Часть моей защиты против атак Ника состояла в том, чтобы особенно тщательно заботиться о своей внешности в дни его появлений.
Я сказала голосом настолько спокойным, насколько мне это удалось:
– Вы бьете меня по тому месту, которое, по-видимому, считаете наиболее уязвимым.
Обтянутый кожей стул показался мне горячим и липким, и я пожалела, что мои стулья не обтянуты тканью. Он с невинным вином поднял руки ладонями вверх.
– Почему вы расцениваете это как нападение, а не как дружеский совет человека, который набрался смелости быть с вами честным?
– Вы знаете, что вы меня оскорбляете. Я бы сказала, что находиться рядом со мной вам страшно, а так вы чувствуете себя в большей безопасности. Ваш дружеский совет направлен на то, чтобы подавить меня, подчинить себе.
– Вы не правы. Но не стоит обращать на это внимания.
Он отвернулся, положил правую ногу на левую и стал покачивать ею.
– Давайте поговорим о чем-нибудь другом. У меня новое трудное дело о разводе. Муж завел связь на стороне, женщина забеременела, теперь он уходит от моей клиентки к этой женщине. Мы хотим подвесить его за одно место, чтобы он подсушился.
– Возможно, вы хотите «расторгнуть отношения и с психотерапией»?
Он засмеялся.
– Может быть, вы и правы. Мне кажется, я получаю от этих сеансов не слишком много пользы.
– Думаю, что сейчас вы на меня сердиты.
– Я? Абсолютно нет.
Он потянулся к стоявшей рядом с ним пальме и оторвал веточку.
Я нарушила свое собственное правило и выступила в свою защиту. И что еще хуже, я поставила свои психологические познания на службу собственному гневу. Я могла потерять его.
Он открыл портфель и достал чековую книжку, из нагрудного кармана он вытащил ручку «Монблан», точно такую, как была у меня.
Я произнесла в удивлении:
– Ваша ручка…
Он посмотрел на меня в упор.
– Я только что ее купил. Отличные ручки, не правда ли?
Мое лицо покраснело. Действительно ли это его ручка, или он украл мою и теперь меня дразнит?
– Да, ручки отличные.
Он вышел стремительно, я даже не успела встать и проводить его до двери. Я не знала, что больше меня расстроило: подозрение, что он украл у меня ручку, или мысль о том, что я провалила сегодняшний сеанс. Я думала о том, придет ли он когда-нибудь еще, а если не придет, как это отразится на мне. Все это дело мне уже начинало здорово надоедать.
Между сеансами я привела прическу в порядок и выслушала сообщения, которые записал автоответчик: две отмены, сообщение матери о дате свадьбы двоюродного брата, краткий вопрос Кевина Атли о видеооборудовании и напоминание Валери о встрече на занятиях по аэробике.
Я внимательно рассмотрела свое лицо, припудрилась и подкрасила губы. С левой стороны носа у меня появилась вмятина от очков, поэтому я покрутила оправу, чтобы убрать лишнее давление на это место. У меня не было времени, чтобы забежать в «Оптику», кроме того, мне нужно было бы посетить дерматолога, но я решила, что все это можно отложить.
Прежде чем покинуть кабинет, я позвонила матери и сказала ей, что, скорее всего, не смогу приехать домой на свадьбу. Она прищелкнула языком и сказала:
– Вот цена, которую я плачу за то, что моя дочь сверхработоспособна.
– Но ведь ты же хочешь, чтобы это было так, не правда ли?
Мы обе знали, что чем более независимой и материально обеспеченной я буду, тем меньше шансов, что мне придется вынести то же, что и ей.
– Конечно, милая. Я все время хвастаюсь тобой. Это мне было приятно слышать.
– Спасибо, ма. Я тебя люблю.
Этот разговор немного задержал меня, и мне пришлось проехать на желтый свет светофора, чтобы успеть в спортивный клуб. Вэл я застала за попытками натянуть свое спортивное трико.
– Ужасно, когда тебе за тридцать, – проворчала она.
Она перестала затягивать ремешок, чтобы обнять меня. В лицо мне ткнулась куча темных кудрявых волос.
– Посмотри только на этих женщин, – сказала я тихим голосом.
Вся комната была переполнена пышнотелыми красотками, все были в трико с ремешками на талии. Присев, мы оказались на одном уровне с яркими, почти полностью обнаженными ягодицами. Это зрелище напомнило мне колонию кривляющихся обезьян, которые вихляют своими красными толстыми задами перед мордами самцов.
После занятия аэробикой мы немного поплавали, приняли душ и сели в баре выпить сока и поболтать минут двадцать.
– Я устала, – сказала Вэл.
Ее непослушные волосы были стянуты на затылке.
– Мне ни на что не хватает времени, я сплю около пяти часов в сутки.
Она несколько раз провела пальцем по столу, как будто эти равномерные движения могли организовать ее жизнь.
– Мне тоже не хватает времени. Но что можно выкинуть?
– Поездки через весь город на две ночи в неделю, чтобы встретиться с Ричардом в мотеле.
Опять дела с женатым мужчиной, на этот раз с известным всей стране психиатром.
– Он великолепен. Это стоит того, – добавила она.
– Ты знаешь мое мнение.
– Да, да. А как у тебя дела с Умберто? Я улыбнулась.
– Мы встречаемся с ним по крайней мере два раза в неделю, и он начал звонить мне каждый вечер в одиннадцать часов. Но я не забыла ту женщину, с которой он был в ресторане. И его старая подружка все еще не выходит из головы.
– Почему бы тебе просто не подождать и не посмотреть, что из этого выйдет?
– Я так и сделаю. Послушай, я хочу с тобой кое-что обсудить. Я думаю, один из пациентов украл у меня одну вещь. И, мне кажется, он пытается пробраться в мою жизнь.
Когда я подробно поведала Вэл все детали, она меня успокоила.
– Кто угодно может купить такую ручку. И ты столкнулась с ним только два раза, причем один раз около своей работы. Я все время встречаю около работы своих пациентов. Они ходят по магазинам после сеансов. Ха! Они, наверное, чувствуют, что отдают мне слишком много, и потом нуждаются в компенсации.
Мы засмеялись, а когда обнялись на прощание, я почувствовала себя так, как я всегда себя чувствовала после встреч с Вэл: острые углы опять становились круглыми, а масштабы проблем уменьшались настолько, что само воспоминание о них казалось смешным.
11
Хотя мы начали регулярно встречаться с Умберто, выкраивая время между его рестораном и моей работой, мы все-таки не могли видеться часто. Вечерами по будням мы заходили в престижные рестораны, где подавали фирменные блюда из мяса и овощей. А в выходные посещали тихие местечки: крохотный вьетнамский ресторанчик в Хантингтонском парке, кубинское бистро в восточном Голливуде, китайско-французское кафе на Редондо-бич. Там он разговаривал с поварами и их владельцами, объяснял мне, как и для чего сочетаются определенные продукты. Иногда, когда он, низко склоняясь над своей тарелкой, разбирал какое-то блюдо, передо мной вставал образ моей матери, когда она вечерами с озабоченным лицом стояла у плиты с книгой праздничных рецептов в руках.
Однажды вечером по дороге домой мы зашли в «Парадиз». Умберто хотел проверить, все ли в порядке. Я ждала в баре «Топаз», потягивала водку с тоником и наблюдала за посетителями. Мимо меня прошла красивая женщина с серебристыми волосами. На ней были бархатные туфли-лодочки и строгий черный жакет, под которым не было рубашки. Ее обнаженную грудь украшали два белых банта, а третий был повязан вокруг шеи. Рядом со мной стоял бородатый мужчина, он держал в руке рюмку и громко смеялся. Вместо галстука у него на шее висела плоская пластиковая коробка с водой и живой золотой рыбкой. У сидевшей рядом со мной женщины волосы были выкрашены в белый и черный цвет, как у индейца.
Зазвонил радиотелефон, и я пошла в кабинет Умберто. Он был там, заканчивал работу с бумагами. Я поговорила по телефону с пациентом, а потом Умберто сказал:
– Не знаю, как только ты терпишь все это безумие. Я в изумлении посмотрела на него.
– Здесь в баре не меньше безумия, чем в моем кабинете, поверь мне.
Он засмеялся.
– Я верю, что это так.
Мы сели на диван и стали целоваться. Это было так приятно, так волнующе, что просто не было сил остановиться. Но когда я все-таки оторвалась от него, и он слегка отодвинулся, я ясно увидела, что он уже сильно возбужден. Я подумала, что он запросто мог счесть, будто я его дразню.
– Мне просто надо еще немного времени, – объяснила я.
– Послушай музыку, – сказал он и вскочил, чтобы включить стереосистему.
Он выключил весь свет, оставив гореть только лампу над столом, поднял меня на ноги и начал медленно танцевать. Мне нравилось ощущать его прижимающееся ко мне тело. Мы медленно двигались, и я чувствовала, как он переполняется энергией.
– Ты заставил меня радоваться тому, что я живу, – сказала я ему на ухо.
Он крепче прижал меня к себе, и я почувствовала, что меня тоже охватывает возбуждение.
Все напоминало мне об Умберто, даже то, на что раньше я не обращала внимания: птицы, статьи в газетах о Никарагуа и о ресторанах. Я старалась интереснее вести передачи по радио, зная, что он их слушает.
Однажды июньским вечером мы отправились на концерт мексиканской музыки в голливудский театр «Пентеджиз». Когда началось представление, он взял мою руку и положил ее себе на колени. Большим пальцем он гладил мою ладонь, и это меня сильно волновало. А когда он начал что-то шептать мне на ухо, я была просто загипнотизирована его голосом. Было почти не важно, что он говорил, голос его звучал для меня, как музыка.
Я остановила взгляд на женщинах, которые кружились на сцене в белых удлиненных платьях и бальных туфлях. Все были с блестящими черными волосами, стянутыми сзади, и в волосах у каждой был красный цветок. Они танцевали, подняв вверх руки и повернув приподнятое лицо в сторону.
Уже давно не была я близка с человеком, который бы настолько сильно меня волновал. Когда его язык касался моего рта, или когда он зажимал рукой Мои волосы на затылке, желание с такой силой охватывало меня, что мне трудно было сдержаться.
Меня очень притягивала к нему его жажда жизни, его любопытство и непосредственность. Я бывала близка с образованными людьми и раньше. Это были достойные во всех отношениях люди, преуспевающие в медицине, архитектуре, юриспруденции; они еще в одиннадцать лет спланировали свою жизнь и придерживались избранного курса. Но здесь передо мной был умный человек, который преподносил мне совершенно невероятные вещи. Он врывался в мой упорядоченный мирок, где время было расписано на месяц вперед, и вдруг спрашивал:
– Ты видела вчера частичное затмение луны? Или вручал мне длинные стебельки пампасской травы, которую собрал на горе возле своего дома.
На сцене была мексиканская деревушка, женщины чего-то ждали, вздыхали, мужчины расхаживали с важным видом, а потом умирали. Мужчины были немолодые, крепкие, с усами, в огромных белых шляпах, загибавшихся спереди и сзади. Они стояли лицом к залу, расставив крепкие ноги, и играли на гитарах, рожках и скрипках, причем с невероятной энергией.
– Из-за своей любви я не могу спать, и я весь охвачен страстью, – перевел мне Умберто.
Я вздрогнула от его теплого дыхания.
Мужчины образовали полукруг вокруг солистки, голос этой женщины разносился по залу, переходя от высокого фальцета к богатому контральто.
Задник сцены был обтянут черным бархатом, на котором были прикреплены красные и зеленые блестки и маленькие кусочки зеркала. Вероятно, при дневном свете это выглядело бы безвкусно, но в полумраке театра, где была освещена только сцена, это походило на море драгоценных камней.
Мне хотелось, чтобы мое отношение к Умберто сохранялось и при дневном свете, но было и кое-что, что мне в нем не нравилось: безрассудное лихачество на дороге, поведение с официантом, который случайно поставил его перед посетителем в неудобное положение, мимолетный взгляд мимо меня на красивую женщину.
Потом, дома, мы сидели на диване в полутемной гостиной, он гладил мои волосы, мы молчали.
– Я хотел бы сказать тебе то, о чем я думаю, – проговорил он.
– Что?
Свет падал только от уличных фонарей, я могла видеть лишь его темный профиль.
– Я хочу заниматься с тобой любовью очень медленно, чтобы ты прочувствовала каждую минуту.
Я впитывала эти слова, словно умирающая от жажды. Почувствовав это, он вскочил на ноги, притянул меня к себе и прижался ко мне губами. Я не могла открыть глаза, не могла оторваться от него.
Он настоял на том, чтобы запереть Франка на кухне, и повел меня в спальню. Я стояла посреди комнаты, дрожа от возбуждения, а Умберто включил свет в ванной и оставил дверь слегка приоткрытой, теперь в спальне было достаточно света, чтобы можно было разглядеть друг друга.
На мне было красное шерстяное трикотажное платье, впереди оно до пояса застегивалось на пуговицы, он был в пиджаке, галстуке, рубашке и брюках на кожаном поясе.
Мне хотелось упасть на кровать и отдаться ему, но Умберто был медлителен и нетороплив. Он взял меня за голову и поцеловал, крепко, как тогда в гостиной, потом немного отодвинулся и расстегнул две верхние пуговицы на моем платье.
Обычно дальше я уже сама раздевалась и раздевала мужчину. Так было и в первый раз с Палленом. Но теперь, словно загипнотизированная, я позволила ему делать все, что он хотел.
Он взял меня за плечи и провел языком у основания моего правого уха, потом медленно передвинулся к впадине на груди.
– Я слышу, как бьется твое сердце, – прошептал он. Я скинула платье на пол и прижалась к нему.
Я чувствовала его возбуждение. Обхватив его за шею руками, я так крепко обняла его, что его член уперся мне в живот.
Он осторожно снял с меня лифчик и приник губами к груди. Я почувствовала, что слабею, и пробормотала:
– Давай ляжем.
– Еще рано, – сказал он и опять прикоснулся к моим губам. – Я хочу, чтобы ты посмотрела на нас обоих в зеркало.
Он опять обнял меня и погладил мои волосы.
– Ты такая замечательная.
Он разделся. Волос на груди и на спине у него не было, соски были темные и маленькие. У него были длинные стройные ноги и плотные округлые ягодицы, его восставший член доходил почти до пупка. У него была родинка на левой лопатке и еще несколько на спине. Я нашла, что у него великолепное тело.
Он сзади обнял меня и всем телом прижался к моей спине. Меня поразила теплота, исходившая от его груди.
Стоя перед большим зеркалом, я смотрела, как он руками ласкает меня, потом он опустился на колени и дотронулся языком до моих коленей. Когда он поднял руку и коснулся пальцами укромного места между моих бедер, которое уже стало влажным, я судорожно вздохнула. Он повел меня к кровати.
Вытянувшись рядом со мной, он задал мне так много вопросов, что это меня удивило. Его руки блуждали по моему телу, в некоторых местах он останавливался и спрашивал:
– Тебе нравится, когда я делаю вот так?
Я спокойно отвечала: «да, здесь», «нет, там», «полегче у бедер», «посильнее у сосков».
Когда его пальцы скользнули между моих ног, он спросил:
– А здесь?
Я взяла его руку и показала ему, как мне нравится больше всего.
Паллену потребовалось восемь месяцев, чтобы узнать то, что Умберто выяснил за полчаса.
Он очень умело действовал языком и руками, но я не могла кончить, хотя пребывала на высшей степени возбуждения, часто дышала и жаждала разрешения.
Через некоторое время он остановился, приподнялся на локтях и оказался надо мной. Но эрекции уже не было, в тусклом свете я могла различить, что он покраснел, дрожал, но не от возбуждения, а от того, что слишком все затянул.
– Никаких сложностей, – сказал он. – Все просто замечательно. Расслабься. Наслаждайся своими ощущениями. Я буду делать то, что тебе нравится, как угодно долго.
Он все целовал и целовал меня, мое лицо, шею, живот. Постепенно я расслабилась.
Но через некоторое время язык его опять начал стремительно двигаться, и уже через несколько минут моя голова металась по подушке из стороны в сторону – настолько силен был оргазм.
Потом он опять оказался сверху, я обхватила его ногами, чтобы он проник в меня. Двигался он медленно, заставляя меня, как и обещал, прочувствовать каждое мгновение. Из глаз моих катились слезы. Мои руки скользили по его спине. Я стонала и впивалась в его губы. Это была невероятно сладкая мука.
Он двигался все сильнее и быстрее, я снова ощутила оргазм и засмеялась. Я была довольна, что все произошло так быстро. Когда он наконец опустился на меня, мне показалось, что мы слились в одно существо, я стонала вместе с ним, как будто его оргазм был моим.
Потом мы выпили несколько стаканов воды, выпустили из заточения Франка и выключили свет в ванной. Я лежала на боку, а он прижимался к моей спине, обхватив меня за талию.
Умберто убрал с моего лица прядь волос и легко поцеловал меня в ухо.
– Спокойной ночи, – сказал он.
– Все было великолепно, – прошептала я.
И подумала: «Как же хорошо ты знаешь женщин». Он задышал глубоко и спокойно, а я еще долго не могла уснуть.
12
Как какая-нибудь школьница, я рассказала Валери все подробности происшедшего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Я сказала голосом настолько спокойным, насколько мне это удалось:
– Вы бьете меня по тому месту, которое, по-видимому, считаете наиболее уязвимым.
Обтянутый кожей стул показался мне горячим и липким, и я пожалела, что мои стулья не обтянуты тканью. Он с невинным вином поднял руки ладонями вверх.
– Почему вы расцениваете это как нападение, а не как дружеский совет человека, который набрался смелости быть с вами честным?
– Вы знаете, что вы меня оскорбляете. Я бы сказала, что находиться рядом со мной вам страшно, а так вы чувствуете себя в большей безопасности. Ваш дружеский совет направлен на то, чтобы подавить меня, подчинить себе.
– Вы не правы. Но не стоит обращать на это внимания.
Он отвернулся, положил правую ногу на левую и стал покачивать ею.
– Давайте поговорим о чем-нибудь другом. У меня новое трудное дело о разводе. Муж завел связь на стороне, женщина забеременела, теперь он уходит от моей клиентки к этой женщине. Мы хотим подвесить его за одно место, чтобы он подсушился.
– Возможно, вы хотите «расторгнуть отношения и с психотерапией»?
Он засмеялся.
– Может быть, вы и правы. Мне кажется, я получаю от этих сеансов не слишком много пользы.
– Думаю, что сейчас вы на меня сердиты.
– Я? Абсолютно нет.
Он потянулся к стоявшей рядом с ним пальме и оторвал веточку.
Я нарушила свое собственное правило и выступила в свою защиту. И что еще хуже, я поставила свои психологические познания на службу собственному гневу. Я могла потерять его.
Он открыл портфель и достал чековую книжку, из нагрудного кармана он вытащил ручку «Монблан», точно такую, как была у меня.
Я произнесла в удивлении:
– Ваша ручка…
Он посмотрел на меня в упор.
– Я только что ее купил. Отличные ручки, не правда ли?
Мое лицо покраснело. Действительно ли это его ручка, или он украл мою и теперь меня дразнит?
– Да, ручки отличные.
Он вышел стремительно, я даже не успела встать и проводить его до двери. Я не знала, что больше меня расстроило: подозрение, что он украл у меня ручку, или мысль о том, что я провалила сегодняшний сеанс. Я думала о том, придет ли он когда-нибудь еще, а если не придет, как это отразится на мне. Все это дело мне уже начинало здорово надоедать.
Между сеансами я привела прическу в порядок и выслушала сообщения, которые записал автоответчик: две отмены, сообщение матери о дате свадьбы двоюродного брата, краткий вопрос Кевина Атли о видеооборудовании и напоминание Валери о встрече на занятиях по аэробике.
Я внимательно рассмотрела свое лицо, припудрилась и подкрасила губы. С левой стороны носа у меня появилась вмятина от очков, поэтому я покрутила оправу, чтобы убрать лишнее давление на это место. У меня не было времени, чтобы забежать в «Оптику», кроме того, мне нужно было бы посетить дерматолога, но я решила, что все это можно отложить.
Прежде чем покинуть кабинет, я позвонила матери и сказала ей, что, скорее всего, не смогу приехать домой на свадьбу. Она прищелкнула языком и сказала:
– Вот цена, которую я плачу за то, что моя дочь сверхработоспособна.
– Но ведь ты же хочешь, чтобы это было так, не правда ли?
Мы обе знали, что чем более независимой и материально обеспеченной я буду, тем меньше шансов, что мне придется вынести то же, что и ей.
– Конечно, милая. Я все время хвастаюсь тобой. Это мне было приятно слышать.
– Спасибо, ма. Я тебя люблю.
Этот разговор немного задержал меня, и мне пришлось проехать на желтый свет светофора, чтобы успеть в спортивный клуб. Вэл я застала за попытками натянуть свое спортивное трико.
– Ужасно, когда тебе за тридцать, – проворчала она.
Она перестала затягивать ремешок, чтобы обнять меня. В лицо мне ткнулась куча темных кудрявых волос.
– Посмотри только на этих женщин, – сказала я тихим голосом.
Вся комната была переполнена пышнотелыми красотками, все были в трико с ремешками на талии. Присев, мы оказались на одном уровне с яркими, почти полностью обнаженными ягодицами. Это зрелище напомнило мне колонию кривляющихся обезьян, которые вихляют своими красными толстыми задами перед мордами самцов.
После занятия аэробикой мы немного поплавали, приняли душ и сели в баре выпить сока и поболтать минут двадцать.
– Я устала, – сказала Вэл.
Ее непослушные волосы были стянуты на затылке.
– Мне ни на что не хватает времени, я сплю около пяти часов в сутки.
Она несколько раз провела пальцем по столу, как будто эти равномерные движения могли организовать ее жизнь.
– Мне тоже не хватает времени. Но что можно выкинуть?
– Поездки через весь город на две ночи в неделю, чтобы встретиться с Ричардом в мотеле.
Опять дела с женатым мужчиной, на этот раз с известным всей стране психиатром.
– Он великолепен. Это стоит того, – добавила она.
– Ты знаешь мое мнение.
– Да, да. А как у тебя дела с Умберто? Я улыбнулась.
– Мы встречаемся с ним по крайней мере два раза в неделю, и он начал звонить мне каждый вечер в одиннадцать часов. Но я не забыла ту женщину, с которой он был в ресторане. И его старая подружка все еще не выходит из головы.
– Почему бы тебе просто не подождать и не посмотреть, что из этого выйдет?
– Я так и сделаю. Послушай, я хочу с тобой кое-что обсудить. Я думаю, один из пациентов украл у меня одну вещь. И, мне кажется, он пытается пробраться в мою жизнь.
Когда я подробно поведала Вэл все детали, она меня успокоила.
– Кто угодно может купить такую ручку. И ты столкнулась с ним только два раза, причем один раз около своей работы. Я все время встречаю около работы своих пациентов. Они ходят по магазинам после сеансов. Ха! Они, наверное, чувствуют, что отдают мне слишком много, и потом нуждаются в компенсации.
Мы засмеялись, а когда обнялись на прощание, я почувствовала себя так, как я всегда себя чувствовала после встреч с Вэл: острые углы опять становились круглыми, а масштабы проблем уменьшались настолько, что само воспоминание о них казалось смешным.
11
Хотя мы начали регулярно встречаться с Умберто, выкраивая время между его рестораном и моей работой, мы все-таки не могли видеться часто. Вечерами по будням мы заходили в престижные рестораны, где подавали фирменные блюда из мяса и овощей. А в выходные посещали тихие местечки: крохотный вьетнамский ресторанчик в Хантингтонском парке, кубинское бистро в восточном Голливуде, китайско-французское кафе на Редондо-бич. Там он разговаривал с поварами и их владельцами, объяснял мне, как и для чего сочетаются определенные продукты. Иногда, когда он, низко склоняясь над своей тарелкой, разбирал какое-то блюдо, передо мной вставал образ моей матери, когда она вечерами с озабоченным лицом стояла у плиты с книгой праздничных рецептов в руках.
Однажды вечером по дороге домой мы зашли в «Парадиз». Умберто хотел проверить, все ли в порядке. Я ждала в баре «Топаз», потягивала водку с тоником и наблюдала за посетителями. Мимо меня прошла красивая женщина с серебристыми волосами. На ней были бархатные туфли-лодочки и строгий черный жакет, под которым не было рубашки. Ее обнаженную грудь украшали два белых банта, а третий был повязан вокруг шеи. Рядом со мной стоял бородатый мужчина, он держал в руке рюмку и громко смеялся. Вместо галстука у него на шее висела плоская пластиковая коробка с водой и живой золотой рыбкой. У сидевшей рядом со мной женщины волосы были выкрашены в белый и черный цвет, как у индейца.
Зазвонил радиотелефон, и я пошла в кабинет Умберто. Он был там, заканчивал работу с бумагами. Я поговорила по телефону с пациентом, а потом Умберто сказал:
– Не знаю, как только ты терпишь все это безумие. Я в изумлении посмотрела на него.
– Здесь в баре не меньше безумия, чем в моем кабинете, поверь мне.
Он засмеялся.
– Я верю, что это так.
Мы сели на диван и стали целоваться. Это было так приятно, так волнующе, что просто не было сил остановиться. Но когда я все-таки оторвалась от него, и он слегка отодвинулся, я ясно увидела, что он уже сильно возбужден. Я подумала, что он запросто мог счесть, будто я его дразню.
– Мне просто надо еще немного времени, – объяснила я.
– Послушай музыку, – сказал он и вскочил, чтобы включить стереосистему.
Он выключил весь свет, оставив гореть только лампу над столом, поднял меня на ноги и начал медленно танцевать. Мне нравилось ощущать его прижимающееся ко мне тело. Мы медленно двигались, и я чувствовала, как он переполняется энергией.
– Ты заставил меня радоваться тому, что я живу, – сказала я ему на ухо.
Он крепче прижал меня к себе, и я почувствовала, что меня тоже охватывает возбуждение.
Все напоминало мне об Умберто, даже то, на что раньше я не обращала внимания: птицы, статьи в газетах о Никарагуа и о ресторанах. Я старалась интереснее вести передачи по радио, зная, что он их слушает.
Однажды июньским вечером мы отправились на концерт мексиканской музыки в голливудский театр «Пентеджиз». Когда началось представление, он взял мою руку и положил ее себе на колени. Большим пальцем он гладил мою ладонь, и это меня сильно волновало. А когда он начал что-то шептать мне на ухо, я была просто загипнотизирована его голосом. Было почти не важно, что он говорил, голос его звучал для меня, как музыка.
Я остановила взгляд на женщинах, которые кружились на сцене в белых удлиненных платьях и бальных туфлях. Все были с блестящими черными волосами, стянутыми сзади, и в волосах у каждой был красный цветок. Они танцевали, подняв вверх руки и повернув приподнятое лицо в сторону.
Уже давно не была я близка с человеком, который бы настолько сильно меня волновал. Когда его язык касался моего рта, или когда он зажимал рукой Мои волосы на затылке, желание с такой силой охватывало меня, что мне трудно было сдержаться.
Меня очень притягивала к нему его жажда жизни, его любопытство и непосредственность. Я бывала близка с образованными людьми и раньше. Это были достойные во всех отношениях люди, преуспевающие в медицине, архитектуре, юриспруденции; они еще в одиннадцать лет спланировали свою жизнь и придерживались избранного курса. Но здесь передо мной был умный человек, который преподносил мне совершенно невероятные вещи. Он врывался в мой упорядоченный мирок, где время было расписано на месяц вперед, и вдруг спрашивал:
– Ты видела вчера частичное затмение луны? Или вручал мне длинные стебельки пампасской травы, которую собрал на горе возле своего дома.
На сцене была мексиканская деревушка, женщины чего-то ждали, вздыхали, мужчины расхаживали с важным видом, а потом умирали. Мужчины были немолодые, крепкие, с усами, в огромных белых шляпах, загибавшихся спереди и сзади. Они стояли лицом к залу, расставив крепкие ноги, и играли на гитарах, рожках и скрипках, причем с невероятной энергией.
– Из-за своей любви я не могу спать, и я весь охвачен страстью, – перевел мне Умберто.
Я вздрогнула от его теплого дыхания.
Мужчины образовали полукруг вокруг солистки, голос этой женщины разносился по залу, переходя от высокого фальцета к богатому контральто.
Задник сцены был обтянут черным бархатом, на котором были прикреплены красные и зеленые блестки и маленькие кусочки зеркала. Вероятно, при дневном свете это выглядело бы безвкусно, но в полумраке театра, где была освещена только сцена, это походило на море драгоценных камней.
Мне хотелось, чтобы мое отношение к Умберто сохранялось и при дневном свете, но было и кое-что, что мне в нем не нравилось: безрассудное лихачество на дороге, поведение с официантом, который случайно поставил его перед посетителем в неудобное положение, мимолетный взгляд мимо меня на красивую женщину.
Потом, дома, мы сидели на диване в полутемной гостиной, он гладил мои волосы, мы молчали.
– Я хотел бы сказать тебе то, о чем я думаю, – проговорил он.
– Что?
Свет падал только от уличных фонарей, я могла видеть лишь его темный профиль.
– Я хочу заниматься с тобой любовью очень медленно, чтобы ты прочувствовала каждую минуту.
Я впитывала эти слова, словно умирающая от жажды. Почувствовав это, он вскочил на ноги, притянул меня к себе и прижался ко мне губами. Я не могла открыть глаза, не могла оторваться от него.
Он настоял на том, чтобы запереть Франка на кухне, и повел меня в спальню. Я стояла посреди комнаты, дрожа от возбуждения, а Умберто включил свет в ванной и оставил дверь слегка приоткрытой, теперь в спальне было достаточно света, чтобы можно было разглядеть друг друга.
На мне было красное шерстяное трикотажное платье, впереди оно до пояса застегивалось на пуговицы, он был в пиджаке, галстуке, рубашке и брюках на кожаном поясе.
Мне хотелось упасть на кровать и отдаться ему, но Умберто был медлителен и нетороплив. Он взял меня за голову и поцеловал, крепко, как тогда в гостиной, потом немного отодвинулся и расстегнул две верхние пуговицы на моем платье.
Обычно дальше я уже сама раздевалась и раздевала мужчину. Так было и в первый раз с Палленом. Но теперь, словно загипнотизированная, я позволила ему делать все, что он хотел.
Он взял меня за плечи и провел языком у основания моего правого уха, потом медленно передвинулся к впадине на груди.
– Я слышу, как бьется твое сердце, – прошептал он. Я скинула платье на пол и прижалась к нему.
Я чувствовала его возбуждение. Обхватив его за шею руками, я так крепко обняла его, что его член уперся мне в живот.
Он осторожно снял с меня лифчик и приник губами к груди. Я почувствовала, что слабею, и пробормотала:
– Давай ляжем.
– Еще рано, – сказал он и опять прикоснулся к моим губам. – Я хочу, чтобы ты посмотрела на нас обоих в зеркало.
Он опять обнял меня и погладил мои волосы.
– Ты такая замечательная.
Он разделся. Волос на груди и на спине у него не было, соски были темные и маленькие. У него были длинные стройные ноги и плотные округлые ягодицы, его восставший член доходил почти до пупка. У него была родинка на левой лопатке и еще несколько на спине. Я нашла, что у него великолепное тело.
Он сзади обнял меня и всем телом прижался к моей спине. Меня поразила теплота, исходившая от его груди.
Стоя перед большим зеркалом, я смотрела, как он руками ласкает меня, потом он опустился на колени и дотронулся языком до моих коленей. Когда он поднял руку и коснулся пальцами укромного места между моих бедер, которое уже стало влажным, я судорожно вздохнула. Он повел меня к кровати.
Вытянувшись рядом со мной, он задал мне так много вопросов, что это меня удивило. Его руки блуждали по моему телу, в некоторых местах он останавливался и спрашивал:
– Тебе нравится, когда я делаю вот так?
Я спокойно отвечала: «да, здесь», «нет, там», «полегче у бедер», «посильнее у сосков».
Когда его пальцы скользнули между моих ног, он спросил:
– А здесь?
Я взяла его руку и показала ему, как мне нравится больше всего.
Паллену потребовалось восемь месяцев, чтобы узнать то, что Умберто выяснил за полчаса.
Он очень умело действовал языком и руками, но я не могла кончить, хотя пребывала на высшей степени возбуждения, часто дышала и жаждала разрешения.
Через некоторое время он остановился, приподнялся на локтях и оказался надо мной. Но эрекции уже не было, в тусклом свете я могла различить, что он покраснел, дрожал, но не от возбуждения, а от того, что слишком все затянул.
– Никаких сложностей, – сказал он. – Все просто замечательно. Расслабься. Наслаждайся своими ощущениями. Я буду делать то, что тебе нравится, как угодно долго.
Он все целовал и целовал меня, мое лицо, шею, живот. Постепенно я расслабилась.
Но через некоторое время язык его опять начал стремительно двигаться, и уже через несколько минут моя голова металась по подушке из стороны в сторону – настолько силен был оргазм.
Потом он опять оказался сверху, я обхватила его ногами, чтобы он проник в меня. Двигался он медленно, заставляя меня, как и обещал, прочувствовать каждое мгновение. Из глаз моих катились слезы. Мои руки скользили по его спине. Я стонала и впивалась в его губы. Это была невероятно сладкая мука.
Он двигался все сильнее и быстрее, я снова ощутила оргазм и засмеялась. Я была довольна, что все произошло так быстро. Когда он наконец опустился на меня, мне показалось, что мы слились в одно существо, я стонала вместе с ним, как будто его оргазм был моим.
Потом мы выпили несколько стаканов воды, выпустили из заточения Франка и выключили свет в ванной. Я лежала на боку, а он прижимался к моей спине, обхватив меня за талию.
Умберто убрал с моего лица прядь волос и легко поцеловал меня в ухо.
– Спокойной ночи, – сказал он.
– Все было великолепно, – прошептала я.
И подумала: «Как же хорошо ты знаешь женщин». Он задышал глубоко и спокойно, а я еще долго не могла уснуть.
12
Как какая-нибудь школьница, я рассказала Валери все подробности происшедшего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39