– Никак не могу придумать, что мне нужно, разве только новое платье. Может быть, мне стоит сохранить деньги и купить что-нибудь, когда у меня в следующий раз будет депрессия?
– Смотри, какие смешные собаки, – заметила Пэтси, когда они проезжали мимо дома Генерала. – Как ты думаешь, он их так заставляет стоять целый день?
Першинг и Маршал Ней застыли на тех же местах лужайки, где их видели девушки, когда ехали на завтрак. Было похоже, что далматские доги ждут, когда придет Генерал и снова встанет между ними. Оба смотрели прямо перед собой, как солдаты на плацу. Поблизости Эф. Ви. вяло подрезал кустарник.
– Да, ты выросла на улице ненормальных. Ничего удивительного, что ты такая запуганная.
– Разве я такая? – удивилась Эмма.
– Да, – ответила Пэтси. Обернувшись, она заметила, что подруга потихоньку складывает и разгибает свой чек. Эмма ничего не отвечала, и Пэтси пожалела о своих словах. Если ее подруга молчала, это обычно значило, что ее чувства задеты.
– Не обижайся, Эмма, – сказала она. – Я только хотела сказать, что ты не такая крепкая, как твоя мать или я.
– Ладно уж, я не такая чувствительная, – ответила Эмма. – Я просто думала о Флэпе.
– И что?
– Ничего, просто думала.
ГЛАВА X

1
Через пару недель после появления Вернона Рози, придя утром, вновь обнаружила, что у всех телефонов в доме сняты трубки. И без того расстроенная, она почувствовала, что перенести эти короткие гудки из всех трубок, – выше ее сил. Она поднялась наверх, чтобы выяснить, в чем дело, и нашла Аврору в своем укромном эркерчике, где та спряталась за баррикадой из всех подушек, собранных в доме; вид у нее был не менее взбудораженный, чем у Рози.
– Что с тобой, – спросила Аврора, как только увидела свою горничную.
– Лучше скажите, что с вами, – ответила Рози.
– Говори ты, я спросила первая. Не хитри. Я тебя знаю. Признавайся.
– Ройс ушел навсегда, – сказала Рози. – Только это у меня и случилось.
– Какой идиот! – воскликнула Аврора. – Какая муха его укусила?
– Он решил, что не обязан жить со мной. Только и всего. Можно мне теперь положить трубки по местам, вдруг он передумает и позвонит?
– Нет. Я тебя научу женской гордости.
– Не знаю, что буду с ней делать, в мои-то годы.
– Он тебя опять побил?
– Не-а. Просто бросил ключ от дома через улицу и сказал, что ему нужна свобода. Вообразите, что Ройсу понадобилась свобода. Пару недель назад он и слова-то такого не знал. Небось эта тварь его надоумила.
Аврора приняла строгий вид.
– Ладно, он поймет, что человеку нужна не только свобода. Вот поживет год свободно, и посмотрим, что он запоет.
– Вот, какие у меня дела, – сказала Рози, почувствовав облегчение от того, что поделилась своими горестями. – Вернон, когда старался нас помирить, только зря потратился. А что с вами?
– Ничего серьезного. Я не хочу об этом говорить. Иди прибери в доме.
Рози, зная, что Аврора обычно через пять минут начинает рассказывать о том, о чем не хотела говорить, села и пять минут смотрела в окно. Аврора глядела на стену, кажется, забыв о ее существовании.
– Ладно, рассказывайте, – сказала Рози, сочтя, что выждала достаточно долго.
– Передо мной поставлен ультиматум. По телефону. Это по-моему худший способ ставить ультиматумы. Некого побить в ответ. Не знаю, что мужчины думают обо мне, но в любом случае я не такая, как они думают.
– Это кто же? – перебила Рози.
– Тревор. Самый элегантный мужчина в моей жизни. Мне больше никого в таких нарядах не получить в поклонники.
– Так вы ему сказали, чтоб отправлялся ко всем чертям?
– Нет, а надо бы. Если это водяные, то ему будет нетрудно к ним отправиться, он только перешагнет борт яхты. Меня уже ничего особенно не удивляет, просто не могу понять, что это вдруг на него нашло. Знаю его уже тридцать лет, и он никогда так себя не вел. Она вздохнула.
– Каждый раз, когда мне кажется, что жизнь налаживается, обязательно что-нибудь такое случается. Я не верю, что возможна спокойная, размеренная жизнь.
– Да, там, на Лайонс Авеню она точно кубарем покатилась. Считаете, что Господь излил на нас свой гнев?
Аврора попыталась, но не очень настойчиво, поставить ее на место.
– Хватит, иди берись за щетки. Это мужской идиотизм, а не Божий гнев. У меня впереди очень тяжелый день, избавь меня от своей дремучей теологии. И не забудь, мы не будем отвечать, если позвонит твой муж.
– А что ж такое будет? – спросила Рози, стараясь скрыть тревогу. Обычные вещи одна за другой уходили у нее из-под рук; еще немного, и их будет недоставать настолько, что жизнь ей станет не в жизнь, мысль о том, что все в жизни переменится, очень ее расстраивала.
Аврора ничего не ответила, и Рози это насторожило. – Так что ж будет? – повторила она. На этот раз Аврора уловила в ее голосе беспокойство и подняла глаза.
– Не знаю, как это понимать твой вопрос: как общий или как конкретный. Если вопрос общий, я ответить не могу. А если конкретный, касающийся меня, то могу кое-что сказать. Тревор приглашает меня на ужин. Если пойдет дождь, то, должно быть, проливной. Завтра, как ты знаешь, я устраиваю ужин для Эммы, Флэпа и Сесила; и Вернон тоже будет. А что будет еще дальше, меня не интересует.
– А что Вернон обо всем этом думает? – спросила Рози.
– О чем всем? – Аврора окинула Рози насмешливым взглядом.
– Ну, об этой чехарде? Аврора пожала плечами.
– Вернон об этом понятия не имеет. Ему и так не сладко. И я не хочу обременять его перипетиями своих отношений с другими мужчинами.
– Плохо, что Вернон необразованный, да? – Рози задала этот вопрос в надежде уловить направление чувств хозяйки. – Приятный парень, с ним хорошо в картишки перекинуться.
– Да, жаль, – согласилась Аврора весьма неопределенно.
– Такая обида! – не унималась Рози. Ответ хозяйки ее не удовлетворил.
– Иди отсюда. Ты сегодня еще пальцем о палец не ударила, – вдруг рассердилась Аврора. – Ты что думаешь, если бы он имел образование, я вышла бы за него замуж? Мне это оскорбительно слышать. Я не страдаю столь явным снобизмом. Если бы захотела, я сама бы его всему научила. Вернон слишком мил, чтобы я навсегда навязала ему свое общество. Ты же знаешь очень хорошо, что ему около меня не удержаться. Я еще с Тревором не разобралась, так что оставь Вернона в покое.
– Вы ему сердце разобьете, – сказала Рози. – Разве вы это не знаете? В жизни не видела, чтобы парень влюбился так сильно и так быстро. Я всегда буду за него, пока у него есть хоть один шанс в жизни.
Аврора стала перебрасывать свои подушки, по одной, в центр комнаты. День не задался, и она не могла найти себе места. Жизнь могла быть разной, но она всегда далека от совершенства, во всяком случае, ее жизнь; проблема, как поступить с этим абсолютно невинным существом пятидесяти лет отроду, которого она так безжалостно поймала в свои сети, была не из легких. Его сердце оказалось у ее ног – нагнись и подбери, – она и подобрала; это было для нее столь же естественно, как есть с тарелки. Она не привыкла проходить мимо сердец, если те, кому они принадлежали, казались людьми достаточно приятными.
Самопожертвование не было чертой ее характера, она действовала сначала инстинктивно, беря то, что подвертывалось под руку, и сознательно потом, когда обдумывала свои поступки. В жизни, столь далекой от совершенства, часто не приносящей никакой радости, самопожертвование было, как ей казалось, самой большой глупостью. Но при всей своей склонности, как импульсивной, так и обдуманной, брать все, до чего можно дотянуться, она прекрасно отдавала себе отчет в том, что сердца – и кусочки еды – не одно и то же, и мысль о том, что можно разбить сердце Вернона, очень тревожила ее. Временами она укоряла себя за жадность, но такие моменты наступали редко; она не требовала от себя умеренности. Раз Вернону было не суждено остаться в стороне, надо было найти способ позаботиться о нем.
Но в тот момент она не знала, какой это может быть способ. И эта мысль вызвала у нее вздох.
– По правде говоря, никогда не ожидала, что в пятьдесят лет можно быть таким неосторожным, – сказала она Рози. – У Вернона начисто отсутствует инстинкт самосохранения. Когда дело касается мужчин, я рассуждаю всегда одинаково: стараюсь, чтобы они не считали, что напрасно тратят на меня время. Если у них возникает иное впечатление, то, грубо выражаясь, пусть отваливают. Я никогда не заботилась о завтрашнем дне, даже в отношениях с Редьярдом.
– Вы хотите сказать, что никогда не знали, что сделаете дальше? Я тоже такая. Удивляюсь, как это мы так долго прожили замужем?
– Нет, это не имеет никакого отношения к заботе о завтрашнем дне, – возразила Аврора. – Кто любит нарушать привычки?
Она поднялась и рассеянно обошла комнату, раздумывая о своем ужине.
– Хорошо бы купить новое платье. Если уж мне предъявлен ультиматум, не понимаю, почему бы не нарядиться в новое.
– Имейте в виду, что я за Вернона, – предупредила Рози. – Если вы его обидите, я уволюсь. Я не буду сложа руки смотреть, как вы его притесняете.
Аврора остановилась, упершись руками в бока.
– Не пугай меня. На это у меня есть, или вернее был Гектор. Конечно, так или иначе Вернон будет обижен. Давай его сначала немножко откормим на хорошей еде. Думаешь, мужчина, ждавший женщину до пятидесяти лет и вдруг связавшийся со мной, обойдется без потерь? Он и сам виноват, не надо было так долго ждать. А пока, пожалуйста, разреши мне решать свои проблемы по одной. Первая на очереди – проблема мистера Тревора Во.
– Ладно, ладно. Если хотите, чтобы я вам что-нибудь погладила, быстро выбирайте, что. Я сегодня мою окна.
– Пожалуй, трубки можно положить, – разрешила Аврора, для начала вешая свою.
2
– А, Тревор… это ты? – сказала Аврора, вступая в темноту ресторана, который он выбрал для их свидания. Он любил выбирать наиболее темные рестораны, и ее ничуть не удивило место, в котором она очутилась на этот раз, правда оно было почти абсолютно темным. Метрдотель, сопровождавший ее, растворился в темноте.
Но ее замешательство было недолгим, тотчас же во мраке обозначилась знакомая фигура, распространявшая запахи твида, моря и хорошего одеколона. Фигура заключила ее в объятия.
– Еще прекраснее, чем всегда, все равно ты та женщина, которую я люблю, – произнес знакомый голос с таким отчетливо филадельфийским выговором, который она слышала еще тридцать лет назад. Голос раздался около ее уха и двинулся к шее, прежде чем фраза была закончена, рассеивая все сомнения, если бы она все-таки сомневалась, кто именно ее обнимает.
– А, это ты, Тревор. Мне кажется, я это чувствую на ощупь. Убери-ка голову с моего воротника, я думала, что буду здесь гостьей, а не кушаньем.
– Да, но каким бы ты была кушаньем! – воскликнул Тревор Во, не уступая своего мимолетного преимущества. – Пищей богов, Аврора, как сказал Байрон.
Аврора стала выказывать нетерпение.
– Ты все такой же. Еще один романтический момент испорчен из-за того, что ты перевираешь цитаты. Отведи меня, пожалуйста, на мое место, если тебе удастся его найти.
Она двинулась ощупью туда, где, как ей казалось, был проход, а за ней так же ощупью Тревор. В момент она налетела на метрдотеля, ожидавшего их впереди на приличествующем отдалении. В конце концов, обогнув угол, они вошли в комнату с камином, в которой располагались кабины, отделанные алой кожей. Это место было охотничьим клубом. Куда бы Тревор ни приезжал, а бывал он везде, ему всегда удавалось находить солидные мрачные охотничьи клубы с трофеями – головами животных по стенам, камином, ромом и кабинами, отделанными алой кожей.
Когда они сели, Аврора позволила себе бросить взгляд в его сторону и заметила, что он все такой же, красивый и загорелый, с седыми волосами, по-прежнему пахнущий твидом, ромом и хорошей парикмахерской, с трубкой в кармане пиджака, что щеки у него, как всегда, румяные, плечи – широкие, и зубы – такие же белые и ровные, как тридцать лет назад, когда они вдвоем по молодости на ощупь находили дорогу в дансингах Бостона, Филадельфии и Нью-Йорка. Он был после всего, что было сказано и сделано, самым стойким из ее поклонников. Получив ее отказ, он трижды женился, блестяще, но неудачно; жизнь провел, плавая по семи морям, гоняясь за дичью и рыбой по всему миру, время от времени ненадолго оседая где-нибудь, чтобы соблазнить не подающих надежд балерин и молоденьких актрис, дам из общества, а по возможности и их дочерей; но всегда, один или два раза в год, он находил какой-нибудь повод, чтобы оказаться на своей яхте в том месте, где была она, и возобновить роман, который, как ему казалось, никогда не прекращался. Это ей льстило и продолжалось уже очень долго, и поскольку он выбрал очень закрытую кабину, она позволила ему взять под столом ее за руку.
– Тревор, я по тебе скучала, – сказала она. – В этом году ты слишком долго не приезжал повидаться со мной. Кто с тобой плавал по семи морям?
– О, дочь Мэгги Уитни, – ответил Тревор. – Ты знала Мэгги? Из Коннектикута?
– Не знаю, почему я терплю твое поведение с молодежью. Должна признать, что для меня это непоследовательно. Недавно я прекратила знакомство с человеком, который не допускал и десятой доли того, что ты делаешь в своих плаваньях. Мне кажется, ты бы и с моей дочерью путешествовал, будь она не замужем.
– Ну, я-то целюсь по матушкам, но иногда промахиваюсь. Матушку мне не достать, вот и приходится довольствоваться кем-то другим. Я глаз не могу сомкнуть в одиночестве.
– Мне кажется, не стоит об этом разговаривать, – заметила Аврора. Тревор, действительно, был единственным мужчиной, в отношении которого она проявляла терпимость. Казалось, он всегда сохранял совершенную безвредность, никогда не обижал ни одну женщину, ни старую, ни молодую. Все его жены и дамы, и их дочки, и актрисы с балеринами через какое-то время его бросали, захватив с собой множество прекрасных подарков, его любовь и самые лучшие воспоминания; и он сохранял в себе привязанность к ним. Он что-то давал каждой встреченной им женщине и никому не причинял вреда, тем не менее ни одна из них не вернулась к нему, хотя бы на время. Даже эти истории с их дочерями, которые, случись они с другим мужчиной, сделали бы его монстром, придавали Тревору особую трогательность, словно таким образом его любовь к их матушкам обретала преемственность.
Его романы никогда не оставляли шрамов, разве только у него самого и, разумеется, полагать, что Тревор откажется от физической стороны любви, было бы равнозначно ожиданию, что солнце откажется светить. Он и она не были любовниками почти тридцать лет – она была его первой любовью, а он у нее – второй, – и в последующие годы она не испытывала желания вернуться в его постель, но при встрече не могла отказать ему в объятиях и прикосновениях; если бы руки Тревора не стали к ней тянуться, она бы подумала, что он заболел. Тревор не мог оставаться один, к счастью, это от него и не требовалось, и в мире было достаточно родительниц и. дочек, чтобы у него сохранялось хорошее настроение.
– Тревор, я полагаю, ты уже заказал все самое лучшее.
– Будь спокойна, – сказал Тревор, кивая официанту, который почти мгновенно подошел к ним с изумительным салатом из крабов. В гастрономической сфере его вкус был практически безупречным, но, будучи спортсменом, он заказывал дичь немного чаще, чем это хотелось бы Авроре. В награду за салат она разрешила себя немного погладить, мысленно отметив, что море очень благотворно отражается на запахе, исходящем от мужчины. От Тревора всегда пахло приятнее, чем от всех мужчин, которых она знала. Его запах смешивался из соли, кожи и специй; она даже наклонилась, чтобы убедиться, что он все тот же. Тревор это воспринял как знак поощрения и сразу же приступил к делу.
– Думаю, я тебя удивил? Готов поспорить, что не ожидала, что после стольких лет я вдруг потребую, чтобы ты ответила мне – да или нет.
– Да, с твоей стороны это была грубость, дорогой. Только многолетняя привязанность к тебе удержала меня от желания повесить трубку. Почему тебе пришла в голову такая мысль, можно полюбопытствовать?
– Я всегда считал, что мы созданы друг для друга, – ответил Тревор. – Никогда не понимал, почему ты вышла за Редьярда. Всегда удивлялся, что ты его не бросаешь.
– Но Тревор, у нас с Редьярдом были совершенно идеальные отношения. Или, скорее, идеально несовершенные. Наконец, он не проводил все свое время с балеринами или школьницами.
– Но это же только из-за того, что ты не хочешь выйти за меня, – на красивом лице Тревора была написана боль. Аристократическая седина, появившаяся у него едва ли не сразу по окончании Принстона, очень шла к его лицу и одежде.
– Я этого никогда не понимал, – сказал он, сжимая ее руку. – Просто никогда.
– Милый, столь многие вещи понять невозможно. Ешь крабов, пей вино и сбрось с себя этот несчастный вид. Если ты скажешь, чего не понимал, я, может быть, тебе объясню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46