Мы добыли независимость, а вы, господин Пискорскис, вырвали у нас наше сердце, наш Вильнюс! Мало того! Разные проходимцы цицилисты, безбожники, отщепенцы взбаламутили наших крестьян и получили в сейме большинство. Во что превратилась бы наша святая Литва, если бы не появился такой величайший муж, как вождь нации? Толпы безработных осаждают ратушу, хулиганье на улицах сбивает с голов генералов фуражки! Революция! – колотил кулаком по столу Бумба-Бумбелявичюс.
Спиритавичюс, оседлав стул, скрестил руки на спинке и, потупясь, слушал. Он уже подбирал едкое словечко, чтобы бросить Бумбелявичюсу, но воздержался: будущий зять все больше нравился ему. Теперь-то он окончательно уверился, что Бумбелявичюс действительно золотой человек, что его задешево не купишь, что он пройдет сквозь огонь и воду и с ним нигде не пропадешь.
Пищикас, обозленный нахальством Бумбелявичюса, не вытерпел:
– Господин Бумбелявичюс славный оратор… Это нам известно еще со времен выборов… Говорить что угодно можно… А вот как будет с вашими подписями, господин Бумбелявичюс? Насколько мне известно, одна из них стоит под заявлением в партию крикдемов, а вторая хранится в сейфах у ляудининков? Каким топором вы их вырубите?
– Я дам вам, господин Пищикас, простой и совершенно определенный ответ… Так же, как третье наше правительство стерло в порошок два первых, так и третье мое заявление ликвидирует те, которые почему-то не дают покоя господину Пищикасу.
– Дети, тихо! – зашикал Спиритавичюс. – Оставьте распри. Делайте, что поручено. Политика – змея, которая всех нас душит. Чтобы в этих стенах о политике больше ни звука! Казна у нас, слава богу, крепкая – на всех хватит. Я за каждого из вас готов положить голову, но помните – того же я требую от вас. Кстати, мне придется нелегко: у меня одна голова, а вас четверо.
Спиритавичюс положил конец междоусобице, велел подать друг другу руки и работать как ни в чем не бывало, потому что любой новый человек, пробравшийся в балансовую инспекцию, может заварить такую кашу, которую не расхлебать потом ни зубастым столичным адвокатам, ни влиятельным знакомым или родичам.
Дела собачьи
На другой день помощник инспектора Уткин явился на работу чрезвычайно взволнованный.
Из кабинета выглянул директор.
– Здравствуйте, ребятки! А это что? Что с господином Уткиным? Что случилось, господин Уткин? – с беспокойством поинтересовался Спиритавичюс.
– Собака… – пробормотал Уткин и снова углубился в свои мысли.
– Вы хотели сказать, господин Уткин, – подойдя поближе, спросил Пискорскис, – что вас укусила собака?
– Бешеная собака, говорите? – встревожился Пищикас.
– Не укусила…
– Так что же могло произойти? Да говорите же!
Оказалось, что события 17 декабря коснулись Уткина с другой стороны: в ночь переворота исчезла его гончая сука Глория. Когда полковник узнал о пропаже, у него совсем опустились руки. То ему мерещилось несчастное создание, его верный друг, ковыляющий на трех ногах, то Глория виделась ему подстреленной и волочащей по земле кишки, то ему казалось, что ее переехали и она лежит посреди улицы. Уткин повсюду расспрашивал о своей суке, не раз сам наведывался в Петрашюнай к собаколовам, гонял писарей туда и сюда, но Глория как в воду канула. Машинистка отстукала ему под копирку целую кипу объявлений: «Нашедшего рыжую борзую суку ждет приличное вознаграждение. Балансовая инспекция». Однако он не спешил вывешивать их рядом с приказами о введении в городе осадного положения, которые, как снег, белели на всех углах. Тем не менее, спустя несколько дней, он вооружил Аугустинаса банкой гуммиарабика и приказал наклеить объявления там, где тот сам найдет нужным.
На другое утро, перед самым рождеством, задолго до рассвета, жители Каунаса устремились к балансовой инспекции с рыжими собаками разной величины и породы. Пришедший на работу Уткин попал в окружение страшной своры. Он подходил то к одному, то к другому животному, то гладил, то пинал ногой, то оглядывал собачью стаю сверху, то опускался на корточки, пристально всматривался в рыжие морды. Но Глории не было. Привлеченные обилием жертв, возле инспекции остановились собаколовы, но, убедившись, что на сей раз все собаки явились в сопровождении хозяев и имеют соответствующие жетоны на ошейниках, проследовали дальше.
Псы носились вокруг балансовой инспекции, визжали, рычали, завывали. Чем дальше, тем их становилось больше, – жители Каунаса, видно, действительно рассчитывали на хорошее вознаграждение. Стоило кому-нибудь увидеть рыжую суку, как он немедленно хватал ее, причесывал, чистил и тащил по адресу, указанному в объявлении. Положение становилось катастрофическим.
Спиритавичюс созвал совет и потребовал от помощников решительных действий.
– Ни то ни се… пищат, визжат, лают и конца-края им не видно. Что тут, господа, собачья свадьба?!
– Да-с… Не ахти как получается, господин директор, – суетился Пискорскис.
– Становится неудобно, господа… – согласился Пищикас. – В министерстве, говорят, уже заинтересовались. Запросили по телефону: слышь, мол, что там у вас с собаками творится?… Я объяснил, что господин Уткин привел суку, вот все кобели и сбежались.
– Чепуха, господин Пищикас. Тут же сплошные суки. А если проверят? Обман!
– Господин директор, – вмешался Бумба-Бумбелявичюс, – необходимо что-то предпринять. Эти суки не подпускают клиентов к канцелярии.
– Вызвать полицию! – предложил кто-то.
– Я сам выйду посмотрю, то да се, – сказал, сунув в карман обрывок газеты, Спиритавичюс, – пора кончать этот балаган.
Тем временем Пискорскис оторвал белую картонную обложку, присел к столу и через несколько минут вывел следующий текст: «Собака объявилась».
Всем понравилась находчивость Пискорскиса. Однако никто не хотел в этом признаваться.
– Господин Пискорскис, – сказал после долгого раздумья Бумба-Бумбелявичюс, – не кажется ли вам, что тут что-то не так? Вот, скажем, объявление вывешено. Приходит человек, который никакого отношения к сукам не имеет. Он подумает только одно – что в нашей балансовой инспекции объявилась какая-то собака… Знаешь ли ты, чем все это пахнет?
Вернувшись в канцелярию, Спиритавичюс прочитал текст Пискорскиса.
– Ну и ну, братец!.. Хочешь меня в гроб вогнать? Объявилась собака. Значит, в моем заведении что-то объявилось?… Ничего, подобного, вранье, ничего не объявилось… У меня все чисто!
«Ишь ты, куда гнет Пискорскис! Ага…» – подумал каждый.
В канцелярии было тихо. Только сквозь двойные окна слышалось, как Аугустинас разгонял со двора собак и бранился с замерзшими владельцами.
– А если, господин директор, написать так: «Просьба больше не поставлять собак инспекции»? – полюбопытствовал Пискорскис.
– Еще хуже! Выходит, что в инспекции и так полно собак! А кто эти собаки? Мы. И начнут все говорить, что в инспекции сидят собаки или что-нибудь вроде этого, – горячился Пищикас.
– Нет, нет и нет! – поднял руку Спиритавичюс. – Я чую, чем все это пахнет. Ревизией пахнет, господа! Господин Пискорскис, пиши: «Собаки, не мешайте работать!»
– Правильно, господин директор, – просиял Уткин. – Мы обратимся непосредственно к собакам, а людей вовсе не будем касаться. Кроме того, такой текст говорит о нашем трудолюбии.
– Господин директор, что вы?! – подскочил Бумба-Бумбелявичюс. – Наши клиенты еще, чего доброго, решат, что мы считаем их собаками! Подумали ли вы, к чему это может привести?
– Вот что ты наделал, господин Уткин, со своей Глорией!.. – покачал головой Спиритавичюс. – Работать невозможно. Всякий сброд окружает мое учреждение! Со всех углов только и слышен писк, визг, а что они со стенами делают? Подойдут и… Придумайте что хотите, только гоните прочь эту свору!
Спиритавичюс накинул хорьковую шубу, надвинул каракулевую шапку и, пробивая палкой дорогу через строй собак, выбежал на улицу.
Однако Пискорскис не унялся. Он искал формулу, которая была бы приемлема, действенна и выдержана в хорошем тоне. Ровно в два часа, когда кончилась работа, возле вывески балансовой инспекции появилась другая, – небольшая, зато красочно оформленная табличка:
СОБАКА ОБЪЯВИЛАСЬ
Когда назавтра Спиритавичюс пришел в инспекцию, его у порога встретили два прилично одетых молодчика. Первый вежливо приподнял черный круглый котелок, а второй приложил палец к шляпе и снова сунул руку в широкий карман серого пальто.
– Здравствуйте, ребятки! Ну и холодина, собаку на улицу не выгонишь! – пожал незнакомцам руки Спиритавичюс и подошел к вешалке. – Придется подождать, господа. Видите – очередь?
– А мы без очереди…
– Шутите, ребятки, – обернулся к ним Спиритавичюс. – Молоды еще приказывать мне.
– Вы не знаете, с кем имеете дело…
– Я попрошу мне не грозить! Я всяких видел! – сердито глянул на незнакомцев Спиритавичюс. – Я не из тех, которых можно водить за нос. Ясно?
Когда Спиритавичюс удостоверился, что незнакомцы – агенты охранки и пришли по важному делу, касающемуся его учреждения, он замотал головой, попытался улыбнуться, но улыбка вышла жалкая. А когда чиновники департамента безопасности достали из портфеля красный бланк для допроса, Спиритавичюс сник и только повторял: «Бот тебе бабушка и Юрьев день… Вот тебе баб…»
– Скажите, пожалуйста, – официально спросил, усевшись за стол, один из незнакомцев, в то время как другой решительно встал у двери и ни за что не хотел сесть, несмотря на все просьбы директора, – по каким соображениям на дверях вашего учреждения была вывешена табличка «Собака объявилась», кто инициатор этого дела и кто автор упомянутого текста?
Спиритавичюс, не ожидавший от агентов такого вопроса, опешил и решил, что тут какое-то недоразумение или шутка. Доверительно, считая, что ни о чем серьезном не может быть и речи, он сказал:
– Это же мелочь, господа! Ха-ха-ха!..
Стоявший возле двери гость достал из желтого портфеля изделие Пискорскиса, положил на письменный стол перед глазами Спиритавичюса и вновь отошел на место.
– Но, господа… то да се… этого я от вас не ожидал… Чтоб чиновники такого серьезного учреждения тратили время на такие глупости… Тьфу!..
– Если вы не укажете причин и фамилий виновников, вся ответственность падет на начальника учреждения.
– На меня? Я уже весь седой был, когда вы еще под стол пешком ходили, господа, – торопливо забегал, стараясь набрать в легкие побольше воздуха, Спиритавичюс. – Знаете что, господа? Попрошу вас посчитаться с моим драгоценным временем. Все мы работаем для общего дела! Извините, господа…
– Ваша фамилия, имя, отчество? – хладнокровно и настойчиво спросил чиновник Спиритавичюса.
– Господа помощники! Господа!! Слушайте! – попытался кликнуть Спиритавичюс на помощь своих людей, но стоявший все время у двери агент, парень крепкого телосложения, заслонил своими плечами выход в канцелярию и строго приказал:
– Ни с места!
Спиритавичюс, который никогда не только никому не кланялся в своем учреждении, но вел себя непринужденней, чем дома, под взглядами этих двух молодчиков забился в угол, тщетно стараясь найти слова, подходящие для этого случая. Он пробовал все превратить в шутку. Когда это ему не удалось, он взмолился, чтобы пожалели его старость. Начал доказывать, что никогда ничего общего не имел с безбожниками и т. д. Старший агент сидел за столом Спиритавичюса и терпеливо ждал, когда тот кончит говорить.
– Знаете ли вы, что это воззвание направлено против новой власти? – только и спросил гость.
– Упаси господи! Ради бога, умоляю, – убеждал, наклонившись к самому уху охранника, Спиритавичюс. – У моего помощника пропала собака. Он дал объявление, в канцелярию повалили какие-то личности с собаками… Спасу от них не было… Пискорскис написал…
– Ага, Пискорскис, – записал чиновник. – В настоящее время он находится здесь? Можно ли его увидеть?…
– Ах ты, Глория, Глория!.. Какую беду ты на меня накликала! – метался, схватившись за голову, Спиритавичюс. Он почти уже не сомневался в том, что из-за этой полковничьей суки ему пришьют дело, начнут таскать по следователям, все дойдет до министра, и его столкнут еще ниже, а то и вовсе сживут со света.
– Господин Пискорскис, – грустно позвал он, открыв дверь кабинета. – Пожалуйте сюда.
Появился Пискорскис.
– Господин директор, вы изволили звать меня? Доброго здоровьичка, – подозрительно глянув на незнакомцев, потряс он руку Спиритавичюса.
– Скажите, вы будете господин Пискорскис? – прервал его незнакомец.
– Да… я…
– Это ваша работа? – указал незнакомец пальцем на объявление, лежавшее на столе Спиритавичюса.
– Д-д-да… – пятясь, промычал Пискорскис.
– Автором этого текста также являетесь вы?
Пискорскис, не понимая в чем дело, не знал, как вести себя, и заметался:
– Достойно ли это такого внимания, господа? Я люблю чертить, пописываю… Даже стихи сочиняю…
– Ваша фамилия, имя, отчество? – доставая самопишущую ручку малинового цвета, прервал незнакомец.
– Господа, вы, вероятно, из музея? – вежливо обратился к охранникам Пискорскис.
Спиритавичюс, внезапно приблизившись к Пискорскису, рявкнул:
– Да!.. Из музея… Куда такие экспонаты, как ты, отправляются на десять лет. Простофиля!
Пискорскис сник, побледнел и больше уж ничего не мог вымолвить.
– Вы обвиняетесь в оскорблении президента… – торжественно провозгласил охранник.
– Позвольте… как… я… господа!.. Ведь это же не я один!.. Мы все!.. – замычал Пискорскис, забегая то с одной, то с другой стороны стола.
– Все?! – удовлетворенно вытаращил глаза чиновник и поудобнее уселся в кресле. – Так, так… Все? Тогда совершенно другое дело!..
– Подтвердите ли вы, – обратился следователь к Спиритавичюсу, – что вы это сделали сообща… по сговору?…
– Знаешь что, господин Пискорскис? – всем корпусом повернулся Спиритавичюс к своему помощнику. – Заткни глотку! Попрошу без вранья! Что я предлагал написать? Ну-ка, вспомни? Я предложил написать: «Собаки, не мешайте работать!» и вышел на улицу.
Агенты переглянулись. Их глаза хищно сверкнули. Казалось, они нашли ту нить, которая ведет к клубку. Старший попросил Спиритавичюса созвать в кабинет всех чиновников.
Тотчас же в дверь проскользнули Уткин, Бумба-Бумбелявичюс, Пищикас, Плярпа и прочие. Все они сразу почувствовали, что дело неладно, потому что Пискорскис был бледен как мертвец, а Спиритавичюс гипнотизировал его своим тяжелым взглядом.
– Господа, – обратился ко всем охранник. – Скажите мне, правду ли говорит господин Пискорскис, что текст «Собака объявилась» придуман вами сообща?
Молчание.
Охранник, придвинув к себе красный бланк протокола, холодным официальным тоном произнес:
– Дело серьезное. Все вы, за исключением вашего начальника, которого не было в учреждении, подозреваетесь в заговоре против нового режима с целью оклеветать вождя нации.
– ???
– Вы написали и вывесили это антиправительственное воззвание в те самые дни, когда был избран президент государства.
В кабинете раздались вопли:
– Господа!.. Пощадите!.. Это недоразумение… Мы не виновны! Это же не политика, это же сука господина Уткина… Дозвольте объясниться!!!
– Дело ясное, – сухо отрезал чиновник. – Сговор и совместные действия… с целью дискредитации главы правительства… Параграф уголовного статута… Все можете отправляться в канцелярию, а мы пока побеседуем с директором.
Стоявший в углу агент попросил всех покинуть кабинет, и сам, выйдя с ними в канцелярию, встал в дверях, чтобы никто не скрылся.
– Господин директор! – обратился старший охранник к Спиритавичюсу. – Вы во всеуслышание заявили, что предлагали Написать на двери «Собаки, не мешайте работать!» Если б вы этого не заявили, я не утруждал бы вас. Однако теперь не могу. Все слышали. Вы знаете, что это обозначает, господин директор?
– Хе-хе-хе, господин чиновник, – улыбнулся Спиритавичюс, заметив, что представители новой власти не приписывают ему большой вины и осуждают только за ротозейство и неумение держать язык за зубами. – Да ведь то да се, господа!.. Хе-хе-хе…
– Тут, господин директор, нет ничего смешного. Вы считаете нас такими наивными? Кого вы подразумевали под собаками? Скажите-ка?
– Ну, господа, это уж совсем… ни к чему…
– Отвечайте на вопрос, господин директор! Собаки, стало быть, мы. Вы же сами, когда мы пришли, упомянули собак и заявили, что мы мешаем вам работать! Значит, сотрудников охранного департамента, которые являются нервами нашего государства, вы называете собаками, а наш нюх – собачьим? Но мы к этому уже привыкли. Это нас ничуть не обижает; мы ставим цель выше всего. Я, зная ваше доброе имя, вашу преданность делам государства, ваши высокие связи, не стану составлять протокола. С нас достаточно того, что мы расправимся с этими негодяями.
Спиритавичюс снова перевел дух; теперь он уже твердо знал, что опасность миновала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Спиритавичюс, оседлав стул, скрестил руки на спинке и, потупясь, слушал. Он уже подбирал едкое словечко, чтобы бросить Бумбелявичюсу, но воздержался: будущий зять все больше нравился ему. Теперь-то он окончательно уверился, что Бумбелявичюс действительно золотой человек, что его задешево не купишь, что он пройдет сквозь огонь и воду и с ним нигде не пропадешь.
Пищикас, обозленный нахальством Бумбелявичюса, не вытерпел:
– Господин Бумбелявичюс славный оратор… Это нам известно еще со времен выборов… Говорить что угодно можно… А вот как будет с вашими подписями, господин Бумбелявичюс? Насколько мне известно, одна из них стоит под заявлением в партию крикдемов, а вторая хранится в сейфах у ляудининков? Каким топором вы их вырубите?
– Я дам вам, господин Пищикас, простой и совершенно определенный ответ… Так же, как третье наше правительство стерло в порошок два первых, так и третье мое заявление ликвидирует те, которые почему-то не дают покоя господину Пищикасу.
– Дети, тихо! – зашикал Спиритавичюс. – Оставьте распри. Делайте, что поручено. Политика – змея, которая всех нас душит. Чтобы в этих стенах о политике больше ни звука! Казна у нас, слава богу, крепкая – на всех хватит. Я за каждого из вас готов положить голову, но помните – того же я требую от вас. Кстати, мне придется нелегко: у меня одна голова, а вас четверо.
Спиритавичюс положил конец междоусобице, велел подать друг другу руки и работать как ни в чем не бывало, потому что любой новый человек, пробравшийся в балансовую инспекцию, может заварить такую кашу, которую не расхлебать потом ни зубастым столичным адвокатам, ни влиятельным знакомым или родичам.
Дела собачьи
На другой день помощник инспектора Уткин явился на работу чрезвычайно взволнованный.
Из кабинета выглянул директор.
– Здравствуйте, ребятки! А это что? Что с господином Уткиным? Что случилось, господин Уткин? – с беспокойством поинтересовался Спиритавичюс.
– Собака… – пробормотал Уткин и снова углубился в свои мысли.
– Вы хотели сказать, господин Уткин, – подойдя поближе, спросил Пискорскис, – что вас укусила собака?
– Бешеная собака, говорите? – встревожился Пищикас.
– Не укусила…
– Так что же могло произойти? Да говорите же!
Оказалось, что события 17 декабря коснулись Уткина с другой стороны: в ночь переворота исчезла его гончая сука Глория. Когда полковник узнал о пропаже, у него совсем опустились руки. То ему мерещилось несчастное создание, его верный друг, ковыляющий на трех ногах, то Глория виделась ему подстреленной и волочащей по земле кишки, то ему казалось, что ее переехали и она лежит посреди улицы. Уткин повсюду расспрашивал о своей суке, не раз сам наведывался в Петрашюнай к собаколовам, гонял писарей туда и сюда, но Глория как в воду канула. Машинистка отстукала ему под копирку целую кипу объявлений: «Нашедшего рыжую борзую суку ждет приличное вознаграждение. Балансовая инспекция». Однако он не спешил вывешивать их рядом с приказами о введении в городе осадного положения, которые, как снег, белели на всех углах. Тем не менее, спустя несколько дней, он вооружил Аугустинаса банкой гуммиарабика и приказал наклеить объявления там, где тот сам найдет нужным.
На другое утро, перед самым рождеством, задолго до рассвета, жители Каунаса устремились к балансовой инспекции с рыжими собаками разной величины и породы. Пришедший на работу Уткин попал в окружение страшной своры. Он подходил то к одному, то к другому животному, то гладил, то пинал ногой, то оглядывал собачью стаю сверху, то опускался на корточки, пристально всматривался в рыжие морды. Но Глории не было. Привлеченные обилием жертв, возле инспекции остановились собаколовы, но, убедившись, что на сей раз все собаки явились в сопровождении хозяев и имеют соответствующие жетоны на ошейниках, проследовали дальше.
Псы носились вокруг балансовой инспекции, визжали, рычали, завывали. Чем дальше, тем их становилось больше, – жители Каунаса, видно, действительно рассчитывали на хорошее вознаграждение. Стоило кому-нибудь увидеть рыжую суку, как он немедленно хватал ее, причесывал, чистил и тащил по адресу, указанному в объявлении. Положение становилось катастрофическим.
Спиритавичюс созвал совет и потребовал от помощников решительных действий.
– Ни то ни се… пищат, визжат, лают и конца-края им не видно. Что тут, господа, собачья свадьба?!
– Да-с… Не ахти как получается, господин директор, – суетился Пискорскис.
– Становится неудобно, господа… – согласился Пищикас. – В министерстве, говорят, уже заинтересовались. Запросили по телефону: слышь, мол, что там у вас с собаками творится?… Я объяснил, что господин Уткин привел суку, вот все кобели и сбежались.
– Чепуха, господин Пищикас. Тут же сплошные суки. А если проверят? Обман!
– Господин директор, – вмешался Бумба-Бумбелявичюс, – необходимо что-то предпринять. Эти суки не подпускают клиентов к канцелярии.
– Вызвать полицию! – предложил кто-то.
– Я сам выйду посмотрю, то да се, – сказал, сунув в карман обрывок газеты, Спиритавичюс, – пора кончать этот балаган.
Тем временем Пискорскис оторвал белую картонную обложку, присел к столу и через несколько минут вывел следующий текст: «Собака объявилась».
Всем понравилась находчивость Пискорскиса. Однако никто не хотел в этом признаваться.
– Господин Пискорскис, – сказал после долгого раздумья Бумба-Бумбелявичюс, – не кажется ли вам, что тут что-то не так? Вот, скажем, объявление вывешено. Приходит человек, который никакого отношения к сукам не имеет. Он подумает только одно – что в нашей балансовой инспекции объявилась какая-то собака… Знаешь ли ты, чем все это пахнет?
Вернувшись в канцелярию, Спиритавичюс прочитал текст Пискорскиса.
– Ну и ну, братец!.. Хочешь меня в гроб вогнать? Объявилась собака. Значит, в моем заведении что-то объявилось?… Ничего, подобного, вранье, ничего не объявилось… У меня все чисто!
«Ишь ты, куда гнет Пискорскис! Ага…» – подумал каждый.
В канцелярии было тихо. Только сквозь двойные окна слышалось, как Аугустинас разгонял со двора собак и бранился с замерзшими владельцами.
– А если, господин директор, написать так: «Просьба больше не поставлять собак инспекции»? – полюбопытствовал Пискорскис.
– Еще хуже! Выходит, что в инспекции и так полно собак! А кто эти собаки? Мы. И начнут все говорить, что в инспекции сидят собаки или что-нибудь вроде этого, – горячился Пищикас.
– Нет, нет и нет! – поднял руку Спиритавичюс. – Я чую, чем все это пахнет. Ревизией пахнет, господа! Господин Пискорскис, пиши: «Собаки, не мешайте работать!»
– Правильно, господин директор, – просиял Уткин. – Мы обратимся непосредственно к собакам, а людей вовсе не будем касаться. Кроме того, такой текст говорит о нашем трудолюбии.
– Господин директор, что вы?! – подскочил Бумба-Бумбелявичюс. – Наши клиенты еще, чего доброго, решат, что мы считаем их собаками! Подумали ли вы, к чему это может привести?
– Вот что ты наделал, господин Уткин, со своей Глорией!.. – покачал головой Спиритавичюс. – Работать невозможно. Всякий сброд окружает мое учреждение! Со всех углов только и слышен писк, визг, а что они со стенами делают? Подойдут и… Придумайте что хотите, только гоните прочь эту свору!
Спиритавичюс накинул хорьковую шубу, надвинул каракулевую шапку и, пробивая палкой дорогу через строй собак, выбежал на улицу.
Однако Пискорскис не унялся. Он искал формулу, которая была бы приемлема, действенна и выдержана в хорошем тоне. Ровно в два часа, когда кончилась работа, возле вывески балансовой инспекции появилась другая, – небольшая, зато красочно оформленная табличка:
СОБАКА ОБЪЯВИЛАСЬ
Когда назавтра Спиритавичюс пришел в инспекцию, его у порога встретили два прилично одетых молодчика. Первый вежливо приподнял черный круглый котелок, а второй приложил палец к шляпе и снова сунул руку в широкий карман серого пальто.
– Здравствуйте, ребятки! Ну и холодина, собаку на улицу не выгонишь! – пожал незнакомцам руки Спиритавичюс и подошел к вешалке. – Придется подождать, господа. Видите – очередь?
– А мы без очереди…
– Шутите, ребятки, – обернулся к ним Спиритавичюс. – Молоды еще приказывать мне.
– Вы не знаете, с кем имеете дело…
– Я попрошу мне не грозить! Я всяких видел! – сердито глянул на незнакомцев Спиритавичюс. – Я не из тех, которых можно водить за нос. Ясно?
Когда Спиритавичюс удостоверился, что незнакомцы – агенты охранки и пришли по важному делу, касающемуся его учреждения, он замотал головой, попытался улыбнуться, но улыбка вышла жалкая. А когда чиновники департамента безопасности достали из портфеля красный бланк для допроса, Спиритавичюс сник и только повторял: «Бот тебе бабушка и Юрьев день… Вот тебе баб…»
– Скажите, пожалуйста, – официально спросил, усевшись за стол, один из незнакомцев, в то время как другой решительно встал у двери и ни за что не хотел сесть, несмотря на все просьбы директора, – по каким соображениям на дверях вашего учреждения была вывешена табличка «Собака объявилась», кто инициатор этого дела и кто автор упомянутого текста?
Спиритавичюс, не ожидавший от агентов такого вопроса, опешил и решил, что тут какое-то недоразумение или шутка. Доверительно, считая, что ни о чем серьезном не может быть и речи, он сказал:
– Это же мелочь, господа! Ха-ха-ха!..
Стоявший возле двери гость достал из желтого портфеля изделие Пискорскиса, положил на письменный стол перед глазами Спиритавичюса и вновь отошел на место.
– Но, господа… то да се… этого я от вас не ожидал… Чтоб чиновники такого серьезного учреждения тратили время на такие глупости… Тьфу!..
– Если вы не укажете причин и фамилий виновников, вся ответственность падет на начальника учреждения.
– На меня? Я уже весь седой был, когда вы еще под стол пешком ходили, господа, – торопливо забегал, стараясь набрать в легкие побольше воздуха, Спиритавичюс. – Знаете что, господа? Попрошу вас посчитаться с моим драгоценным временем. Все мы работаем для общего дела! Извините, господа…
– Ваша фамилия, имя, отчество? – хладнокровно и настойчиво спросил чиновник Спиритавичюса.
– Господа помощники! Господа!! Слушайте! – попытался кликнуть Спиритавичюс на помощь своих людей, но стоявший все время у двери агент, парень крепкого телосложения, заслонил своими плечами выход в канцелярию и строго приказал:
– Ни с места!
Спиритавичюс, который никогда не только никому не кланялся в своем учреждении, но вел себя непринужденней, чем дома, под взглядами этих двух молодчиков забился в угол, тщетно стараясь найти слова, подходящие для этого случая. Он пробовал все превратить в шутку. Когда это ему не удалось, он взмолился, чтобы пожалели его старость. Начал доказывать, что никогда ничего общего не имел с безбожниками и т. д. Старший агент сидел за столом Спиритавичюса и терпеливо ждал, когда тот кончит говорить.
– Знаете ли вы, что это воззвание направлено против новой власти? – только и спросил гость.
– Упаси господи! Ради бога, умоляю, – убеждал, наклонившись к самому уху охранника, Спиритавичюс. – У моего помощника пропала собака. Он дал объявление, в канцелярию повалили какие-то личности с собаками… Спасу от них не было… Пискорскис написал…
– Ага, Пискорскис, – записал чиновник. – В настоящее время он находится здесь? Можно ли его увидеть?…
– Ах ты, Глория, Глория!.. Какую беду ты на меня накликала! – метался, схватившись за голову, Спиритавичюс. Он почти уже не сомневался в том, что из-за этой полковничьей суки ему пришьют дело, начнут таскать по следователям, все дойдет до министра, и его столкнут еще ниже, а то и вовсе сживут со света.
– Господин Пискорскис, – грустно позвал он, открыв дверь кабинета. – Пожалуйте сюда.
Появился Пискорскис.
– Господин директор, вы изволили звать меня? Доброго здоровьичка, – подозрительно глянув на незнакомцев, потряс он руку Спиритавичюса.
– Скажите, вы будете господин Пискорскис? – прервал его незнакомец.
– Да… я…
– Это ваша работа? – указал незнакомец пальцем на объявление, лежавшее на столе Спиритавичюса.
– Д-д-да… – пятясь, промычал Пискорскис.
– Автором этого текста также являетесь вы?
Пискорскис, не понимая в чем дело, не знал, как вести себя, и заметался:
– Достойно ли это такого внимания, господа? Я люблю чертить, пописываю… Даже стихи сочиняю…
– Ваша фамилия, имя, отчество? – доставая самопишущую ручку малинового цвета, прервал незнакомец.
– Господа, вы, вероятно, из музея? – вежливо обратился к охранникам Пискорскис.
Спиритавичюс, внезапно приблизившись к Пискорскису, рявкнул:
– Да!.. Из музея… Куда такие экспонаты, как ты, отправляются на десять лет. Простофиля!
Пискорскис сник, побледнел и больше уж ничего не мог вымолвить.
– Вы обвиняетесь в оскорблении президента… – торжественно провозгласил охранник.
– Позвольте… как… я… господа!.. Ведь это же не я один!.. Мы все!.. – замычал Пискорскис, забегая то с одной, то с другой стороны стола.
– Все?! – удовлетворенно вытаращил глаза чиновник и поудобнее уселся в кресле. – Так, так… Все? Тогда совершенно другое дело!..
– Подтвердите ли вы, – обратился следователь к Спиритавичюсу, – что вы это сделали сообща… по сговору?…
– Знаешь что, господин Пискорскис? – всем корпусом повернулся Спиритавичюс к своему помощнику. – Заткни глотку! Попрошу без вранья! Что я предлагал написать? Ну-ка, вспомни? Я предложил написать: «Собаки, не мешайте работать!» и вышел на улицу.
Агенты переглянулись. Их глаза хищно сверкнули. Казалось, они нашли ту нить, которая ведет к клубку. Старший попросил Спиритавичюса созвать в кабинет всех чиновников.
Тотчас же в дверь проскользнули Уткин, Бумба-Бумбелявичюс, Пищикас, Плярпа и прочие. Все они сразу почувствовали, что дело неладно, потому что Пискорскис был бледен как мертвец, а Спиритавичюс гипнотизировал его своим тяжелым взглядом.
– Господа, – обратился ко всем охранник. – Скажите мне, правду ли говорит господин Пискорскис, что текст «Собака объявилась» придуман вами сообща?
Молчание.
Охранник, придвинув к себе красный бланк протокола, холодным официальным тоном произнес:
– Дело серьезное. Все вы, за исключением вашего начальника, которого не было в учреждении, подозреваетесь в заговоре против нового режима с целью оклеветать вождя нации.
– ???
– Вы написали и вывесили это антиправительственное воззвание в те самые дни, когда был избран президент государства.
В кабинете раздались вопли:
– Господа!.. Пощадите!.. Это недоразумение… Мы не виновны! Это же не политика, это же сука господина Уткина… Дозвольте объясниться!!!
– Дело ясное, – сухо отрезал чиновник. – Сговор и совместные действия… с целью дискредитации главы правительства… Параграф уголовного статута… Все можете отправляться в канцелярию, а мы пока побеседуем с директором.
Стоявший в углу агент попросил всех покинуть кабинет, и сам, выйдя с ними в канцелярию, встал в дверях, чтобы никто не скрылся.
– Господин директор! – обратился старший охранник к Спиритавичюсу. – Вы во всеуслышание заявили, что предлагали Написать на двери «Собаки, не мешайте работать!» Если б вы этого не заявили, я не утруждал бы вас. Однако теперь не могу. Все слышали. Вы знаете, что это обозначает, господин директор?
– Хе-хе-хе, господин чиновник, – улыбнулся Спиритавичюс, заметив, что представители новой власти не приписывают ему большой вины и осуждают только за ротозейство и неумение держать язык за зубами. – Да ведь то да се, господа!.. Хе-хе-хе…
– Тут, господин директор, нет ничего смешного. Вы считаете нас такими наивными? Кого вы подразумевали под собаками? Скажите-ка?
– Ну, господа, это уж совсем… ни к чему…
– Отвечайте на вопрос, господин директор! Собаки, стало быть, мы. Вы же сами, когда мы пришли, упомянули собак и заявили, что мы мешаем вам работать! Значит, сотрудников охранного департамента, которые являются нервами нашего государства, вы называете собаками, а наш нюх – собачьим? Но мы к этому уже привыкли. Это нас ничуть не обижает; мы ставим цель выше всего. Я, зная ваше доброе имя, вашу преданность делам государства, ваши высокие связи, не стану составлять протокола. С нас достаточно того, что мы расправимся с этими негодяями.
Спиритавичюс снова перевел дух; теперь он уже твердо знал, что опасность миновала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20