Эмилио сам прошел через время, когда отсутствие секса стало настолько всепоглощающим, что он не мог думать ни о чем ином, – точно голодный, мечтающий о еде. В конце концов он просто прибег к мастурбации как временному средству, поскольку уже тогда знал мужчин, которые пошли на компромисс, принеся только горе женщинам, любившим их, или топили одиночество в вине, или, что самое худшее, отрицали, что испытывают желание, и раскололи надвое свои жизни: праведники при свете, хищники в темноте.
Чтобы выстоять и пробраться через ригидность, ловушки, смятение, Эмилио с мучительной скрупулезностью выработал в себе жесткую самооценку и честность. Он нашел способ жить со своим одиночеством и отвечать «Да», когда спрашивал себя, стоит ли Жемчужина цены, которую он платит, – день за днем. Ночь за ночью. Год за годом.
Кто мог говорить о таких вещах? Во всяком случае не Эмилио Сандос, который, несмотря на свободное владение многими языками, оставался косноязычным и невразумительным, когда речь заходила о глубинах его души.
Ибо он не мог чувствовать Бога или обращаться к Богу как к другу, или говорить с Богом с непринужденной фамильярностью фанатика, или восхвалять Бога в поэзии. И все же, когда Эмилио сделался старше, стезя, на которую он ступил почти по неведению, показалась ему понятней. Для него стало более очевидным, что он и вправду призван идти этой странной и трудной, этой неестественной и неописуемой тропой к Богу, который требовал не поэзии или набожности, а простой выносливости и терпения.
Никто не мог знать, что это значило для него.
17
Неаполь: июнь, 2060
Увидев Сандоса, входившего в кабинет отца Генерала в первый день расследования по делу ракхатской миссии, Йоханнес Фолькер моргнул и возблагодарил Господа, что все это происходит в уединенном месте, вдали от Рима и подальше от надоедливых СМИ, паразитирующих на подвигах и пороках. Скольких несчастных развратил этот дурной человек, прежде чем они умерли? – с горечью вопрошал Фолькер. Убил ли он их, как убил ребенка?
Кандотти и Бер вошли вместе с Сандосом – Бер открыл дверь, Кандотти выдвинул для него стул. Сторонники, несомненно, уже околдованные им. Даже Джулиани, похоже, к нему снисходителен, нянчится с Сандосом, который нанес неисчислимый ущерб репутации и финансам Общества Иисуса, – Фолькер поднял глаза и увидел, что Джулиани смотрит на него.
– Добрый день, господа, – любезно произнес Винченцо Джулиани, взглядом требуя от Фолькера сдержанности. – Эмилио, я рад отметить, что ты выглядишь намного лучше.
– Спасибо, сэр, – пробормотал Сандос.
Одетый в черное, стройный и элегантный, с отросшими темными волосами, припорошенными сединой, Эмилио не казался таким болезненным, как два месяца назад. На ногах он держался уверенней, на лице появился румянец. Но вот в каком состоянии его психика, Джулиани не имел понятия. Сандос почти не говорил с тех пор, как прибыл Фелипе Рейес, – если не считать вежливых фраз и весьма поверхностных бесед за обеденным столом; даже Джону Кандотти не удавалось его разговорить. Жаль, подумал Джулиани. Было бы полезно знать, что творится в его голове.
Отец Генерал занял свое место во главе роскошного стола, сработанного в XVIII веке, который они обычно использовали для слушаний. Высокие окна кабинета были распахнуты, тонкие шторы красиво колыхались на июньском ветру. После сырой, пасмурной весны лето обещает быть более прохладным и дождливым, чем обычно, но вполне приятным, думал Джулиани, следя, как другие рассаживаются по своим местам. Фелипе Рейес покинул стул в углу кабинета и, перед тем как снова сесть, медлил, словно бы взвешивая, какую позицию занять по отношению к Сандосу. Фолькер встал и выдвинул стул рядом с собой, помещая Рейеса как раз напротив Кандотти, опустившегося рядом с Эмилио. Эдвард Бер уселся возле окна, откуда он мог наблюдать за всеми, оставаясь незамеченным, и где его мог видеть Эмилио.
– Господа, – начал Джулиани, – я бы хотел сразу уточнить, что это не суд и не допрос. Наша цель: установить ясную картину событий, имевших место во время миссии на Ракхат. Отец Сандос владеет уникальным ракурсом и степенью проникновения в эти события – что, мы надеемся, восполнит нашу нехватку знаний. Со своей стороны, мы располагаем информацией, которая, как я полагаю, может оказаться новой для отца Сандоса. – Никогда не умевший говорить сидя, Джулиани поднялся и начал разгуливать по кабинету. – Некоторые из нас еще помнят, что приблизительно через год после того, как «Стелла Марис» покинула Солнечную систему, мистер Ян Секизава из корпорации Обаяши обнародовал свои подозрения, будто Общество отправило корабль на Ракхат. Как и следовало ожидать, Эмилио, поднялся большой шум. Сначала Секизава обратился к своим людям, и те направили в Организацию Объединенных Наций детально разработанную программу, которая позволила бы другому кораблю следовать за «Стеллой Марис», используя почти такую же технологию. Поставленная перед фактом ООН уполномочила Консорциум по контактам установить с Певцами прямой контакт. Чтобы представлять все человечество, к экипажу Консорциума по контактам была добавлена дипломатическая группа. – Джулиани прервал свое неспешное кружение по комнате и посмотрел на Сандоса: – Возможно, Эмилио, ты помнишь By Ксинг-Рена и Тревора Исли.
– Да.
Если Джулиани ожидал какой-нибудь реакции, то был разочарован.
– Корабль Консорциума по контактам, «Магеллан», стартовал к Ракхату примерно через три года после «Стеллы Марис». И, боюсь, с этого момента ситуация становится весьма запутанной. В то время как для людей путешествие между Землей и Ракхатом занимает семнадцать лет земного времени, радиосигналам нужно лишь четыре целых и три десятых года, – поэтому возникает неразбериха и трудно установить последовательность событий. Должен напомнить тебе, Эмилио, что мы потеряли всякую связь с вашей группой приблизительно через три года после вашего приземления на Ракхат.
Снова ничего. Никакой реакции.
– Когда «Магеллан» достиг окрестностей планеты, его экипаж не знал, что все вы уже считаетесь погибшими. Они пытались связаться с вами по радио. Не получив никакого ответа, они пришвартовались к «Стелле Марис» и обнаружили там записи, которые дали им все основания полагать, что ваш контакте представителями здешнего разумного вида был успешен… Сандос продолжал отрешенно смотреть в окно. Раздосадованный Джулиани поймал себя на том, что реагирует так, будто Эмилио – замечтавшийся аспирант.
– Простите, отец Сандос, если это неспособно привлечь ваше внимание…
Сандос поднял брови и, повернув голову, посмотрел на отца Генерала.
– Я слушаю, сэр, – сказал он.
Его голос был ровным и твердым, без ноты дерзости. Но глаза снова вернулись к холмам, высившимся позади двора.
– Хорошо. Потому что это важно. Насколько мы понимаем, отряд «Магеллана» приземлился в соответствии с последними координатами, сообщенными вашей группой перед тем, как передачи прекратились. Они определили твое местонахождение примерно через двенадцать недель, и им потребовалось немало усилий, чтобы вытащить тебя из затруднительной ситуации и подлечить твои раны.
Снова – никакой реакции.
– Насколько мы понимаем, затем тебя доставили на «Стеллу Марис», которая была запрограммирована вернуться к солнечной орбите, и отправили домой одного. – Джулиани сделал паузу, и его тон изменился: – Уверен, что перелет был очень трудным.
Впервые Эмилио Сандос выдал комментарий.
– Да, – сказал он словно бы себе, все еще глядя в окно. – Невообразимо.
Слова повисли в воздухе – далекие и тихие, как пение птиц.
– Несомненно, – наконец произнес отец Генерал, на минуту сбитый с мысли. – В любом случае радиопередачи группы «Магеллана» продолжались еще три с половиной месяца. Затем все контакты с ней были утрачены. Мы не имеем понятия, что с ними случилось, и не понимаем, почему передачи наших посланников прекратились через три года. Но мы надеемся, Эмилио, что ты сможешь объяснить некоторые из этих загадок.
Отец Генерал кивнул Фолькеру, и тот поставил перед Сандосом ноутбук. Похоже, подумал Фолькер, зрелище будет весьма занимательным.
– Но, боюсь, первым пунктом повестки станет рассмотрение крайне неприятных заявлений, сделанных By и Исли.
Эмилио вскинул глаза, и Джулиани пришлось сделать паузу, чтобы это обдумать. Недоумение Сандоса выглядело искренним.
– Естественно, мы дождались, покаты окрепнешь достаточно, чтобы выступить в свою защиту. Ракхат далеко за пределами любой гражданской юрисдикции. Никаких уголовных дел против тебя не возбуждено, но обвинения озадачивают и даже при отсутствии суда или судебного следствия вызвали серьезный резонанс.
Перегнувшись через стол, Фолькер включил дисплей. Джулиани снова заговорил:
– Эти заявления были посланы по радио, поэтому они прибыли и стали общеизвестными более двенадцати лет назад. Пожалуйста, прочитай их тщательно и без спешки. Мы надеемся, что ты их опровергнешь.
Эмилио потребовалось минут десять, чтобы продраться сквозь текст документа. Ближе к концу ему стало трудно воспринимать смысл и приходилось перечитывать отрывки, чтобы быть уверенным, что он все понял правильно, – а это расстраивало.
Версия Консорциума по контактам не застала его врасплох. «Мы знаем о ребенке, – сказал Джон. – И мы знаем про бордель». Но это было так абсурдно, так несправедливо, что Эмилио никак не мог ухватить значение всех этих слов. Наверное, рассудок пытается таким способом защитить себя, предположил он. До сего дня Эмилио не знал того, что остальные в этой комнате, а заодно и весь мир, услышали более двенадцати лет назад, и не мог даже представить себе, насколько убийственно все это звучит.
И все же кое-что прояснялось, и за это Эмилио был признателен. А то он уже стал гадать, болит ли его голова из-за мозговой опухоли или потому, что столь многое для него выглядит бессмысленным. По крайней мере это объясняет враждебность и отвращение: то, как Исли и By смотрели на него, что они должны были думать… Но другие части доклада показались ему одновременно озадачивающими и оскорбительными. Эмилио снова попытался найти во всем этом смысл, спрашивая себя, сказал ли он что-то не то или его неверно поняли. Где-то тут имеется ключ, думал он, надеясь вспомнить это позднее, когда ситуация немного разрядится. Затем его виски опять сдавило болью, и мысли стали разбегаться.
За прошедшие месяцы Эмилио часто обнаруживал, что мечется между истеричными воплями и черным юмором. Крики, как он выяснил при обратном перелете, лишь усиливают головную боль.
– Могло быть хуже, – сказал Эмилио наконец. – Мог пойти дождь.
С другой стороны, черный юмор раздражал остальных. Джулиани и Рейес не улыбнулись. Фолькер вознегодовал. Джон понял шутку, но даже он счел ее неуместной. Замутненным взглядом Эмилио поискал Эдварда Бера, но увидел, что его уже нет возле окна.
– Пора бы кому-нибудь объяснить вам, Сандос, что это не только ваше личное бесчестье, – выкрикнул Фолькер, и его голос молотом застучал в ушах Эмилио. – Когда эти обвинения стали общеизвестны, репутация Общества была почти уничтожена. Сейчас мы располагаем лишь четырнадцатью приютами послушников по всему миру. И новых людей едва хватает, чтобы заполнить даже их…
– Бросьте, Фолькер! Не надо искать козла отпущения! – заорал в ответ Джон. – Вы не можете винить Эмилио в каждой беде, с которой мы столкнулись за эти годы…
Затем к гомону добавился голос Фелипе, и Эмилио почувствовал, что голова у него сейчас расколется, что кости его черепа рассыплются на куски. Он попытался как-то сбежать от криков, уйти от всего этого внутрь себя, но не нашел там места, где можно укрыться. Неделями, сосредоточившись на одном, Эмилио готовился, кирпич за кирпичом возводя стены, решая, на какие вопросы отвечать, а какие обходить и каким образом. Он был уверен, что сможет выдержать слушания, что теперь он достаточно отстранился от всего; но тщательно выстроенные укрепления рушились, и Эмилио ощущал себя таким же ободранным, кровоточащим и беспомощным, как если бы все это случилось вновь.
– Довольно, – прорвались сквозь спор слова Джулиан и, и в комнате сразу наступило молчание.
Когда он снова заговорил, его голос был очень мягким:
– Эмилио, в этих обвинениях есть хоть доля правды? Брат Эдвард был уже на пути к Сандосу, заметив вокруг его глаз бледную синеву, оповещавшую о мигрени, и надеясь вывести его из комнаты раньше, чем начнется рвота. Но он остановился и подождал, пока Эмилио ответит.
– Я полагаю, там все правда, – сказал Эмилио, хотя из-за гула в голове едва слышал собственный голос. И тогда все опять стали кричать, поэтому, возможно, никто не слышал, как он произнес: – Но все неправильно.
Он почувствовал, как Эдвард Бер берет его под руки, помогая встать. В комнате продолжали говорить, возле уха Эмилио слышал голос Эдварда, но ничего не понимал. Ему показалось, что это Джон Кандотти вывел его из кабинета, почти неся на руках, и он пытался протестовать, заверяя, что его ноги в порядке. Прежде чем Эмилио утратил контроль, им удалось доставить его в коридор с каменным полом; он был доволен, что не испортил ковры. Когда это закончилось, Эмилио ощутил укол инъекции, а затем краткое пугающее чувство падения, хотя его несли вверх по ступеням.
Там все правда, подумал он, когда лекарство подействовало. Но все неправильно.
Катер с «Магеллана» опустился возле деревни Кашан, где иезуитская группа прожила больше двух ракхатских лет. Люди были встречены не священниками, но устрашающей толпой особей, которые, как они позже узнали, назывались Рунаруна. Эти Рунаруна были очень крупными, очень возбужденными, и By опасался, что их убьют на месте. Отряд «Магеллана» уже собирался отступить и вернуться на катер, когда сравнительно небольшая особь, являвшаяся, как показалось людям, совсем юной, пробралась сквозь толпу и направилась прямо к Тревору Исли, к которому она обратилась, как ни поразительно, на английском.
Она представилась как Аскама и спросила Тревора, не пришел ли он «за Мило»? Похоже, Аскама была уверена, что Исли является родственником отца Эмилио Сандоса – или Мило, как она его именовала, – членом семьи, который прибыл, чтобы увезти священника. Когда у нее спросили про других, похожих на Сандоса, Аскама сказала, что другие иноземцы ушли, но повторяла им снова и снова, что «Мило не мертвый», что он сейчас в городе Гайджур. В конце концов члены отряда «Магеллана» поняли, что Аскама предлагает отвести их туда. Решили, что это разумно. Они надеялись, что, когда достигнут Гайджура, Сандос сможет объяснить ситуацию.
К городу они направились на речной барже. Пока плыли, с берегов кричали жители деревень Рунаруна, а один раз в них даже бросили камни. Догадавшись, что целью этой атаки был Тревор Исли, одетый в черное, они поняли, что миссионеры каким-то образом отравили здешнюю атмосферу, – именно этого команда «Магеллана» ожидала и боялась.
Население города не проявляло открытой враждебности, но, пока люди шли по улицам, за ними молча следили. Аскама привела их к Супаари Ва Гайджуру, который, как они решили, был кем-то вроде ученого. Они узнали, что Супаари долго занимался с Сандосом, а его английский оказался на удивление неплохим, хотя с более сильным акцентом, чем у Аскамы. Он был также представителем правящих Джанаатджана'ата, богатым и обходительным хозяином, хотя Аскаму выпроводил довольно грубо. Ей не позволили с ними остаться, но разрешили поселиться где-то в резиденции, и люди потом часто встречали ее. Подтвердив слова Аскамы, что Эмилио Сандос был некогда принят в его семью, Супаари сообщил группе «Магеллана», что Сандос больше не проживает с ним. Почему? – спросили они. Где он сейчас? На это Супаари прямо не ответил. Иноземца Сандоса устроили жить в иное место, которое «больше соответствует его натуре», сказал он и сменил тему.
В течение следующих нескольких недель Супаари радушно принимал группу «Магеллана», демонстрируя знание земного лингва франка и стараясь как можно лучше отвечать на вопросы гостей. По их просьбе он представил их другим Джанаатджана'ата, имевшим влияние в местном обществе. Все они казались равнодушными и рассеянными, не заинтересованными в торговле или культурном обмене с землянами. Вскоре стало ясно, что назревает нечто скверное. Даже Супаари, обычно учтивый, как-то днем сильно разгорячился, рассказывая, что на речном пути возле города Рунаруна атаковали и убили нескольких Джанаатджана'ата. Прежде ничего похожего не случалось. Супаари заверил людей, что раньше отношения между Рунаруна и Джанаатджана'ата всегда были хорошими. Супаари полагал, что ответственность за это несут иноземцы – как все тут называли иезуитов. Равновесие было утрачено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Чтобы выстоять и пробраться через ригидность, ловушки, смятение, Эмилио с мучительной скрупулезностью выработал в себе жесткую самооценку и честность. Он нашел способ жить со своим одиночеством и отвечать «Да», когда спрашивал себя, стоит ли Жемчужина цены, которую он платит, – день за днем. Ночь за ночью. Год за годом.
Кто мог говорить о таких вещах? Во всяком случае не Эмилио Сандос, который, несмотря на свободное владение многими языками, оставался косноязычным и невразумительным, когда речь заходила о глубинах его души.
Ибо он не мог чувствовать Бога или обращаться к Богу как к другу, или говорить с Богом с непринужденной фамильярностью фанатика, или восхвалять Бога в поэзии. И все же, когда Эмилио сделался старше, стезя, на которую он ступил почти по неведению, показалась ему понятней. Для него стало более очевидным, что он и вправду призван идти этой странной и трудной, этой неестественной и неописуемой тропой к Богу, который требовал не поэзии или набожности, а простой выносливости и терпения.
Никто не мог знать, что это значило для него.
17
Неаполь: июнь, 2060
Увидев Сандоса, входившего в кабинет отца Генерала в первый день расследования по делу ракхатской миссии, Йоханнес Фолькер моргнул и возблагодарил Господа, что все это происходит в уединенном месте, вдали от Рима и подальше от надоедливых СМИ, паразитирующих на подвигах и пороках. Скольких несчастных развратил этот дурной человек, прежде чем они умерли? – с горечью вопрошал Фолькер. Убил ли он их, как убил ребенка?
Кандотти и Бер вошли вместе с Сандосом – Бер открыл дверь, Кандотти выдвинул для него стул. Сторонники, несомненно, уже околдованные им. Даже Джулиани, похоже, к нему снисходителен, нянчится с Сандосом, который нанес неисчислимый ущерб репутации и финансам Общества Иисуса, – Фолькер поднял глаза и увидел, что Джулиани смотрит на него.
– Добрый день, господа, – любезно произнес Винченцо Джулиани, взглядом требуя от Фолькера сдержанности. – Эмилио, я рад отметить, что ты выглядишь намного лучше.
– Спасибо, сэр, – пробормотал Сандос.
Одетый в черное, стройный и элегантный, с отросшими темными волосами, припорошенными сединой, Эмилио не казался таким болезненным, как два месяца назад. На ногах он держался уверенней, на лице появился румянец. Но вот в каком состоянии его психика, Джулиани не имел понятия. Сандос почти не говорил с тех пор, как прибыл Фелипе Рейес, – если не считать вежливых фраз и весьма поверхностных бесед за обеденным столом; даже Джону Кандотти не удавалось его разговорить. Жаль, подумал Джулиани. Было бы полезно знать, что творится в его голове.
Отец Генерал занял свое место во главе роскошного стола, сработанного в XVIII веке, который они обычно использовали для слушаний. Высокие окна кабинета были распахнуты, тонкие шторы красиво колыхались на июньском ветру. После сырой, пасмурной весны лето обещает быть более прохладным и дождливым, чем обычно, но вполне приятным, думал Джулиани, следя, как другие рассаживаются по своим местам. Фелипе Рейес покинул стул в углу кабинета и, перед тем как снова сесть, медлил, словно бы взвешивая, какую позицию занять по отношению к Сандосу. Фолькер встал и выдвинул стул рядом с собой, помещая Рейеса как раз напротив Кандотти, опустившегося рядом с Эмилио. Эдвард Бер уселся возле окна, откуда он мог наблюдать за всеми, оставаясь незамеченным, и где его мог видеть Эмилио.
– Господа, – начал Джулиани, – я бы хотел сразу уточнить, что это не суд и не допрос. Наша цель: установить ясную картину событий, имевших место во время миссии на Ракхат. Отец Сандос владеет уникальным ракурсом и степенью проникновения в эти события – что, мы надеемся, восполнит нашу нехватку знаний. Со своей стороны, мы располагаем информацией, которая, как я полагаю, может оказаться новой для отца Сандоса. – Никогда не умевший говорить сидя, Джулиани поднялся и начал разгуливать по кабинету. – Некоторые из нас еще помнят, что приблизительно через год после того, как «Стелла Марис» покинула Солнечную систему, мистер Ян Секизава из корпорации Обаяши обнародовал свои подозрения, будто Общество отправило корабль на Ракхат. Как и следовало ожидать, Эмилио, поднялся большой шум. Сначала Секизава обратился к своим людям, и те направили в Организацию Объединенных Наций детально разработанную программу, которая позволила бы другому кораблю следовать за «Стеллой Марис», используя почти такую же технологию. Поставленная перед фактом ООН уполномочила Консорциум по контактам установить с Певцами прямой контакт. Чтобы представлять все человечество, к экипажу Консорциума по контактам была добавлена дипломатическая группа. – Джулиани прервал свое неспешное кружение по комнате и посмотрел на Сандоса: – Возможно, Эмилио, ты помнишь By Ксинг-Рена и Тревора Исли.
– Да.
Если Джулиани ожидал какой-нибудь реакции, то был разочарован.
– Корабль Консорциума по контактам, «Магеллан», стартовал к Ракхату примерно через три года после «Стеллы Марис». И, боюсь, с этого момента ситуация становится весьма запутанной. В то время как для людей путешествие между Землей и Ракхатом занимает семнадцать лет земного времени, радиосигналам нужно лишь четыре целых и три десятых года, – поэтому возникает неразбериха и трудно установить последовательность событий. Должен напомнить тебе, Эмилио, что мы потеряли всякую связь с вашей группой приблизительно через три года после вашего приземления на Ракхат.
Снова ничего. Никакой реакции.
– Когда «Магеллан» достиг окрестностей планеты, его экипаж не знал, что все вы уже считаетесь погибшими. Они пытались связаться с вами по радио. Не получив никакого ответа, они пришвартовались к «Стелле Марис» и обнаружили там записи, которые дали им все основания полагать, что ваш контакте представителями здешнего разумного вида был успешен… Сандос продолжал отрешенно смотреть в окно. Раздосадованный Джулиани поймал себя на том, что реагирует так, будто Эмилио – замечтавшийся аспирант.
– Простите, отец Сандос, если это неспособно привлечь ваше внимание…
Сандос поднял брови и, повернув голову, посмотрел на отца Генерала.
– Я слушаю, сэр, – сказал он.
Его голос был ровным и твердым, без ноты дерзости. Но глаза снова вернулись к холмам, высившимся позади двора.
– Хорошо. Потому что это важно. Насколько мы понимаем, отряд «Магеллана» приземлился в соответствии с последними координатами, сообщенными вашей группой перед тем, как передачи прекратились. Они определили твое местонахождение примерно через двенадцать недель, и им потребовалось немало усилий, чтобы вытащить тебя из затруднительной ситуации и подлечить твои раны.
Снова – никакой реакции.
– Насколько мы понимаем, затем тебя доставили на «Стеллу Марис», которая была запрограммирована вернуться к солнечной орбите, и отправили домой одного. – Джулиани сделал паузу, и его тон изменился: – Уверен, что перелет был очень трудным.
Впервые Эмилио Сандос выдал комментарий.
– Да, – сказал он словно бы себе, все еще глядя в окно. – Невообразимо.
Слова повисли в воздухе – далекие и тихие, как пение птиц.
– Несомненно, – наконец произнес отец Генерал, на минуту сбитый с мысли. – В любом случае радиопередачи группы «Магеллана» продолжались еще три с половиной месяца. Затем все контакты с ней были утрачены. Мы не имеем понятия, что с ними случилось, и не понимаем, почему передачи наших посланников прекратились через три года. Но мы надеемся, Эмилио, что ты сможешь объяснить некоторые из этих загадок.
Отец Генерал кивнул Фолькеру, и тот поставил перед Сандосом ноутбук. Похоже, подумал Фолькер, зрелище будет весьма занимательным.
– Но, боюсь, первым пунктом повестки станет рассмотрение крайне неприятных заявлений, сделанных By и Исли.
Эмилио вскинул глаза, и Джулиани пришлось сделать паузу, чтобы это обдумать. Недоумение Сандоса выглядело искренним.
– Естественно, мы дождались, покаты окрепнешь достаточно, чтобы выступить в свою защиту. Ракхат далеко за пределами любой гражданской юрисдикции. Никаких уголовных дел против тебя не возбуждено, но обвинения озадачивают и даже при отсутствии суда или судебного следствия вызвали серьезный резонанс.
Перегнувшись через стол, Фолькер включил дисплей. Джулиани снова заговорил:
– Эти заявления были посланы по радио, поэтому они прибыли и стали общеизвестными более двенадцати лет назад. Пожалуйста, прочитай их тщательно и без спешки. Мы надеемся, что ты их опровергнешь.
Эмилио потребовалось минут десять, чтобы продраться сквозь текст документа. Ближе к концу ему стало трудно воспринимать смысл и приходилось перечитывать отрывки, чтобы быть уверенным, что он все понял правильно, – а это расстраивало.
Версия Консорциума по контактам не застала его врасплох. «Мы знаем о ребенке, – сказал Джон. – И мы знаем про бордель». Но это было так абсурдно, так несправедливо, что Эмилио никак не мог ухватить значение всех этих слов. Наверное, рассудок пытается таким способом защитить себя, предположил он. До сего дня Эмилио не знал того, что остальные в этой комнате, а заодно и весь мир, услышали более двенадцати лет назад, и не мог даже представить себе, насколько убийственно все это звучит.
И все же кое-что прояснялось, и за это Эмилио был признателен. А то он уже стал гадать, болит ли его голова из-за мозговой опухоли или потому, что столь многое для него выглядит бессмысленным. По крайней мере это объясняет враждебность и отвращение: то, как Исли и By смотрели на него, что они должны были думать… Но другие части доклада показались ему одновременно озадачивающими и оскорбительными. Эмилио снова попытался найти во всем этом смысл, спрашивая себя, сказал ли он что-то не то или его неверно поняли. Где-то тут имеется ключ, думал он, надеясь вспомнить это позднее, когда ситуация немного разрядится. Затем его виски опять сдавило болью, и мысли стали разбегаться.
За прошедшие месяцы Эмилио часто обнаруживал, что мечется между истеричными воплями и черным юмором. Крики, как он выяснил при обратном перелете, лишь усиливают головную боль.
– Могло быть хуже, – сказал Эмилио наконец. – Мог пойти дождь.
С другой стороны, черный юмор раздражал остальных. Джулиани и Рейес не улыбнулись. Фолькер вознегодовал. Джон понял шутку, но даже он счел ее неуместной. Замутненным взглядом Эмилио поискал Эдварда Бера, но увидел, что его уже нет возле окна.
– Пора бы кому-нибудь объяснить вам, Сандос, что это не только ваше личное бесчестье, – выкрикнул Фолькер, и его голос молотом застучал в ушах Эмилио. – Когда эти обвинения стали общеизвестны, репутация Общества была почти уничтожена. Сейчас мы располагаем лишь четырнадцатью приютами послушников по всему миру. И новых людей едва хватает, чтобы заполнить даже их…
– Бросьте, Фолькер! Не надо искать козла отпущения! – заорал в ответ Джон. – Вы не можете винить Эмилио в каждой беде, с которой мы столкнулись за эти годы…
Затем к гомону добавился голос Фелипе, и Эмилио почувствовал, что голова у него сейчас расколется, что кости его черепа рассыплются на куски. Он попытался как-то сбежать от криков, уйти от всего этого внутрь себя, но не нашел там места, где можно укрыться. Неделями, сосредоточившись на одном, Эмилио готовился, кирпич за кирпичом возводя стены, решая, на какие вопросы отвечать, а какие обходить и каким образом. Он был уверен, что сможет выдержать слушания, что теперь он достаточно отстранился от всего; но тщательно выстроенные укрепления рушились, и Эмилио ощущал себя таким же ободранным, кровоточащим и беспомощным, как если бы все это случилось вновь.
– Довольно, – прорвались сквозь спор слова Джулиан и, и в комнате сразу наступило молчание.
Когда он снова заговорил, его голос был очень мягким:
– Эмилио, в этих обвинениях есть хоть доля правды? Брат Эдвард был уже на пути к Сандосу, заметив вокруг его глаз бледную синеву, оповещавшую о мигрени, и надеясь вывести его из комнаты раньше, чем начнется рвота. Но он остановился и подождал, пока Эмилио ответит.
– Я полагаю, там все правда, – сказал Эмилио, хотя из-за гула в голове едва слышал собственный голос. И тогда все опять стали кричать, поэтому, возможно, никто не слышал, как он произнес: – Но все неправильно.
Он почувствовал, как Эдвард Бер берет его под руки, помогая встать. В комнате продолжали говорить, возле уха Эмилио слышал голос Эдварда, но ничего не понимал. Ему показалось, что это Джон Кандотти вывел его из кабинета, почти неся на руках, и он пытался протестовать, заверяя, что его ноги в порядке. Прежде чем Эмилио утратил контроль, им удалось доставить его в коридор с каменным полом; он был доволен, что не испортил ковры. Когда это закончилось, Эмилио ощутил укол инъекции, а затем краткое пугающее чувство падения, хотя его несли вверх по ступеням.
Там все правда, подумал он, когда лекарство подействовало. Но все неправильно.
Катер с «Магеллана» опустился возле деревни Кашан, где иезуитская группа прожила больше двух ракхатских лет. Люди были встречены не священниками, но устрашающей толпой особей, которые, как они позже узнали, назывались Рунаруна. Эти Рунаруна были очень крупными, очень возбужденными, и By опасался, что их убьют на месте. Отряд «Магеллана» уже собирался отступить и вернуться на катер, когда сравнительно небольшая особь, являвшаяся, как показалось людям, совсем юной, пробралась сквозь толпу и направилась прямо к Тревору Исли, к которому она обратилась, как ни поразительно, на английском.
Она представилась как Аскама и спросила Тревора, не пришел ли он «за Мило»? Похоже, Аскама была уверена, что Исли является родственником отца Эмилио Сандоса – или Мило, как она его именовала, – членом семьи, который прибыл, чтобы увезти священника. Когда у нее спросили про других, похожих на Сандоса, Аскама сказала, что другие иноземцы ушли, но повторяла им снова и снова, что «Мило не мертвый», что он сейчас в городе Гайджур. В конце концов члены отряда «Магеллана» поняли, что Аскама предлагает отвести их туда. Решили, что это разумно. Они надеялись, что, когда достигнут Гайджура, Сандос сможет объяснить ситуацию.
К городу они направились на речной барже. Пока плыли, с берегов кричали жители деревень Рунаруна, а один раз в них даже бросили камни. Догадавшись, что целью этой атаки был Тревор Исли, одетый в черное, они поняли, что миссионеры каким-то образом отравили здешнюю атмосферу, – именно этого команда «Магеллана» ожидала и боялась.
Население города не проявляло открытой враждебности, но, пока люди шли по улицам, за ними молча следили. Аскама привела их к Супаари Ва Гайджуру, который, как они решили, был кем-то вроде ученого. Они узнали, что Супаари долго занимался с Сандосом, а его английский оказался на удивление неплохим, хотя с более сильным акцентом, чем у Аскамы. Он был также представителем правящих Джанаатджана'ата, богатым и обходительным хозяином, хотя Аскаму выпроводил довольно грубо. Ей не позволили с ними остаться, но разрешили поселиться где-то в резиденции, и люди потом часто встречали ее. Подтвердив слова Аскамы, что Эмилио Сандос был некогда принят в его семью, Супаари сообщил группе «Магеллана», что Сандос больше не проживает с ним. Почему? – спросили они. Где он сейчас? На это Супаари прямо не ответил. Иноземца Сандоса устроили жить в иное место, которое «больше соответствует его натуре», сказал он и сменил тему.
В течение следующих нескольких недель Супаари радушно принимал группу «Магеллана», демонстрируя знание земного лингва франка и стараясь как можно лучше отвечать на вопросы гостей. По их просьбе он представил их другим Джанаатджана'ата, имевшим влияние в местном обществе. Все они казались равнодушными и рассеянными, не заинтересованными в торговле или культурном обмене с землянами. Вскоре стало ясно, что назревает нечто скверное. Даже Супаари, обычно учтивый, как-то днем сильно разгорячился, рассказывая, что на речном пути возле города Рунаруна атаковали и убили нескольких Джанаатджана'ата. Прежде ничего похожего не случалось. Супаари заверил людей, что раньше отношения между Рунаруна и Джанаатджана'ата всегда были хорошими. Супаари полагал, что ответственность за это несут иноземцы – как все тут называли иезуитов. Равновесие было утрачено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55