Scan, OCR, SpellCheck: Андрей из Архангельска
«Эхо Непрядвы»: Современник; Москва; 1988
Аннотация
Роман Владимира Возовикова «Эхо Непрядвы» продолжает тему борьбы русского народа под руководством Москвы против золотоордынского ига, начатую автором в романе «Поле Куликово». В новой книге повествуется о стремлении молодого Московского государства во главе с Дмитрием Донским и его сподвижниками закрепить историческую Куликовскую победу, о героизме русских людей при отражении нашествия хана Тохтамыша. В романе продолжаются судьбы многих героев, знакомых читателю по предыдущей книге.
Владимир Возовиков
Эхо Непрядвы
КНИГА ПЕРВАЯ
ДОРОГИ В «ТРЕТИЙ РИМ»
Се коль добро и коль красно,
еже жити братии вкупе!
Повесть о нашествии Тохтамыша


I
Над серой, в рыжих заплатах степью, над молочными озерами ковыля, млеющего под нежарким солнцем, летела тревога. Ее разносили птицы, о ней сообщала земля едва уловимым гулом. Рассыпанные среди типчаков и полыни сайгаки разом поднимали головы, замирая; их дозорные свечками вставали над травой, и вдруг целые стада срывались в бег – на закат и на полночь. Вслед антилопам, развевая хвосты, бежали серо-дымчатые тарпаны, желтые черноспинные онагры пугливо мерцали снежной белизной ног и подбрюший, палевые зайчишки затаивались в колючем татарнике, хищники теряли наглую стать хозяев степи и, не замечая добычи, забивались в заросли по берегам редких в приморском степном краю речек. Даже гнедые могучие туры, не боящиеся ни волчьих стай, ни стремительных пятнистых пардусов, начинали кружить, грозя кому-то наклоненными рогами, и, сбиваясь в небольшие стада, уходили за сайгаками и дзеренами.
Вместе со зверем бежал человек. Редкие становища полудиких кочевников торопливо вьючили лошадей, нагружали кибитки и, не мешкая, гнали на закат. Отчаянные ватаги добытчиков соли, припозднившиеся на берегах Сурожского моря, искали убежища вместе со зверьем в приречных тростниках, в заросших оврагах, надеясь отсидеться. В стороне восхода небо начинало куриться серыми облачками, но ветер не доносил запаха костровой гари, а это значило: надвигается самое страшное, что когда-либо порождали степи, – военная кочевая орда. Во время больших ханских охот конные крылья орды раскидывались на многие версты и потом, охватывая пространство, стремительно и далеко выбрасывались вперед, чтобы сомкнуться. Редкому зверю удавалось вырваться из кольца, чужому человеку – никогда.
Если теперь кто-то украдкой следил за движением орды, то с облегчением замечал: не конные цепи простирает она по степи, а лишь небольшие дозоры. По следу быстрых головных чамбулов в плотных колоннах шли одна за другой конные тысячи, прикрытые с боков легкими заставами. Орда явно готовилась либо отразить чей-то удар, либо сама нанести его кому-то с ходу.
В челе головной тысячи колыхался рыжий великоханский бунчук, желто-кровавое знамя вспыхивало в порывах ветерка факелом угрозы – оно означало, что хан выступил на войну. Под знаменем и бунчуком, оберегаемый панцирной стражей на крепких лошадях, покрытых барсовыми шкурами, ехал угрюмый сорокалетний человек в синем халате и горностаевой шапке, украшенной пером серого кречета и золотой царской диадемой с крупным прозрачно-зеленым камнем. То был великий хан Золотой и Синей Орды Тохтамыш, прямой потомок Повелителя Сильных – Чингисхана, правнук Джучи, объединивший под своей рукой все земли бывшего улуса Джучиева – северо-западные пространства монголо-татарской империи от Поднебесных гор, откуда сбегает голубая река Сейхун, до устья Дуная, от Закавказья до лесистых русских равнин, уходящих к ледяным морям в неведомых полуночных странах.
Получив весть о разгроме Мамая на Дону, Тохтамыш не медлил. В одну неделю он со своим войском совершил трехсотверстный бросок от берегов Яика к берегам Итиля, занял золотоордынскую столицу Сарай, присоединил силы татарских князей, оставшихся в Мамаевом тылу, встал на правобережье, выслал в степь отряды, чтобы перехватить беглого врага. Но Мамай, видно, догадывался, кто ожидает его на волжских берегах, он ушел в Таврию – свой бывший улус, откуда молодым темником, зятем хана Бердибека, начинал восхождение к золотоордынскому трону. И вот что было удивительно и страшно Тохтамышу: не прошло и трех недель после кровавой сечи на Дону, как рассеянные дружины Мамая вновь собрались под его стяги, а к ним присоединились и силы некоторых татарских племен, кочевавших в приморских степях между Днепром и Дунаем. Лишь несколько мурз с уцелевшими воинами прибежали с Дона к Итилю и принесли покорность новому хану. Сила Мамая, по слухам, едва ли не достигла того числа, с каким ходил он на Русь, и Тохтамыш задумался. В Москву от него помчался срочный гонец. Великий хан благодарил великого московского князя за помощь в борьбе с кровавым узурпатором золотоордынского трона. Великий хан предупреждал Димитрия, что их общий враг снова поднял голову. Он велел Димитрию, не мешкая, выступить с сильным полком на помощь своему законному царю, обещая от имени трона вечную милость Москве и ее князю.
Тохтамыш мало верил, что Димитрий поспешит ему на помощь, если Мамай снова не бросится на Москву. Но Мамай ведь не безумец. И уже приходила в голову осторожного хана мысль: отправить к Мамаю большое посольство с предложением мира и дружбы, попросить в жены его дочь. Говорят, нет в Орде невесты, равной ей по красоте. Неужто в столь трудное время безродный улусник отвергнет такую честь и такую сильную руку? Орда велика, пока им двоим хватит в ней места. Пока…
Ханские раздумья прервал тогда нежданный вестник. Из Крыма с отрядом примчался мурза-тысячник. Передав хану запечатанный пергамент, он смиренно, уткнув лицо в пыль, ждал решения. Письмо было кратким: «Повелитель! Иди и возьми голову своего и нашего врага Мамая. Мы принесем ее тебе на серебряном блюде, как только увидим в степи твои бунчуки». Пергамент скрепляли печати сильнейших Мамаевых мурз – Темучина, Кутлабуги и Батар-бека. С Кутлабугой у Тохтамыша и прежде были свои тайные отношения. Хан не выдал радости, не шевельнул даже бровью, скуластое лицо его напоминало гладкий желтый пергамент без единого знака.
– Встань, – приказал он гонцу. – Почему эти трое, когда-то отдавшие в руки Мамая Золотую Орду, называют его своим врагом?
– Великий хан! Мамай снова ведет тумены на Москву! Воины не хотят – они не верят больше в военное счастье Мамая.
«Выходит, он все же безумец?..» Да ведь только безумец, будучи безродным, мог схватиться за ханский венец. Даже могущественный Тимур правит от имени чингизидов. Он держит ханов в золотой клетке, разнаряженных в роскошные одежды с коронами на голове, сам, как смиренный раб, вползает в клетку на коленях, подавая им еду и питье, по всякому случаю спрашивает их воли и совета, разумеется даже не слыша, что они ему бормочут. Он душит и травит их по своей прихоти, как крыс, однако же всему свету трубит: будто он, властелин Азии, – только исполнитель воли потомков священного рода Повелителя Сильных.
– Что говорит сам Мамай о походе на Русь?
– Великий хан, он убеждает наянов, будто на Дону мы уже победили Димитрия, и только трусливые вассалы, увидев небольшой русский полк, напавший из засады, побежали и внесли в войско панику. Он говорит, сила Москвы иссякла, надо, не теряя времени, нанести ей новый удар – Димитрий этого теперь не ждет. Он еще говорит: нельзя терять даже дня – нельзя давать русам увериться в собственной силе и подготовиться к новой войне. Мамай пугает нас неведомым, но мы еще не пережили нынешней беды. Сколько погасло наших очагов, а сколько их осиротело! Кто видел Куликово поле, с Мамаем на Русь не пойдет!
Нет, он не безумец, этот черный крымский улусник. Да, сейчас бы совсем неплохо в московском пожаре выжечь память о злосчастной битве на Дону, чтобы о ней не рассказывали страхов. Но Мамай подобен тем людям, которые хорошо различают далекое, не видя того, что у них под носом.
– Что Мамай говорит обо мне?
– Он сказал: пусть-де хан Тохтамыш повеселит душу на саранском троне да побережет наш тыл, пока управляемся с Москвой.
Хан слабо улыбнулся – Мамай, конечно, сказал не так. Тохтамыш знает, как говорит Мамай, охваченный злобой: много и громко. Не это ли его сгубило? Полководец на войне должен только спрашивать и приказывать. Других речей ему не следует произносить даже во сне.
– Иди, – приказал гонцу. – Передай главному юртджи: пусть поставит тебя во второй тумен на полный корм. До моего слова ни ты сам, ни один из твоих людей не должны шагу ступить от расположения тумена.
Тохтамыш послал за молодым ногайским мурзой Едигеем, который поддерживал его своим мечом в борьбе с врагами, не раз обнаруживал храбрость зрелого воина и разум трезвого мужа. Сидя перед палаткой, показал Едигею письмо.
– Что скажешь?
– Скажу: я бы пошел и взял такое блюдо. – Молодой военачальник выдержал тяжелый взгляд хана.
– А если ловушка?
– Аркан годится, чтобы поймать коня или молодого бычка. Но еще никто арканом не поймал тигра.
Тохтамыш встал с седла, громко хлопнул в ладоши. Выскочившему из палатки юртджи приказал:
– Войску – тревога.
Теперь уже Дон позади, три ханских тумена вступили в Таврические степи. Велика земля и тесна. Полтораста лет назад этой самой степью гнали половецких ханов полководцы Чингиза, прорвавшиеся сюда из глубин Азии через Кавказ. Предания и книги говорят: тогда им достались несметные богатства и полоны, а скота было так много, что его никто не считал – воины ловили и резали на мясо быков, овец, коней сколько хотели. Тогда к северу от этих мест стояли великие города Киев, Переяславль, Чернигов, где боярские терема и купеческие клети ломились от добра, где купола церквей, по слухам, были покрыты чистой медью, серебром и золотом, оклады икон украшались цветными каменьями, каждый из которых стоил табуна объезженных коней. Нынешним ханам и темникам даже не снится та добыча, какую брали первые ордынские завоеватели. Теперь лишь нищие селения русской Литвы прозябают на развалинах бывших удельных столиц. Оскудела земля людьми, оскудела товарами и скотом, только диких зверей развелось великое множество. Люди побиты и распроданы в рабство за моря, добро их разграблено и тоже размытарено. Но где-то же оседают богатства, где-то жиреют народы на крови других. Сколько нажили да и теперь еще наживают генуэзские, венецианские, арабские, ганзейские и иные купцы на перепродаже рабов и военной добычи ордынцев! Однако эти пауки лишнего не держат в крымских портовых городах – отсылают на больших кораблях в свои страны, чтобы потом, воротясь, жить припеваючи. Богаты были и ордынские города Сарай-Бату, Сарай-Берке, Хаджи-Тархан, богаты были и ордынские становища – даже незнатные кочевники устилали юрты узорными коврами, носили шелка и бархат, золотом украшали оружие, пили и ели на серебре. Но долго ли завоеватель пользуется награбленным? А тут еще ханские усобицы последних лет, восстания подвластных племен. Чтобы жить за счет покоренных народов, надо увеличивать их число, их жизненную силу, но это опасно. От русских полоняников и крестьян окраинных уделов обедневшие кочевники научились пахать, выращивать хлеб и овощи. Однако нынешней весной, поднимаясь на Москву, Мамай не велел сеять хлеб: возьмем-де его на Руси. Поход провалился, Орда не только не получила русского хлеба, она потеряла огромные стада, ей грозит голодная зима. Нужен хлеб или большие деньги, чтобы купить его. В долгой борьбе за власть хан Тохтамыш обнищал, обнищали и его мурзы. В Сарае большой казны не оказалось – войны расхищают не только человеческие жизни, но и денежные мешки.
Москва – вот главная казна Орды. Заплатит ли теперь Димитрий хотя бы половину той дани, какую требовал Мамай?
Чтобы отвлечься от смутных мыслей, Тохтамыш стегнул своего золотистого аргамака шелковой камчой, вырвался из строя личной сотни, поскакал вперед. Он остановился на древнем кургане, медленно огляделся. Слева на плоской степи лежала плоская синева соленого лиманного озера, низкий противоположный берег едва различался у горизонта. На зеркале воды – ни челна, ни паруса, одни бесчисленные стаи птиц пестрели у берегов шевелящимися размытыми пятнами, да стадо куланов, почуяв опасность, рысило от воды в степь. К кургану быстрым аллюром мчался отряд из сторожевой тысячи. Не иначе какие-то вести.
Хан не ошибся. Мамай, оказывается, тоже не дремал, его войско шло навстречу Тохтамышу и теперь нависало с полуночной стороны. Следовало, не теряя времени, повернуть тумены от побережья в глубину степи.
– До темноты не останавливаться, – приказал Тохтамыш. – За Калку послать две передовые тысячи. Воинам спать в доспехах и при оружии, коней переседлывать всю ночь.
Повинуясь движению сигнальных значков, чамбулы совершали быстрый поворот. Склоняющееся к закату желтое солнце светило теперь в левые скулы всадников. К берегу Калки вышли в сумерках, тумены приняли боевой порядок и остановились. Костров не разводили. Даже перед ханской палаткой не загорелся огонь.
…Безросное солнечное утро застало войско Тохтамыша готовым к битве. В порыжелых осенних берегах лениво текла обмелевшая степная речка, печально знаменитая тем, что когда-то в давнее время видела, как великие полководцы Чингисхана Субедэ и Джебэ со своими нукерами пировали на костях незадачливых князей Киевской Руси, не захотевших стоять в битве одной стеной, под одним знаменем. Кому же сегодня справлять победный пир на ее берегах – Чингисову потомку Тохтамышу или темнику Мамаю, которому следовало верно служить ханам, а не отрезать им головы? Если киевские князья находятся в христианском раю, они сейчас смеются и злорадно тычут пальцами в незадачливых потомков своих врагов: «Мы были хороши, да и эти стоят нас!» Неужто все народы проходят один путь?
С прибрежного холма, сидя на коне в полном боевом облачении, Тохтамыш угрюмо следил за подходом к реке Мамаевых туменов. Тучи пыли выдавали приближение отрядов, развернутых широкими лавами, – Мамаю тоже известно, где стоит войско его врага. Считая стяги, Тохтамыш снова пугался и удивлялся: перед ним развертывалось, по меньшей мере, тридцать тысяч всадников. А сколько их на подходе? Что, если мурзы обманули?.. По далекому холму, алея халатами, растекалась лава сменной гвардии Мамая.
Нукеры никогда бы не догадались, о чем думает их повелитель – закаленный в испытаниях Тохтамыш умел владеть собой. Он не относился к числу изнеженных «принцев крови», ему не досталось никакого наследства, кроме происхождения. По счастью, именно такой нищий чингизид, прямой потомок Джучи, оказался нужным Тимуру в его смертельной борьбе с сильными ханами и мурзами. Дважды Тимур давал войско Тохтамышу, и дважды Тохтамыш бежал от берегов Хорезмийского моря, разбитый врагами. Но между заяицкими ханами не было согласия, и в конце концов с помощью того же Тимура власть в Синей Орде захватил Тохтамыш. Битого жизнью и врагами хана крутая перемена судьбы немного пугала. Счастье непостоянно, он слишком хорошо это знал, и мог ли с легкой руки доверить свою судьбу стихиям битвы?
Что же Мамаевы мурзы? Разве они еще не разглядели ханские стяги? Где их серебряный поднос? Просто обещать Мамаеву голову, иное – добраться до нее сквозь мечи тех краснохалатных дьяволов!
На противоположном берегу Калки по-прежнему находились две тысячи легких всадников Тохтамыша. Главные силы, состоящие только из отборной конницы, здесь. Тумены правого и левого крыла развернулись вдоль берега широким фронтом, недвижно сверкают панцирями и оружием. Третий тумен в резерве за холмом. Если дело дойдет до битвы, темникам приказано за реку не ходить. Пусть Мамай нападает. На его отряды, переходящие Калку, обрушатся сильные короткие удары кованых тысяч Тохтамыша; испытанный в битвах тумен резерва готов встретить глубокий обход врага.
Тохтамыш видел многие бои, сам терпел поражения, и он понимал состояние воинов Мамая, еще не отошедших после куликовского потрясения. Несколько сокрушительных встречных ударов, несколько отрядов, сброшенных в реку, и Калка напомнит Мамаеву воинству весь ужас Непрядвы. Это – победа. Вот если бы Тохтамыш перешел речку и там, в открытой степи, доверился стихиям битвы с конницей Мамая…
Да можно ли предсказать исход любого сражения, где сошлись равные по силе враги? Мамай опытен и хитер, он разозлен поражением, и кто знает, какого коварства ждать от него теперь? Одно утешение: Мамай никогда не считал Тохтамыша опасным противником. Заяицкие ханы – тоже. И Тимур. Иначе разве стал бы Тимур давать ему свои тумены?..
Однако без боя уже не обойтись. Передовые легкие сотни Мамая, сверкая клинками и стеля за собой серую пыль, помчались к берегу Калки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71