– Что же ты не отвечаешь, Эдвард? – спросила Аврора, пристально разглядывая его. Предъявляя обвинение, она не имела в виду ничего конкретного. Она имела обыкновение случайно забросить удочку, просто полюбопытствовать, не клюнет ли. Те, у кого была хоть капля здравого смысла, сразу все отрицали. К отрицаниям она бывала глуха, но чаще выслушивала их безучастно, потому что за время, которое требовалось для выдумывания ложного отрицания, мысли Авроры уже блуждали далеки.
Единственным вполне глупым из возможных тактических приемов перед лицом ее обвинений было признание – и именно его-то и выбрал сразу Эдвард Джонсон. Он собирался солгать, как лгал Авроре почти по любому поводу, но когда поднял глаза и столкнулся с ее уверенным взглядом, он дрогнул. Она была единственной женщиной из тех, кого он знал, которая смотрела отсутствующим взглядом и даже выглядела рассеянной, и при этом была совершенно проницательной в истинности слов говорящего, которые первыми пришли ему на ум. Она продолжала разглядывать посетителей ресторана, не переставая полировать кольца с надменным видом, но взгляд, которым она смотрела на него искоса, безошибочно говорил, что ей известно все о его секретаршах. Признание казалось единственным спасением, и он выпалил:
– Аврора, это бывало совсем не часто. Может быть, раз в месяц, не чаще.
Аврора перестала полировать свои кольца. Она молча взглянула на него. Ее взгляд мгновенно помрачнел.
– Что-что, Эдвард? – переспросила она.
По тому, как изменилось ее лицо, он понял, что совершил грубую ошибку, нечто значительно более серьезное, чем заказ у помощника официанта. Она смотрела ему в глаза и не улыбалась. И он вдруг струсил. С Авророй ему часто приходилось пугаться, но не до такой степени. Что-то было не так, хотя «так» не бывало никогда. Он был вице-президентом банка, важным лицом, ворочал миллионами, его знали и перед ним заискивали. У Авроры не было из этого ничего. Она была известна своей ветреностью, он даже не понимал, зачем добивается ее, почему хочет жениться на женщине, перед которой пасовал. Но это происходило как-то само собой. Почему он расточал время, тратил деньги, выставлял себя глупцом ради женщины, которой боялся до смерти. Это противоречило здравому смыслу, но он был уверен, что влюблен в нее. Она внушала более глубокое уважение, чем его покойная жена – та не смогла бы отличить помпано от карпа, – но в глубине его души гнездился ужас, подлинный ужас. Он не знал, что сделать, что сказать, когда Аврора смотрела на него своими голубыми глазами. Почему в обществе мужчин он был самим собой?
Почему он не добивался преимущества, не делал ответных выпадов? Почему он испытывал беспомощность?
– Ты хочешь сказать, Эдвард, что приводишь своих женщин туда же, куда пригласил меня? – спокойно осведомилась Аврора.
– Аврора, это мелочи, – стал оправдываться он. – Это не имеет никакого значения. Это совсем не относится к делу, абсолютно. Просто секретарши. Я хочу сказать, для компании.
Он остановился. Подали помпано. Аврора встретила его в полном молчании. Метрдотель попытался предложить вино, но она посмотрела на него отсутствующим взглядом. Несколько мгновений она рассматривала блюдо, но не трогала вилку.
– Что мужчине делать, – высказал вслух Эдвард Джонсон в замешательстве то, о чем думал.
Аврора продолжала сидеть, не глядя ни на что, и Эдварду Джонсону показалось, что молчание очень затянулось. Она не трогала вилку, и он не решался взяться за свою.
– Мне кажется, ты просил меня выйти за тебя замуж, не правда ли, Эдвард? – произнесла она, глядя на него без всякого выражения на лице.
– Конечно, конечно, – выпалил он. В животе похолодело.
– Ты предлагал это серьезно?
– Конечно, Аврора, – его сердце вдруг почему-то дрогнуло. – Ты знаешь, я почти… с ума схожу… чтобы жениться на тебе. Я готов жениться хоть сегодня, прямо здесь, в ресторане.
Аврора слегка нахмурилась.
– Удачные браки не заключаются в дешевых ресторанах, Эдвард, – сказала она. – Хотя это заведение не совсем ресторан? Это скорее сераль, если я не путаю понятия. И я позволила тебе привести меня сюда?
– Женюсь на тебе прямо сегодня, – страстно повторил Эдвард Джонсон. Ее странные манеры навели его на мысль о том, что у него появился шанс.
– Хм, – сказала Аврора совершенно индифферентно. – Я надеюсь, что память не подводит меня, Эдвард. Я слишком молода, чтобы память мне отказывала. Если память мне не изменяет, ты неоднократно повторял, что я единственная женщина в твоей жизни.
– О да, единственная, – горячо подтвердил он. – Несомненно, Аврора. Даже пока Мэриэн еще не умерла, я был от тебя без ума.
– Мне кажется, было вполне достаточно оскорбить меня, Эдвард, – заметила она. – Я полагаю, не стоило заходить дальше и оскорблять еще и память твоей покойной жены. Я уверена, ей хватало обид при жизни.
– Нет, нет, прости, я неправильно понял. Я не хотел тебя обидеть, – сказал Эдвард Джонсон. Он понятия не имел, что ему говорить. – Для меня это последнее дело.
Аврора стала как ни в чем не бывало складывать салфетку.
– Вообще-то это не может быть для тебя последним делом, – холодно произнесла она. – Если только ты не надумаешь совершить харакири этим ножом для масла. Кстати, ты его взял не в ту руку. По крайней мере, если собираешься им брать масло. По части этикета харакири я не сведуща. – Она молча взглянула на него. Эдвард Джонсон переложил нож в другую руку.
– Скажи мне что-нибудь, Аврора, – попросил он в панике. – Не смотри так. Эти женщины почти дети. Подростки. Это ничего не значит. Я просто выводил их в ресторан, потому что они молодые.
Аврора сухо усмехнулась.
– Эдвард, уверяю тебя, не надо убеждать меня в их молодости. Наверняка некоторые из них присутствуют в этом зале, у меня на глазах. Я думаю, ты и твои друзья по службе разработали достаточное число приемов для обмена между собой. В любом случае, это твое дело, а не мое. Мне любопытно лишь одно. Если мне ты говорил, а ты это и сейчас не отрицаешь, что я единственная женщина в твоей жизни, то что ты говорил этим подросткам?
– А, ничего, – сказал Эдвард Джонсон. – Я им никогда ничего не обещаю. – В этот момент он не мог припомнить ни слова из того, что он говорил секретаршам. Кошмар становился реальным. Надо быть сумасшедшим, чтобы пригласить такую жуткую женщину на ланч, когда можно было спокойно пойти в свой клуб и сыграть там в гольф. Но мысль о том, что он может ее потерять, была совершенно невыносима. Он отчаянно желал обрести контроль над ситуацией, показать Авроре, что он как мужчина заслуживает уважения. Она смотрела на него странным невыразительным взглядом, словно он значил меньше, чем несъеденный сельдерей на их тарелках.
В этот момент, к его большому облегчению, стюард принес бутылку белого вина. Он быстро показал ее Эдварду Джонсону, и когда тот радостно кивнул, взялся за штопор.
– Мне кажется, мы не выбирали вино, – сразу же вмешалась Аврора.
– Я выбрал, – с тонкой улыбкой сказал метрдотель, выросший поблизости. Один вид Авроры переполнял его раздражением.
Аврора на секунду отвлеклась от Джонсона и перенесла взгляд на метрдотеля.
– Вы во второй раз беретесь не за свое дело, мсье. Не могли бы вы не стоять так близко от моего локтя?
Улыбка метрдотеля сделалась еще тоньше.
– Мадам, пора есть рыбу, – заметил он, – отличное помпано стынет.
Без малейшего колебания Аврора перевернула свою тарелку.
– Вот вам ваша рыба, мсье. Джентльмен, который сидит напротив, только что сознался в совершении изнасилования, наказуемого по закону, а вы, следовательно, чуть больше содержателя публичного дома. Я готова настаивать на том, чтобы вы не позволяли себе выбирать для меня вино.
– Пожалуйста, Аврора, пожалуйста, – сказал Эдвард Джонсон. – Не хватало только сцен.
– Я думаю, тебе и не хватало. Но я уже устроила сцену. Меня учили никогда не отступать, когда кто-то начинает сцену. Пока не ясно, к каким последствиям приведет сцена, которую я начала.
Метрдотель, справедливо заключив, что ему лучше всего удалиться, так и сделал. Аврора собирала свои кольца, намеренно игнорируя множество взглядов, обращенных на нее. Эдвард Джонсон окаменел, сознавая, что переживает крушение главной мечты, оставшейся в его жизни.
– Аврора, я ничего не сделал, ничего…
– Почему же, Эдвард? – спросила Аврора. Она посмотрелась в зеркало и повернулась к нему.
– Ни одна из них не согласилась, – просто объяснил он. – Я просто не знаю, как мне разговаривать, когда ты рядом, – добавил он. – Мне кажется, ты как-то влияешь на меня, что мой мозг отказывает.
Аврора встала, еще раз взглянула на метрдотеля, ответившего ей рассерженным взглядом, а затем на то, что оставалось от ее спутника, вице-президента банка.
– Что ж, мне исключительно повезло, что я оказываю на тебя такое воздействие, Эдвард. Иначе не знаю, сколько времени мне бы понадобилось, чтобы выяснить правду о тебе. Эти девушки, которых ты совращал, ровесницы моей дочери или моложе ее. И прошу тебя покончить с печеньем немедленно.
В первый момент Эдвард Джонсон не мог вспомнить, что такое печенье. Случившееся поразило его своей жестокостью. Он планировал необычайно приятный ланч, и вдруг оказалось, что его отношения с Авророй Гринуэй прерываются, прямо здесь, за одним из лучших столиков лучшего французского ресторана в Хьюстоне. Он надел свой самый красивый костюм и надеялся, наконец, произвести на Аврору впечатление. Он отчаянно пытался выдумать какой-нибудь способ спасти положение.
– Я вдовец. Тебе этого не понять.
– Я сама вдова, – уходя, напомнила Аврора.
4
Аврора вернулась домой голодная. Рози, не знавшая усталости, закончила уборку в доме и теперь поливала дорожку к дому и траву. День был жаркий, в такую погоду запах мокрого бетона и мокрой травы бывает приятным. Остановив «кадиллак», Аврора осталась сидеть в нем, молча и не двигаясь. Закончив с поливом, Рози подошла к машине.
– Зачем вы здесь сидите? – спросила она.
– Не приставай ко мне хоть сейчас, – попросила Аврора.
– Должно быть, что-то пошло не так, – заметила Рози. Она обошла машину и уселась на переднее сиденье, настроенная посидеть несколько минут с хозяйкой.
– Да, ты исключительно чувствительна.
– Он что, сбежал с двенадцатилеткой или что-то в этом роде?
– Думаю, что была бы только рада, – сказала Аврора. – Он же меня так боялся, что не решался в глаза посмотреть.
– Что вы сделали ему назло? – полюбопытствовала Рози. Ей не хватало грамотности, чтобы получать удовольствие от чтения Исповедей и приходилось довольствоваться переживаниями о случившемся с Авророй.
– Совсем немного. Я просто перевернула блюдо с очень хорошей рыбой, но на это рассердился метрдотель, так что Эдвард легко отделался.
– Сомневаюсь, – заметила Рози. Аврора вздохнула.
– Он так извинялся, что у меня вся злость пропала. Так что их осталось у меня всего трое.
– Это много, – сказала Рози. – Мне и одного мужика с подвешенным языком было бы достаточно.
– Да, но твой-то не умер. Если бы Бог когда-нибудь призвал к себе Ройса, ты оказалась бы в том же положении, что и я.
– У Бога таких, как Ройс, миллионы, – замечание Рози прозвучало не романтично.
Они вдвоем молча сидели в тишине и покое несколько минут. Подумав, Аврора пришла к выводу, что разрыв с Эдвардом Джонсоном вызывал у нее чувство облегчения. А печенье было слишком калорийным.
– Если вы хотите, чтобы я вам сегодня вымыла машину, лучше вылезайте, – нарушила молчание Рози. – После трех часов я мыть не буду.
– Да ладно, ладно. Я тебя и не просила мыть. Поступай как знаешь. Как всегда. Пойду в дом и посмотрю, что из моего имущества ты растеряла и попрятала.
– Ничто так не портит мебель, как стояние на одном месте, – Рози встала на свою защиту. – Это всем известно, и вы должны знать.
– Всем известно, что из-за тебя я лишилась большей части вещей, с которыми я начинала жить в этом доме. Надеюсь, ты мне оставила хоть немного супа. Ему даже не хватило сил заставить меня остаться и поесть.
Она сняла защитные очки и посмотрела на Рози. Разрыв с Эдвардом Джонсоном не был большой потерей, но несмотря на то, что в воздухе витали приятные запахи весны, она чувствовала легкую грусть. Пока она сидела, она позволила себе задуматься, какой был в этом смысл – подобные промахи она допускала не часто.
– Бедняжка, – сказала Рози. Ничто в ней не вызывало такого сочувствия, как расставание Авроры с ее ухажером. Это заставляло ее подумать обо всех ухажерах, которых она сама могла бы потерять, если бы не было Ройса. Она пригорюнилась при мысли о несправедливостях, от которых она страдала бы. Кроме того, Аврору было проще любить, когда она грустила. Как только ее настроение улучшилось, появилась неприязнь.
Едва она высказала сочувствие, как Аврора вновь сделалась неприятной.
– Не называй меня бедняжкой, – одернула она, оглядывая Рози критическим взглядом. – Из нас обеих ты весишь шестнадцать фунтов. Я докажу тебе, что нахожусь в прекрасном физическом и умственном состоянии, и нечего меня жалеть. При том количестве сигарет, которое ты выкуриваешь, будет счастьем, если ты протянешь еще пять лет, а твой муж тоже не такой счастливый. Он выглядит угрюмым всякий раз, когда я его вижу, а видимся мы каждый день. Он что, никогда не бывает счастливым?
– При чем здесь счастье? – с жаром спросила Рози. – Не знаю, почему Ройс Данлап должен быть счастлив.
– Ты говоришь ужасные вещи. Какая же ты жена?
– Разумная. Ройс должен платить по счетам, заботиться обо мне и о детях. Ему приходится целыми днями крутить баранку и у него нет времени на развлечения. Кроме того, единственное, чего он хочет, это завести шашни с вами. А вы знаете, что я об этом думаю.
Аврора улыбнулась.
– Ты что, все еще ревнуешь?
– Вы меня знаете, – пригрозила Рози. – Я ничего не спущу.
– Я думаю, ужасно быть такой, – протянула Аврора, постукивая ногтем по рулю. – Чем легче человек воспринимает жизнь, тем спокойнее ему живется. Во всяком случае насчет меня ты, наверное, ошибаешься. Я сомневаюсь, что Ройс воспринимает меня как мужчина, в моем-то возрасте.
– Если вы так действительно думаете, то вообще ничего не понимаете, – заявила Рози. Открыв отделение для перчаток, она стала извлекать его содержимое. Аврора с интересом наблюдала за ней. Она редко вспоминала, что у нее в машине есть отделение для перчаток, и это было для нее открытием. Появились пара сандалий, янтарное ожерелье, которое она разыскивала несколько месяцев.
– Вот оно. Надо же, где нашлось.
– Вы ничего не понимаете, если считаете, что он на вас не пялится, – повторила Рози. Она выгребла пригоршню бижутерии и несколько налоговых квитанций.
– Ах, мы уже об этом говорили, – она бросила на Рози взгляд, в котором сквозило равнодушие к обсуждаемой теме.
– Не всегда легко понять, когда на тебя смотрят как на женщину, – добавила она. – Мне кажется, я перестала это замечать. Если ты так волнуешься, можешь не пускать его в мою кухню.
– Нет, тогда он с какой-нибудь шлюхой свяжется, – возразила Рози. – В этих барах, куда он доставляет продукты, полно шлюх. Тогда уж не известно, что случится.
Аврора открыла свою дверцу.
– Кто знает, что может случиться, – заметила она. – Я, пожалуй, пойду в дом.
– Суп – на плите, – сказала Рози. – Я коплю «зелененькие», когда это удается. Хочу открыть такой, знаете, домашний косметический салон. Может, мне бы надо стать косметичкой.
– Кем угодно, только подальше от меня, – сказала Аврора. Прежде чем выйти из машины, она сняла туфли и чулки. Ярко-зеленая трава на лужайке была мягкая и влажная, и она с удовольствием, не торопясь, пошла к дому. Босиком она всегда чувствовала себя как-то уютнее. Казалось, что ступив босиком на землю, она ощущает дополнительную энергию и силы. Время от времени ей приходилось бороться с желанием выбросить все свои туфли и начать уход от принятой жизни. Это был один из самых сильных порывов из числа тех, что не подобают леди. Она так и не решилась никогда воплотить его в жизнь, но при случае была не прочь выбросить пять-шесть пар туфель, если ей казалось, что Рози это не заметит. Всю жизнь она искала туфли, которые бы ей понравились, но в действительности таких не было в природе. Ей казалось, что только посещение концертов могло оправдать ношение обуви. Во время концерта, если музыка была действительно хороша, туфли переставали для нее существовать; совсем другое дело – вечеринки. Какой бы ни был их тон, она чувствовала себя хорошо только, когда возвращалась домой, где вновь ступала босыми ногами на деревянный пол или на плитку во внутреннем дворике или на ворсистый ковер в своей спальне.
Помедлив на лужайке, она почувствовала себя лучше, и подойдя к порогу, оглянулась на Рози – чертовски энергичную. Она уже принесла губку и ведерко с раствором и успела покрыть пеной половину «кадиллака».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46