Я веду радиопередачу, и это просто здорово. А как у тебя? Как твое бедро?
– Немного хуже. Погода ведь холодная и сырая. А ты, дорогая? Ты попала к дерматологу?
– На прошлой неделе, – солгала я. – Кожа моя стала гораздо лучше.
От ее беспокойного голоса я всегда себя чувствовала, как жук под микроскопом. И мне казалось, что небольшая аллергическая сыпь на руках не стоила такого беспокойства.
– Как ты думаешь, ты сможешь выбраться к нам в августе на свадьбу Эбби?
Эбби был моим двоюродным братом и все еще жил неподалеку от моих родителей в Бендоне, небольшом городке на берегу моря в штате Орегон.
– Не могу обещать, но постараюсь.
Я часто вспоминала великолепный пляж с прибрежными скалами в сотню футов высотой; казалось, какой-то великан швырнул их в морской прибой.
– Ты ведь знаешь, как мне трудно выбраться.
– Они не удивятся, если ты не приедешь. У тебя никогда не хватает времени для семьи.
Я вздохнула.
– Я сделаю все возможное, мам. А как твоя работа? У нее было ателье по пошиву женской одежды.
– У меня заказы на свадебные платья и костюмы сразу для трех свадеб.
Я выслушала все: цвета, виды тканей, как будет проходить свадьба, кто еще в городе женится и выходит замуж, кто беременный и кто заболел раком или диабетом. Мне было скучно выслушивать все это. Жизнь моя была теперь так далека от ее жизни, мы теперь были такими разными…
Я подумала, не рассказать ли мне ей об Умберто. Ее это очень бы заинтересовало, но было еще слишком рано, а я все еще испытывала боль от нашего прошлого разговора о моей личной жизни. Когда я сказала ей о своем решении относительно Паллена, она сказала:
– Надеюсь, ты знаешь, что ты делаешь.
– Я могу поступить только так, – ответила я и повесила трубку.
Спустя несколько дней я позвонила ей, чтобы извиниться за то, что я так оборвала наш разговор. Но ее не было дома. Отец, который всегда пытался сгладить наши отношения, сказал:
– Не беспокойся об этом. Каждому свое. Ты просто еще не нашла то, что тебе нужно.
Конечно, он не считал, что поведение Паллена так уж заслуживает порицания, но в тот момент я поблагодарила его за поддержку и решила в будущем осторожнее обсуждать с матерью свои личные дела.
Я сказала:
– А как папа? Он дома?
– Я его позову. Помни, что я люблю тебя, милая.
– Я тоже.
Я не была уверена, что она меня услышала.
– Привет! – раздался в трубке хрипловатый голос отца. – Как жизнь в большом городе?
– Бьет ключом, па. Тебе бы это не понравилось. Как твоя работа?
– Знаешь, как бывает в это время года.
Я ему посочувствовала. У него был магазин спортивных товаров. Это был лишь отзвук того, чем он котел всегда заниматься, – играть в бейсбол в высшей лиге.
– Да, но ведь сейчас как раз время бабочек, – сказала я, чтобы перевести разговор на тему другого его увлечения. – Поймал какую-нибудь большую?
– Нет, с возрастом я становлюсь слишком мягкосердечным. Я чувствую, как они трепещут в моих руках, и отпускаю их.
– Это хорошо, па. Мне это нравится.
– Чепуха. Тебе просто нравится, что я становлюсь мягче.
– Это бы не повредило.
Я печально подумала о том, как все это верно. Он мог видеть, как ползет бабочка, мог различить каждую травинку, он мог подробно рассказать о пятидесяти звездах бейсбола, но мой отец все еще не знал, как сказать, что он меня любит.
Мы обменялись шутками, стараясь не вдаваться в подробности.
Когда мы попрощались, он добавил:
– Спасибо, не забываешь, детка. Держи свой порох сухим.
Я послала ему воздушный поцелуй и сказала:
– Передай маме, что я ее люблю.
Когда я повесила трубку, я попыталась отогнать печальное настроение, которое всегда охватывало меня после разговора с родителями. Я не могла исправить то, что сломалось в их жизни.
Они прожили вместе тридцать шесть лет и все еще жили вместе, возможно потому, что ни у одного из них не хватало смелости разорвать все это. Но обиды и измены накапливались. Мама находила отдушину в еде, отец поздно приходил домой, а иногда вообще не ночевал.
Когда я была маленькая, я часто бродила по магазину отца и видела, как к нему незаметно проскальзывали какие-то женщины. Я никак не могла понять, почему они все хихикают.
Потом я стала через окно спальни бегать по ночам на пляж. Однажды ночью я увидела завернутых в одеяло мужчину и женщину на краю утеса в пяти футах от меня. Я смотрела то на луну, то на эту парочку, а потом я услышала, как мужчина засмеялся. Никто так не смеялся, как мой отец.
5
Наш третий сеанс с Ником начался с анекдота. Он сказал:
– Вы слышали анекдот про маленькую Красную Шапочку?
В тот день он выглядел гораздо сдержанней, его голубая хлопчато-бумажная рубашка была расстегнута у ворота, руки были спокойнее.
– Когда она шла лесом к бабушкиному домику, к ней пристал большой злой волк.
Я вежливо улыбнулась. Хотя он всего лишь рассказывал анекдот, я слушала очень внимательно, пытаясь определить особенности интонации. Часто первое, что говорит пациент во время сеанса, выражает в завуалированной форме его основной конфликт.
Волк зарычал на нее и сказал: «Ложись, я тебя изнасилую». Но маленькая Красная Шапочка достала из корзиночки пистолет и сказала: «Нет, неправда, ты хочешь съесть меня, так говорится в книжке».
Он выжидательно кашлянул, а я слегка улыбнулась, но ничего не сказала, ожидая, что за этим последует.
Я узнала, что Ник встает в пять утра, чтобы хватило времени потренироваться в поднятии тяжестей, пробежаться, погладить рубашку и почистить обувь. Он жил в престижном многоквартирном доме Марина-Тауэрс, из окон открывался прекрасный вид на гавань и залив. То время, которое он посвятил описанию своих владений, показало, что у него не было по-настоящему близких людей.
– Расскажите мне о своей карьере, – попросила я. Он хмыкнул.
– Все прекрасно. Если я буду продолжать так вкалывать, то через два года могу стать компаньоном.
Однако трудовая биография свидетельствовала об обратном. Образование далось ему легко, он легко устраивался на работу, потому что сразу производил благоприятное впечатление, но за восемь лет, которые прошли с тех пор, как он стал адвокатом, он сменил уже пять фирм. Так же, как и с женщинами: когда возникал какой-то конфликт, он уходил.
– Вы можете рассказать мне о своем отце?
– Он бил меня ремнем с металлической пряжкой, если я попадал в какую-то неприятную историю. У меня был хомяк по имени Спайк. Он обычно бегал ночью в клетке и крутил колесо. Я его очень любил, а отец из-за скрипа колеса не мог спать. Мы с мачехой купили масла и смазали колесо, но это не очень-то помогло. Однажды ночью отец вытащил Спайка из клетки и ударом о стену убил его.
– Сколько вам было тогда лет?
– Шесть.
Мне хотелось сказать: «Какой же ужасный поступок совершил ваш отец!», но я понимала, что если выражу только одну сторону его переживаний, это может помешать ему выразить другую. Вместо этого я спросила:
– Как это на вас повлияло?
– Несколько месяцев я не мог есть мяса.
Он скрестил на груди руки и внимательно на меня посмотрел.
– Что еще вы хотите знать?
– Что-нибудь еще об отношении к вам вашей мачехи.
– Сначала мы не ладили, но через некоторое время она меня полюбила. Иногда она пыталась защитить меня от отца. А потом вдруг начинала дразнить, и я чувствовал себя втоптанным в дерьмо.
– У вас нет желания сейчас с ней встретиться? Он выглянул в окно, словно она стояла на улице.
– Она пыталась связаться со мной, когда умер отец. Она увидела сообщение о его смерти в газете. Но я подумал: «А ну ее к черту!» Она нас бросила. Чего ж теперь беспокоиться. Для меня она умерла.
– Как вы думаете, она повлияла на ваши отношения с женщинами?
Он достал бутылку, сделал несколько глотков.
– Она привила мне вкус к узким коротким юбкам и свитерам с большим вырезом. Мне нравятся женщины непохожие на нее, женщины, которые делают то, что я хочу. А когда женщина все выполнит, я в ответ тоже сделаю то, что хочет она.
Он покачивал головой из стороны в сторону, как пластмассовая собачка.
– Вы понимаете, что я имею в виду? Мне нравятся рабыни любви. Как в той песне Рода Стьюарта «Сегодня вечером я твоя». «Делай все, что хочешь, делай все, что хочешь», – так поется в песне. Нет никаких пределов. Жизнь кажется мне совсем другой после такой ночи.
Я молча на него посмотрела, мысленно представив себе такую ночь. Он сузил глаза.
– Я знаю, о чем вы думаете. Что я – просто мерзость какая-то. Может быть, вы и правы, но некоторые женщины так не думают. Они делают для меня то, что я прошу, и им это нравится.
– Видите ли вы какую-нибудь связь между тем, что вы потеряли и мать, и мачеху, и тем, что ищете женщину, которой могли бы управлять?
Он немного наклонил голову.
– Вы не поняли. Здесь взаимное управление друг другом… Сексуальная эйфория.
Зачем я решилась на преждевременную интерпретацию? Он еще не был готов исследовать свои бессознательные порывы, и мое подталкивание его к этому было глупой ошибкой. Я молча кивнула. Он был сердит.
– Знаете ли, я не законченный идиот. Я думаю обо всех этих вещах. Иногда я нарочно заставляю что-то делать мою теперешнюю подружку.
– Тогда вы чувствуете, что у вас есть силы, которые влияют на ваше сознание?
– Конечно.
Он быстро встал и подошел к окну. Помолчав некоторое время, он сказал:
– Я не знаю, что в этом хорошего. – Он слегка побарабанил пальцами по подоконнику. – Мне надо пойти в ванную, я вернусь через несколько минут.
Он прошел мимо меня, оставив дверь открытой. Я думала, что запахнет дорогим одеколоном, но до меня донесся только аромат мыла. Свежим этот запах можно было назвать только с большой натяжкой. Его не было десять минут, а когда он вернулся, сказал:
– Извините.
– Возможно, вас расстроило то, что мы обсуждали?
– А может, я за обедом съел плохой гамбургер? Я внимательно на него посмотрела. Конечно, он понимал, что между его чувствами и расстройством желудка была определенная связь. Лицо его покраснело, он сердился.
– Не относитесь ко мне свысока, – сказал он. – Я знаю, со мной что-то не в порядке, но просто никак не могу с этим справиться.
– Надеюсь, мы справимся вместе.
Он нахмурился и продолжал молчать, потом опять ушел в ванную. Когда он вернулся, я приступила к последнему этапу сеанса.
– Тот анекдот, который вы мне рассказали в начале сеанса, похож на ваши сновидения на прошлой неделе. Я думаю, вы ждете, что на наших сеансах ваша воля столкнется с моей, и вы не уверены, хотите ли вы пойти на риск. На прошлой неделе вы сказали, что я довольно умна. Сегодня у меня есть оружие, и я собираюсь силой заставить вас поступать по-моему. Может быть, вы обеспокоены тем, что я собираюсь использовать вас, а не вы меня.
Он презрительно покачал головой.
– Да это же просто шутка, Бога ради! Неужели вы будете все анализировать?
– Все, что вы здесь говорите, имеет значение, и моя работа заключается в том, чтобы найти смысл там, где вы его не видите. Я думаю, вам трудно представить себе, что мужчина и женщина сотрудничают, а не управляют или пользуются друг другом.
На моем столе тихо заработал автоответчик. Он посмотрел на него.
– Вы не собираетесь взять трубку? Может, что-то срочное.
– Нет. Пока мы сидим здесь друг перед другом, все мое внимание обращено к вам. Это ваше время.
– Какая заботливая мамочка!
– Возможно, вы хотите знать, отвечу ли я, если вы позвоните по срочному делу?
– У меня не бывает срочных дел. А когда мне что-то нужно, я знаю, что могу рассчитывать только на одного человека. Номер один.
– Вас много раз разочаровывали остальные?
– Можно сказать и так.
Я была обескуражена тем, что он не желал ничего объяснять. Все было глубоко запрятано и охранялось. В нем теперь не чувствовалось энергии, наоборот, после походов в ванную он упал духом и выглядел печальным.
– Ник, у вас в жизни были трудные моменты, и, чтобы выжить, вы соорудили стены внутри себя. А теперь вы сидите за своими стенами и очень одиноки.
На мгновение мне показалось, что он собирается заплакать, но я продолжала:
– Вы должны сделать в этой стене отверстие, с этим связано то, чего вы больше всего боитесь: проанализировать свои ощущения и позволить себе кому-то доверять. Я очень хочу работать в этом направлении вместе с вами и сделать все возможное, если вы хотите попробовать. Это будет нелегко.
Он пристально посмотрел на меня. Его глаза были ослепительны и бездонны, как небо.
– Увидимся на следующей неделе, – сказал он и ушел, не сказав больше ничего.
Потом я поправила в кабинете подушки, причесалась и оборвала несколько засохших лепестков с букета из ирисов. Когда я вышла в приемную, чтобы запереть дверь, то не могла поверить своим глазам: кто-то лезвием бритвы вырезал тонкую полоску обоев вдоль всей стены. Полоска шла от середины картины, огибала ее и доходила до двери.
– Черт побери! – громко сказала я. – Теперь все придется переделывать заново. Кто бы мог это сделать?
Я сначала решила, что Ник. Этим он занимался во время своих походов в ванную? Нет, подумала я потом, это могла сделать только женщина. Я пробежала глазами список пациентов, которые побывали у меня в тот день, и сделала несколько предположений. Кроме того, рассуждала я, любой, проходя по коридору, мог зайти в приемную и украсть что-то или разрезать обои. Какой-нибудь слушатель моих радиопередач. Да и вообще, мало ли бездельников шатается по улицам!
Я отметила необходимость борьбы с вандализмом, решила все поправить как можно быстрее и заперла дверь. Перед тем, как уехать из Вествуда, я купила в магазине пленку с записью Рода Стьюарта, где была песня «Сегодня вечером я твоя». Мне хотелось услышать, как звучит голос рабыни любви.
6
– Это доктор Сара Ринсли. Вы слушаете передачу «Что вас тревожит?» Здравствуйте, Алисия из Глендейла.
– Здравствуйте, доктор Ринсли. Ваша передача великолепна, я все время ее слушаю. Мне двадцать шесть лет, и мой жених любит меня, но ему не нравится форма моих бедер, и он говорит, что мне нужно сделать операцию. Мой рост – пять футов и пять дюймов, а вешу я сто тридцать фунтов. Не такая уж я необъятная, но, вероятно, буду лучше выглядеть, если сделаю операцию. Как вы думаете, стоит?
– Мне кажется, что ваш жених хочет, чтобы вы соответствовали его идеалу женщины.
– Но он говорит, что это все для моего же блага, потому что мои бедра мне мешают, и что мне понравится, если я буду лучше выглядеть.
– Сначала он критикует ваши бедра, потом он говорит вам, что если вы измените их форму, будете себя лучше чувствовать. Конечно, вы будете себя лучше чувствовать, потому что он перестанет сокрушаться по поводу вашей фигуры.
– Он стесняется появляться со мной на пляже!
– Прошу прощения, но это говорит не человек, который вас любит. Это говорит человек, неуверенный в себе, который хочет самоутвердиться, показываясь на людях с девушкой, похожей на фотомодель. Учтите, Алисия, большинство из нас никогда не сможет походить на тех роскошных девочек из журналов, которые морят себя голодом, чтобы не испортить фигуры. Пока мы не начнем с большим вниманием относиться к собственной личности и деятельности, мы будем очень уязвимы для любой критики.
Нет ничего плохого в пластической операции, но вам следует хорошенько задуматься о том парне, который так много внимания уделяет вашей фигуре и так мало ценит вашу личность. Я – доктор Сара Ринсли, вы слушаете диалог в прямом эфире.
Я откинулась на спинку стула и отпила «Пеллегрино», пока по радио звучала реклама. Сегодня мне предстоял обед с Умберто, и я больше обычного была озабочена тем, как я выгляжу. На мне был облегающий черный костюм, вышитая шелковая блузка и черные замшевые туфли. Весь день прошел в предвкушении этой встречи.
Я связалась с четвертым каналом.
– Говорите, Джордж из Ван-Нойса.
Джордж был студентом колледжа и страдал от того, что, пока занимался, он ел не переставая. Он мечтал учиться дальше на фармацевта и, готовясь к приемным экзаменам, уже набрал более пятидесяти фунтов.
– А что будет, если вы не поступите?
– Мои родители этого не переживут! Я не смогу посмотреть им в глаза!
– Джордж, ваша цель прекрасна, и ваша серьезная работа ради ее достижения достойна всяческой похвалы. Но психологическая нагрузка слишком велика для вас. Страх провала мешает вам добиться успеха.
– Верно! Я так волнуюсь, что никак не могу сосредоточиться.
– Поговорите со своими родителями. Расскажите им, что вы чувствуете.
– Это невозможно. Они не поймут.
– Вы должны постараться объяснить им все. Скажите: «Мама, папа, я усердно занимаюсь, но боюсь, что если я не поступлю, вы будете очень разочарованы и, может быть, даже перестанете меня любить и принимать меня таким, какой я есть».
– Они сделают вид, что это мои фантазии.
– Тогда вам придется проявить настойчивость. Добивайтесь откровенности.
– Это уж слишком. Не знаю, смогу ли я это сделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Немного хуже. Погода ведь холодная и сырая. А ты, дорогая? Ты попала к дерматологу?
– На прошлой неделе, – солгала я. – Кожа моя стала гораздо лучше.
От ее беспокойного голоса я всегда себя чувствовала, как жук под микроскопом. И мне казалось, что небольшая аллергическая сыпь на руках не стоила такого беспокойства.
– Как ты думаешь, ты сможешь выбраться к нам в августе на свадьбу Эбби?
Эбби был моим двоюродным братом и все еще жил неподалеку от моих родителей в Бендоне, небольшом городке на берегу моря в штате Орегон.
– Не могу обещать, но постараюсь.
Я часто вспоминала великолепный пляж с прибрежными скалами в сотню футов высотой; казалось, какой-то великан швырнул их в морской прибой.
– Ты ведь знаешь, как мне трудно выбраться.
– Они не удивятся, если ты не приедешь. У тебя никогда не хватает времени для семьи.
Я вздохнула.
– Я сделаю все возможное, мам. А как твоя работа? У нее было ателье по пошиву женской одежды.
– У меня заказы на свадебные платья и костюмы сразу для трех свадеб.
Я выслушала все: цвета, виды тканей, как будет проходить свадьба, кто еще в городе женится и выходит замуж, кто беременный и кто заболел раком или диабетом. Мне было скучно выслушивать все это. Жизнь моя была теперь так далека от ее жизни, мы теперь были такими разными…
Я подумала, не рассказать ли мне ей об Умберто. Ее это очень бы заинтересовало, но было еще слишком рано, а я все еще испытывала боль от нашего прошлого разговора о моей личной жизни. Когда я сказала ей о своем решении относительно Паллена, она сказала:
– Надеюсь, ты знаешь, что ты делаешь.
– Я могу поступить только так, – ответила я и повесила трубку.
Спустя несколько дней я позвонила ей, чтобы извиниться за то, что я так оборвала наш разговор. Но ее не было дома. Отец, который всегда пытался сгладить наши отношения, сказал:
– Не беспокойся об этом. Каждому свое. Ты просто еще не нашла то, что тебе нужно.
Конечно, он не считал, что поведение Паллена так уж заслуживает порицания, но в тот момент я поблагодарила его за поддержку и решила в будущем осторожнее обсуждать с матерью свои личные дела.
Я сказала:
– А как папа? Он дома?
– Я его позову. Помни, что я люблю тебя, милая.
– Я тоже.
Я не была уверена, что она меня услышала.
– Привет! – раздался в трубке хрипловатый голос отца. – Как жизнь в большом городе?
– Бьет ключом, па. Тебе бы это не понравилось. Как твоя работа?
– Знаешь, как бывает в это время года.
Я ему посочувствовала. У него был магазин спортивных товаров. Это был лишь отзвук того, чем он котел всегда заниматься, – играть в бейсбол в высшей лиге.
– Да, но ведь сейчас как раз время бабочек, – сказала я, чтобы перевести разговор на тему другого его увлечения. – Поймал какую-нибудь большую?
– Нет, с возрастом я становлюсь слишком мягкосердечным. Я чувствую, как они трепещут в моих руках, и отпускаю их.
– Это хорошо, па. Мне это нравится.
– Чепуха. Тебе просто нравится, что я становлюсь мягче.
– Это бы не повредило.
Я печально подумала о том, как все это верно. Он мог видеть, как ползет бабочка, мог различить каждую травинку, он мог подробно рассказать о пятидесяти звездах бейсбола, но мой отец все еще не знал, как сказать, что он меня любит.
Мы обменялись шутками, стараясь не вдаваться в подробности.
Когда мы попрощались, он добавил:
– Спасибо, не забываешь, детка. Держи свой порох сухим.
Я послала ему воздушный поцелуй и сказала:
– Передай маме, что я ее люблю.
Когда я повесила трубку, я попыталась отогнать печальное настроение, которое всегда охватывало меня после разговора с родителями. Я не могла исправить то, что сломалось в их жизни.
Они прожили вместе тридцать шесть лет и все еще жили вместе, возможно потому, что ни у одного из них не хватало смелости разорвать все это. Но обиды и измены накапливались. Мама находила отдушину в еде, отец поздно приходил домой, а иногда вообще не ночевал.
Когда я была маленькая, я часто бродила по магазину отца и видела, как к нему незаметно проскальзывали какие-то женщины. Я никак не могла понять, почему они все хихикают.
Потом я стала через окно спальни бегать по ночам на пляж. Однажды ночью я увидела завернутых в одеяло мужчину и женщину на краю утеса в пяти футах от меня. Я смотрела то на луну, то на эту парочку, а потом я услышала, как мужчина засмеялся. Никто так не смеялся, как мой отец.
5
Наш третий сеанс с Ником начался с анекдота. Он сказал:
– Вы слышали анекдот про маленькую Красную Шапочку?
В тот день он выглядел гораздо сдержанней, его голубая хлопчато-бумажная рубашка была расстегнута у ворота, руки были спокойнее.
– Когда она шла лесом к бабушкиному домику, к ней пристал большой злой волк.
Я вежливо улыбнулась. Хотя он всего лишь рассказывал анекдот, я слушала очень внимательно, пытаясь определить особенности интонации. Часто первое, что говорит пациент во время сеанса, выражает в завуалированной форме его основной конфликт.
Волк зарычал на нее и сказал: «Ложись, я тебя изнасилую». Но маленькая Красная Шапочка достала из корзиночки пистолет и сказала: «Нет, неправда, ты хочешь съесть меня, так говорится в книжке».
Он выжидательно кашлянул, а я слегка улыбнулась, но ничего не сказала, ожидая, что за этим последует.
Я узнала, что Ник встает в пять утра, чтобы хватило времени потренироваться в поднятии тяжестей, пробежаться, погладить рубашку и почистить обувь. Он жил в престижном многоквартирном доме Марина-Тауэрс, из окон открывался прекрасный вид на гавань и залив. То время, которое он посвятил описанию своих владений, показало, что у него не было по-настоящему близких людей.
– Расскажите мне о своей карьере, – попросила я. Он хмыкнул.
– Все прекрасно. Если я буду продолжать так вкалывать, то через два года могу стать компаньоном.
Однако трудовая биография свидетельствовала об обратном. Образование далось ему легко, он легко устраивался на работу, потому что сразу производил благоприятное впечатление, но за восемь лет, которые прошли с тех пор, как он стал адвокатом, он сменил уже пять фирм. Так же, как и с женщинами: когда возникал какой-то конфликт, он уходил.
– Вы можете рассказать мне о своем отце?
– Он бил меня ремнем с металлической пряжкой, если я попадал в какую-то неприятную историю. У меня был хомяк по имени Спайк. Он обычно бегал ночью в клетке и крутил колесо. Я его очень любил, а отец из-за скрипа колеса не мог спать. Мы с мачехой купили масла и смазали колесо, но это не очень-то помогло. Однажды ночью отец вытащил Спайка из клетки и ударом о стену убил его.
– Сколько вам было тогда лет?
– Шесть.
Мне хотелось сказать: «Какой же ужасный поступок совершил ваш отец!», но я понимала, что если выражу только одну сторону его переживаний, это может помешать ему выразить другую. Вместо этого я спросила:
– Как это на вас повлияло?
– Несколько месяцев я не мог есть мяса.
Он скрестил на груди руки и внимательно на меня посмотрел.
– Что еще вы хотите знать?
– Что-нибудь еще об отношении к вам вашей мачехи.
– Сначала мы не ладили, но через некоторое время она меня полюбила. Иногда она пыталась защитить меня от отца. А потом вдруг начинала дразнить, и я чувствовал себя втоптанным в дерьмо.
– У вас нет желания сейчас с ней встретиться? Он выглянул в окно, словно она стояла на улице.
– Она пыталась связаться со мной, когда умер отец. Она увидела сообщение о его смерти в газете. Но я подумал: «А ну ее к черту!» Она нас бросила. Чего ж теперь беспокоиться. Для меня она умерла.
– Как вы думаете, она повлияла на ваши отношения с женщинами?
Он достал бутылку, сделал несколько глотков.
– Она привила мне вкус к узким коротким юбкам и свитерам с большим вырезом. Мне нравятся женщины непохожие на нее, женщины, которые делают то, что я хочу. А когда женщина все выполнит, я в ответ тоже сделаю то, что хочет она.
Он покачивал головой из стороны в сторону, как пластмассовая собачка.
– Вы понимаете, что я имею в виду? Мне нравятся рабыни любви. Как в той песне Рода Стьюарта «Сегодня вечером я твоя». «Делай все, что хочешь, делай все, что хочешь», – так поется в песне. Нет никаких пределов. Жизнь кажется мне совсем другой после такой ночи.
Я молча на него посмотрела, мысленно представив себе такую ночь. Он сузил глаза.
– Я знаю, о чем вы думаете. Что я – просто мерзость какая-то. Может быть, вы и правы, но некоторые женщины так не думают. Они делают для меня то, что я прошу, и им это нравится.
– Видите ли вы какую-нибудь связь между тем, что вы потеряли и мать, и мачеху, и тем, что ищете женщину, которой могли бы управлять?
Он немного наклонил голову.
– Вы не поняли. Здесь взаимное управление друг другом… Сексуальная эйфория.
Зачем я решилась на преждевременную интерпретацию? Он еще не был готов исследовать свои бессознательные порывы, и мое подталкивание его к этому было глупой ошибкой. Я молча кивнула. Он был сердит.
– Знаете ли, я не законченный идиот. Я думаю обо всех этих вещах. Иногда я нарочно заставляю что-то делать мою теперешнюю подружку.
– Тогда вы чувствуете, что у вас есть силы, которые влияют на ваше сознание?
– Конечно.
Он быстро встал и подошел к окну. Помолчав некоторое время, он сказал:
– Я не знаю, что в этом хорошего. – Он слегка побарабанил пальцами по подоконнику. – Мне надо пойти в ванную, я вернусь через несколько минут.
Он прошел мимо меня, оставив дверь открытой. Я думала, что запахнет дорогим одеколоном, но до меня донесся только аромат мыла. Свежим этот запах можно было назвать только с большой натяжкой. Его не было десять минут, а когда он вернулся, сказал:
– Извините.
– Возможно, вас расстроило то, что мы обсуждали?
– А может, я за обедом съел плохой гамбургер? Я внимательно на него посмотрела. Конечно, он понимал, что между его чувствами и расстройством желудка была определенная связь. Лицо его покраснело, он сердился.
– Не относитесь ко мне свысока, – сказал он. – Я знаю, со мной что-то не в порядке, но просто никак не могу с этим справиться.
– Надеюсь, мы справимся вместе.
Он нахмурился и продолжал молчать, потом опять ушел в ванную. Когда он вернулся, я приступила к последнему этапу сеанса.
– Тот анекдот, который вы мне рассказали в начале сеанса, похож на ваши сновидения на прошлой неделе. Я думаю, вы ждете, что на наших сеансах ваша воля столкнется с моей, и вы не уверены, хотите ли вы пойти на риск. На прошлой неделе вы сказали, что я довольно умна. Сегодня у меня есть оружие, и я собираюсь силой заставить вас поступать по-моему. Может быть, вы обеспокоены тем, что я собираюсь использовать вас, а не вы меня.
Он презрительно покачал головой.
– Да это же просто шутка, Бога ради! Неужели вы будете все анализировать?
– Все, что вы здесь говорите, имеет значение, и моя работа заключается в том, чтобы найти смысл там, где вы его не видите. Я думаю, вам трудно представить себе, что мужчина и женщина сотрудничают, а не управляют или пользуются друг другом.
На моем столе тихо заработал автоответчик. Он посмотрел на него.
– Вы не собираетесь взять трубку? Может, что-то срочное.
– Нет. Пока мы сидим здесь друг перед другом, все мое внимание обращено к вам. Это ваше время.
– Какая заботливая мамочка!
– Возможно, вы хотите знать, отвечу ли я, если вы позвоните по срочному делу?
– У меня не бывает срочных дел. А когда мне что-то нужно, я знаю, что могу рассчитывать только на одного человека. Номер один.
– Вас много раз разочаровывали остальные?
– Можно сказать и так.
Я была обескуражена тем, что он не желал ничего объяснять. Все было глубоко запрятано и охранялось. В нем теперь не чувствовалось энергии, наоборот, после походов в ванную он упал духом и выглядел печальным.
– Ник, у вас в жизни были трудные моменты, и, чтобы выжить, вы соорудили стены внутри себя. А теперь вы сидите за своими стенами и очень одиноки.
На мгновение мне показалось, что он собирается заплакать, но я продолжала:
– Вы должны сделать в этой стене отверстие, с этим связано то, чего вы больше всего боитесь: проанализировать свои ощущения и позволить себе кому-то доверять. Я очень хочу работать в этом направлении вместе с вами и сделать все возможное, если вы хотите попробовать. Это будет нелегко.
Он пристально посмотрел на меня. Его глаза были ослепительны и бездонны, как небо.
– Увидимся на следующей неделе, – сказал он и ушел, не сказав больше ничего.
Потом я поправила в кабинете подушки, причесалась и оборвала несколько засохших лепестков с букета из ирисов. Когда я вышла в приемную, чтобы запереть дверь, то не могла поверить своим глазам: кто-то лезвием бритвы вырезал тонкую полоску обоев вдоль всей стены. Полоска шла от середины картины, огибала ее и доходила до двери.
– Черт побери! – громко сказала я. – Теперь все придется переделывать заново. Кто бы мог это сделать?
Я сначала решила, что Ник. Этим он занимался во время своих походов в ванную? Нет, подумала я потом, это могла сделать только женщина. Я пробежала глазами список пациентов, которые побывали у меня в тот день, и сделала несколько предположений. Кроме того, рассуждала я, любой, проходя по коридору, мог зайти в приемную и украсть что-то или разрезать обои. Какой-нибудь слушатель моих радиопередач. Да и вообще, мало ли бездельников шатается по улицам!
Я отметила необходимость борьбы с вандализмом, решила все поправить как можно быстрее и заперла дверь. Перед тем, как уехать из Вествуда, я купила в магазине пленку с записью Рода Стьюарта, где была песня «Сегодня вечером я твоя». Мне хотелось услышать, как звучит голос рабыни любви.
6
– Это доктор Сара Ринсли. Вы слушаете передачу «Что вас тревожит?» Здравствуйте, Алисия из Глендейла.
– Здравствуйте, доктор Ринсли. Ваша передача великолепна, я все время ее слушаю. Мне двадцать шесть лет, и мой жених любит меня, но ему не нравится форма моих бедер, и он говорит, что мне нужно сделать операцию. Мой рост – пять футов и пять дюймов, а вешу я сто тридцать фунтов. Не такая уж я необъятная, но, вероятно, буду лучше выглядеть, если сделаю операцию. Как вы думаете, стоит?
– Мне кажется, что ваш жених хочет, чтобы вы соответствовали его идеалу женщины.
– Но он говорит, что это все для моего же блага, потому что мои бедра мне мешают, и что мне понравится, если я буду лучше выглядеть.
– Сначала он критикует ваши бедра, потом он говорит вам, что если вы измените их форму, будете себя лучше чувствовать. Конечно, вы будете себя лучше чувствовать, потому что он перестанет сокрушаться по поводу вашей фигуры.
– Он стесняется появляться со мной на пляже!
– Прошу прощения, но это говорит не человек, который вас любит. Это говорит человек, неуверенный в себе, который хочет самоутвердиться, показываясь на людях с девушкой, похожей на фотомодель. Учтите, Алисия, большинство из нас никогда не сможет походить на тех роскошных девочек из журналов, которые морят себя голодом, чтобы не испортить фигуры. Пока мы не начнем с большим вниманием относиться к собственной личности и деятельности, мы будем очень уязвимы для любой критики.
Нет ничего плохого в пластической операции, но вам следует хорошенько задуматься о том парне, который так много внимания уделяет вашей фигуре и так мало ценит вашу личность. Я – доктор Сара Ринсли, вы слушаете диалог в прямом эфире.
Я откинулась на спинку стула и отпила «Пеллегрино», пока по радио звучала реклама. Сегодня мне предстоял обед с Умберто, и я больше обычного была озабочена тем, как я выгляжу. На мне был облегающий черный костюм, вышитая шелковая блузка и черные замшевые туфли. Весь день прошел в предвкушении этой встречи.
Я связалась с четвертым каналом.
– Говорите, Джордж из Ван-Нойса.
Джордж был студентом колледжа и страдал от того, что, пока занимался, он ел не переставая. Он мечтал учиться дальше на фармацевта и, готовясь к приемным экзаменам, уже набрал более пятидесяти фунтов.
– А что будет, если вы не поступите?
– Мои родители этого не переживут! Я не смогу посмотреть им в глаза!
– Джордж, ваша цель прекрасна, и ваша серьезная работа ради ее достижения достойна всяческой похвалы. Но психологическая нагрузка слишком велика для вас. Страх провала мешает вам добиться успеха.
– Верно! Я так волнуюсь, что никак не могу сосредоточиться.
– Поговорите со своими родителями. Расскажите им, что вы чувствуете.
– Это невозможно. Они не поймут.
– Вы должны постараться объяснить им все. Скажите: «Мама, папа, я усердно занимаюсь, но боюсь, что если я не поступлю, вы будете очень разочарованы и, может быть, даже перестанете меня любить и принимать меня таким, какой я есть».
– Они сделают вид, что это мои фантазии.
– Тогда вам придется проявить настойчивость. Добивайтесь откровенности.
– Это уж слишком. Не знаю, смогу ли я это сделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39