Энн подоспела сразу после Ярбро.
– Все в порядке, – бесстрастно сказала она, когда смех умолк, сменившись испугом. – Он просто потерял сознание.
Она сама могла бы поднять Эмилио с пола; при четверти G он весил около тридцати фунтов. Но интеллектуальное равенство – это одно дело, а к мужской щепетильности Энн сохраняла некоторое почтение, поэтому она вскинула глаза на Д. У, намереваясь попросить отнести Эмилио в его каюту. И с изумлением увидела, что Ярбро дрожит. Затем Энн вдруг осенило, и многое ей стало понятней.
– Джимми, пожалуйста, оттащи Эмилио в его комнату, – позвала она чуть скучающим голосом, стараясь поубавить драматизма.
Открыв дверь в каюту Эмилио, Д. У. шагнул в сторону, пропуская Джимми – огромного «Тряпичного Энди», несшего Эмилио, который сам походил на тряпичную куклу, бессильно повисшую на руках гиганта. Секунду поколебавшись, Энн коротко, но крепко обняла Д. У, как бы успокаивая, а затем протиснулась мимо Джимми в комнатку. Джим вышел, и она закрыла за ним дверь.
Эмилио уже приходил в себя. Энн слышала, как Д. У. прямо за дверью в полный голос, как заправский техасец, весело балагурит, стараясь вернуть разговор к найденной планете. Голоса удалились, и Энн посмотрела на Эмилио, который теперь сидел, спустив ноги с кровати, широко открыв глаза и моргая.
– Что произошло? – спросил он.
– Ты отключился. Наверное, из-за сильного потрясения. По-видимому, с тобой сыграла шутку вегетативная нервная система. Ты мог почувствовать, как руки и ноги холодеют, а все вокруг становится белым.
Эмилио кивнул:
– Со мной никогда такого не было. Какое странное ощущение…
Он потряс головой, пытаясь изгнать из нее туман, и его глаза опять расширились.
– Ну-ну. Просто посиди некоторое время. Кровяное давление должно прийти в норму.
Скрестив руки, Энн прислонилась к переборке, наблюдая за ним как медик, размышляя о том, что видела. Он коротко засмеялся, а затем притих, ожидая, когда вернутся силы.
– Я удивлена, – задумчиво сказала Энн, – что ты удивился.
– Насчет планеты?
– Да. Ведь все это было твоей идеей. Я думала, у тебя что-то вроде прямого доступа к Господу.
Она была вовсе не такой саркастичной, какой могла бы быть. На самом деле Энн произнесла это почти бесстрастно, лишь намекнув на неискренность – для самозащиты.
Эмилио долго молчал, дважды начиная говорить что-то, но затем вновь умолкая. Наконец он произнес:
– Энн, можно я скажу тебе кое-что? По секрету?
Она соскользнула по стене, в отличие от Эмилио контролируя свое падение на пол, и уселась со скрещенными ногами, глядя на него.
– Я никогда не говорил этого никому, Энн, но… – Он опять замолк и нервно рассмеялся: – Наверное, это своеобразный рекорд, да? Человек, способный быть совершенно невразумительным на четырнадцати языках.
– Ты не обязан говорить, если не хочешь.
– Нет. Мне нужно сказать кому-то. Не кому-то. Тебе. Мне нужно сказать об этом тебе. Энн, я лишь теперь вхожу туда, где, как все считают, я пребывал все время.
Опять повисла пауза, пока Эмилио решал, сколько можно ей открыть и с чего начать. Наблюдая за ним, Энн ждала, довольная, что на его лицо вернулся румянец, а затем растроганная – когда сообразила, что на самом деле он покраснел. Саморазоблачение похоже на секс, подумала она. Нелегко обнажать душу.
– Энн, ты должна понять. Я не из тех, кто решил стать священником уже в семь лет. Я начал… ну, ты видела Ла Перла, верно? Но ты и представить не можешь, каково это – расти там. – Эмилио снова замолчал, захлестнутый воспоминаниями. – Как бы то ни было, иезуиты, в особенности Д. У., показали мне, что можно жить по-другому. Я не говорю, что сделался священником из благодарности… Ладно, признаю: возможно, это одна из причин. Но я хотел стать похожим на них. Похожим на Д. У.
– Не так уж плохо, – сказала Энн, спокойно взирая на него. Он глубоко вздохнул.
– Нет. Это хорошо. И дело не только в благоговении перед героями. Я хотел этой жизни и не жалею, что ее выбрал. Но… Энн, помнишь, как-то я сказал, что по поведению людей трудно понять, верят они в Бога или нет? – Эмилио внимательно следил за ней, высматривая следы отвращения или разочарования, но она не выглядела шокированной или хотя бы удивленной. – Знаешь, из тебя вышел бы хороший священник.
– Если бы не целибат, – засмеялась Энн. – К тому же церковь до сих пор полагает, что во мне избыток Х-хромосом. Не уходи от темы.
– Верно. Верно. – Эмилио вновь помедлил, но в конце концов пришли нужные слова: – Я был, как те физики, о которых ты говорила. Я был, как физик, который верит в кварки рассудком, но не чувствует их. Я мог привести все доводы святого Фомы насчет Господа, цитировать Спинозу и произносить правильные фразы. Но я не чувствовал Бога. Не верил в него сердцем. Я мог защищать идею Бога, но все это были «показания с чужих слов», как сказал бы юрист. Это не было для меня эмоциональной правдой, как для парней вроде Марка. – Он обхватил плечи руками и наклонился к коленям. – Я был словно дом, пустующий в ожидании Бога. Но я не отчаивался. Терпеливо ждал. Я свысока смотрел на людей, уверенных в своей особой близости к Богу. – Его голос был очень тихим, и он состроил гримасу, говорившую: «Кого они дурят?» – Я всегда думал: ну да, конечно, – наверное, ты видишь и Элвиса в прачечной…
– Эй! А что в этом такого? – возмущенно воскликнула Энн. – Я лично видела Кита Ричардса в бакалейном магазине в Кливленд-Хайтсе.
Засмеявшись, Эмилио сдвинулся обратно на кровать, чтобы она могла сесть возле стены.
– Ладно. Однажды звонят мне в четыре утра. А затем все мы сидим в кабинете Джимми, слушая невероятную музыку, и я говорю: интересно, а можем мы туда полететь? И Джордж, Джимми, София говорят конечно, нет проблем, надо лишь сделать расчеты. А ты думаешь: мы что, сумасшедшие? Ну, я тоже так думал, Энн. То есть сперва это было как бы игрой! В самом деле я забавлялся мыслью, что это – воля Господа.
Энн вспомнила его тогдашнюю шутливость. В то время это казалось очень странным.
– Я все ждал, что игра прекратится, что все от души посмеются надо мной и я вернусь к своим делам, пытаясь заставить Ортегу отдать мне тот дом для детского сада, споря с Ричи Гонзалесом и муниципалитетом о ремонте канализации на восточной окраине и все такое, да? Но она просто продолжалась. Отец Генерал, астероид, самолет и все эти люди, трудившиеся над безумной идеей. Я все ждал, что кто-то скажет: Сандос, идиот, сколько хлопот из-за ерунды! Но это длилось и длилось.
– Как сказал Д. У., чертова уйма черепах, появившаяся на чертовой уйме столбов.
– Да! Итак, я лежу в кровати, ночь за ночью, и больше не могу спать, а ты меня знаешь – обычно я засыпаю на полуслове. Бывало, всю ночь думаю: что тут происходит? И часть меня говорит: ты, тупой ублюдок, – Бог пытается тебе что-то сказать. А другая моя часть возражает: Господь не разговаривает со шпаной из Пуэрто-Рико, разве не знаешь?
– С чего ты взял? Видишь ли, я спрашиваю как один не вполне убежденный агностик у другого.
– Ну, ладно, слова насчет Пуэрто-Рико я беру назад, но Господу не к лицу заводить любимцев. А что во мне такого особенного, чтобы Бог потратил время, стараясь что-то мне сказать?
Он выпустил пар, и Энн дала ему собраться с мыслями. С минуту Эмилио молчал, глядя в пустоту, затем посмотрел на нее, улыбнулся и, спустившись с кровати, сел рядом с Энн на полу – плечом к плечу, подняв, как и она, колени. Разница в возрасте казалась сейчас совсем не важной. Энн на миг вспомнилось, как она вот так же сидела со своей лучшей подругой, когда им обеим было по тринадцать, – делясь секретами, строя планы.
– Все шло так, будто Господь и вправду влиял на события. И я поймал себя на том, что, как и Марк, говорю «Deus vult», – но в то же время не думаю так всерьез. Но однажды ночью я вдруг подумал, что все это происходит, на самом деле. Происходит нечто экстраординарное. Бог уготовил для меня особую судьбу. Помимо сточных труб, я имею в виду… И долгое время я продолжал думать, что я, наверное, сумасшедший, а вся эта затея – безумие. Но иногда… Энн, бывают периоды, когда я верю… И когда я делаю так, – тут голос Эмилио упал до шепота, а руки, покоившиеся на коленях, раскрылись, словно он хотел потянуться к чему-то, – это изумительно. Внутри меня все обретает смысл; все, что я сделал, что случилось со мной – все вело сюда, где мы сейчас находимся. Но, Энн, это пугает, и я не знаю почему…
Она ждала продолжения, но Эмилио молчал, и Энн решила выстрелить наугад.
– Знаешь, что самое ужасное в признании в любви? – спросила она. – Ты попросту голый. Ты поставил себя в опасное положение, снял всю защиту. Ни одежды, ни оружия. Негде прятаться. Полностью уязвимый. Единственное, что позволяет это вытерпеть, – это вера, что другой тоже любит и что он не станет тебе вредить.
Эмилио ошеломленно посмотрел на нее:
– Да. Точно. Как раз это я и чувствую, когда верую. Словно я влюблен и обнажен перед Господом. И это внушает ужас. Но в то же время ощущаешь себя грубым и неблагодарным, понимаешь? Потому что продолжаешь сомневаться. Ведь Бог любит меня. Персонально.
Он фыркнул, недоверчиво и изумленно, и на секунду зажал ладонями рот. Затем убрал их.
– Это звучит самонадеянно? Или просто безумно? Думать, что Господь любит меня.
– Для меня это звучит совершенно здраво, – сказала Энн, пожимая плечами и улыбаясь. – Тебя очень легко любить.
Она осталась довольна тем, как естественно и непринужденно это прозвучало.
Эмилио отодвинулся, чтобы посмотреть на Энн, и его взгляд смягчился, а сомнения уступили место правде, в которой он был уверен.
– Madre de mi corazon, – сказал Эмилио тихо.
– Hijo de mi alma, – ответила она нежно и убежденно. Прошла минута, а они оставались вместе, открытые друг другу. Затем чары развеялись, и он засмеялся:
– Если мы задержимся здесь, это вызовет скандал.
– Думаешь? – спросила Энн, широко раскрыв глаза. – Как мило!
Поднявшись на ноги, Эмилио протянул ей руку. При низкой гравитации она встала легко, но задержала пальцы в его ладони на секунду дольше, чем требовалось, и они обнялись, опять рассмеявшись, потому что было трудно решить, чьим рукам следует находиться сверху. Затем Энн открыла дверь и устало окликнула:
– Дайте кто-нибудь этому парню сандвич.
Джимми заорал: «Сандос, ну ты и дурень! Когда ты последний раз ел? Я что, должен обо всем думать?» А София сказала: «Может, в следующий раз нам лучше играть на изюм?» Но они с Джимми уже готовили для Эмилио еду. И все опять вернулось к норме, насколько это возможно внутри астероида, над Альфой Центавра, в поисках знаков от Господа.
– У моего папаши был когда-то «бьюик», вот так же слушавшийся руля, – пробормотал Д. У. Ярбро. – Чертова колымага каталась, точно свинья в грязи.
Никто не посмел засмеяться. На протяжении последних двух недель Д. У. Ярбро и София Мендес трудились без отдыха, опуская «Стеллу Марис» все ближе к планете. Процесс был опасным и выматывающим, отчего Д. У. иногда бывал неожиданно груб с людьми.
Все были раздражены, но после того как Д. У. наконец ухитрился вывести корабль на приемлемую орбиту и они перешли в свободное падение, ситуация сделалась еще хуже. Более трехлет люди вкалывали, точно мулы, чтобы оказаться в пределах видимости планеты, которую они прилетели исследовать. Свыше восьми месяцев находясь в тесном пространстве, они отлично ладили; и все же накапливалось напряжение, тревожность, мучительное нетерпение, которые проявлялись не в крикливых спорах, а во внезапном молчании, когда человек проглатывал резкий ответ.
Самым ворчливым оказался Д. У, распекавший остальных за мелкие промахи, невнимание к деталям или неуместные высказывания. И хотя Эмилио был не хуже прочих, ему доставалось чаще всего. Когда Ярбро безапелляционным тоном предложил восстановить распорядок дня, Эмилио отпустил маленькую шутку насчет disordo irregularis. Д. У. пристально смотрел на Сандоса, пока тот не опустил глаза, а затем сказал: «Если не можешь быть серьезным, помалкивай». После чего Эмилио заткнулся на несколько дней. В другой раз, когда отец-настоятель переполошил всех, выдав за завтраком ряд неожиданных распоряжений, а закончив особенно резкой директивой, адресованной Сандосу, Эмилио попытался ее смягчить, спросив: «Вы хотите добить меня этим приказом?» Ярбро вылил ему на голову поток очень быстрого, весьма нелитературного и сильно искаженного испанского, которого никто больше не смог понять, но о смысле можно было догадаться по эффекту.
Энн могла обратиться к Д. У, чтобы выяснить, следует ли ей вкратце обрисовать перспективы на общую тему перекомпенсации, но в результате сама битый час выслушивала лекцию по поводу того, что забыла закрыть солонку, вследствие чего ее содержимое несколько дней вытекало через дырочки. И когда Д. У. открыл шкаф, случился миниатюрный снежный шторм. Завязался неприятный обмен колкостями, в который оказался вовлечен Джордж, и потребовалось вмешательство Софии и Джимми, чтобы всех утихомирить.
Но в конце концов адаптация к невесомости завершилась, тошнота у всех прошла, порядок был восстановлен, и каждый стал работать с приемлемой эффективностью. Для начала они провели тщательный осмотр планеты, запустив вокруг нее несколько спутников, собирая данные об атмосфере и рельефе местности. На таком расстоянии были отчетливо видны контуры океанов и материков. Преобладающими цветами были зеленый и голубой, переходящий в пурпурный; вклинивались участки красного, коричневого, желтого; все это остужалось белизной облаков и очень маленькими ледовыми шапками. Планета не слишком походила на Землю, но была красива и манила к себе почти столь же сильно.
Больше всего удивило, что радиосигналы возобновились. Всякий раз, когда корабль проходил меж лунами и планетой, он принимал вспышки невероятно сильных радиоволн.
– Они целят в луны, – сообразил Джимми, когда набросал схему и разобрался с физикой происходящего. Но на лунах не было никаких признаков разумной жизни или колоний. – Почему они нацеливают радиостанцию на луны?
– Нет ионосферы! – торжествующе объявил Джордж, однажды днем вплывая в общую комнату из своей каюты, где изучал данные по атмосфере. Это поразило его, как гром среди ясного неба, хотя он не думал о радиопроблемах. – Они используют луны для отражения сигнала.
– Точно! – завопил Джимми с командного мостика.
Он ворвался в общую комнату, зацепился рукой за опорный столб и закружился вокруг него, будто гигантский орангутанг, пока трение не затормозило его, спустив по спирали.
– Вот почему на Земле мы принимали сигнал лишь через каждые пятнадцать и двадцать семь дней!
– Тут я не поняла, – крикнула Энн с кухни, где она и София готовили ленч.
– Без ионосферы, удерживающей радиоволны, можно посылать сигналы лишь в пределах прямой видимости, как на наших ультракоротковолновых вышках, – пояснил Джордж. – А если хочешь охватить радиовещанием более широкую территорию, то можно нацелить на луны очень сильный сигнал, и он отразится обратно конусом, который покроет здоровенный кусок планетной поверхности.
– Поэтому то, что мы принимали у себя, было рассеиванием вокруг лун, – каждый раз, когда они выходили на одну линию с Землей, – добавил Джимми, ликуя, что наконец разрешилась эта маленькая тайна.
– А что такое ионосфера? – спросила Энн. В изумлении Джимми уставился на нее.
– Извини. Я слышала слово, но не знаю, что оно означает, – в самом деле. Я врач, Джим, а не астроном!
Джордж прыснул, но Джимми, слишком молодой для первой серии «Звездного пути», не понял шутки.
– Солнечная радиация вышибает электроны из молекул в верхних слоях атмосферы, ясно? Это превращает их в ионы, – начал Джимми.
– Внимание, – вклинился Д. У., вталкивая себя в общий зал из командного отсека. – Завтра в девять будьте готовы выдать резюме по всему, что вы узнали. Я должен принять решение.
Затем он удалился, исчезнув в своей каюте и предоставив народу качать головами и шептаться. Проследив, как он уплывает, Энн повернулась к Софии:
– Что думаешь? Предменструальный синдром?
– Эта форма привязанности, – улыбнулась София. – Командир эскадрильи снова в строю. Он опасается, что его людей погубят энтузиазм и «кабинная лихорадка». Но никому не хочется лететь в такую даль, а после повернуть обратно, не опустившись на планету, – в особенности Д. У. Он под сильным давлением.
– Я поняла твою мысль, – сказала Энн, впечатленная анализом, который она сочла лишь чуть-чуть не дотягивающим до полной точности, и гадая, то ли София не знает, то ли предпочитает помалкивать. Скрытничает, решила Энн. София мало что пропускает и знает Д. У. отлично. – Как он себя, по-твоему, поведет?
– Он советуется лишь с собой. Судя по тому, что мне известно, планета пригодна для жизни. Возможно, Д. У. отправится вниз один или возьмет с собой еще одного-двух, а остальных оставит на корабле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55