в последний их день, проведенный в городе, Марку пришлось умерить свое неприятие искусства джанаата. Джордж и Джимми наконец сумели втолковать, что одно дело им нужно выполнить непременно: переговорить с химиком насчет топлива для посадочного катера. Объяснять пришлось довольно долго, но в конце концов Супаари понял, что им требовалось, и Ауиджан отправила в местный дистиллятор духов посыльного, вернувшегося с химиком, узколицым и на вид несколько нервным. После того, как ему показали периодическую систему элементов – дабы установить какие-то точки соприкосновения – и трехмерные изображения компонентов, необходимых для создания топлива, химик быстро ухватил суть проблемы. К громадному облегчению чужеземцев, формула вовсе не показалась ему устрашающей.
Но во время последовавшей за этим технической дискуссии глаза Марка сделались стеклянными, и Супаари, заскучавший не меньше его, спросил, не желает ли Робичокс увидеть кое-что из области искусства джанаата. Предложение выглядело таким деланно небрежным, что Марк, неплохо изучивший манеры Супаари, сразу заподозрил, что это спланировано заранее. Вызвали двухместные носилки, а Марку выдали мантию с капюшоном, слишком большую для него, и помогли забраться в занавешенную кабину паланкина. Супаари объявил, что будет сам сопровождать чужеземца Марка в этой экскурсии, оставив Ауиджан помогать Джорджу и Джимми в их общении с химиком.
День был в разгаре, и Марк, выглядывая сквозь щели между занавесками, пока их несли вверх по склону, видел новые районы и получал совершенно иное представление о городе. Здесь джанаата были повсюду и сразу же бросались в глаза. «В мантиях, – с легким сарказмом пробормотал Супаари, – столь же тяжелых, как их обязанности, и с головными уборами, столь же высокими, как их идеалы». Эти лица очень походили на лица руна, с которыми Марк был знаком, но отличались каким-то голодным, волчьим выражением, от которого делалось тревожно на душе. В отличие от Супаари, они казались не деятельными, но пугающе нацеленными, недружественными, но холодно вежливыми, не остроумными, но весьма приметливыми, а более всего – неприступными. Руна отступали перед ними, кланялись, кивали или отворачивались. Марк отпрянул поглубже в кабину, нутром ощутив резонность неоднократных предупреждений Супаари насчет других джанаата, и возблагодарил Господа, что первыми они встретили руна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55