Это в вас я влюблен, но обладать вами не могу, так какая мне разница? Какой во всем этом смысл? Жизнь не значит для меня ничего!
Я чувствовала себя отвратительно. Хуже и быть не может. Как я могу продолжать лечить этого человека? Я сделала для него все, что могла, но он был безнадежен. Я пыталась овладеть собой, чтобы не расплакаться. Руки у меня похолодели.
– Прошу вас, сядьте, – сказала я. Я едва могла дышать.
Ник пристально посмотрел на меня, но увидев, что я спокойна, вернулся к кушетке и сел. Я сказала ему:
– Судя по вашему поведению, мне кажется, что вы можете причинить себе вред. Если у вас появятся подобные мысли или мысли, о том, чтобы причинить вред кому-нибудь еще, пожалуйста, скажите об этом мне.
Он сидел и молчал. Потом сказал:
– Послушайте, я как-нибудь справлюсь со всем этим. Я не собираюсь кончать жизнь самоубийством или причинять кому-либо вред. Но вам следует знать одну вещь. Я люблю вас. Я хочу вас. И вам не избавиться от меня. Вы будете видеть меня даже во сне. Я внутри вас, так же как и вы внутри меня. И я не отпущу вас.
Он резко встал и вышел. С начала нашей беседы прошло полчаса. Я сидела и дрожала. А потом закрыла лицо ладонями и заплакала.
39
В Страстную пятницу Ник опоздал на сеанс минут на пятнадцать. Если бы я раньше его не видела, я никогда бы не поверила, что когда-то он был элегантным и ухоженным. На нем был измятый пиджак, грязные ботинки. Сам он сделался худым и бледным.
– Все кончено, – сказал он. – Я вылетел с работы.
– Вас уволили?
– Ага, – вяло ответил он. – Мне дали выходные, чтобы собрать шмотки.
– А как же Мак Катчен? Он не защитил вас?
– Ну конечно, нет. Я потерял для фирмы больше миллиона долларов и ударил его дочь. А вы хотите, чтобы он меня защищал?
Я чувствовала себя глупо.
Ник растянулся на софе и лежал без движения. За целый час он не вымолвил почти ни одного слова.
– Что вы собираетесь делать? – спросила я, прежде чем наше время истекло.
– Не знаю. Мне никого не хочется видеть. Боже, какой паршивый год. Вы – единственное, что у меня осталось.
Я молила Бога, чтобы сеанс поскорее закончился. Мне невыносимо было ощущать себя единственным, что у него осталось. Мне не терпелось вернуться домой, собрать сумки и поехать к родителям на долгие пасхальные выходные. Мой рейс был этим вечером, в девять тридцать.
– Вы ведь вернетесь к понедельнику, правда? – спросил он, вставая, чтобы уйти.
– Да, но мы встретимся во вторник, в пять. Когда я вышла из кабинета, солнце еще светило и было не холодно. Придя домой, я бросила одежду и нижнее белье на постель и натянула на себя спортивный костюм. Мне хотелось согнать с себя напряжение вместе с потом.
Я поставила диск «Роллинг Стоунз». Франк следил, как я двигаюсь, а меня не интересовало ничего, кроме ощущения движения. Я свободна целых три дня. Свободна!
Внезапно Франк повернулся к двери и залаял.
Я остановилась и выключила музыку. Громкий стук в дверь вызвал у Франка новый приступ лая. Я приоткрыла дверь. На меня настойчиво смотрели два голубых глаза.
Я стояла, оцепенев.
– Ну, пожалуйста. Мне необходимо было вас увидеть, – сказал Ник.
Я открыла дверь, и Франк пронесся мимо меня на улицу. Я крикнула ему вслед, но он не остановился.
– Садитесь. Я сейчас вернусь, – сказала я и побежала за собакой.
Это был тот редкий случай, когда я была благодарна Франку за его непослушание.
Ник выглядел еще хуже, чем тогда, когда он был у меня в кабинете. Рубаха его была измята и наполовину вылезла из брюк. Он был мокрый от пота. Волосы были взъерошены, и от него опять пахло перегаром.
Франк устремился во двор мистера Сливики. Я помчалась за ним, прикидывая по пути, не слишком ли коротки мои шорты и не слишком ли выделяются мои соски под тонкой тканью майки. Услышав лай Франка, мистер Сливики вышел из дома. На нем был легкомысленный розовый фартук. Я извинилась за вторжение, но мистер Сливики сказал:
– Не стоит. Не стоит. Он напоминает мне мою жену. Такой же шумный коротышка. Он обрадуется суповой косточке?
– Благодарю вас, косточка обеспечит Францу занятие на целый час. – Я поспешно спросила: – Могу я попросить вас об услуге?
Мистер Сливики поднял брови.
– Ну конечно.
– Если черная машина, которая стоит у моих ворот, не уедет через пятнадцать минут, могли бы вы зайти и позвонить мне в дверь?
– У вас какие-нибудь проблемы?
– Надеюсь, что нет. Просто на всякий случай.
– Хорошо. Через пятнадцать минут.
Я поблагодарила его и потянула Франка за ошейник. Косточка была у него в зубах. Я закрыла его во дворе и вернулась в дом. Ник изучал мои кассеты и компакт-диски.
– Извините за то, что причинил вам столько беспокойства, – сказал он спокойно.
– Подождите минуточку, – ответила я и пошла в спальню. Несмотря на то, что было тепло, руки у меня были ледяные, и я быстро натянула на себя джинсы и свитер. Вернувшись в гостиную, я спросила:
– Хотите чаю или кофе?
Он положил на место компакт-диск, кивнул головой, провел рукой по волосам, пытаясь пригладить их, и ответил:
– Чай, любой. Без сахара. Спасибо.
Я поставила чайник на плиту и вернулась в гостиную.
– Я знаю, что не должен был приходить. – Ник сидел на краю стула.
Я неловко опустилась на софу напротив него.
– Если вам нужно было увидеться со мной, почему вы не позвонили?
Он в растерянности развел руками.
– Я ушел от вас и стал кататься по городу. Я хотел проехать несколько раз мимо вашего дома, но когда увидел вашу машину и понял, что вы одна, решил постучать. – Он уселся поудобнее на стуле и покачал головой. – Я просто обязан был это сделать.
Чайник пронзительно засвистел. Я тут же встала и исчезла на кухне. Я достала коробку с чаем и вытащила два пакетика.
– Почему вы не идете к столу? – позвала я. Какое-то время мы молча пили чай. Ник водил пальцем по краю чашки. Губы его были надуты, веки покраснели.
– У меня такое чувство, будто я попал в зыбучие пески. Я молю вас спасти меня, а вы отказываете мне в этом. Вы просто смотрите на то, как я погибаю.
– Я делаю все, что могу, чтобы помочь.
Я украдкой посмотрела на часы. Без десяти семь. Через несколько минут у моей двери должен был появиться мистер Сливики.
Ник взял чашку обеими руками. Его лицо было всего в двух футах от моего.
– Я отчаянно влюблен в вас, и мне ненавистно это отчаяние. Выслушайте мою просьбу в последний раз, и если ответ и теперь будет «нет», я больше никогда не буду ни о чем просить.
Я тоже склонилась над столом и взяла чашку двумя руками.
Его тихий голос звучал гипнотически.
– Мы подходим друг к другу. Я понимаю вас так же хорошо, как и вы меня. Я смогу принести вам облегчение, если вы позволите мне любить вас. В вашей жизни никогда не было такого человека, как я, и никогда больше не будет.
Мне казалось, что его голубые глаза излучают свет и энергию. Мои конечности налились, дыхание было настолько громким, что он вполне мог его слышать.
– Только один раз, – сказал он. – Сегодня ночью. А потом вы сами будете решать.
Должно быть, я покачала головой, потому что он сделался более настойчив.
– Не говорите мне нет. Я твой. Будь моей. Я подарю тебе ощущения, которых ты раньше никогда не испытывала.
Я резко отвела от него взгляд. Может быть, внешне я и была похожа на Ника, но я не была душевнобольной.
– Мой ответ – «нет».
– Я знаю, что ты хочешь меня, – сказал он, и голос его дрогнул.
Я повернулась к нему спиной.
– Вопрос не в том, хочу я вас или нет! Вопрос в том, чем я для вас стала, раз вы можете умереть, если не прикоснетесь ко мне. Разве я – то что связывает вас с жизнью? Я единственная реальность? Разве вы не живете в мое отсутствие?
– То, что ты хочешь меня – это один полюс магнита. Я – другой его полюс, и тебе это известно.
Я горела желанием поскорее избавиться от него. Он умер бы, если бы не дотронулся до меня, а я умерла бы, если бы он это сделал.
Тут зазвенел звонок и напугал нас обоих. Я извинилась и направилась в прихожую. В глазок я увидела грустные серые глаза мистера Сливики с красными веками. Я открыла дверь, вышла и поблагодарила его. Я сказала ему, что все в порядке. Он сделал мне знак, подняв большой палец кверху, и пошел восвояси. Ноготь его большого пальца был покрыт розовой помадой.
Я ненадолго задержалась, прежде чем вернуться в гостиную. Мне нужна была пауза. Я знала, что делать.
Когда я вернулась, Ник стоял у окна и смотрел, как удаляется мистер Сливики.
– Это ты попросила его прийти? – спросил Ник, поворачиваясь ко мне.
Я кивнула головой, чувствуя себя в полной безопасности.
– Ты что, испугалась, что я причиню тебе какой-то вред?
– Я не знала, чего ждать.
Его подбородок задрожал, и когда он раскрыл рот, чтобы ответить, его нижняя губа нервно задвигалась.
– Я никогда не причиню тебе никакого вреда.
– Садитесь, – сказала я.
Ник придвинул к себе ближайший стул и уселся.
– Ник, – сказала я, – я должна защитить вас от ваших чувств. Я должна защищать себя. Наши сеансы зашли в тупик, и мы ничего не можем с этим поделать. Я полагаю, вам требуется интенсивное лечение у другого врача, и больница – самое лучшее место для этого.
Он положил руки на стол и уронил на них голову. Немного погодя, он сказал:
– Боже, я ощущаю себя таким дерьмом.
– Извините. Вы знаете, что вам не следовало сюда приходить. Это лишь подтвердило, с какими проблемами мы столкнулись. Так продолжаться не может. Пожалуйста, позвольте мне передать вас другому врачу, который сможет привести вас в порядок.
Он опустил голову в ладони и заплакал.
– Я не могу в это поверить. Сумасшедший дом.
– Ник! Вы представляете себе хорошую больницу? Я говорю о городском госпитале. Это прекрасное место, и вы проведете там всего несколько недель.
Он покачал головой.
– Нет. Нет. Мне этого не нужно. Я сам могу о себе позаботиться.
Я сидела рядом с ним, пока он не перестал плакать. Когда он наконец взял себя в руки, он поднял голову и сказал как что-то само собой разумеющееся:
– Итак, между нами все кончено.
– Да. – Я молилась, чтобы между нами все действительно было кончено.
Он встал и пожал мне руку.
– О'кей, док. Ты победила. Но только не больница. Я просто позвоню тебе во вторник, и мы поговорим о другом враче.
– Хорошо, – ответила я, полная уверенности, что он сможет совладать с собой. «Как все оказалось просто! – подумала я, когда он ушел. – Почему я не сделала этого раньше?»
Я позвонила Умберто, чтобы сообщить ему радостное известие, которое должно было снова сблизить нас. Я вкратце пересказала все Вэл, которая заменяла меня в эти выходные. Через час я оставила Франка в собачьем питомнике и улетела в Орегон. У меня было такое чувство, будто гора свалилась с моих плеч.
40
Бендонское побережье оказалось целебным и успокаивающим местом для такой неудачницы, какой я себя ощущала. В субботу я совершила долгую прогулку по пляжу и даже посидела в моем любимом гроте, наблюдая за восходом луны.
В воскресение на закате мы с отцом взяли у соседей лошадей и поскакали по побережью. Отец казался мне олицетворением моего детства. Его волосы были зачесаны назад. Плотно сбитый, он все еще был подтянутым и легко сидел в седле. Верхом на лошади он нравился мне больше всего. Он был сильным и уверенным в себе.
Когда мы повернули к дому, солнечные лучи уже окрасили вершины холмов и заиграли на воде. Я вспомнила другое, давнее утро. Тогда, тоже на рассвете, мой дядюшка Силки скакал впереди, отец за ним на гнедом жеребце, и я на моем пони. Силки пустил свою лошадь галопом, а отец, крикнув мне, чтобы я оставалась, устремился за ним во весь опор, низко пригнувшись к шее своего коня.
Я подождала немного, пока копыта моего пони не стали вязнуть в песке. Я знала, что мое место в этой дикой скачке вместе с ними. Я не собиралась отставать. Я крикнула «но!» своему пони, стукнула его маленькими ножками по бокам и галопом устремилась за ними. У меня захватывало дыхание, и встречный ветер трепал мои волосы.
Когда Силки и папа достигли финишной черты, они обернулись и увидели, что я мчусь им навстречу, мой жакет развевается у меня за спиной, маленькие ручки сжимают поводья. Я мчалась навстречу любви, навстречу радости.
Когда мы с отцом расседлали и вычистили лошадей я спросила:
– Ты слышал что-нибудь о Силки?
Лицо отца помрачнело.
– Открытка от него пришла. Он женился на какой-то молоденькой штучке из Нового Орлеана. Работает инструктором по рыбной ловле.
– А ты когда-нибудь писал ему или звонил?
– Нет. У меня нет ни номера, ни адреса.
Я понимала, что следует прекратить расспросы. А еще я знала, что Силки много раз присылал и свой адрес, и свой номер телефона.
Он был моложе моего отца на десять лет, и когда я была маленькой, он жил с нами, чтобы легче было платить за аренду. По-настоящему его звали Эверт, но они называли его Силки, потому что его подача была очень мягкой. Он мог бросить мяч так, что никто бы и не подумал, что в последний момент он вдруг изменит направление.
В тот год, когда мне было восемь лет, Силки так удачно выступил за команду Ассоциации Анонимных Алкоголиков, что его перевели в Национальную лигу и направили в Канзас-сити. Думаю, что мой отец, никогда не достигавший особых высот, не ожидал, что младший брат обойдет его. Они поссорились, отец стал больше выпивать и подолгу засиживаться за игрой в покер. Веселье ушло из нашего дома, как снег весной.
В субботу вечером мне приснилось, что мы с мамой попали под поезд, когда ехали на машине. Она широко и зловеще улыбнулась, сказав «прорвемся», а когда черная масса стала накрывать нас, лицо матери превратилось в лицо Ника, и я проснулась в холодном поту.
Воскресный пасхальный ужин был самым трудным моментом в эти выходные. Мама целую неделю готовила разные блюда и пригласила сестру моего отца с мужем и детьми.
У тети Лидии и дяди Гарольда было две дочери – одной двадцать четыре, а другой двадцать восемь лет. Обе были замужем, а у одной был и сын. Старшая дочь, Кэрол, пришла с мужем и сыном.
Мама любила Лидию, но всегда чувствовала в ней конкурентку. У дяди Гарольда неплохо шел деревообрабатывающий бизнес, они жили в дорогом доме в Медфорде. Дочери часто им звонили и навещали.
Днем я слушала, как смеются Лидия и Кэрол. Я никогда так не шепталась и не смеялась с моей матерью. Затем Лидия стала нянчить своего маленького внука, и я заметила, как смотрит на них моя мать. Глаза ее были печальными. Я знала, что она едва скрывает зависть.
Я пыталась избежать общения с матерью, и занялась мозаикой. На мозаике, которую я складывала, был изображен гавайский пейзаж с водопадами, тропическими растениями и огромными орхидеями.
Незадолго до ужина позвонил Умберто – я была просто счастлива услышать его голос. Впервые за много месяцев я почувствовала, что по-настоящему близка ему. Он сказал, что под Пасху у него в ресторане было огромное количество заказов, и теперь он целиком поглощен работой. Я пообещала ему, что мы увидимся во вторник вечером.
Мама превзошла сама себя. На ужин была жареная индейка, нашпигованная кукурузой, брокколи и пирог с кокосовым кремом. Я вспомнила о Нике, подумав, как одиноко ему должно быть на Пасху, но тут же постаралась забыть об этом.
После ужина, когда я вытирала посуду на кухне, мама попросила:
– Дорогая, расскажи мне пожалуйста про Умберто. Как у вас с ним дела?
– Есть небольшие проблемы. Мы оба много работаем, и у нас недостаточно времени друг для друга.
– Ну так? – спросила Кэрол, входя в кухню с детской пижамой в руках. – Вы собираетесь жениться или нет?
Неужели это имело такое значение для моей семьи?
– Не знаю, – ответила я и принялась яростно вытирать кастрюли, с грохотом расставляя их по местам.
– Оооо, как трогательно, не так ли! – заметила моя двоюродная сестра.
– Почему бы тебе не отстать от меня? – сказала я, швырнула кухонное полотенце и вышла из кухни. Я присоединилась к мужчинам, полная решимости сохранять контроль над собой. «Не позволяй им изводить себя, – думала я. – То, что они так себя ведут, не означает, что ты должна делать то же самое».
Позже мама зашла ко мне в спальню. Я лежала на кровати в одежде и вспоминала, как хорошо мне было с Умберто, когда мы были здесь вместе. Он даже спрашивал, как зовут каждого из моих многочисленных плюшевых медведей, которые лежали в кресле-качалке.
Из-за усталости мама хромала сильнее, чем обычно.
– Мне очень жаль, что Кэрол испортила тебе настроение, – сказала она.
– Все в порядке. Просто я устала и подавлена. Я погорячилась.
– Почему бы тебе не остаться здесь на всю неделю и не отдохнуть? Я была бы рада немного с тобой понянчиться.
Я улыбнулась.
– Я знаю. Но у меня дел по горло.
– Дорогая, тебе следует больше думать о себе. У тебя круги под глазами, и ты так похудела. Я не хочу, чтобы ты заболела.
Мама стала хлопотать вокруг меня и требовать, чтобы я померила температуру. В это время разразилась гроза, и полил дождь. Я снова чувствовала себя тринадцатилетней девочкой, закрывшейся в своей комнате, нуждающейся в убежище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Я чувствовала себя отвратительно. Хуже и быть не может. Как я могу продолжать лечить этого человека? Я сделала для него все, что могла, но он был безнадежен. Я пыталась овладеть собой, чтобы не расплакаться. Руки у меня похолодели.
– Прошу вас, сядьте, – сказала я. Я едва могла дышать.
Ник пристально посмотрел на меня, но увидев, что я спокойна, вернулся к кушетке и сел. Я сказала ему:
– Судя по вашему поведению, мне кажется, что вы можете причинить себе вред. Если у вас появятся подобные мысли или мысли, о том, чтобы причинить вред кому-нибудь еще, пожалуйста, скажите об этом мне.
Он сидел и молчал. Потом сказал:
– Послушайте, я как-нибудь справлюсь со всем этим. Я не собираюсь кончать жизнь самоубийством или причинять кому-либо вред. Но вам следует знать одну вещь. Я люблю вас. Я хочу вас. И вам не избавиться от меня. Вы будете видеть меня даже во сне. Я внутри вас, так же как и вы внутри меня. И я не отпущу вас.
Он резко встал и вышел. С начала нашей беседы прошло полчаса. Я сидела и дрожала. А потом закрыла лицо ладонями и заплакала.
39
В Страстную пятницу Ник опоздал на сеанс минут на пятнадцать. Если бы я раньше его не видела, я никогда бы не поверила, что когда-то он был элегантным и ухоженным. На нем был измятый пиджак, грязные ботинки. Сам он сделался худым и бледным.
– Все кончено, – сказал он. – Я вылетел с работы.
– Вас уволили?
– Ага, – вяло ответил он. – Мне дали выходные, чтобы собрать шмотки.
– А как же Мак Катчен? Он не защитил вас?
– Ну конечно, нет. Я потерял для фирмы больше миллиона долларов и ударил его дочь. А вы хотите, чтобы он меня защищал?
Я чувствовала себя глупо.
Ник растянулся на софе и лежал без движения. За целый час он не вымолвил почти ни одного слова.
– Что вы собираетесь делать? – спросила я, прежде чем наше время истекло.
– Не знаю. Мне никого не хочется видеть. Боже, какой паршивый год. Вы – единственное, что у меня осталось.
Я молила Бога, чтобы сеанс поскорее закончился. Мне невыносимо было ощущать себя единственным, что у него осталось. Мне не терпелось вернуться домой, собрать сумки и поехать к родителям на долгие пасхальные выходные. Мой рейс был этим вечером, в девять тридцать.
– Вы ведь вернетесь к понедельнику, правда? – спросил он, вставая, чтобы уйти.
– Да, но мы встретимся во вторник, в пять. Когда я вышла из кабинета, солнце еще светило и было не холодно. Придя домой, я бросила одежду и нижнее белье на постель и натянула на себя спортивный костюм. Мне хотелось согнать с себя напряжение вместе с потом.
Я поставила диск «Роллинг Стоунз». Франк следил, как я двигаюсь, а меня не интересовало ничего, кроме ощущения движения. Я свободна целых три дня. Свободна!
Внезапно Франк повернулся к двери и залаял.
Я остановилась и выключила музыку. Громкий стук в дверь вызвал у Франка новый приступ лая. Я приоткрыла дверь. На меня настойчиво смотрели два голубых глаза.
Я стояла, оцепенев.
– Ну, пожалуйста. Мне необходимо было вас увидеть, – сказал Ник.
Я открыла дверь, и Франк пронесся мимо меня на улицу. Я крикнула ему вслед, но он не остановился.
– Садитесь. Я сейчас вернусь, – сказала я и побежала за собакой.
Это был тот редкий случай, когда я была благодарна Франку за его непослушание.
Ник выглядел еще хуже, чем тогда, когда он был у меня в кабинете. Рубаха его была измята и наполовину вылезла из брюк. Он был мокрый от пота. Волосы были взъерошены, и от него опять пахло перегаром.
Франк устремился во двор мистера Сливики. Я помчалась за ним, прикидывая по пути, не слишком ли коротки мои шорты и не слишком ли выделяются мои соски под тонкой тканью майки. Услышав лай Франка, мистер Сливики вышел из дома. На нем был легкомысленный розовый фартук. Я извинилась за вторжение, но мистер Сливики сказал:
– Не стоит. Не стоит. Он напоминает мне мою жену. Такой же шумный коротышка. Он обрадуется суповой косточке?
– Благодарю вас, косточка обеспечит Францу занятие на целый час. – Я поспешно спросила: – Могу я попросить вас об услуге?
Мистер Сливики поднял брови.
– Ну конечно.
– Если черная машина, которая стоит у моих ворот, не уедет через пятнадцать минут, могли бы вы зайти и позвонить мне в дверь?
– У вас какие-нибудь проблемы?
– Надеюсь, что нет. Просто на всякий случай.
– Хорошо. Через пятнадцать минут.
Я поблагодарила его и потянула Франка за ошейник. Косточка была у него в зубах. Я закрыла его во дворе и вернулась в дом. Ник изучал мои кассеты и компакт-диски.
– Извините за то, что причинил вам столько беспокойства, – сказал он спокойно.
– Подождите минуточку, – ответила я и пошла в спальню. Несмотря на то, что было тепло, руки у меня были ледяные, и я быстро натянула на себя джинсы и свитер. Вернувшись в гостиную, я спросила:
– Хотите чаю или кофе?
Он положил на место компакт-диск, кивнул головой, провел рукой по волосам, пытаясь пригладить их, и ответил:
– Чай, любой. Без сахара. Спасибо.
Я поставила чайник на плиту и вернулась в гостиную.
– Я знаю, что не должен был приходить. – Ник сидел на краю стула.
Я неловко опустилась на софу напротив него.
– Если вам нужно было увидеться со мной, почему вы не позвонили?
Он в растерянности развел руками.
– Я ушел от вас и стал кататься по городу. Я хотел проехать несколько раз мимо вашего дома, но когда увидел вашу машину и понял, что вы одна, решил постучать. – Он уселся поудобнее на стуле и покачал головой. – Я просто обязан был это сделать.
Чайник пронзительно засвистел. Я тут же встала и исчезла на кухне. Я достала коробку с чаем и вытащила два пакетика.
– Почему вы не идете к столу? – позвала я. Какое-то время мы молча пили чай. Ник водил пальцем по краю чашки. Губы его были надуты, веки покраснели.
– У меня такое чувство, будто я попал в зыбучие пески. Я молю вас спасти меня, а вы отказываете мне в этом. Вы просто смотрите на то, как я погибаю.
– Я делаю все, что могу, чтобы помочь.
Я украдкой посмотрела на часы. Без десяти семь. Через несколько минут у моей двери должен был появиться мистер Сливики.
Ник взял чашку обеими руками. Его лицо было всего в двух футах от моего.
– Я отчаянно влюблен в вас, и мне ненавистно это отчаяние. Выслушайте мою просьбу в последний раз, и если ответ и теперь будет «нет», я больше никогда не буду ни о чем просить.
Я тоже склонилась над столом и взяла чашку двумя руками.
Его тихий голос звучал гипнотически.
– Мы подходим друг к другу. Я понимаю вас так же хорошо, как и вы меня. Я смогу принести вам облегчение, если вы позволите мне любить вас. В вашей жизни никогда не было такого человека, как я, и никогда больше не будет.
Мне казалось, что его голубые глаза излучают свет и энергию. Мои конечности налились, дыхание было настолько громким, что он вполне мог его слышать.
– Только один раз, – сказал он. – Сегодня ночью. А потом вы сами будете решать.
Должно быть, я покачала головой, потому что он сделался более настойчив.
– Не говорите мне нет. Я твой. Будь моей. Я подарю тебе ощущения, которых ты раньше никогда не испытывала.
Я резко отвела от него взгляд. Может быть, внешне я и была похожа на Ника, но я не была душевнобольной.
– Мой ответ – «нет».
– Я знаю, что ты хочешь меня, – сказал он, и голос его дрогнул.
Я повернулась к нему спиной.
– Вопрос не в том, хочу я вас или нет! Вопрос в том, чем я для вас стала, раз вы можете умереть, если не прикоснетесь ко мне. Разве я – то что связывает вас с жизнью? Я единственная реальность? Разве вы не живете в мое отсутствие?
– То, что ты хочешь меня – это один полюс магнита. Я – другой его полюс, и тебе это известно.
Я горела желанием поскорее избавиться от него. Он умер бы, если бы не дотронулся до меня, а я умерла бы, если бы он это сделал.
Тут зазвенел звонок и напугал нас обоих. Я извинилась и направилась в прихожую. В глазок я увидела грустные серые глаза мистера Сливики с красными веками. Я открыла дверь, вышла и поблагодарила его. Я сказала ему, что все в порядке. Он сделал мне знак, подняв большой палец кверху, и пошел восвояси. Ноготь его большого пальца был покрыт розовой помадой.
Я ненадолго задержалась, прежде чем вернуться в гостиную. Мне нужна была пауза. Я знала, что делать.
Когда я вернулась, Ник стоял у окна и смотрел, как удаляется мистер Сливики.
– Это ты попросила его прийти? – спросил Ник, поворачиваясь ко мне.
Я кивнула головой, чувствуя себя в полной безопасности.
– Ты что, испугалась, что я причиню тебе какой-то вред?
– Я не знала, чего ждать.
Его подбородок задрожал, и когда он раскрыл рот, чтобы ответить, его нижняя губа нервно задвигалась.
– Я никогда не причиню тебе никакого вреда.
– Садитесь, – сказала я.
Ник придвинул к себе ближайший стул и уселся.
– Ник, – сказала я, – я должна защитить вас от ваших чувств. Я должна защищать себя. Наши сеансы зашли в тупик, и мы ничего не можем с этим поделать. Я полагаю, вам требуется интенсивное лечение у другого врача, и больница – самое лучшее место для этого.
Он положил руки на стол и уронил на них голову. Немного погодя, он сказал:
– Боже, я ощущаю себя таким дерьмом.
– Извините. Вы знаете, что вам не следовало сюда приходить. Это лишь подтвердило, с какими проблемами мы столкнулись. Так продолжаться не может. Пожалуйста, позвольте мне передать вас другому врачу, который сможет привести вас в порядок.
Он опустил голову в ладони и заплакал.
– Я не могу в это поверить. Сумасшедший дом.
– Ник! Вы представляете себе хорошую больницу? Я говорю о городском госпитале. Это прекрасное место, и вы проведете там всего несколько недель.
Он покачал головой.
– Нет. Нет. Мне этого не нужно. Я сам могу о себе позаботиться.
Я сидела рядом с ним, пока он не перестал плакать. Когда он наконец взял себя в руки, он поднял голову и сказал как что-то само собой разумеющееся:
– Итак, между нами все кончено.
– Да. – Я молилась, чтобы между нами все действительно было кончено.
Он встал и пожал мне руку.
– О'кей, док. Ты победила. Но только не больница. Я просто позвоню тебе во вторник, и мы поговорим о другом враче.
– Хорошо, – ответила я, полная уверенности, что он сможет совладать с собой. «Как все оказалось просто! – подумала я, когда он ушел. – Почему я не сделала этого раньше?»
Я позвонила Умберто, чтобы сообщить ему радостное известие, которое должно было снова сблизить нас. Я вкратце пересказала все Вэл, которая заменяла меня в эти выходные. Через час я оставила Франка в собачьем питомнике и улетела в Орегон. У меня было такое чувство, будто гора свалилась с моих плеч.
40
Бендонское побережье оказалось целебным и успокаивающим местом для такой неудачницы, какой я себя ощущала. В субботу я совершила долгую прогулку по пляжу и даже посидела в моем любимом гроте, наблюдая за восходом луны.
В воскресение на закате мы с отцом взяли у соседей лошадей и поскакали по побережью. Отец казался мне олицетворением моего детства. Его волосы были зачесаны назад. Плотно сбитый, он все еще был подтянутым и легко сидел в седле. Верхом на лошади он нравился мне больше всего. Он был сильным и уверенным в себе.
Когда мы повернули к дому, солнечные лучи уже окрасили вершины холмов и заиграли на воде. Я вспомнила другое, давнее утро. Тогда, тоже на рассвете, мой дядюшка Силки скакал впереди, отец за ним на гнедом жеребце, и я на моем пони. Силки пустил свою лошадь галопом, а отец, крикнув мне, чтобы я оставалась, устремился за ним во весь опор, низко пригнувшись к шее своего коня.
Я подождала немного, пока копыта моего пони не стали вязнуть в песке. Я знала, что мое место в этой дикой скачке вместе с ними. Я не собиралась отставать. Я крикнула «но!» своему пони, стукнула его маленькими ножками по бокам и галопом устремилась за ними. У меня захватывало дыхание, и встречный ветер трепал мои волосы.
Когда Силки и папа достигли финишной черты, они обернулись и увидели, что я мчусь им навстречу, мой жакет развевается у меня за спиной, маленькие ручки сжимают поводья. Я мчалась навстречу любви, навстречу радости.
Когда мы с отцом расседлали и вычистили лошадей я спросила:
– Ты слышал что-нибудь о Силки?
Лицо отца помрачнело.
– Открытка от него пришла. Он женился на какой-то молоденькой штучке из Нового Орлеана. Работает инструктором по рыбной ловле.
– А ты когда-нибудь писал ему или звонил?
– Нет. У меня нет ни номера, ни адреса.
Я понимала, что следует прекратить расспросы. А еще я знала, что Силки много раз присылал и свой адрес, и свой номер телефона.
Он был моложе моего отца на десять лет, и когда я была маленькой, он жил с нами, чтобы легче было платить за аренду. По-настоящему его звали Эверт, но они называли его Силки, потому что его подача была очень мягкой. Он мог бросить мяч так, что никто бы и не подумал, что в последний момент он вдруг изменит направление.
В тот год, когда мне было восемь лет, Силки так удачно выступил за команду Ассоциации Анонимных Алкоголиков, что его перевели в Национальную лигу и направили в Канзас-сити. Думаю, что мой отец, никогда не достигавший особых высот, не ожидал, что младший брат обойдет его. Они поссорились, отец стал больше выпивать и подолгу засиживаться за игрой в покер. Веселье ушло из нашего дома, как снег весной.
В субботу вечером мне приснилось, что мы с мамой попали под поезд, когда ехали на машине. Она широко и зловеще улыбнулась, сказав «прорвемся», а когда черная масса стала накрывать нас, лицо матери превратилось в лицо Ника, и я проснулась в холодном поту.
Воскресный пасхальный ужин был самым трудным моментом в эти выходные. Мама целую неделю готовила разные блюда и пригласила сестру моего отца с мужем и детьми.
У тети Лидии и дяди Гарольда было две дочери – одной двадцать четыре, а другой двадцать восемь лет. Обе были замужем, а у одной был и сын. Старшая дочь, Кэрол, пришла с мужем и сыном.
Мама любила Лидию, но всегда чувствовала в ней конкурентку. У дяди Гарольда неплохо шел деревообрабатывающий бизнес, они жили в дорогом доме в Медфорде. Дочери часто им звонили и навещали.
Днем я слушала, как смеются Лидия и Кэрол. Я никогда так не шепталась и не смеялась с моей матерью. Затем Лидия стала нянчить своего маленького внука, и я заметила, как смотрит на них моя мать. Глаза ее были печальными. Я знала, что она едва скрывает зависть.
Я пыталась избежать общения с матерью, и занялась мозаикой. На мозаике, которую я складывала, был изображен гавайский пейзаж с водопадами, тропическими растениями и огромными орхидеями.
Незадолго до ужина позвонил Умберто – я была просто счастлива услышать его голос. Впервые за много месяцев я почувствовала, что по-настоящему близка ему. Он сказал, что под Пасху у него в ресторане было огромное количество заказов, и теперь он целиком поглощен работой. Я пообещала ему, что мы увидимся во вторник вечером.
Мама превзошла сама себя. На ужин была жареная индейка, нашпигованная кукурузой, брокколи и пирог с кокосовым кремом. Я вспомнила о Нике, подумав, как одиноко ему должно быть на Пасху, но тут же постаралась забыть об этом.
После ужина, когда я вытирала посуду на кухне, мама попросила:
– Дорогая, расскажи мне пожалуйста про Умберто. Как у вас с ним дела?
– Есть небольшие проблемы. Мы оба много работаем, и у нас недостаточно времени друг для друга.
– Ну так? – спросила Кэрол, входя в кухню с детской пижамой в руках. – Вы собираетесь жениться или нет?
Неужели это имело такое значение для моей семьи?
– Не знаю, – ответила я и принялась яростно вытирать кастрюли, с грохотом расставляя их по местам.
– Оооо, как трогательно, не так ли! – заметила моя двоюродная сестра.
– Почему бы тебе не отстать от меня? – сказала я, швырнула кухонное полотенце и вышла из кухни. Я присоединилась к мужчинам, полная решимости сохранять контроль над собой. «Не позволяй им изводить себя, – думала я. – То, что они так себя ведут, не означает, что ты должна делать то же самое».
Позже мама зашла ко мне в спальню. Я лежала на кровати в одежде и вспоминала, как хорошо мне было с Умберто, когда мы были здесь вместе. Он даже спрашивал, как зовут каждого из моих многочисленных плюшевых медведей, которые лежали в кресле-качалке.
Из-за усталости мама хромала сильнее, чем обычно.
– Мне очень жаль, что Кэрол испортила тебе настроение, – сказала она.
– Все в порядке. Просто я устала и подавлена. Я погорячилась.
– Почему бы тебе не остаться здесь на всю неделю и не отдохнуть? Я была бы рада немного с тобой понянчиться.
Я улыбнулась.
– Я знаю. Но у меня дел по горло.
– Дорогая, тебе следует больше думать о себе. У тебя круги под глазами, и ты так похудела. Я не хочу, чтобы ты заболела.
Мама стала хлопотать вокруг меня и требовать, чтобы я померила температуру. В это время разразилась гроза, и полил дождь. Я снова чувствовала себя тринадцатилетней девочкой, закрывшейся в своей комнате, нуждающейся в убежище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39