Фолькер был компетентен и неглуп, но, как это ни странно для иезуита, мыслил полярными категориями: все было для него черным или белым, грехом или добродетелью, Мы против Них.
И все же, думал Джулиани, такие люди могут быть полезны.
Отец Генерал сидел за письменным столом, крутя в пальцах перо. Репортеры считали, что мир имеет право знать правду. Винченцо Джулиани не видел необходимости хоть как-то потворствовать этой иллюзии. С другой стороны, существовал вопрос, что предпринимать в отношении Ракхата. И он чувствовал, что Эмилио нужно подвести к какому-то решению. Иезуиты не в первый раз сталкивались с чужой цивилизацией, и эта миссия была не первой, закончившейся плачевно, а Сандос не был первым священником, который себя опозорил. Нынешняя ситуация была прискорбной, но не безнадежной.
Его можно спасти, думал Джулиани упрямо. У нас не так много священников, чтобы мы могли с легкостью его списать. Проклятье, он же один из Нас! И разве мы вправе объявлять, что миссия провалилась? Возможно, семена были посеяны. Бог знает.
Тем не менее обвинения против Сандоса и остальных были очень серьезными.
Сам Винченцо Джулиани был склонен полагать, что с миссией ошиблись в самом начале, когда решили привлечь женщин. Уже на этом этапе дисциплина дала трещину, думал он. Времена тогда были иные.
Направляясь в свою темную комнату на восточной стороне Римского Кольца, Джон Кандотти размышлял над той же проблемой. У него была собственная теория о том, отчего дело пошло наперекосяк. Миссия, считал он, вероятнее всего, провалилась из-за серии логичных, здравых, тщательно взвешенных решений, каждое из которых на тот момент казалось отличной идеей. Большинство грандиозных несчастий случаются как раз по этой причине.
2
Аресибский радиотелескоп, Пуэрто-Рико: февраль, 2019
– Джимми, я только что слышала, что к тебе приписали стервятника! – прошептала Пегги Сунг, и вот так был сделан первый шаг к миссии на Ракхат. – Ты собираешься с ним сотрудничать?
Джимми Квинн продолжал двигаться вдоль линии торговых автоматов, ставя на поднос цыпленка с рисом, упаковку горохового супа и два сандвича с тунцом. Он был несуразно высок, лишь к двадцати шести годам перестав расти, но оставался худым и постоянно чувствовал голод. Остановившись, чтобы взять два пакета молока и пару десертов, Джим проверил, во сколько ему все это обойдется.
– Если будешь сотрудничать, остальным станет намного хуже, – сказала Пегги. – Ты видел, что случилось с Джеффом.
Направившись к столу, где было лишь одно свободное место, Джимми опустил свой поднос. Пегги Сунг остановилась позади него и уставилась на женщину, сидевшую напротив Квинна. Та решила, что пора заканчивать ленч. Обойдя стол, Пегги уселась на еще теплое сиденье. Некоторое время она просто глядела, как Джимми орудует вилкой в груде риса и кусков курицы, все еще поражаясь количеству еды, которое ему требовалось. С тех пор как Пегги его выгнала, ее расходы на продукты уменьшились вчетверо.
– Джимми, – сказала она наконец. – Ты не сможешь от этого уклониться. Если ты не с нами, то против нас. – Пегги по-прежнему шептала, но ее голос вовсе не был мягким. – Если все откажутся сотрудничать, они же не смогут уволить всех.
Спокойные голубые глаза Джимми встретились с ее, черными и требовательными.
– Сомневаюсь, Пегги. По-моему, за пару недель они могут заменить весь персонал. Я знаю парня из Перу, который готов делать мою работу за половину моей зарплаты. А Джефф, когда отсюда уходил, получил отличные рекомендации.
– И все еще без работы! Потому что отдал стервятнику все, что имел.
– Пегги, это решаю не я, ты ведь знаешь.
– Чушь!
Несколько человек посмотрели на нее. Перегнувшись через стол, она опять зашептала:
– Ты же не марионетка. Все знают, что ты помогаешь Джеффу с тех пор, как его уволили. Но смысл в том, чтобы не позволять им выжимать из нас все соки, а не в том, чтобы помогать жертвам, когда поезд ушел. Сколько раз я должна это объяснять?
Резко откинувшись назад, Пегги Сунг посмотрела в сторону, пытаясь понять, почему люди не способны видеть, как система стирает их в порошок. Джимми усвоил одно: усердно трудись и не создавай проблем. И куда это его заведет? В канаву, вот куда!
– Сотрудничать со стервятником или нет – это твое решение, – сказала она напрямую. – Они могут приказать, но ты сам решаешь, выполнять приказ или нет.
Поднявшись, она собрала со стола свои вещи, ненадолго задержала взгляд на Джимми. Затем повернулась к нему спиной и направилась к двери.
– Пегги!
Устремившись за ней, Джимми протянул руку и слегка коснулся ее плеча. Он не был красавцем. Нос слишком длинный, к тому же не лучшей формы, глаза посажены чересчур близко и глубоко, как у обезьяны, улыбка от уха до уха, курчавые рыжие волосы напоминают детские каракули. Но в совокупности все это на несколько месяцев очаровало ее до беспамятства.
– Пегги, дай мне шанс, ладно? Я погляжу, нет ли решения, которое устроило бы всех. Не может быть, чтоб оно не нашлось.
– Конечно, Джимми, – сказала она.
Он милый парень. Глуповатый, но милый. Пегги смотрела в его серьезное, открытое, наивное лицо и знала, что он найдет какое-нибудь благовидное, жалкое оправдание своему смирному поведению.
– Конечно, Джим. Погляди, – повторила она…
Конфронтация с грозной Пегги Сунг могла бы помешать трапезе менее крупного мужчины. Но Джимми Квинн привык к маленьким напористым женщинам, и аппетит у него не убавился. Мать Джимми жаловалась, что кормить его все равно, что забрасывать уголь в топку. Поэтому, когда Пегги гордо удалилась из кафетерия, он вернулся на свое место и расправился с оставшейся едой, размышляя над ситуацией.
Джимми не был глупым, но его растили любящие родители и обучали хорошие преподаватели, и это выработало в нем привычку к послушанию, озадачивавшую и бесившую Пегги. В его жизни старшие раз за разом оказывались правы, и по прошествии времени он осознавал разумность решений своих родителей, преподавателей, боссов. Джимми вовсе не радовало, что его работу в Аресибо будет выполнять программа ИИ, но, если б это затрагивало только его, он, вероятно, не стал бы возражать. На телескопе Джимми трудился лишь восемь месяцев – срок недостаточный, чтобы привыкнуть к должности, с которой ему так повезло. В конце концов он и не рассчитывал, что выпускники с ученой степенью астронома идут нарасхват. Платили здесь мало, а за места дрались свирепо, но в нынешние дни такая ситуация почти везде. Его мать – маленькая, напористая женщина – убеждала Джимми заняться чем-то более практичным. А он, запав на астрономию, возражал, что если уж предстоит сделаться безработным (что по статистике вполне вероятно), то лучше быть безработным в сфере, которую выбрал сам.
На протяжении восьми месяцев Джимми мог радоваться, считая свои доводы оправданными. А теперь, похоже, Эйлин Квинн оказалась права.
Собрав остатки своего ланча, он упаковал их в подходящую тару и пошел к своей кабинке, уворачиваясь от дверных притолок, низких светильников, труб, по сто раз на дню угрожавших вышибить из него дух. Письменный стол, за которым Джимми сидел, смахивал на беззубый рот, и благодарить за это следовало отца Эмилио Сандоса, пуэрториканского иезуита, с которым он познакомился через Джорджа Эдвардса. Джордж был вышедшим на пенсию инженером, который на аресибской антенне бесплатно проводил экскурсии для школьников и туристов. Его жена, Энн, работала врачом в клинике иезуитского общественного центра, расположенного в Ла Перла – трущобах, начинавшихся сразу за окраиной Старого Сан-Хуана. Все трое нравились Джимми, и он старался посещать Сан-Хуан как можно чаще, хотя сорокамильная поездка по перегруженному транспортом шоссе очень утомляла.
В тот первый вечер, когда они с Эмилио ужинали в доме Эдвардсов, Джимми потешал всех дурашливыми жалобами, перечисляя опасности, грозящие нормальному парню в мире карликов. Когда он сказал, что разбивает колени всякий раз, когда садится за письменный стол, священник наклонился вперед – на красивом лице печать торжественности, хотя глаза искрятся, – и тихо произнес на почти безупречном диалекте Северного Дублина:
– Выньте из стола средний ящик и выкиньте к дьяволу.
На это мог быть лишь один ответ, и Джимми выдал его, расширив глаза в ирландском восторге:
– Чертовски точно.
Энн и Джордж сложились пополам от такого диалога, и с тех пор все четверо стали друзьями.
Ухмыльнувшись этому воспоминанию, Джимми вошел в интернет и отправил на компьютер Эмилио короткое послание: «Пиво у Клаудио в восемь вечера. Просьба ответить до пяти». Идея выпить пива со священником больше его не изумляла, хотя поначалу Джимми поражался этому не меньше, чем когда обнаружил, что у девушек на лобке тоже растут волосы.
Должно быть, Эмилио находился в кабинете иезуитского центра, потому что ответ пришел почти сразу: «Точно».
В шесть вечера Джимми через карстовые холмы и лес, окружавшие телескоп Аресибо, поехал к одноименному прибрежному городу, а оттуда порулил вдоль берега на восток, к Сан-Хуану. Было уже восемь двадцать, когда он нашел место для парковки не слишком далеко от Эль-Морро, огромной каменной крепости, построенной в XVI веке, а позже усиленной массивной городской стеной, окружавшей Старый Сан-Хуан. Но трущобы Ла Перла, уцепившиеся за полоску берега, стена не защищала ни тогда, ни сейчас.
Ла Перла выглядел не так уж плохо, если смотреть на него с городской стены. Разделенные на шесть или семь уровней дома кажутся солидными и довольно большими – пока не знаешь, что внутри каждого находится несколько квартир. Хоть сколько-нибудь разумный англо-американец не стал бы входить в Ла Перла, но Джимми был крупным и сильным парнем. К тому же его знали здесь как друга Эмилио, а иные даже удостаивали приветствием, пока он сбегал по ступенькам к таверне Клаудио.
Сандос сидел в дальнем углу бара, баюкая кружку с пивом. Даже когда священник не надевал свое облачение, его легко было выделить из толпы. Конкистадорская бородка, медная кожа, прямые черные волосы, спадающие по сторонам широких скул, сужавшихся к удивительно изящному подбородку. Хрупкий, но ладно скроенный. Если бы Сандос вел приход в Южном Бостоне, который посещал Джимми Квинн, то из-за своей экзотической внешности наверняка получил бы традиционный титул, которым поколения католичек награждали привлекательных безбрачников: «отец Ax-Какая-Потеря».
Джимми помахал Эмилио, а затем бармену, который сказал: «Привет», – и послал Розу за вторым пивом. Одной рукой подняв и развернув тяжелый деревянный стул, Джимми оседлал его и уселся напротив Сандоса, положив локти на спинку. Улыбнувшись Розе, которая вручила ему кружку пива, он сделал длинный глоток. Сандос спокойно наблюдал за ним через стол.
– Ты выглядишь усталым, – заметил Джимми.
Сандос выразительно пожал плечами, словно отвечая еврейской бабушке.
– А что еще нового?
– Tы ешь недостаточно, – сказал Джимми. Это уже стало традицией.
– Да, мама, – признал Сандос послушно.
– Клаудио, – крикнул Джимми бармену, – дайте этому парню сандвич.
Роза уже спешила из кухни с тарелками еды для обоих.
– Значит, ты столько проехал лишь для того, чтобы накормить меня бутербродами? – спросил Сандос.
На самом деле это как раз Джимми всегда получал сандвичи с тунцом, причудливо объединенные с двойной порцией жаркого из трески и половинкой гуайявы в кожуре. Роза знала, что священник предпочитает бобы, зажаренные с луком и выложенные поверх риса.
– Кому-то же нужно это делать… Слушай, у меня проблема.
– «Не переживай, Спарки. Я слыхал, в Лаббоке за это могут пристрелить».
– Де Ниро, – сказал Джимми, откусив побольше. Эмилио издал звук, похожий на звонок в телевизионном шоу.
– Черт. Не Де Ниро? Погоди… Николсон! Я всегда путаю этих двоих.
Вот Эмилио не путал никогда и никого – он знал каждого актера и все диалоги из любого фильма, начиная с «Лошадиных перьев».
– Ладно. Побудь десять секунд серьезным. Ты когда-нибудь слышал про стервятника?
Сандос распрямился, вилка застыла в воздухе. Его тон сменился на профессорский:
– Осмелюсь предположить, что ты имеешь в виду не птицу-падалыцика. Да. Я даже работал с одним.
– Серьезно? – сказал Квинн, не отрываясь от еды. – Я этого не знал.
– Есть многое, чего ты не знаешь, парень, – произнес Сандос, растягивая слова.
Это был Джон Уэйн, подпорченный лишь чуть заметным испанским акцентом, сохранявшимся при всех этих мгновенных превращениях.
Джимми, обычно игнорировавший актерские способности Сандоса, продолжал жевать. Некоторое время они ели в молчании, затем Джимми поинтересовался:
– Ты будешь доедать?
Сандос поменял его пустую тарелку на свою и опять откинулся к стене.
– Ну, и каково это? – спросил Джимми. – Я имею в виду работать со стервятником. На антенне ко мне назначили одного. По-твоему, с ним следует сотрудничать? Пегги мне кишки выпустит, если я соглашусь, а япошки выпустят их, если откажусь, – так что какая разница? Может, лучше мне подумать о вечном и посвятить свою жизнь бедным, к коим я примкну после того как стервятник выклюет мои мозги и меня вышвырнут с работы.
Сандос не отвечал. Разговаривая, Джимми обычно приходил к выводам самостоятельно, а Сандос привык к исповедальным рассуждениям. Он лишь удивлялся, как у Джимми получается есть с такой быстротой и при этом говорить, избегая попадания пищи вдыхательное горло.
– Так что ты думаешь? Следует мне это делать? – снова спросил Джимми, допив свое пиво и ломтем хлеба подбирая с тарелки луковую подливку.
Затем помахал Клаудио, чтобы принесли вторую кружку.
– Хочешь еще пива? – спросил он у Сандоса.
Эмилио покачал головой. На сей раз он заговорил собственным голосом:.
– Потяни время. Скажи им, что тут нужен кто-то действительно классный. Пока стервятник тебя не сделал, ты еще можешь как-то влиять на ситуацию. У тебя есть что-то, чего они хотят, да? Как только они это получат, ты станешь им не нужен. И если стервятник склюет тебя, ты обретешь вечность как посредственность. – Затем Сандос опять исчез, смутившись, что дал совет, а взамен возник Эдвард Джеймс Олмос в роли гангстера-мексиканца, шипя: – Растягивай… удовольствие.
– А кто сделал тебя?
– София Мендес. Джонни вскинул брови:
– Латиноамериканка? Неожиданно Сандос рассмеялся:
– Вовсе нет.
– Она была хороша?
– Да. Вполне. Это был интересный случай.
Джимми уставился на него, внезапно ощутив подозрение. Когда Эмилио говорит «интересный», это часто означает «ужасный». Джимми подождал объяснений, но Сандос лишь устроился поудобней в своем углу, загадочно улыбаясь. Ненадолго Джимми вновь увлекся подливкой, а когда вскинул взгляд, то не сдержал улыбки. Он не знал никого, кто засыпал бы быстрее Сандоса. Энни Эдварде утверждала, что у священника только два режима: полный вперед или стоп-машина.
Джимми, который и ночью-то засыпал с трудом, завидовал способности Эмилио спать урывками, но знал, что причина тут не только в счастливой особенности психики. Сандос трудился по шестнадцать часов в сутки – он отключался потому, что был измотан. Джимми помогал ему, сколько мог, а иногда ощущал желание жить ближе к Ла Перла, чтобы быть под рукой.
Было даже время, когда Джимми и сам подумывал стать иезуитом. Его родители попали в Бостон вместе со второй волной ирландских иммигрантов, покинув Дублин еще до рождения Джимми. Его мать никогда не скрывала причины их переезда. «Старушка Ирландия была отсталой, подмятой церковью страной, наводненной священниками с подавленной сексуальностью, сующими носы в спальни нормальных людей», – заявляла она всякий раз, когда ее спрашивали. Несмотря на это, Эйлин признавала себя «католичкой по культуре», а Кевин Квинн устраивал мальчика в иезуитские школы просто из-за тамошней дисциплины и высоких стандартов обучения. Они вырастили сына человеком с щедрой душой, с потребностью лечить раны и облегчать ноши, который не мог стоять в стороне, когда люди вроде Эмилио Сандоса растрачивают себя на других.
Джимми посидел еще немного, размышляя, затем тихонько отошел к кассе и заплатил, возможно, впятеро больше, чем стоила их нынешняя еда.
– Ланчи всю неделю, окей? И следи за ним, пока он ест, – хорошо, Роза? Иначе он отдаст все какому-нибудь мальцу.
Роза кивнула, гадая, заметил ли Джимми, что сам только что умял половину чужого блюда.
– Я скажу, в чем его проблема, – продолжал Квинн, не зная, о чем она думает. – При весе в шестьдесят кило он берется за дела, где нужны девяностокилограммовые. Он же надорвется так.
Из своего угла Сандос улыбнулся с закрытыми глазами.
– Si, Mamacita, – сказал он, соединив сарказм с нежностью.
Внезапно вскинувшись на ноги, Эмилио зевнул и потянулся. Вдвоем друзья покинули бар, вдыхая теплый морской воздух, каким тот бывает в Ла Перла ранней весной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
И все же, думал Джулиани, такие люди могут быть полезны.
Отец Генерал сидел за письменным столом, крутя в пальцах перо. Репортеры считали, что мир имеет право знать правду. Винченцо Джулиани не видел необходимости хоть как-то потворствовать этой иллюзии. С другой стороны, существовал вопрос, что предпринимать в отношении Ракхата. И он чувствовал, что Эмилио нужно подвести к какому-то решению. Иезуиты не в первый раз сталкивались с чужой цивилизацией, и эта миссия была не первой, закончившейся плачевно, а Сандос не был первым священником, который себя опозорил. Нынешняя ситуация была прискорбной, но не безнадежной.
Его можно спасти, думал Джулиани упрямо. У нас не так много священников, чтобы мы могли с легкостью его списать. Проклятье, он же один из Нас! И разве мы вправе объявлять, что миссия провалилась? Возможно, семена были посеяны. Бог знает.
Тем не менее обвинения против Сандоса и остальных были очень серьезными.
Сам Винченцо Джулиани был склонен полагать, что с миссией ошиблись в самом начале, когда решили привлечь женщин. Уже на этом этапе дисциплина дала трещину, думал он. Времена тогда были иные.
Направляясь в свою темную комнату на восточной стороне Римского Кольца, Джон Кандотти размышлял над той же проблемой. У него была собственная теория о том, отчего дело пошло наперекосяк. Миссия, считал он, вероятнее всего, провалилась из-за серии логичных, здравых, тщательно взвешенных решений, каждое из которых на тот момент казалось отличной идеей. Большинство грандиозных несчастий случаются как раз по этой причине.
2
Аресибский радиотелескоп, Пуэрто-Рико: февраль, 2019
– Джимми, я только что слышала, что к тебе приписали стервятника! – прошептала Пегги Сунг, и вот так был сделан первый шаг к миссии на Ракхат. – Ты собираешься с ним сотрудничать?
Джимми Квинн продолжал двигаться вдоль линии торговых автоматов, ставя на поднос цыпленка с рисом, упаковку горохового супа и два сандвича с тунцом. Он был несуразно высок, лишь к двадцати шести годам перестав расти, но оставался худым и постоянно чувствовал голод. Остановившись, чтобы взять два пакета молока и пару десертов, Джим проверил, во сколько ему все это обойдется.
– Если будешь сотрудничать, остальным станет намного хуже, – сказала Пегги. – Ты видел, что случилось с Джеффом.
Направившись к столу, где было лишь одно свободное место, Джимми опустил свой поднос. Пегги Сунг остановилась позади него и уставилась на женщину, сидевшую напротив Квинна. Та решила, что пора заканчивать ленч. Обойдя стол, Пегги уселась на еще теплое сиденье. Некоторое время она просто глядела, как Джимми орудует вилкой в груде риса и кусков курицы, все еще поражаясь количеству еды, которое ему требовалось. С тех пор как Пегги его выгнала, ее расходы на продукты уменьшились вчетверо.
– Джимми, – сказала она наконец. – Ты не сможешь от этого уклониться. Если ты не с нами, то против нас. – Пегги по-прежнему шептала, но ее голос вовсе не был мягким. – Если все откажутся сотрудничать, они же не смогут уволить всех.
Спокойные голубые глаза Джимми встретились с ее, черными и требовательными.
– Сомневаюсь, Пегги. По-моему, за пару недель они могут заменить весь персонал. Я знаю парня из Перу, который готов делать мою работу за половину моей зарплаты. А Джефф, когда отсюда уходил, получил отличные рекомендации.
– И все еще без работы! Потому что отдал стервятнику все, что имел.
– Пегги, это решаю не я, ты ведь знаешь.
– Чушь!
Несколько человек посмотрели на нее. Перегнувшись через стол, она опять зашептала:
– Ты же не марионетка. Все знают, что ты помогаешь Джеффу с тех пор, как его уволили. Но смысл в том, чтобы не позволять им выжимать из нас все соки, а не в том, чтобы помогать жертвам, когда поезд ушел. Сколько раз я должна это объяснять?
Резко откинувшись назад, Пегги Сунг посмотрела в сторону, пытаясь понять, почему люди не способны видеть, как система стирает их в порошок. Джимми усвоил одно: усердно трудись и не создавай проблем. И куда это его заведет? В канаву, вот куда!
– Сотрудничать со стервятником или нет – это твое решение, – сказала она напрямую. – Они могут приказать, но ты сам решаешь, выполнять приказ или нет.
Поднявшись, она собрала со стола свои вещи, ненадолго задержала взгляд на Джимми. Затем повернулась к нему спиной и направилась к двери.
– Пегги!
Устремившись за ней, Джимми протянул руку и слегка коснулся ее плеча. Он не был красавцем. Нос слишком длинный, к тому же не лучшей формы, глаза посажены чересчур близко и глубоко, как у обезьяны, улыбка от уха до уха, курчавые рыжие волосы напоминают детские каракули. Но в совокупности все это на несколько месяцев очаровало ее до беспамятства.
– Пегги, дай мне шанс, ладно? Я погляжу, нет ли решения, которое устроило бы всех. Не может быть, чтоб оно не нашлось.
– Конечно, Джимми, – сказала она.
Он милый парень. Глуповатый, но милый. Пегги смотрела в его серьезное, открытое, наивное лицо и знала, что он найдет какое-нибудь благовидное, жалкое оправдание своему смирному поведению.
– Конечно, Джим. Погляди, – повторила она…
Конфронтация с грозной Пегги Сунг могла бы помешать трапезе менее крупного мужчины. Но Джимми Квинн привык к маленьким напористым женщинам, и аппетит у него не убавился. Мать Джимми жаловалась, что кормить его все равно, что забрасывать уголь в топку. Поэтому, когда Пегги гордо удалилась из кафетерия, он вернулся на свое место и расправился с оставшейся едой, размышляя над ситуацией.
Джимми не был глупым, но его растили любящие родители и обучали хорошие преподаватели, и это выработало в нем привычку к послушанию, озадачивавшую и бесившую Пегги. В его жизни старшие раз за разом оказывались правы, и по прошествии времени он осознавал разумность решений своих родителей, преподавателей, боссов. Джимми вовсе не радовало, что его работу в Аресибо будет выполнять программа ИИ, но, если б это затрагивало только его, он, вероятно, не стал бы возражать. На телескопе Джимми трудился лишь восемь месяцев – срок недостаточный, чтобы привыкнуть к должности, с которой ему так повезло. В конце концов он и не рассчитывал, что выпускники с ученой степенью астронома идут нарасхват. Платили здесь мало, а за места дрались свирепо, но в нынешние дни такая ситуация почти везде. Его мать – маленькая, напористая женщина – убеждала Джимми заняться чем-то более практичным. А он, запав на астрономию, возражал, что если уж предстоит сделаться безработным (что по статистике вполне вероятно), то лучше быть безработным в сфере, которую выбрал сам.
На протяжении восьми месяцев Джимми мог радоваться, считая свои доводы оправданными. А теперь, похоже, Эйлин Квинн оказалась права.
Собрав остатки своего ланча, он упаковал их в подходящую тару и пошел к своей кабинке, уворачиваясь от дверных притолок, низких светильников, труб, по сто раз на дню угрожавших вышибить из него дух. Письменный стол, за которым Джимми сидел, смахивал на беззубый рот, и благодарить за это следовало отца Эмилио Сандоса, пуэрториканского иезуита, с которым он познакомился через Джорджа Эдвардса. Джордж был вышедшим на пенсию инженером, который на аресибской антенне бесплатно проводил экскурсии для школьников и туристов. Его жена, Энн, работала врачом в клинике иезуитского общественного центра, расположенного в Ла Перла – трущобах, начинавшихся сразу за окраиной Старого Сан-Хуана. Все трое нравились Джимми, и он старался посещать Сан-Хуан как можно чаще, хотя сорокамильная поездка по перегруженному транспортом шоссе очень утомляла.
В тот первый вечер, когда они с Эмилио ужинали в доме Эдвардсов, Джимми потешал всех дурашливыми жалобами, перечисляя опасности, грозящие нормальному парню в мире карликов. Когда он сказал, что разбивает колени всякий раз, когда садится за письменный стол, священник наклонился вперед – на красивом лице печать торжественности, хотя глаза искрятся, – и тихо произнес на почти безупречном диалекте Северного Дублина:
– Выньте из стола средний ящик и выкиньте к дьяволу.
На это мог быть лишь один ответ, и Джимми выдал его, расширив глаза в ирландском восторге:
– Чертовски точно.
Энн и Джордж сложились пополам от такого диалога, и с тех пор все четверо стали друзьями.
Ухмыльнувшись этому воспоминанию, Джимми вошел в интернет и отправил на компьютер Эмилио короткое послание: «Пиво у Клаудио в восемь вечера. Просьба ответить до пяти». Идея выпить пива со священником больше его не изумляла, хотя поначалу Джимми поражался этому не меньше, чем когда обнаружил, что у девушек на лобке тоже растут волосы.
Должно быть, Эмилио находился в кабинете иезуитского центра, потому что ответ пришел почти сразу: «Точно».
В шесть вечера Джимми через карстовые холмы и лес, окружавшие телескоп Аресибо, поехал к одноименному прибрежному городу, а оттуда порулил вдоль берега на восток, к Сан-Хуану. Было уже восемь двадцать, когда он нашел место для парковки не слишком далеко от Эль-Морро, огромной каменной крепости, построенной в XVI веке, а позже усиленной массивной городской стеной, окружавшей Старый Сан-Хуан. Но трущобы Ла Перла, уцепившиеся за полоску берега, стена не защищала ни тогда, ни сейчас.
Ла Перла выглядел не так уж плохо, если смотреть на него с городской стены. Разделенные на шесть или семь уровней дома кажутся солидными и довольно большими – пока не знаешь, что внутри каждого находится несколько квартир. Хоть сколько-нибудь разумный англо-американец не стал бы входить в Ла Перла, но Джимми был крупным и сильным парнем. К тому же его знали здесь как друга Эмилио, а иные даже удостаивали приветствием, пока он сбегал по ступенькам к таверне Клаудио.
Сандос сидел в дальнем углу бара, баюкая кружку с пивом. Даже когда священник не надевал свое облачение, его легко было выделить из толпы. Конкистадорская бородка, медная кожа, прямые черные волосы, спадающие по сторонам широких скул, сужавшихся к удивительно изящному подбородку. Хрупкий, но ладно скроенный. Если бы Сандос вел приход в Южном Бостоне, который посещал Джимми Квинн, то из-за своей экзотической внешности наверняка получил бы традиционный титул, которым поколения католичек награждали привлекательных безбрачников: «отец Ax-Какая-Потеря».
Джимми помахал Эмилио, а затем бармену, который сказал: «Привет», – и послал Розу за вторым пивом. Одной рукой подняв и развернув тяжелый деревянный стул, Джимми оседлал его и уселся напротив Сандоса, положив локти на спинку. Улыбнувшись Розе, которая вручила ему кружку пива, он сделал длинный глоток. Сандос спокойно наблюдал за ним через стол.
– Ты выглядишь усталым, – заметил Джимми.
Сандос выразительно пожал плечами, словно отвечая еврейской бабушке.
– А что еще нового?
– Tы ешь недостаточно, – сказал Джимми. Это уже стало традицией.
– Да, мама, – признал Сандос послушно.
– Клаудио, – крикнул Джимми бармену, – дайте этому парню сандвич.
Роза уже спешила из кухни с тарелками еды для обоих.
– Значит, ты столько проехал лишь для того, чтобы накормить меня бутербродами? – спросил Сандос.
На самом деле это как раз Джимми всегда получал сандвичи с тунцом, причудливо объединенные с двойной порцией жаркого из трески и половинкой гуайявы в кожуре. Роза знала, что священник предпочитает бобы, зажаренные с луком и выложенные поверх риса.
– Кому-то же нужно это делать… Слушай, у меня проблема.
– «Не переживай, Спарки. Я слыхал, в Лаббоке за это могут пристрелить».
– Де Ниро, – сказал Джимми, откусив побольше. Эмилио издал звук, похожий на звонок в телевизионном шоу.
– Черт. Не Де Ниро? Погоди… Николсон! Я всегда путаю этих двоих.
Вот Эмилио не путал никогда и никого – он знал каждого актера и все диалоги из любого фильма, начиная с «Лошадиных перьев».
– Ладно. Побудь десять секунд серьезным. Ты когда-нибудь слышал про стервятника?
Сандос распрямился, вилка застыла в воздухе. Его тон сменился на профессорский:
– Осмелюсь предположить, что ты имеешь в виду не птицу-падалыцика. Да. Я даже работал с одним.
– Серьезно? – сказал Квинн, не отрываясь от еды. – Я этого не знал.
– Есть многое, чего ты не знаешь, парень, – произнес Сандос, растягивая слова.
Это был Джон Уэйн, подпорченный лишь чуть заметным испанским акцентом, сохранявшимся при всех этих мгновенных превращениях.
Джимми, обычно игнорировавший актерские способности Сандоса, продолжал жевать. Некоторое время они ели в молчании, затем Джимми поинтересовался:
– Ты будешь доедать?
Сандос поменял его пустую тарелку на свою и опять откинулся к стене.
– Ну, и каково это? – спросил Джимми. – Я имею в виду работать со стервятником. На антенне ко мне назначили одного. По-твоему, с ним следует сотрудничать? Пегги мне кишки выпустит, если я соглашусь, а япошки выпустят их, если откажусь, – так что какая разница? Может, лучше мне подумать о вечном и посвятить свою жизнь бедным, к коим я примкну после того как стервятник выклюет мои мозги и меня вышвырнут с работы.
Сандос не отвечал. Разговаривая, Джимми обычно приходил к выводам самостоятельно, а Сандос привык к исповедальным рассуждениям. Он лишь удивлялся, как у Джимми получается есть с такой быстротой и при этом говорить, избегая попадания пищи вдыхательное горло.
– Так что ты думаешь? Следует мне это делать? – снова спросил Джимми, допив свое пиво и ломтем хлеба подбирая с тарелки луковую подливку.
Затем помахал Клаудио, чтобы принесли вторую кружку.
– Хочешь еще пива? – спросил он у Сандоса.
Эмилио покачал головой. На сей раз он заговорил собственным голосом:.
– Потяни время. Скажи им, что тут нужен кто-то действительно классный. Пока стервятник тебя не сделал, ты еще можешь как-то влиять на ситуацию. У тебя есть что-то, чего они хотят, да? Как только они это получат, ты станешь им не нужен. И если стервятник склюет тебя, ты обретешь вечность как посредственность. – Затем Сандос опять исчез, смутившись, что дал совет, а взамен возник Эдвард Джеймс Олмос в роли гангстера-мексиканца, шипя: – Растягивай… удовольствие.
– А кто сделал тебя?
– София Мендес. Джонни вскинул брови:
– Латиноамериканка? Неожиданно Сандос рассмеялся:
– Вовсе нет.
– Она была хороша?
– Да. Вполне. Это был интересный случай.
Джимми уставился на него, внезапно ощутив подозрение. Когда Эмилио говорит «интересный», это часто означает «ужасный». Джимми подождал объяснений, но Сандос лишь устроился поудобней в своем углу, загадочно улыбаясь. Ненадолго Джимми вновь увлекся подливкой, а когда вскинул взгляд, то не сдержал улыбки. Он не знал никого, кто засыпал бы быстрее Сандоса. Энни Эдварде утверждала, что у священника только два режима: полный вперед или стоп-машина.
Джимми, который и ночью-то засыпал с трудом, завидовал способности Эмилио спать урывками, но знал, что причина тут не только в счастливой особенности психики. Сандос трудился по шестнадцать часов в сутки – он отключался потому, что был измотан. Джимми помогал ему, сколько мог, а иногда ощущал желание жить ближе к Ла Перла, чтобы быть под рукой.
Было даже время, когда Джимми и сам подумывал стать иезуитом. Его родители попали в Бостон вместе со второй волной ирландских иммигрантов, покинув Дублин еще до рождения Джимми. Его мать никогда не скрывала причины их переезда. «Старушка Ирландия была отсталой, подмятой церковью страной, наводненной священниками с подавленной сексуальностью, сующими носы в спальни нормальных людей», – заявляла она всякий раз, когда ее спрашивали. Несмотря на это, Эйлин признавала себя «католичкой по культуре», а Кевин Квинн устраивал мальчика в иезуитские школы просто из-за тамошней дисциплины и высоких стандартов обучения. Они вырастили сына человеком с щедрой душой, с потребностью лечить раны и облегчать ноши, который не мог стоять в стороне, когда люди вроде Эмилио Сандоса растрачивают себя на других.
Джимми посидел еще немного, размышляя, затем тихонько отошел к кассе и заплатил, возможно, впятеро больше, чем стоила их нынешняя еда.
– Ланчи всю неделю, окей? И следи за ним, пока он ест, – хорошо, Роза? Иначе он отдаст все какому-нибудь мальцу.
Роза кивнула, гадая, заметил ли Джимми, что сам только что умял половину чужого блюда.
– Я скажу, в чем его проблема, – продолжал Квинн, не зная, о чем она думает. – При весе в шестьдесят кило он берется за дела, где нужны девяностокилограммовые. Он же надорвется так.
Из своего угла Сандос улыбнулся с закрытыми глазами.
– Si, Mamacita, – сказал он, соединив сарказм с нежностью.
Внезапно вскинувшись на ноги, Эмилио зевнул и потянулся. Вдвоем друзья покинули бар, вдыхая теплый морской воздух, каким тот бывает в Ла Перла ранней весной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55