Шеф не станет разбираться, кто прав, кто виноват.
Было уже далеко за полночь, когда тренер, злой и усталый, разделся и разобрал постель. Спал он плохо и несколько раз просыпался. Ему все снились телефонные звонки.
Проснулся Максуэлл действительно от звонка. За окном стоял серый полумрак зарождающегося дня. Звонок повторился. Он был настоящий.
– Алло! Алло! Сидней, это ты?
Нет, это был не Джэксон. Звонили снизу. Сонный портье, прося прощение за беспокойство в столь ранний час, сбивчиво и путано говорил о каком-то шофере такси и деньгах. Максуэлл чертыхнулся и швырнул трубку. Едва он успел броситься в постель, как телефон снова затрещал. Это опять был портье.
– Сэр, этот шофер говорит, что, если вы не спуститесь вниз, он вынужден будет обратиться в полицию.
Максуэлл насторожился. Тут что-то не то. И стал поспешно натягивать халат.
Водитель такси, пожилой, грузный шофер, нервно теребил в руках свою кожаную фуражку и бросал на портье благодарные взгляды. Седой портье, сознавая важность положения, небрежно раскинулся в кресле; в зависимости от развития действий он был готов в любую секунду в шею выгнать нахала, осмелившегося побеспокоить клиента.
Заметив спускающуюся по лестнице сонную фигуру в мохнатом спортивном халате, водитель такси бросился к нему.
– Смею надеяться, сэр, вы и будете Максуэлл Кайт?
– Да.
– Прекрасно! У вас деньги с собой?
– Что?!
– В поисках вас мы исколесили половину Чикаго. Я сжег бочку бензина и потерял массу клиентов! И все из-за того, что вашему приятелю, как его?.. Вашему Джэксону… Да, да. Джэксону захотелось прогуляться по Чикаго в одних трусиках! Если вы мне не уплатите по счетчику, будем разговаривать в полиции! Вам от меня не отвертеться!!!
Максуэлл, перескакивая через ступеньки, ринулся вниз.
– Где он?
– Ишь, чего захотели! – усмехнулся тот. – Он у меня на ключике. Вроде заложника. Учтите, сэр, я требую только по счетчику, без надбавки. Только по счетчику!
Через несколько минут Сидней уже находился в фешенебельном номере гостиницы. Максуэлл, все понявший с первого взгляда, старательно осматривал боксера. Его беспокоила только одна мысль: целы ли у Сиднея руки, сможет ли он боксировать?
– Все цело… Я, кажется, легко отделался – отвечал Сидней. – Только зверски устал. Все дрожит внутри.
Пока боксер рассказывал о своих приключениях и переживаниях, Максуэлл не терял напрасно времени. Он внимательно слушал и подготавливал ванну с теплой водой. Он знал три способа восстановления сил и снятия нервного напряжения: сон, теплая ванна или успокоительный массаж.
– Лезь в воду. Живо!
Сидней послушно выполнил приказание. Вода была теплая, ласковая. Тело стало удивительно послушным, невесомым. Его охватила нежная истома. Хотелось забыться, лежать вот так, полузакрыв глаза, ни о чем не думая, не вспоминая. Недавние события казались скорее сном, чем подлинным происшествием.
– Мне остается только поздравить тебя, – сказал Максуэлл, выслушав Джэксона. – Ты счастливо отделался!
– Только костюм жалко. Лишь один раз надел!
– Голова дороже, – успокоил Максуэлл.
Тренер хлопотал вокруг Сиднея, как заботливая нянька.
После ванны он напоил боксера горячим чаем с ромом и уложил спать. Купанье и ром сделали свое дело. Джэксон быстро уснул. Максуэлл уселся рядом в глубокое кресло. Только теперь он почувствовал, как сильно устал. И все из-за него. Мальчишка! Вытянув ноги, подцепил носком столик-тележку, подкатил поближе. Налил себе половину чайной чашки рому и разбавил его водой. По телу разлилась теплая волна. «Да, кажется, древние римляне придумали пить вино с теплой водой, – подумал Максуэлл, – видно, знали толк в напитках!» Он выпил еще одну чашку рому, разведенного водой.
Осенний день наступал медленно. В широкое окно было видно, как на бульваре порывы ветра срывали с деревьев желтые и красноватые листья, швыряли их под колеса машин, гнали их по асфальтобетону мимо статуи конного индейца. Один листок прилип к темной груди бронзового индейца и казался издали золотой медалью. Вдали, за маяком, между синей полоской озера Мичиган и нависшими над ним фиолетовыми тучами, вдруг вспыхнула ослепительная точка. Она росла и увеличивалась, рассыпая веером во все стороны солнечные лучи. Они покрыли тонкой позолотой прокопченные трубы заводов, доменные печи, заиграли тысячью зайчиков в окнах сорока трех этажей чикагской хлебной биржи, ласково затрепетали на бархатных портьерах в виллах богачей на Золотом Береге, осветили бронзового индейца и потонули в облаках пыли и дыма, которые густой тучей висели над вторым городом Соединенных Штатов.
Максуэлл очнулся от настойчивого стука. Кто-то властно требовал открыть дверь. Это был, к удивлению тренера, клерк фирмы по пошиву готового платья «Харт, Шеффнер энд Маркое». Первым делом он осведомился о корреспондентах. Узнав, что те еще не приходили, он облегченно вздохнул.
– Сегодня утром мы получили большую партию новых костюмов последней моды. Из Нью-Йорка телеграфировали, что боксер Сидней Джэксон одет именно в таком и просили проконтролировать его наряд перед встречей с репортерами, – быстро говорил клерк. – Вы извините, но я исполняю свой долг. Служба есть служба. О вашем матче уже все газеты раструбили.
Он протянул Максуэллу утренние газеты.
– Посмотрите «Чикаго трибюн» и «Чикаго дейли ньюс». Вот сюда, в спортивный отдел. Здорово? Бьюсь об заклад, что в Нью-Йорке вас так не афишировали?
Когда Максуэлл сказал, что серого клетчатого костюма у Джэксона нет, у клерка вытянулось лицо. Он, не моргая, долго смотрел на тренера, потом выдавил:
– Как… как же так?
Максуэллу пришлось выдумывать на ходу. Он сообщил, что Сидней по рассеянности забыл его дома.
– Но ведь он подписал контракт! – воскликнул клерк.
Тренер пожал плечами.
– Ничем не могу помочь.
– Мы получили огромную партию. На чей счет отнести убытки? – Представитель фирмы задыхался от негодования. – Я сейчас же телеграфирую в Нью-Йорк!
– А чего вы добьетесь? Товар-то все равно останется лежать, – Максуэлл говорил спокойно, с чуть заметной насмешкой. – Если у вас большая партия, то кто мешает вам прислать боксеру новый костюм.
– Еще?
– Во временное пользование. Только на два дня, – Максуэлл взглянул на часы. – У вас еще есть возможность. До встречи с журналистами целый час.
Клерк не прощаясь вылетел из номера.
Когда появились шумной компанией корреспонденты и фоторепортеры, Сидней Джэксон вышел к ним в сером клетчатом костюме, новинке моды. Журналисты приветствовали его и щелкали аппаратами. Потом состоялся общий обед. Сидней больше молчал, говорил Максуэлл.
Журналисты пили, ели, расспрашивали, обменивались мнениями, спорили и в промежутках между всем этим успевали делать записи в своих пухлых блокнотах. Джексона они именовали «мальчиком», тренера – «стариком», держались, как говорится, запросто, стремились на правах друзей узнать больше того, что им рассказывали. Часа через полтора они ушли, наполнив животы и записные книжки.
Ни в этот день, ни на следующий Максуэлл больше никого не принимал и не допускал к Джэксону. Все попытки наиболее назойливых разведчиков, прикидывающихся поклонниками нью-йоркского боксера, проникнуть в номер он победоносно отражал. Дверь постоянно была заперта на ключ.
После ухода журналистов Сидней хотел было развить бурную деятельность, поднять на ноги всю чикагскую полицию и разворошить гангстерское гнездо. Однако Максуэлл не поддержал его. Тренер приложил немало усилий, пока, наконец, убедил боксера в бесполезности подобных мероприятий.
– Зачем тебе тратить силы и энергию до матча? Польза весьма сомнительная, а на ринг выйдешь мочалкой. Давай условимся, что все личные дела отложим до окончания поединка. Идет?
Джэксон нехотя согласился.
Два дня он просидел в номере. Отдыхал, проводил легкую тренировку, занимался гимнастикой. Читал спортивные разделы местных газет и журналов, внимательно изучал фотографии. О чикагском чемпионе писали много. Газеты пестрели заголовками: «Новая победа „мясника“, „Первая перчатка Чикаго“, „Вурсинг – это темп и сила“. Сидней узнал, что противник выше его на полголовы, что он левша, старше на десять лет и в последнее время нокаутировал всех своих конкурентов. Судя по газетам, у него отлично получался свинг. Этот удар, длинный и хлесткий, наносится обычно сжатым кулаком тыльной стороной перчатки.
Больше всего волновало Джэксона сообщение о том, что Вурсинг – левша. Об этом он знал и раньше, из рассказов Норисона и Максуэлла, но, читая газеты, он как-то по-новому ощутил всю опасность предстоящего поединка.
Как бы тщательно он ни готовился к матчу, а в настоящем бою ему еще ни разу не приходилось встречаться с боксером-левшой.
2
Корреспонденты бесцеремонно фотографировали Сиднея Джэксона, приставали с вопросами. Служители огромного чикагского спортивного зала приносили цветы и письменные пожелания болельщиков. Блюстители порядка блокировали двери и окна, которые осаждала толпа.
Джэксон лежал на широкой деревянной скамье, принимая разогревающий массаж, вниз лицом и полузакрыв глаза. Эластичные пальцы массажиста быстро бегали по спине, проминая каждую мышцу. Приятное тепло разливалось по всему телу, кровь быстрее устремлялась по жилам, неся свежесть, бодрость и силу.
За десять минут до начала поединка Максуэлл стал тщательно бинтовать пальцы и кисти рук Сиднею. У него был свой способ бинтовки.
– Не туго? – спросил тренер.
– Отлично! – ответил Сидней и несколько раз подряд сжал и разжал кулаки. – Отлично, Мики!
Натянув на плечи халат, Джэксон сделал гимнастические упражнения, попрыгал на носках, провел несколько ударов по воздуху. Максуэлл подставил свои ладони:
– Атакуй слева. Еще раз!
Сидней мягко наносил удары.
– Хорошо!
Фотографы не упустили возможности пощелкать аппаратами.
Над дверью вспыхнула красная лампочка с надписью: «Вызов».
Раздевалку заполнили рекламщики. В комнате сразу стало тесно. Художники, певцы, чтецы, продавшие свое искусство бизнесу, готовились к выступлениям. На шестьдесят секунд перерыва они становились хозяевами ринга и не теряли напрасно ни одного мгновения: рекламировали пиво и содовую воду, подтяжки и дамские рейтузы, зубную пасту и жевательную резинку…
Ринг был установлен в центре овального зала на дощатом помосте, с четырех сторон освещаемый яркими лучами прожекторов. В одном углу уже находился Боб Вурсинг. Он выглядел значительно моложе своих лет. Черноволосый, смуглолицый Вурсинг, позируя, приветствовал зрителей поднятой рукой. Зал ревел, отвечая своему любимцу. Джэксон скромно прошел в свой угол.
После представления боксеров публике судья на ринге, полный пожилой джентльмен, объявил условия поединка:
– Бой, согласно обоюдному условию, предусматривает десять полных трехминутных раундов.
Максуэлл стал шнуровать перчатки Сиднею. Они были легкие, упругие. Джэксон, не теряя времени, раздавливал подошвами новых боксерок скрипучую канифоль. На матч он вышел не в своем обычном костюме. Трусы и боксерские ботинки остались в «такси» Марджори. Пришлось срочно обзаводиться новыми.
– Не увлекайся, будь осторожен, – Максуэлл давал последние наставления. – Помни, от результата поединка зависит будущее. Победа откроет двери на большой ринг. Только не увлекайся. Следи за его левой!
Удар гонга поднял боксеров с табуреток. В полутемном зале воцарилась тишина. Вездесущие торговцы напитками и сигарами на мгновение умолкли. Они, как и тысячи зрителей, смотрели на ринг.
Боксеры сошлись в центре помоста. Пожали друг другу руки и отступили на шаг.
Едва судья дал команду «бокс!», Вурсинг принял правостороннюю стойку и заскользил вокруг Джэксона. Заскользил в правую сторону, выгодную ему и неудобную для Джэксона. Быстро выбрасывая правую руку, Боб стал издалека осыпать Сиднея легкими прямыми ударами. Он вел разведку, «щупал» противника, искал щели в его защите. Левая перчатка мирно покоилась возле выступающей скулы, словно вся ее задача и заключалась именно в том, чтобы защищать уязвимое место.
Джэксон не принял предложенный темп танца. Он, стоя в центре ринга, слегка поворачивался на месте, следя за движениями партнера. И почти не отвечал на удары. Он только присматривался, следил. Внешне он выглядел спокойным и даже слегка растерянным, неповоротливым.
Осторожный Вурсинг продолжал обстреливать Джэксона с дальней дистанции. Он совсем не желал вызывать Сиднея на ответные атаки. Он просто выжидал удобного мгновения для нанесения своего хлесткого и сокрушающего свинга.
Сидней никак не мог приспособиться к противнику. То, что было легким и простым на тренировках, оказалось далеко не таким здесь, на ринге. Правда, он не раз боксировал с левшой, но те поединки были пробными. Здесь же все обстояло по-другому. Первый раунд уже подходил к концу, а он все еще не мог приспособиться, стряхнуть с себя скованность. Чувство неудовлетворенности самим собой захлестывало его.
Вурсинг хладнокровно осыпал его ударами и во втором раунде. И все с дальней дистанции. Любую попытку Джэксона приблизиться он останавливал резкими прямыми, как штык, встречными ударами. А когда Сидней, уклонившись от них, все же приближался на среднюю дистанцию, Боб пружинисто отскакивал и, продолжая кружить, сыпал и сыпал свои сухие джебы – прямые короткие удары. Они, словно острый высокий частокол, окружали и защищали его.
Чикагский «мясник» был холодным и юрким. Он, как ящерица, всячески ускользал от сближения. Однако со стороны была видна его активность. Он кружил вокруг Сиднея, его кулаки все чаще мелькали в воздухе. Болельщики «мясника» выкриками подбадривали его:
– Боб, дай ему под ребро!
– Боб, свингом!
– Разбей нос ньюйоржцу! Пусть знает Чикаго!
Второй раунд не принес желаемого результата. Поединок складывался не так, как хотелось. Сидней опустился на стул. Рингом завладели рекламаторы. Боксер закрыл глаза. Рекламщики не давали возможности сосредоточиться.
Максуэлл старательно обмахивал лицо боксера влажным мохнатым полотенцем. Массажист водил мокрой губкой по груди. Сиднею, хотя он и не устал, было приятно ощущать разгоряченным телом холодную резину. Он глубоко дышал, набирая кислород.
– Иди на сближение, иди на сближение, – шептал Максуэлл. – Забирай инициативу!
Сидней мысленно усмехнулся. Легко сказать, «иди на сближение!» Он и сам прекрасно понимает, что его успех только в ближнем бою. Но как заставить противника принять ближний бой? Вот в чем задача.
Бой складывался не в пользу Джэксона. Это он начал понимать в третьем раунде. Фортуна, видимо, решила изменить Сиднею. В толпе раздавались нетерпеливые возгласы наиболее ярых болельщиков:
– Боб, кончай!
Джэксон попытался добиться своего. Он упрямо шел вперед, невзирая на удары. Ведь только в ближнем бою он сможет пустить в ход все свое искусство! Только так все преимущество левши можно свести почти на нет!
Джэксон упрямо наступал. Вурсинг отходил, отходил пружинистыми отскоками, не упуская случая награждать ньюйоржца одним-двумя ударами. Сидней подставлял плечи, ловил удары открытой перчаткой, но шел вперед. Уклонившись от очередного удара, он сделал большой шаг, приблизившись к Вурсингу. Сидней видел по положению ног, что тот сейчас сделает отскок назад. Вот он уже перенес вес тела на левую ногу и чуть отклонился назад. «Только бы не упустить!» – подумал Сидней. И в ту же секунду произошло что-то невероятное.
Стало темно-темно. Потом обожгла ослепительно яркая молния, ударил в уши гром, и боль разлилась по всему телу…
Он очнулся от тишины. Вокруг стояла неприятная предательская тишина. Издалека, словно из-за стены соседней комнаты, доносился чей-то голос – он считал. Хотелось спрятаться от этого назойливого скрипучего звука. Сидней нехотя открыл один глаз.
То, что он увидел, заставило болезненно сжаться сердце: «Я на полу! Нокдаун!» Эта мысль электрическим током обожгла сознание. Туман, застилавший сознание, рассеялся. Джэксон увидел над собой тучную фигуру судьи на ринге. Это был его голос, это он говорил! В глубине его рта поблескивал золотой зуб.
Судья монотонно взмахивал правой рукой, а левой, оттопырив пальцы, показывал количество секунд. И по этим пальцам Сидней понял счет:
– Четыре… пять…
Он подтянул ноги, перевернулся на живот. Рядом защелкали фотоаппараты. Вспышки магния ослепляли, вызывали отвращение. Ноги и руки, казалось, стали ватными. Джэксон через силу, упираясь руками о пол, приподнялся, присев на одно колено.
– Шесть… семь…
Максуэлл делал отчаянные знаки руками, как бы говоря: «Посиди, не спеши, отдохни». Сидней повернул голову, увидел противника. Вурсинг стоял у каната и любезно улыбался. В его улыбке чувствовалась такая уверенность, такое превосходство, что Сидней задрожал от возмущения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Было уже далеко за полночь, когда тренер, злой и усталый, разделся и разобрал постель. Спал он плохо и несколько раз просыпался. Ему все снились телефонные звонки.
Проснулся Максуэлл действительно от звонка. За окном стоял серый полумрак зарождающегося дня. Звонок повторился. Он был настоящий.
– Алло! Алло! Сидней, это ты?
Нет, это был не Джэксон. Звонили снизу. Сонный портье, прося прощение за беспокойство в столь ранний час, сбивчиво и путано говорил о каком-то шофере такси и деньгах. Максуэлл чертыхнулся и швырнул трубку. Едва он успел броситься в постель, как телефон снова затрещал. Это опять был портье.
– Сэр, этот шофер говорит, что, если вы не спуститесь вниз, он вынужден будет обратиться в полицию.
Максуэлл насторожился. Тут что-то не то. И стал поспешно натягивать халат.
Водитель такси, пожилой, грузный шофер, нервно теребил в руках свою кожаную фуражку и бросал на портье благодарные взгляды. Седой портье, сознавая важность положения, небрежно раскинулся в кресле; в зависимости от развития действий он был готов в любую секунду в шею выгнать нахала, осмелившегося побеспокоить клиента.
Заметив спускающуюся по лестнице сонную фигуру в мохнатом спортивном халате, водитель такси бросился к нему.
– Смею надеяться, сэр, вы и будете Максуэлл Кайт?
– Да.
– Прекрасно! У вас деньги с собой?
– Что?!
– В поисках вас мы исколесили половину Чикаго. Я сжег бочку бензина и потерял массу клиентов! И все из-за того, что вашему приятелю, как его?.. Вашему Джэксону… Да, да. Джэксону захотелось прогуляться по Чикаго в одних трусиках! Если вы мне не уплатите по счетчику, будем разговаривать в полиции! Вам от меня не отвертеться!!!
Максуэлл, перескакивая через ступеньки, ринулся вниз.
– Где он?
– Ишь, чего захотели! – усмехнулся тот. – Он у меня на ключике. Вроде заложника. Учтите, сэр, я требую только по счетчику, без надбавки. Только по счетчику!
Через несколько минут Сидней уже находился в фешенебельном номере гостиницы. Максуэлл, все понявший с первого взгляда, старательно осматривал боксера. Его беспокоила только одна мысль: целы ли у Сиднея руки, сможет ли он боксировать?
– Все цело… Я, кажется, легко отделался – отвечал Сидней. – Только зверски устал. Все дрожит внутри.
Пока боксер рассказывал о своих приключениях и переживаниях, Максуэлл не терял напрасно времени. Он внимательно слушал и подготавливал ванну с теплой водой. Он знал три способа восстановления сил и снятия нервного напряжения: сон, теплая ванна или успокоительный массаж.
– Лезь в воду. Живо!
Сидней послушно выполнил приказание. Вода была теплая, ласковая. Тело стало удивительно послушным, невесомым. Его охватила нежная истома. Хотелось забыться, лежать вот так, полузакрыв глаза, ни о чем не думая, не вспоминая. Недавние события казались скорее сном, чем подлинным происшествием.
– Мне остается только поздравить тебя, – сказал Максуэлл, выслушав Джэксона. – Ты счастливо отделался!
– Только костюм жалко. Лишь один раз надел!
– Голова дороже, – успокоил Максуэлл.
Тренер хлопотал вокруг Сиднея, как заботливая нянька.
После ванны он напоил боксера горячим чаем с ромом и уложил спать. Купанье и ром сделали свое дело. Джэксон быстро уснул. Максуэлл уселся рядом в глубокое кресло. Только теперь он почувствовал, как сильно устал. И все из-за него. Мальчишка! Вытянув ноги, подцепил носком столик-тележку, подкатил поближе. Налил себе половину чайной чашки рому и разбавил его водой. По телу разлилась теплая волна. «Да, кажется, древние римляне придумали пить вино с теплой водой, – подумал Максуэлл, – видно, знали толк в напитках!» Он выпил еще одну чашку рому, разведенного водой.
Осенний день наступал медленно. В широкое окно было видно, как на бульваре порывы ветра срывали с деревьев желтые и красноватые листья, швыряли их под колеса машин, гнали их по асфальтобетону мимо статуи конного индейца. Один листок прилип к темной груди бронзового индейца и казался издали золотой медалью. Вдали, за маяком, между синей полоской озера Мичиган и нависшими над ним фиолетовыми тучами, вдруг вспыхнула ослепительная точка. Она росла и увеличивалась, рассыпая веером во все стороны солнечные лучи. Они покрыли тонкой позолотой прокопченные трубы заводов, доменные печи, заиграли тысячью зайчиков в окнах сорока трех этажей чикагской хлебной биржи, ласково затрепетали на бархатных портьерах в виллах богачей на Золотом Береге, осветили бронзового индейца и потонули в облаках пыли и дыма, которые густой тучей висели над вторым городом Соединенных Штатов.
Максуэлл очнулся от настойчивого стука. Кто-то властно требовал открыть дверь. Это был, к удивлению тренера, клерк фирмы по пошиву готового платья «Харт, Шеффнер энд Маркое». Первым делом он осведомился о корреспондентах. Узнав, что те еще не приходили, он облегченно вздохнул.
– Сегодня утром мы получили большую партию новых костюмов последней моды. Из Нью-Йорка телеграфировали, что боксер Сидней Джэксон одет именно в таком и просили проконтролировать его наряд перед встречей с репортерами, – быстро говорил клерк. – Вы извините, но я исполняю свой долг. Служба есть служба. О вашем матче уже все газеты раструбили.
Он протянул Максуэллу утренние газеты.
– Посмотрите «Чикаго трибюн» и «Чикаго дейли ньюс». Вот сюда, в спортивный отдел. Здорово? Бьюсь об заклад, что в Нью-Йорке вас так не афишировали?
Когда Максуэлл сказал, что серого клетчатого костюма у Джэксона нет, у клерка вытянулось лицо. Он, не моргая, долго смотрел на тренера, потом выдавил:
– Как… как же так?
Максуэллу пришлось выдумывать на ходу. Он сообщил, что Сидней по рассеянности забыл его дома.
– Но ведь он подписал контракт! – воскликнул клерк.
Тренер пожал плечами.
– Ничем не могу помочь.
– Мы получили огромную партию. На чей счет отнести убытки? – Представитель фирмы задыхался от негодования. – Я сейчас же телеграфирую в Нью-Йорк!
– А чего вы добьетесь? Товар-то все равно останется лежать, – Максуэлл говорил спокойно, с чуть заметной насмешкой. – Если у вас большая партия, то кто мешает вам прислать боксеру новый костюм.
– Еще?
– Во временное пользование. Только на два дня, – Максуэлл взглянул на часы. – У вас еще есть возможность. До встречи с журналистами целый час.
Клерк не прощаясь вылетел из номера.
Когда появились шумной компанией корреспонденты и фоторепортеры, Сидней Джэксон вышел к ним в сером клетчатом костюме, новинке моды. Журналисты приветствовали его и щелкали аппаратами. Потом состоялся общий обед. Сидней больше молчал, говорил Максуэлл.
Журналисты пили, ели, расспрашивали, обменивались мнениями, спорили и в промежутках между всем этим успевали делать записи в своих пухлых блокнотах. Джексона они именовали «мальчиком», тренера – «стариком», держались, как говорится, запросто, стремились на правах друзей узнать больше того, что им рассказывали. Часа через полтора они ушли, наполнив животы и записные книжки.
Ни в этот день, ни на следующий Максуэлл больше никого не принимал и не допускал к Джэксону. Все попытки наиболее назойливых разведчиков, прикидывающихся поклонниками нью-йоркского боксера, проникнуть в номер он победоносно отражал. Дверь постоянно была заперта на ключ.
После ухода журналистов Сидней хотел было развить бурную деятельность, поднять на ноги всю чикагскую полицию и разворошить гангстерское гнездо. Однако Максуэлл не поддержал его. Тренер приложил немало усилий, пока, наконец, убедил боксера в бесполезности подобных мероприятий.
– Зачем тебе тратить силы и энергию до матча? Польза весьма сомнительная, а на ринг выйдешь мочалкой. Давай условимся, что все личные дела отложим до окончания поединка. Идет?
Джэксон нехотя согласился.
Два дня он просидел в номере. Отдыхал, проводил легкую тренировку, занимался гимнастикой. Читал спортивные разделы местных газет и журналов, внимательно изучал фотографии. О чикагском чемпионе писали много. Газеты пестрели заголовками: «Новая победа „мясника“, „Первая перчатка Чикаго“, „Вурсинг – это темп и сила“. Сидней узнал, что противник выше его на полголовы, что он левша, старше на десять лет и в последнее время нокаутировал всех своих конкурентов. Судя по газетам, у него отлично получался свинг. Этот удар, длинный и хлесткий, наносится обычно сжатым кулаком тыльной стороной перчатки.
Больше всего волновало Джэксона сообщение о том, что Вурсинг – левша. Об этом он знал и раньше, из рассказов Норисона и Максуэлла, но, читая газеты, он как-то по-новому ощутил всю опасность предстоящего поединка.
Как бы тщательно он ни готовился к матчу, а в настоящем бою ему еще ни разу не приходилось встречаться с боксером-левшой.
2
Корреспонденты бесцеремонно фотографировали Сиднея Джэксона, приставали с вопросами. Служители огромного чикагского спортивного зала приносили цветы и письменные пожелания болельщиков. Блюстители порядка блокировали двери и окна, которые осаждала толпа.
Джэксон лежал на широкой деревянной скамье, принимая разогревающий массаж, вниз лицом и полузакрыв глаза. Эластичные пальцы массажиста быстро бегали по спине, проминая каждую мышцу. Приятное тепло разливалось по всему телу, кровь быстрее устремлялась по жилам, неся свежесть, бодрость и силу.
За десять минут до начала поединка Максуэлл стал тщательно бинтовать пальцы и кисти рук Сиднею. У него был свой способ бинтовки.
– Не туго? – спросил тренер.
– Отлично! – ответил Сидней и несколько раз подряд сжал и разжал кулаки. – Отлично, Мики!
Натянув на плечи халат, Джэксон сделал гимнастические упражнения, попрыгал на носках, провел несколько ударов по воздуху. Максуэлл подставил свои ладони:
– Атакуй слева. Еще раз!
Сидней мягко наносил удары.
– Хорошо!
Фотографы не упустили возможности пощелкать аппаратами.
Над дверью вспыхнула красная лампочка с надписью: «Вызов».
Раздевалку заполнили рекламщики. В комнате сразу стало тесно. Художники, певцы, чтецы, продавшие свое искусство бизнесу, готовились к выступлениям. На шестьдесят секунд перерыва они становились хозяевами ринга и не теряли напрасно ни одного мгновения: рекламировали пиво и содовую воду, подтяжки и дамские рейтузы, зубную пасту и жевательную резинку…
Ринг был установлен в центре овального зала на дощатом помосте, с четырех сторон освещаемый яркими лучами прожекторов. В одном углу уже находился Боб Вурсинг. Он выглядел значительно моложе своих лет. Черноволосый, смуглолицый Вурсинг, позируя, приветствовал зрителей поднятой рукой. Зал ревел, отвечая своему любимцу. Джэксон скромно прошел в свой угол.
После представления боксеров публике судья на ринге, полный пожилой джентльмен, объявил условия поединка:
– Бой, согласно обоюдному условию, предусматривает десять полных трехминутных раундов.
Максуэлл стал шнуровать перчатки Сиднею. Они были легкие, упругие. Джэксон, не теряя времени, раздавливал подошвами новых боксерок скрипучую канифоль. На матч он вышел не в своем обычном костюме. Трусы и боксерские ботинки остались в «такси» Марджори. Пришлось срочно обзаводиться новыми.
– Не увлекайся, будь осторожен, – Максуэлл давал последние наставления. – Помни, от результата поединка зависит будущее. Победа откроет двери на большой ринг. Только не увлекайся. Следи за его левой!
Удар гонга поднял боксеров с табуреток. В полутемном зале воцарилась тишина. Вездесущие торговцы напитками и сигарами на мгновение умолкли. Они, как и тысячи зрителей, смотрели на ринг.
Боксеры сошлись в центре помоста. Пожали друг другу руки и отступили на шаг.
Едва судья дал команду «бокс!», Вурсинг принял правостороннюю стойку и заскользил вокруг Джэксона. Заскользил в правую сторону, выгодную ему и неудобную для Джэксона. Быстро выбрасывая правую руку, Боб стал издалека осыпать Сиднея легкими прямыми ударами. Он вел разведку, «щупал» противника, искал щели в его защите. Левая перчатка мирно покоилась возле выступающей скулы, словно вся ее задача и заключалась именно в том, чтобы защищать уязвимое место.
Джэксон не принял предложенный темп танца. Он, стоя в центре ринга, слегка поворачивался на месте, следя за движениями партнера. И почти не отвечал на удары. Он только присматривался, следил. Внешне он выглядел спокойным и даже слегка растерянным, неповоротливым.
Осторожный Вурсинг продолжал обстреливать Джэксона с дальней дистанции. Он совсем не желал вызывать Сиднея на ответные атаки. Он просто выжидал удобного мгновения для нанесения своего хлесткого и сокрушающего свинга.
Сидней никак не мог приспособиться к противнику. То, что было легким и простым на тренировках, оказалось далеко не таким здесь, на ринге. Правда, он не раз боксировал с левшой, но те поединки были пробными. Здесь же все обстояло по-другому. Первый раунд уже подходил к концу, а он все еще не мог приспособиться, стряхнуть с себя скованность. Чувство неудовлетворенности самим собой захлестывало его.
Вурсинг хладнокровно осыпал его ударами и во втором раунде. И все с дальней дистанции. Любую попытку Джэксона приблизиться он останавливал резкими прямыми, как штык, встречными ударами. А когда Сидней, уклонившись от них, все же приближался на среднюю дистанцию, Боб пружинисто отскакивал и, продолжая кружить, сыпал и сыпал свои сухие джебы – прямые короткие удары. Они, словно острый высокий частокол, окружали и защищали его.
Чикагский «мясник» был холодным и юрким. Он, как ящерица, всячески ускользал от сближения. Однако со стороны была видна его активность. Он кружил вокруг Сиднея, его кулаки все чаще мелькали в воздухе. Болельщики «мясника» выкриками подбадривали его:
– Боб, дай ему под ребро!
– Боб, свингом!
– Разбей нос ньюйоржцу! Пусть знает Чикаго!
Второй раунд не принес желаемого результата. Поединок складывался не так, как хотелось. Сидней опустился на стул. Рингом завладели рекламаторы. Боксер закрыл глаза. Рекламщики не давали возможности сосредоточиться.
Максуэлл старательно обмахивал лицо боксера влажным мохнатым полотенцем. Массажист водил мокрой губкой по груди. Сиднею, хотя он и не устал, было приятно ощущать разгоряченным телом холодную резину. Он глубоко дышал, набирая кислород.
– Иди на сближение, иди на сближение, – шептал Максуэлл. – Забирай инициативу!
Сидней мысленно усмехнулся. Легко сказать, «иди на сближение!» Он и сам прекрасно понимает, что его успех только в ближнем бою. Но как заставить противника принять ближний бой? Вот в чем задача.
Бой складывался не в пользу Джэксона. Это он начал понимать в третьем раунде. Фортуна, видимо, решила изменить Сиднею. В толпе раздавались нетерпеливые возгласы наиболее ярых болельщиков:
– Боб, кончай!
Джэксон попытался добиться своего. Он упрямо шел вперед, невзирая на удары. Ведь только в ближнем бою он сможет пустить в ход все свое искусство! Только так все преимущество левши можно свести почти на нет!
Джэксон упрямо наступал. Вурсинг отходил, отходил пружинистыми отскоками, не упуская случая награждать ньюйоржца одним-двумя ударами. Сидней подставлял плечи, ловил удары открытой перчаткой, но шел вперед. Уклонившись от очередного удара, он сделал большой шаг, приблизившись к Вурсингу. Сидней видел по положению ног, что тот сейчас сделает отскок назад. Вот он уже перенес вес тела на левую ногу и чуть отклонился назад. «Только бы не упустить!» – подумал Сидней. И в ту же секунду произошло что-то невероятное.
Стало темно-темно. Потом обожгла ослепительно яркая молния, ударил в уши гром, и боль разлилась по всему телу…
Он очнулся от тишины. Вокруг стояла неприятная предательская тишина. Издалека, словно из-за стены соседней комнаты, доносился чей-то голос – он считал. Хотелось спрятаться от этого назойливого скрипучего звука. Сидней нехотя открыл один глаз.
То, что он увидел, заставило болезненно сжаться сердце: «Я на полу! Нокдаун!» Эта мысль электрическим током обожгла сознание. Туман, застилавший сознание, рассеялся. Джэксон увидел над собой тучную фигуру судьи на ринге. Это был его голос, это он говорил! В глубине его рта поблескивал золотой зуб.
Судья монотонно взмахивал правой рукой, а левой, оттопырив пальцы, показывал количество секунд. И по этим пальцам Сидней понял счет:
– Четыре… пять…
Он подтянул ноги, перевернулся на живот. Рядом защелкали фотоаппараты. Вспышки магния ослепляли, вызывали отвращение. Ноги и руки, казалось, стали ватными. Джэксон через силу, упираясь руками о пол, приподнялся, присев на одно колено.
– Шесть… семь…
Максуэлл делал отчаянные знаки руками, как бы говоря: «Посиди, не спеши, отдохни». Сидней повернул голову, увидел противника. Вурсинг стоял у каната и любезно улыбался. В его улыбке чувствовалась такая уверенность, такое превосходство, что Сидней задрожал от возмущения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32