Мы все станем с огромным вниманием наблюдать за развитием событий.
– Мы тоже, – пробормотала я.
Внезапно меня обуяла страшная злость на Фрица. Почему он не мог, как любой нормальный отец, просто подарить деньги своим детям?
– Но пари еще не выиграно. Полгода куда более долгий срок, чем может показаться на первый взгляд, – произнес доктор Бернер.
– Еще какой долгий для некоторых! – прошипела я.
Фриц посмотрел на часы.
– Уже половина шестого. Скоро наступит час «икс», вам не кажется?
– Time to say good-bye, – пропел Рюккерт, и это прозвучало диссонансом с его жестким, скрипучим голосом.
Четыре господина с нескрываемым любопытством наблюдали, как мы прощаемся со своими супругами. Я снова была готова расплакаться.
– Мы увидимся завтра утром, – произнес Штефан.
– Дааааа, – прохныкала я.
Эвелин крепко держала за уши своего плюшевого зайца, пока Оливер обнимал ее. Параллельно с этим она не упустила случая в очередной раз сделать мне больно.
– Запомни, Оливия: никогда не следует протирать мраморную плитку содержащими уксус растворами!
– Изо всех сил постараюсь этого не забыть.
Нет, похоже, я – единственный человек, которому было по-настоящему плохо.
– Пойдем, Блуменкёльхен, – произнес Оливер, загружая мой чемодан в «ситроен». – У меня на ужин лазанья с овощами.
Мое лицо немного просветлело.
– Ха, становится напряженно, – произнес экс-директор банка Шерер, и по его лицу расплылась довольная улыбка. – Как хорошо было бы еще раз стать молодым.
Оливер запустил мотор. У меня возникло ощущение, что я сижу в тракторе. То, что этот драндулет вообще был способен двигаться, казалось неслыханным чудом.
Штефан и четыре пожилых господина кивнули нам на прощание. Эвелин не сделала даже попытки. Она крепко прижимала к себе плюшевого зайца, а на лице застыло выражение, будто у нее одновременно разболелись все тридцать два зуба.
Пентхаус, где жили Оливер и Эвелин, был еще шикарнее, чем в моих воспоминаниях. Помимо роскошной ванной комнаты, имелись две маленькие комнаты, отдельные спальни Оливера и Эвелин, гостевая комната и рабочий кабинет, в котором мне предстояло жить. Оставшаяся площадь представляла собой огромное стометровое помещение, в котором, разделенные небольшой перегородкой, находились великолепная кухня и столовая. Потолок отражался в темно-сером полу, словно в полированном граните. Мебели в столовой было не слишком много: две маленькие эксклюзивные софы кремового цвета рядом с таким же столиком, письменный стол в античном стиле и обеденный стол в стиле монастырской трапезной, вокруг которого расположилось восемь стульев от Филиппа Старка. Стены также имели кремовый оттенок и были абсолютно пусты. Лишь над письменным столом висела небольшая картина, нечто абстрактное в тех же серо-кремовых тонах. Сидя на маленьких диванчиках, можно было смотреть на огромный плоский экран, смонтированный на противоположной стене. Те, у кого дома были такие телевизоры, не нуждались в походах в кино. Сами же домашние кинотеатры, насколько я имела представление, были безумно дороги. Оливер и Эвелин, похоже, и вправду страдали своего рода манией тратить баснословные деньги на совершенно ненужные вещи. А вот к таким милым мелочам, как вставленные в рамки семейные фотографии, комнатные цветы, подушечки, статуэтки, они, видимо, были равнодушны. Тем не менее, в целом было не столь уж неуютно, как можно представить поначалу. И именно потому, что здесь не наблюдалось такого персонифицированного уюта, я не почувствовала себя в этом доме словно захватчица. А аромат лазаньи, доносившийся из кухни, также не испортил моего настроения. Я распаковала чемодан, немного побродила по квартире, водрузила свою косметику и парфюмерию на отведенную в ванной полочку. Здесь у каждого была своя «косметическая» зона. Та, что относилось к Эвелин, была чисто убрана и пуста, на полочке Оливера я насчитала пять флаконов с туалетной водой. Это могло означать, что он либо равнодушен к такого рода вещам, либо ничего, кроме этой воды, не получал от Эвелин в подарок на Рождество, а пользоваться парфюмом не хотел. Штефан был в этом плане совсем другим. Он каждое утро купался в ванне с разной пеной, а потом освежал себя хорошей дозой туалетной воды.
Я запустила все десять пальцев в волосы (справиться с ними расческой было возможно, лишь когда они были мокрыми, и с каждой минутой высыхания причесывать их становилось все труднее) и решила немного обновить тушь на ресницах. Чтобы сказать что-то приятное о моем внешнем облике, следовало обратить внимание именно на ресницы: они были феноменально длинными и густыми. Элизабет всегда говорила, что готова отдать за такие ресницы жизнь. И я была рада, что в моем облике есть хоть что-то, что заставляло обращать на себя внимание.
– Ты уже можешь накрывать на стол, – сказал Оливер, когда я вышла из ванной. – На открытом воздухе, если тебе не холодно.
– Нет. Я всегда любила эти долгие, полные свежести весенние вечера. Ведь есть ощущение, что впереди у тебя целое лето.
На просторную лоджию выходили огромные, до пола окна. Здесь стояла лишь большая напольная ваза, подаренная мной семейству Оливера на новоселье. Уже начинало смеркаться, но даже приглушенный свет сумерек не мог скрыть скудость убранства лоджии. Я принялась накрывать стол из тикового дерева, одиноко стоявший в центре под большим зонтом. Так как я не смогла сразу найти ни скатерть, ни салфетки, то очень обрадовалась, когда краем глаза заметила в шкафу для посуды садовый подсвечник со свечой. Подсвечник был изготовлен из стекла пастельных тонов, и мне почему-то подумалось, что он также был в этом доме подарком. И скорее всего от Катинки. Совершенно очевидно, что сама Эвелин никогда бы не решилась нарушить стиль своего дома, привнося в него такие бестолковые мелочи. Впрочем, здесь она была права. Я, как правило, тоже всегда убирала подарки Катинки подальше в шкаф. Но для украшения пространства вне дома вещица очень даже годилась.
Впрочем, несмотря на свет свечей, место для ужина выглядело не лучше, чем крытая парковочная площадка. Тем не менее, мы находились на самом верхнем этаже самого высокого корпуса в здании, и выше нас было только небо со звездами. В сумерках силуэты высотных зданий в центре города и телебашня, казалось, приблизились. Вид, пожалуй, наилучший, который можно было себе представить из окон дома в большом городе. Для меня, привыкшей жить в окружении зелени, это было, конечно, слишком. Я была далека от городской жизни.
Присутствие садового светильника, казалось, понравилось Оливеру.
– Уютно, – произнес он, выходя на лоджию с лазаньей. – Ты привезла эту штуковину с собой из дома?
– Нет, – ответила я. – Это ваша вещь.
Что же касается уюта в моем представлении, то это было нечто совсем другое. Лазанья, впрочем, выглядела очень достойно. Оливер открыл бутылку вина. И мне показалось, что я очень долго не ела такой вкусной пищи. Все эти полуфабрикаты, приготовленные в микроволновке, с течением времени стали казаться одинаковыми на вкус.
– За предстоящие шесть месяцев, – предложил тост Оливер и посмотрел мне прямо в глаза.
– За миллион евро, – уточнила я и поморгала пушистыми ресницами. – Что ты собираешься делать со своими деньгами, если дело выгорит?
– Рассчитаюсь с долгами, – вздохнул Оливер. – Ты даже не можешь представить, как высоки наши ежемесячные выплаты по кредитам и долгам.
– Как же, как же, – ответила я и подумала о шикарном «Z4». – Но ведь должно немножко и остаться. О чем ты мечтаешь?
– Ах, – пренебрежительно ответил Оливер, – совсем не обязательно о деньгах.
– Как? – Я была слегка шокирована.
– Честно говоря, я лишь делаю то, что хочет Эвелин. Если бы мы не делали этого, то большую часть жизни просто ругались бы друг с другом. А долги с некоторых пор уже невозможно игнорировать. Особенно теперь, когда Эвелин ушла с работы, станет очень трудно. Главным образом трудно поддерживать тот стиль жизни, к которому мы привыкли.
– Ну а что же ты все-таки сделаешь с деньгами, которые обязательно останутся после уплаты всех долгов?
Оливер пожал плечами:
– Я же говорю, деньги меня почти совсем не интересуют. То, что мне нужно, – это здоровые дети и работа, которая будет приносить мне радость еще лет двадцать. Но, прости меня, эти вещи не купишь ни за какие деньги.
– Ну, работа-то у тебя есть, – сказала я и посмотрела на часы. – О, кстати, ты сегодня будешь в новостях? Или ты сегодня не работал?
– Конечно, работал, – ответил Оливер. – Если ты не против, то десерт мы сможем съесть перед телевизором. Хорошо?
Так, значит, предусмотрен еще и десерт! Мило!
В вечерних новостях, к удивлению, Оливер не вел репортаж с очередного пожара. Он комментировал события, происходившие на трассе А1 вследствие огромной тридцатикилометровой пробки, причиной которой послужила тяжелая автокатастрофа. И еще брал интервью у некоторых несчастных сограждан, оказавшихся в этой ловушке и просидевших там многие часы.
– Меня забросили туда на вертолете, – объяснял Оливер. – Поэтому лицо у меня такое зеленое.
– Ты прекрасно выглядишь, – возразила я. – Особенно в те моменты, когда подмигиваешь.
– Это мне что-то попало в глаз.
– Не важно, выглядит это здорово. Я тебя еще никогда не видела на экране в таком большом репортаже. Да еще и в полный рост. Обычно видна лишь твоя голова, а на экране она кажется несколько больше, чем в реальности.
Я прильнула к экрану. С развевающимися на ветру непослушными волосами Оливер брал интервью (о чудо!) снова у какого-то пожарного, который на этот раз руководил тушением загоревшихся в результате аварии машин.
– Папа прав, – вздохнул Оливер. – Мне всегда достается брать интервью у пожарных, что бы вокруг ни происходило.
Я хмыкнула:
– Но у этого по крайней мере хоть фамилия не Ковальский.
Оливер захохотал:
– Эта профессия, конечно, не профессия моей мечты. – Он стал снова серьезным. – Но я совсем не амбициозный человек. И мне совершенно не хочется вести репортажи из каких-либо кризисных точек нашей планеты. А политика мне до смерти неинтересна.
– Но ты же хороший репортер, – сказала я. – У тебя совсем не такое слащаво-сытое лицо, как у многих твоих коллег. Будет жаль, если ты сменишь профессию. А на свете есть много чего более интересного, чем интервью с пожарными, и совсем нескучного.
– Конечно, – ответил Оливер. – Но я хочу заниматься этим, не только стоя перед камерой. С большим удовольствием я готовил бы собственную программу. И при этом совсем не обязательно находиться в кадре. У меня уже давно зреет идея, и я думаю, что она может воплотиться в жизнь. И тебе это наверняка будет интересно. Речь идет о садоводстве и о растениях вообще.
– Передача о растительном мире, – сказала я. – Да, эта область срочно нуждается в обновлении, потому что большинство из того, что показывают на эту тему сейчас, действительно смертельно скучно.
– В Англии есть шоу, которое можно назвать по-настоящему живым: владельцы какого-нибудь запущенного до безобразия участка или подворья запираются в своих владениях вместе со съемочной группой на неделю и не выходят оттуда до тех пор, пока не создадут из помойки настоящий рай. При этом все это, естественно, снимается на пленку.
– Некое «До – после» – шоу для садоводов, – воодушевленно произнесла я. – Здорово.
– Да, – сказал Оливер. – Потрясающая идея, правда? Но наш директор несправедливо полагает, что у англичан совершенно иное отношение к своим участкам, чем у нас, немцев. Те немцы, которые могут рассматриваться как потенциальные участники такой передачи, скорее всего не захотят что-то менять на своих участках. И всегда будут считать, что состояние их садов до программы было лучше, чем после. Кроме того, директор считает, что мы должны заниматься проблемами более молодых немцев, а их проблемы скорее всего очень далеки от садоводства. И лишь когда он узнал, что моей идеей заинтересовались ряд частных студий, то перестал так скептически относиться к этому замыслу. Но он хочет более свежей, чем у англичан, концепции. Над этим я сейчас и работаю.
– Но такая программа могла бы стать совершенно потрясающей, – заметила я. – Я уже сейчас готова назвать дюжину мест, срочно требующих переустройства. Тебе необходимо как можно скорее подготовить свою концепцию, иначе кто-нибудь обойдет тебя и уведет идею прямо из-под носа.
Оливер улыбнулся:
– Честно говоря, я как раз и думал над тем, чтобы немного озадачить этим и тебя, Блуменкёльхен. Ведь среди нас ты – самый главный эксперт по садоводству.
– Я охотно тебе помогу, – польщенно произнесла я. – А если дело с программой выгорит, то вы сможете весь необходимый материал и растения брать у нас – это позволило бы резко пойти в гору и нашему бизнесу.
Оливер достал из холодильника десерт. Домашний ванильный пудинг! Мы принялись поглощать лакомство, запивая его вином и продолжая рассуждать о перспективах новой передачи Оливера. Все вокруг было вполне уютно. После второго бокала вина я позволила себе даже подтянуть под себя ноги и откинуться на спинку маленькой белой софы. В конце концов, мне еще очень долго предстояло чувствовать себя здесь как дома. Оливер ухмыльнулся.
– Это уже хорошо, – произнес он. – Эвелин тоже всегда так делает. Если хочешь, я помассирую тебе ступни.
– Нет, спасибо, – ответила я, не столько из-за того, что не нуждалась в массаже, сколько из-за страха, что мои носки окажутся не совсем свежими. – Мне и так хорошо, очень хорошо у тебя, Блуменколь. Уже давно у меня не было такого приятного ощущения в желудке.
– У меня тоже, – произнес Оливер. – Может быть, у нас будет еще что-то общее и милое вдвоем, как ты думаешь?
– Гм, да, – ответила я покладисто.
Только ощущение того, что в это время в моих руинах было также уютно, не давало мне покоя. Не забудет ли Штефан перед сном надеть футболку? Я очень на это надеялась.
А Эвелин? Она может совсем не вспомнить обо мне и спокойно надеть на ночь какой-нибудь из своих прозрачных пеньюаров с вышивкой.
Я вздохнула.
– Что с тобой, Блуменкёльхен? – спросил Оливер. – Тоска по дому?
– Нет, – быстро ответила я и похоронила в себе вопрос относительно ночных нарядов Эвелин.
Зачем я буду портить вечер еще и ему?
Глава 7
Я удивительно хорошо спала в эту первую ночь в чужом доме. Диван оказался очень удобным, а шум, доносившийся с улицы через открытое окно, совсем не мешал. Может быть, причиной такого хорошего сна стало красное вино. Перед сном я лишь очень короткое время посвятила тому, чтобы еще раз поразмыслить о первом совместном вечере Штефана и Эвелин. Вероятно, и Штефан припас на этот случай бутылку вина. Я, словно наяву, представила его себе. С бутылкой вина в одной руке, со штопором в другой, широкая улыбка а-ля Брэд Питт на губах. Вероятно, от этой улыбки колени у Эвелин в тот же миг затряслись. От такой улыбки у всех женщин появляется дрожь в коленках. Я не знала, стоит ли мне посочувствовать ей или позавидовать. Но прежде чем я представила, как поведет себя Штефан, получив ответный взгляд Эвелин, я уже спала. Иногда сон – лучшее, что может позволить себе человек в такой ситуации.
Впрочем, особенно увлекаться этим не рекомендуется. Посредине восхитительного сна о каких-то невиданных деревьях я внезапно осознала, что проспала. И, даже не сказав деревьям до свидания, я распахнула глаза и вперилась взглядом в наручные часы, лежавшие на полу рядом с диваном.
– Черт, черт, черт! – закричала я.
Я снова слишком понадеялась на свой внутренний будильник, который всегда срабатывал, когда рассветало. Зимой – слишком поздно, летом – слишком рано. Как у петуха, всегда говорил Штефан. Я была дитя природы, только в городе это срабатывало совсем некстати. Уже минуло восемь часов утра, и с улицы доносился шум вовсю работавшего городского транспорта. При этом я еще хотела сегодня попробовать добраться до сада на автобусе. А это было связано с пересадкой и десятиминутной прогулкой пешком – совершенно точно, я опаздывала. Время, которое я с запасом отводила себе на все путешествие, было безнадежно упущено.
Стремясь скорее оказаться под струей холодной воды, которая вернула бы моей голове способность соображать, я бросилась в направлении ванной прямо в своей замечательной футболке «Мне уже исполнилось тридцать…». Первое, что я позволила себе там сделать, это опуститься на сиденье унитаза.
– Ты, глупая гусыня! Неужели трудно было завести будильник? – зло сказала я сама себе.
Именно в этот момент открылась дверца душевой кабины, и оттуда вышел абсолютно голый мужчина.
– Аааааааааа! – как резаная заорала я.
Не столько потому, что думала, что нахожусь в квартире одна. А потому, что уже хорошо сидела на унитазе, спустив трусы до самых пяток! Ничего лучшего, чем оценить фигуру мужчины, стоявшего передо мной, мне в голову не пришло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
– Мы тоже, – пробормотала я.
Внезапно меня обуяла страшная злость на Фрица. Почему он не мог, как любой нормальный отец, просто подарить деньги своим детям?
– Но пари еще не выиграно. Полгода куда более долгий срок, чем может показаться на первый взгляд, – произнес доктор Бернер.
– Еще какой долгий для некоторых! – прошипела я.
Фриц посмотрел на часы.
– Уже половина шестого. Скоро наступит час «икс», вам не кажется?
– Time to say good-bye, – пропел Рюккерт, и это прозвучало диссонансом с его жестким, скрипучим голосом.
Четыре господина с нескрываемым любопытством наблюдали, как мы прощаемся со своими супругами. Я снова была готова расплакаться.
– Мы увидимся завтра утром, – произнес Штефан.
– Дааааа, – прохныкала я.
Эвелин крепко держала за уши своего плюшевого зайца, пока Оливер обнимал ее. Параллельно с этим она не упустила случая в очередной раз сделать мне больно.
– Запомни, Оливия: никогда не следует протирать мраморную плитку содержащими уксус растворами!
– Изо всех сил постараюсь этого не забыть.
Нет, похоже, я – единственный человек, которому было по-настоящему плохо.
– Пойдем, Блуменкёльхен, – произнес Оливер, загружая мой чемодан в «ситроен». – У меня на ужин лазанья с овощами.
Мое лицо немного просветлело.
– Ха, становится напряженно, – произнес экс-директор банка Шерер, и по его лицу расплылась довольная улыбка. – Как хорошо было бы еще раз стать молодым.
Оливер запустил мотор. У меня возникло ощущение, что я сижу в тракторе. То, что этот драндулет вообще был способен двигаться, казалось неслыханным чудом.
Штефан и четыре пожилых господина кивнули нам на прощание. Эвелин не сделала даже попытки. Она крепко прижимала к себе плюшевого зайца, а на лице застыло выражение, будто у нее одновременно разболелись все тридцать два зуба.
Пентхаус, где жили Оливер и Эвелин, был еще шикарнее, чем в моих воспоминаниях. Помимо роскошной ванной комнаты, имелись две маленькие комнаты, отдельные спальни Оливера и Эвелин, гостевая комната и рабочий кабинет, в котором мне предстояло жить. Оставшаяся площадь представляла собой огромное стометровое помещение, в котором, разделенные небольшой перегородкой, находились великолепная кухня и столовая. Потолок отражался в темно-сером полу, словно в полированном граните. Мебели в столовой было не слишком много: две маленькие эксклюзивные софы кремового цвета рядом с таким же столиком, письменный стол в античном стиле и обеденный стол в стиле монастырской трапезной, вокруг которого расположилось восемь стульев от Филиппа Старка. Стены также имели кремовый оттенок и были абсолютно пусты. Лишь над письменным столом висела небольшая картина, нечто абстрактное в тех же серо-кремовых тонах. Сидя на маленьких диванчиках, можно было смотреть на огромный плоский экран, смонтированный на противоположной стене. Те, у кого дома были такие телевизоры, не нуждались в походах в кино. Сами же домашние кинотеатры, насколько я имела представление, были безумно дороги. Оливер и Эвелин, похоже, и вправду страдали своего рода манией тратить баснословные деньги на совершенно ненужные вещи. А вот к таким милым мелочам, как вставленные в рамки семейные фотографии, комнатные цветы, подушечки, статуэтки, они, видимо, были равнодушны. Тем не менее, в целом было не столь уж неуютно, как можно представить поначалу. И именно потому, что здесь не наблюдалось такого персонифицированного уюта, я не почувствовала себя в этом доме словно захватчица. А аромат лазаньи, доносившийся из кухни, также не испортил моего настроения. Я распаковала чемодан, немного побродила по квартире, водрузила свою косметику и парфюмерию на отведенную в ванной полочку. Здесь у каждого была своя «косметическая» зона. Та, что относилось к Эвелин, была чисто убрана и пуста, на полочке Оливера я насчитала пять флаконов с туалетной водой. Это могло означать, что он либо равнодушен к такого рода вещам, либо ничего, кроме этой воды, не получал от Эвелин в подарок на Рождество, а пользоваться парфюмом не хотел. Штефан был в этом плане совсем другим. Он каждое утро купался в ванне с разной пеной, а потом освежал себя хорошей дозой туалетной воды.
Я запустила все десять пальцев в волосы (справиться с ними расческой было возможно, лишь когда они были мокрыми, и с каждой минутой высыхания причесывать их становилось все труднее) и решила немного обновить тушь на ресницах. Чтобы сказать что-то приятное о моем внешнем облике, следовало обратить внимание именно на ресницы: они были феноменально длинными и густыми. Элизабет всегда говорила, что готова отдать за такие ресницы жизнь. И я была рада, что в моем облике есть хоть что-то, что заставляло обращать на себя внимание.
– Ты уже можешь накрывать на стол, – сказал Оливер, когда я вышла из ванной. – На открытом воздухе, если тебе не холодно.
– Нет. Я всегда любила эти долгие, полные свежести весенние вечера. Ведь есть ощущение, что впереди у тебя целое лето.
На просторную лоджию выходили огромные, до пола окна. Здесь стояла лишь большая напольная ваза, подаренная мной семейству Оливера на новоселье. Уже начинало смеркаться, но даже приглушенный свет сумерек не мог скрыть скудость убранства лоджии. Я принялась накрывать стол из тикового дерева, одиноко стоявший в центре под большим зонтом. Так как я не смогла сразу найти ни скатерть, ни салфетки, то очень обрадовалась, когда краем глаза заметила в шкафу для посуды садовый подсвечник со свечой. Подсвечник был изготовлен из стекла пастельных тонов, и мне почему-то подумалось, что он также был в этом доме подарком. И скорее всего от Катинки. Совершенно очевидно, что сама Эвелин никогда бы не решилась нарушить стиль своего дома, привнося в него такие бестолковые мелочи. Впрочем, здесь она была права. Я, как правило, тоже всегда убирала подарки Катинки подальше в шкаф. Но для украшения пространства вне дома вещица очень даже годилась.
Впрочем, несмотря на свет свечей, место для ужина выглядело не лучше, чем крытая парковочная площадка. Тем не менее, мы находились на самом верхнем этаже самого высокого корпуса в здании, и выше нас было только небо со звездами. В сумерках силуэты высотных зданий в центре города и телебашня, казалось, приблизились. Вид, пожалуй, наилучший, который можно было себе представить из окон дома в большом городе. Для меня, привыкшей жить в окружении зелени, это было, конечно, слишком. Я была далека от городской жизни.
Присутствие садового светильника, казалось, понравилось Оливеру.
– Уютно, – произнес он, выходя на лоджию с лазаньей. – Ты привезла эту штуковину с собой из дома?
– Нет, – ответила я. – Это ваша вещь.
Что же касается уюта в моем представлении, то это было нечто совсем другое. Лазанья, впрочем, выглядела очень достойно. Оливер открыл бутылку вина. И мне показалось, что я очень долго не ела такой вкусной пищи. Все эти полуфабрикаты, приготовленные в микроволновке, с течением времени стали казаться одинаковыми на вкус.
– За предстоящие шесть месяцев, – предложил тост Оливер и посмотрел мне прямо в глаза.
– За миллион евро, – уточнила я и поморгала пушистыми ресницами. – Что ты собираешься делать со своими деньгами, если дело выгорит?
– Рассчитаюсь с долгами, – вздохнул Оливер. – Ты даже не можешь представить, как высоки наши ежемесячные выплаты по кредитам и долгам.
– Как же, как же, – ответила я и подумала о шикарном «Z4». – Но ведь должно немножко и остаться. О чем ты мечтаешь?
– Ах, – пренебрежительно ответил Оливер, – совсем не обязательно о деньгах.
– Как? – Я была слегка шокирована.
– Честно говоря, я лишь делаю то, что хочет Эвелин. Если бы мы не делали этого, то большую часть жизни просто ругались бы друг с другом. А долги с некоторых пор уже невозможно игнорировать. Особенно теперь, когда Эвелин ушла с работы, станет очень трудно. Главным образом трудно поддерживать тот стиль жизни, к которому мы привыкли.
– Ну а что же ты все-таки сделаешь с деньгами, которые обязательно останутся после уплаты всех долгов?
Оливер пожал плечами:
– Я же говорю, деньги меня почти совсем не интересуют. То, что мне нужно, – это здоровые дети и работа, которая будет приносить мне радость еще лет двадцать. Но, прости меня, эти вещи не купишь ни за какие деньги.
– Ну, работа-то у тебя есть, – сказала я и посмотрела на часы. – О, кстати, ты сегодня будешь в новостях? Или ты сегодня не работал?
– Конечно, работал, – ответил Оливер. – Если ты не против, то десерт мы сможем съесть перед телевизором. Хорошо?
Так, значит, предусмотрен еще и десерт! Мило!
В вечерних новостях, к удивлению, Оливер не вел репортаж с очередного пожара. Он комментировал события, происходившие на трассе А1 вследствие огромной тридцатикилометровой пробки, причиной которой послужила тяжелая автокатастрофа. И еще брал интервью у некоторых несчастных сограждан, оказавшихся в этой ловушке и просидевших там многие часы.
– Меня забросили туда на вертолете, – объяснял Оливер. – Поэтому лицо у меня такое зеленое.
– Ты прекрасно выглядишь, – возразила я. – Особенно в те моменты, когда подмигиваешь.
– Это мне что-то попало в глаз.
– Не важно, выглядит это здорово. Я тебя еще никогда не видела на экране в таком большом репортаже. Да еще и в полный рост. Обычно видна лишь твоя голова, а на экране она кажется несколько больше, чем в реальности.
Я прильнула к экрану. С развевающимися на ветру непослушными волосами Оливер брал интервью (о чудо!) снова у какого-то пожарного, который на этот раз руководил тушением загоревшихся в результате аварии машин.
– Папа прав, – вздохнул Оливер. – Мне всегда достается брать интервью у пожарных, что бы вокруг ни происходило.
Я хмыкнула:
– Но у этого по крайней мере хоть фамилия не Ковальский.
Оливер захохотал:
– Эта профессия, конечно, не профессия моей мечты. – Он стал снова серьезным. – Но я совсем не амбициозный человек. И мне совершенно не хочется вести репортажи из каких-либо кризисных точек нашей планеты. А политика мне до смерти неинтересна.
– Но ты же хороший репортер, – сказала я. – У тебя совсем не такое слащаво-сытое лицо, как у многих твоих коллег. Будет жаль, если ты сменишь профессию. А на свете есть много чего более интересного, чем интервью с пожарными, и совсем нескучного.
– Конечно, – ответил Оливер. – Но я хочу заниматься этим, не только стоя перед камерой. С большим удовольствием я готовил бы собственную программу. И при этом совсем не обязательно находиться в кадре. У меня уже давно зреет идея, и я думаю, что она может воплотиться в жизнь. И тебе это наверняка будет интересно. Речь идет о садоводстве и о растениях вообще.
– Передача о растительном мире, – сказала я. – Да, эта область срочно нуждается в обновлении, потому что большинство из того, что показывают на эту тему сейчас, действительно смертельно скучно.
– В Англии есть шоу, которое можно назвать по-настоящему живым: владельцы какого-нибудь запущенного до безобразия участка или подворья запираются в своих владениях вместе со съемочной группой на неделю и не выходят оттуда до тех пор, пока не создадут из помойки настоящий рай. При этом все это, естественно, снимается на пленку.
– Некое «До – после» – шоу для садоводов, – воодушевленно произнесла я. – Здорово.
– Да, – сказал Оливер. – Потрясающая идея, правда? Но наш директор несправедливо полагает, что у англичан совершенно иное отношение к своим участкам, чем у нас, немцев. Те немцы, которые могут рассматриваться как потенциальные участники такой передачи, скорее всего не захотят что-то менять на своих участках. И всегда будут считать, что состояние их садов до программы было лучше, чем после. Кроме того, директор считает, что мы должны заниматься проблемами более молодых немцев, а их проблемы скорее всего очень далеки от садоводства. И лишь когда он узнал, что моей идеей заинтересовались ряд частных студий, то перестал так скептически относиться к этому замыслу. Но он хочет более свежей, чем у англичан, концепции. Над этим я сейчас и работаю.
– Но такая программа могла бы стать совершенно потрясающей, – заметила я. – Я уже сейчас готова назвать дюжину мест, срочно требующих переустройства. Тебе необходимо как можно скорее подготовить свою концепцию, иначе кто-нибудь обойдет тебя и уведет идею прямо из-под носа.
Оливер улыбнулся:
– Честно говоря, я как раз и думал над тем, чтобы немного озадачить этим и тебя, Блуменкёльхен. Ведь среди нас ты – самый главный эксперт по садоводству.
– Я охотно тебе помогу, – польщенно произнесла я. – А если дело с программой выгорит, то вы сможете весь необходимый материал и растения брать у нас – это позволило бы резко пойти в гору и нашему бизнесу.
Оливер достал из холодильника десерт. Домашний ванильный пудинг! Мы принялись поглощать лакомство, запивая его вином и продолжая рассуждать о перспективах новой передачи Оливера. Все вокруг было вполне уютно. После второго бокала вина я позволила себе даже подтянуть под себя ноги и откинуться на спинку маленькой белой софы. В конце концов, мне еще очень долго предстояло чувствовать себя здесь как дома. Оливер ухмыльнулся.
– Это уже хорошо, – произнес он. – Эвелин тоже всегда так делает. Если хочешь, я помассирую тебе ступни.
– Нет, спасибо, – ответила я, не столько из-за того, что не нуждалась в массаже, сколько из-за страха, что мои носки окажутся не совсем свежими. – Мне и так хорошо, очень хорошо у тебя, Блуменколь. Уже давно у меня не было такого приятного ощущения в желудке.
– У меня тоже, – произнес Оливер. – Может быть, у нас будет еще что-то общее и милое вдвоем, как ты думаешь?
– Гм, да, – ответила я покладисто.
Только ощущение того, что в это время в моих руинах было также уютно, не давало мне покоя. Не забудет ли Штефан перед сном надеть футболку? Я очень на это надеялась.
А Эвелин? Она может совсем не вспомнить обо мне и спокойно надеть на ночь какой-нибудь из своих прозрачных пеньюаров с вышивкой.
Я вздохнула.
– Что с тобой, Блуменкёльхен? – спросил Оливер. – Тоска по дому?
– Нет, – быстро ответила я и похоронила в себе вопрос относительно ночных нарядов Эвелин.
Зачем я буду портить вечер еще и ему?
Глава 7
Я удивительно хорошо спала в эту первую ночь в чужом доме. Диван оказался очень удобным, а шум, доносившийся с улицы через открытое окно, совсем не мешал. Может быть, причиной такого хорошего сна стало красное вино. Перед сном я лишь очень короткое время посвятила тому, чтобы еще раз поразмыслить о первом совместном вечере Штефана и Эвелин. Вероятно, и Штефан припас на этот случай бутылку вина. Я, словно наяву, представила его себе. С бутылкой вина в одной руке, со штопором в другой, широкая улыбка а-ля Брэд Питт на губах. Вероятно, от этой улыбки колени у Эвелин в тот же миг затряслись. От такой улыбки у всех женщин появляется дрожь в коленках. Я не знала, стоит ли мне посочувствовать ей или позавидовать. Но прежде чем я представила, как поведет себя Штефан, получив ответный взгляд Эвелин, я уже спала. Иногда сон – лучшее, что может позволить себе человек в такой ситуации.
Впрочем, особенно увлекаться этим не рекомендуется. Посредине восхитительного сна о каких-то невиданных деревьях я внезапно осознала, что проспала. И, даже не сказав деревьям до свидания, я распахнула глаза и вперилась взглядом в наручные часы, лежавшие на полу рядом с диваном.
– Черт, черт, черт! – закричала я.
Я снова слишком понадеялась на свой внутренний будильник, который всегда срабатывал, когда рассветало. Зимой – слишком поздно, летом – слишком рано. Как у петуха, всегда говорил Штефан. Я была дитя природы, только в городе это срабатывало совсем некстати. Уже минуло восемь часов утра, и с улицы доносился шум вовсю работавшего городского транспорта. При этом я еще хотела сегодня попробовать добраться до сада на автобусе. А это было связано с пересадкой и десятиминутной прогулкой пешком – совершенно точно, я опаздывала. Время, которое я с запасом отводила себе на все путешествие, было безнадежно упущено.
Стремясь скорее оказаться под струей холодной воды, которая вернула бы моей голове способность соображать, я бросилась в направлении ванной прямо в своей замечательной футболке «Мне уже исполнилось тридцать…». Первое, что я позволила себе там сделать, это опуститься на сиденье унитаза.
– Ты, глупая гусыня! Неужели трудно было завести будильник? – зло сказала я сама себе.
Именно в этот момент открылась дверца душевой кабины, и оттуда вышел абсолютно голый мужчина.
– Аааааааааа! – как резаная заорала я.
Не столько потому, что думала, что нахожусь в квартире одна. А потому, что уже хорошо сидела на унитазе, спустив трусы до самых пяток! Ничего лучшего, чем оценить фигуру мужчины, стоявшего передо мной, мне в голову не пришло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25