И воплотит ли кто-нибудь когда-нибудь угрозу вылить Эберхарду на голову горячий кофе из кофейника? Смотрите и не переключайтесь. Та-та-та-та!
Мы с Оливером работали над сценарием нашего пилотного выпуска, и Оливер был таким же милым и любезным, как раньше. Он даже снова называл меня Блуменкёльхен. Казалось, та единственная ночь навсегда вычеркнута из наших воспоминаний. Я сочувствовала ему, потому что сама была просто не в состоянии забыть ту ночь. И была не в состоянии думать о чем-то другом. Особенно когда мы садились вечером за стол. За тот стол, на котором мы тогда…
Но Оливер смог втянуться в обычный распорядок дня, как и все остальные. Мы подгоняли рамки нашего шоу к реалиям сада Элизабет. Ханна была посвящена в планы предстоящих съемок. Она должна была запудрить Элизабет мозги историей о том, что та выиграла приз одного из журналов. Потому что Ханна якобы под ее именем отправила правильно разгаданный кроссворд из этого журнала. Это была поездка на выходные в специальный санаторий красоты. Элизабет так радовалась полученному букету цветов и посыпавшимся затем поздравлениям якобы от читателей журнала, что все последующие дни мне приходилось очень тщательно следить за собой, чтобы не проговориться во время наших с Элизабет обеденных пробежек.
– Все выходные одни процедуры, маски для лица, массажи, парикмахеры, – сказала Элизабет. – Разве это не фантастика, что я оказалась такой счастливой?
– Вполне нормально.
– А как ты думаешь, у них там есть «Ботокс»? – спрашивала меня Элизабет. – У меня с некоторых пор на лбу появились эти дурацкие морщинки. С ними я выгляжу как старуха.
– Морщины рано или поздно все равно появятся, – сказала я.
– Скажи, а это не свинство по отношению к Ханне? Ведь она разгадала этот кроссворд. Может, отдать ей это путешествие?
– Ни в коем случае! – вскричала я. И, немного успокоившись, продолжила: – Тебе это необходимо больше, чем ей. Она выглядит намного свежее и моложе тебя.
Это помогло.
Впрочем, я не рассчитывала на способность Ханны до конца держать все в секрете. Не прошло и трех дней, как Ханна проговорилась.
– Мне очень жаль, – извиняющимся тоном говорила она. – Но у Элизабет потрясающая способность вытягивать из людей информацию. И все вытекает, словно из стакана.
Элизабет, впрочем, была ничуть не расстроена, она стала радоваться вдвойне: курорт и новый сад – чем не повод для радости?
– Ты настоящая подруга, – сказала она мне.
– Что же нам делать? Меньше чем через две недели все должно быть готово. Где мы так быстро найдем замену?
– Ах, – сказала Элизабет, – только не впадай в отчаяние. Никто ничего не заметит.
– Я не знаю, – сказала я с сомнением.
Это была утопическая идея – привлекать к проекту подругу.
Но Элизабет весело щебетала:
– Когда я приеду из санатория, то сыграю такое удивление и восторг, что никто ничего не заметит.
– Ну да, – сказала я. – Мне остается только поверить в это. Но помни: если что-то будет сыграно не так, это будет означать конец моей карьеры на телевидении.
– Ох, спасибо, Оливия, я обещаю, тебе нечего опасаться. Я же мечтаю о террасе для завтраков. Ты сможешь ее сделать?
– Посмотрим, – любезно сказала я.
– Чудесно! – Элизабет расцеловала меня и с этого момента стала прежней, как будто ничего не знала.
Оливеру я не сказала, что Элизабет в курсе. Меньше оснований менять коней на переправе.
Даже Петра была такой же, как раньше. Она каждое утро приходила на работу, говорила, как плохо я выгляжу, и продавала бегонии. Я выдала ей письменное уведомление об увольнении, хотя Штефан сказал, что в этом нет необходимости.
– Я ясно дал понять госпоже Шмидтке, что ее работа здесь закончится, как только питомник будет закрыт, – сказал он. – И она поняла это. Поэтому нет никаких причин выдумывать повод для ее увольнения.
– Я только уволила госпожу Шмидтке, Штефан. – Я притворно закатила глаза. – А не сбросила ее в пропасть с автомобильного моста.
– Это всего лишь из соображений получения пособия по безработице, – сказал Штефан. – Если увольнение будет обусловлено закрытием предприятия, то она получит пособие сразу. В противном случае ей придется ждать три месяца.
– Тогда она активнее начнет искать новую работу. Я собственноручно напишу ей рекомендацию.
– Это я уже сделал, – сказал Штефан.
Я сделала трагическое выражение лица.
– И что же ты там написал? Что фрау Шмидтке исключительно исполнительный и трудолюбивый работник и показала себя с самой лучшей стороны?
– Олли, – сказал Штефан. – Когда ты прекратишь делать намеки?
– Наверное, когда ты отправишься в Чикаго, – сказала я.
Лицо Штефана сразу просветлело.
– Чикаго! Это ли не фантастика? Я всю жизнь мечтал обосноваться в Штатах. Там же совершенно иное мироощущение. Я так и вижу, как в выходные мы садимся в самолет и отправляемся в Сан-Франциско!
– Супер, – сказала я.
Штефан не заметил моей иронии.
– И там можно будет заиметь великолепный садик, которым ты будешь заниматься только для себя.
Этот человек, похоже, игнорировал все, что ему говорилось. Только ради того, чтобы убедиться в этом, я спросила:
– А как же мое шоу?
– Ах, Олли, сладкая. Разве ты не знаешь, как это бывает на телевидении! Стоит вам сделать пилотный выпуск, как придет дядя и заберет у вас и идею, и программу. Оливер столько лет на телевидении, а так и не смог вскарабкаться повыше. Но этот проект будет очень кстати при твоем устройстве на новую работу.
– Ну, это само собой, – сказала я.
В тот день, когда Штефан направился на собеседование по поводу устройства на новую работу, Эвелин принесла в магазин огромное блюдо с выпечкой.
– Рождественские коврижки? – не скрывая отвращения, спросила Петра. – Уже сегодня?
– Нет, – ответила Эвелин. – Это совсем не рождественские коврижки.
– Но они же в форме звездочек, оленей, снеговиков и маленьких Николаусов, – настаивала Петра, щупая выпечку длинными искусственными ногтями.
Похоже, Эвелин воспользовалась единственными имевшимися в нашем доме формочками, подаренными мне еще на восемнадцатилетие приемной матерью. (День рождения у меня незадолго до Рождества, и, очевидно, это должно было считаться наиболее подходящим подарком. Проблема в том, что готовка никогда не относилась к числу моих любимых занятий.)
– Это верно, – сказала Эвелин. – Просто по форме можно отличать их состав. Допустим, звездочки выпекались со специальным обезжиренным маслом. Так сказать, без холестерина. А Николаусы без сахара. В каждом олене не больше двух калорий. Эти коврижки приготовлены так, что при их употреблении можно больше калорий потерять, чем заработать.
– Вот это да! – воскликнула Петра, глядя на выпечку уже совсем другими глазами. – И даже шоколад.
– Да – и марципан тоже внутри. – Эвелин сделала серьезное лицо. – Можешь поверить, но когда-то я весила больше сорока килограммов.
– Правда? – воскликнула снова Петра. – Никогда бы не подумала, – поколебавшись, добавила она.
Эвелин бросила на меня лукавый взгляд, ясно дававший понять, что никогда в жизни она не весила ни на грамм больше, чем теперь. Конечно, нет.
– С этими коржиками я сумела сбросить все за четыре недели, – сказала Эвелин Петре. – И если теперь меня мучает чувство голода, то я могу есть мучное столько, сколько захочу, не опасаясь, что на следующий день не влезу в свои самые узкие джинсы. Даже наоборот: если у меня появляется несколько лишних граммов, я просто съедаю пару Николаусов.
– Вот это да! – снова воскликнула Петра. – А я-то не то чтобы имею проблемы с весом, но всегда вынуждена себя во всем ограничивать.
– Это мне знакомо, – сказала Эвелин. – Иногда приходится брать себя в буквальном смысле за горло, чтобы противостоять соблазну. Очень жестоко.
Петра кивнула.
– А вот с этими коржиками можно положить конец постоянному чувству голода.
– А они хоть вкусные? – спросила я.
– Еще какие, – ответила Эвелин. – Возьми попробуй… вот хотя бы звездочку.
Петра завистливо наблюдала, как я беру с тарелки коржик. Я с опаской откусила кусочек. Нет, не то чтобы я опасалась за качество обезжиренного масла и некалорийного шоколада. Я просто боялась, что на вкус конопля такая же противная, как и когда ее куришь.
– Потрясающе! – восхищенно воскликнула я. Взгляд Петры стал еще более завистливым.
– Правда? – Эвелин сияла от радости. – Я долгие годы добивалась этого, потому что покупать такую выпечку было непосильно дорого. А раньше купить нечто подобное можно было вообще только за границей, здесь, в Германии, все никак не приобретут патент.
– Типично немецкая проблема, – сказала Петра, с жадностью рассматривая коржики. – Все равно лучшие нейтрализаторы аппетита можно получить только из США.
– Да, но здесь они еще и не облагаются пошлиной, – продолжала разглагольствовать Эвелин. – Я имею в виду мои коржики.
– Ага, – сказала я и задержала руку с половиной коржа на полпути ко рту.
Ага! Кажется, начинка уже начала действовать, потому что я почувствовала, как меня слегка повело.
– Итак, у меня появился интерес вот к этому снеговику.
Впервые с того времени, как я с ней познакомилась, тон Петры был невероятно вежливым. Эвелин помедлила:
– Но я не знаю, разрешено ли мне распространять этот рецепт в нашей стране.
– Ах, если бы ты знала, как мне нравится кушать то, что не разрешено! – рассмеялась Петра.
И это было новостью. Словно она уже попробовала кусочек коржика.
– Ну, хорошо, – сказала Эвелин и протянула Петре тарелку.
Петра с плохо скрываемой жадностью схватила снеговика и сразу откусила у него голову.
– Потрясающе! – воскликнула она.
– Да, правда? – Я с любопытством наблюдала за Петрой.
– Этот снеговик определенно стоит своих пятидесяти евро, – вскользь заметила Эвелин.
– В самом деле? – Петра с удивленным лицом откусила от снеговика кусок живота.
– Это как минимум, – сказала Эвелин и подмигнула мне.
Я положила руку себе на живот. Ой, мне становилось дурно.
Но Петра, казалось, привыкла есть на халяву, ни на что не обращая внимания. Она засунула в рот остатки снеговика и произнесла:
– Действительно, стоящая вещь.
– Еще одного? – спросила Эвелин. – Николаусы тоже замечательные.
– Но ведь поедание снеговиков требует большего расхода калорий, чем они в себе содержат, – сказала Петра.
– Да, но в Николаусах вообще нет калорий. Боже мой, до чего же все-таки глупа эта Петра.
– Где вообще нет калорий? – спросил кто-то.
За нашими спинами послышались шаги нескольких пар ног, входивших в магазин.
Сердце у меня ушло в пятки. Полиция! Наркоконтроль! Неужели они уже побывали в питомнике?
Но это, конечно, был не наркоконтроль. Это были всего лишь Катинка, Эберхард и их дети.
– Что привело вас сюда? – спросила я.
– Желание купить растения, что же еще? – ответила Катинка и засмеялась. – Но что-нибудь низкокалорийное я бы тоже взяла с собой.
– Пожалуйста, – сказала Эвелин и подвинула тарелку с коржиками. – Собственная выпечка.
– Эвелин! – Я быстро отодвинула тарелку обратно. Катинка, в конце концов, была беременна. – Какие вам нужны растения, Катинка?
– Эберхард хочет устроить живую изгородь вокруг бассейна, чтобы на следующее лето его никто не мог видеть купающимся.
– Ммммм, – раздалось от Петры. Она как раз приговорила третьего снеговика.
– Я хорошо его понимаю, – произнесла я, имея в виду, конечно, выдающуюся задницу Эберхарда.
Эберхард ехидно посмотрел на Петру.
– Что касается меня, я бы отдал предпочтение лавровишне, – сказал он. – Она растет быстро и долго остается зеленой.
– Это правильно, – согласилась я. – Зато бамбук дает более плотный слой зелени и очень быстро. И больше подходит для бассейна.
– Но бамбук дорогой, – произнес Эберхард. – Что касается меня, я проинформирован на этот счет.
– Дингс, Оливия сделает для тебя сезонную скидку. – Это произнес Фриц, который в этот момент возник на пороге магазина.
Что, черт возьми, здесь происходит? Семейный сбор?
– Конечно, я предложу тебе замечательную скидку, Эберхард, – сказала я. – Но ты прав: бамбук – очень дорогое растение.
– Тогда я не буду его брать.
– Но, Эби! – взмолилась Катинка.
Она определенно была за бамбук.
– Поспешай медленно, – заявил Эби. – Только благодаря этому девизу я чего-то достиг.
– Но иногда можно позволить себе немножко потранжирить, – сказал Фриц.
– Чем я могу тебе помочь? – спросила я у него.
– Коржик? – обратилась к Фрицу Эвелин.
– Я еду вместе со Штефаном на собеседование по поводу работы, поэтому я здесь, – объяснил Фриц.
Эвелин хихикнула:
– Да, малыш еще никогда не делал ничего подобного. Папочка должен отвести его к дяденьке за ручку.
– Ого, – вставил Эберхард.
– Ерунда, – сказал Фриц. – Я лишь поеду туда с ним, не больше. Я должен поздороваться с людьми и все такое. Просто знак вежливости.
– А Штефан и в самом деле получит работу в Чикаго? – спросила Эвелин.
– Если сможет достойно себя представить, – ответил Фриц.
– У-г-у-уг-у-гу, – пробормотала Петра.
Никто не знал, что тем самым она хотела нам всем сказать.
Штефан вышел из кабинета в торговый зал. В новом костюме. И, как я смогла заметить, в новом галстуке. И в новой рубашке. И в новых туфлях.
– Вот так должен выглядеть деловой человек, – гордо сказал Фриц.
– Чикаго, мы идем к тебе! – провозгласил Штефан.
– Коржик? – спросила Эвелин.
Я отодвинула тарелку еще дальше в сторону.
– Ты сдурела? – прошипела я. – Он же испачкает свой новый деловой костюм крошками.
– Ты выглядишь потрясающе, – встряла в разговор Катинка. – Как Кевин Кёстнер. Не так ли, Эби? Штефан выглядит как Кевин Кёстнер.
– Как Брэд Питт, – сказала Петра. – Он выглядит как Брэд Питт.
– Лучше, – проронила я. – Лучше.
Штефан польщенно заулыбался.
– Пожелайте мне удачи.
– Много удачи, – сказала я.
– Много удачи, братик, – гордо сказала Катинка.
– Смотри, не задень животом о прилавок, – угрюмо обратился к жене Эберхард, очевидно, вне себя от зависти.
– Маленький коржик на удачу? – спросила Эвелин. Я в очередной раз отодвинула тарелку прочь. Достаточно того, что Петра уже наглоталась наркоты.
– Ты действительно хочешь, чтобы он получил эту работу? – спросила Эвелин, когда Штефан и Фриц скрылись за дверью, а Эберхард, Катинка и дети направились вслед за господином Кабульке в питомник выбирать саженцы.
– Почему бы нет?
– Чикаго очень далеко, – сказала Эвелин.
– Чем дальше, тем лучше, – заметила я.
– Понимаю, – согласилась Эвелин и серьезно посмотрела на меня.
– Тогда ты первая, – произнесла я. – Штефан до сих пор считает, что мы остаемся семейной парой.
– Да, мужчины часто бывают тугодумами.
– Я уже съела коржиков на две сотни евро, – вдруг прохихикала Петра. – Это самые дорогие рождественские коврижки в моей жизни.
– Тогда можешь взять с собой, – разрешила Эвелин.
Петра снова хихикнула.
– Значит, теперь он так или иначе станет менеджером в Чикаго, наш господин Гертнер?
– Это мы еще посмотрим, – вставила Эвелин.
– Мой муж тоже зарабатывает деньги, – сказала Петра.
– Так это же прекрасно, – одобрила я.
– Да, но деньги портят характер, – сказала Петра. – Спустя какое-то время парни вбивают себе в голову, что они очень хорошие.
– Что?
– Ну, вот мой муж, например, – проговорила Петра. – Он думает, что он лучше, как я.
– Чем, – поправила ее Эвелин.
– Чем как я, – «поправилась» Петра. – Точно. Он думает, что я где-то несимпатична. При этом у него у самого лысина и пузо. Итак, кто же из нас двоих несимпатичен, он или я?
– Даже сомневаться не приходится, – произнесла я.
Похоже, Петре посчастливилось услышать от своего мужа то же, что и мне от Штефана. С той лишь разницей, что у Штефана не было ни пуза, ни лысины.
– Да ясно же, – заметила Петра. – Поэтому я показываю ему везде и всегда, что могу получить каждого второго мужчину, если захочу.
– Ах вот оно что, – с пониманием произнесла я. – Да, а мне уже хочется плакать, – пожаловалась Эвелин. Петра снова хихикнула.
– И это было совсем нетрудно – увести у тебя твоего благоверного, – сказала она, обращаясь ко мне. – А я тебя еще и предостерегала.
– Предостерегала? Ты, меня?
– Ясное дело. Я говорила тебе, что если ты и дальше будешь бегать туда-сюда, как трубкозубка, то я ничего не смогу тебе гарантировать. Да, а ты так и продолжала бегать, как трубкозубка.
Она расхохоталась, и теперь уже ничто не могло остановить этот хохот. Петра уселась на прилавок и кудахтала и икала, словно индюшка. Глупая индюшка с детскими заколками в волосах. Ничего более отвратительного я в жизни не видела.
– Это уже слишком, – проговорила Эвелин и посмотрела на часы. – Все пошло слишком быстро.
– Мне уже давно не по себе, – сказала я. – И совсем не так хорошо.
Эвелин посмотрела на недоеденный коржик в моей руке.
– Сокровище мое, но в звездочках вообще ничего не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Мы с Оливером работали над сценарием нашего пилотного выпуска, и Оливер был таким же милым и любезным, как раньше. Он даже снова называл меня Блуменкёльхен. Казалось, та единственная ночь навсегда вычеркнута из наших воспоминаний. Я сочувствовала ему, потому что сама была просто не в состоянии забыть ту ночь. И была не в состоянии думать о чем-то другом. Особенно когда мы садились вечером за стол. За тот стол, на котором мы тогда…
Но Оливер смог втянуться в обычный распорядок дня, как и все остальные. Мы подгоняли рамки нашего шоу к реалиям сада Элизабет. Ханна была посвящена в планы предстоящих съемок. Она должна была запудрить Элизабет мозги историей о том, что та выиграла приз одного из журналов. Потому что Ханна якобы под ее именем отправила правильно разгаданный кроссворд из этого журнала. Это была поездка на выходные в специальный санаторий красоты. Элизабет так радовалась полученному букету цветов и посыпавшимся затем поздравлениям якобы от читателей журнала, что все последующие дни мне приходилось очень тщательно следить за собой, чтобы не проговориться во время наших с Элизабет обеденных пробежек.
– Все выходные одни процедуры, маски для лица, массажи, парикмахеры, – сказала Элизабет. – Разве это не фантастика, что я оказалась такой счастливой?
– Вполне нормально.
– А как ты думаешь, у них там есть «Ботокс»? – спрашивала меня Элизабет. – У меня с некоторых пор на лбу появились эти дурацкие морщинки. С ними я выгляжу как старуха.
– Морщины рано или поздно все равно появятся, – сказала я.
– Скажи, а это не свинство по отношению к Ханне? Ведь она разгадала этот кроссворд. Может, отдать ей это путешествие?
– Ни в коем случае! – вскричала я. И, немного успокоившись, продолжила: – Тебе это необходимо больше, чем ей. Она выглядит намного свежее и моложе тебя.
Это помогло.
Впрочем, я не рассчитывала на способность Ханны до конца держать все в секрете. Не прошло и трех дней, как Ханна проговорилась.
– Мне очень жаль, – извиняющимся тоном говорила она. – Но у Элизабет потрясающая способность вытягивать из людей информацию. И все вытекает, словно из стакана.
Элизабет, впрочем, была ничуть не расстроена, она стала радоваться вдвойне: курорт и новый сад – чем не повод для радости?
– Ты настоящая подруга, – сказала она мне.
– Что же нам делать? Меньше чем через две недели все должно быть готово. Где мы так быстро найдем замену?
– Ах, – сказала Элизабет, – только не впадай в отчаяние. Никто ничего не заметит.
– Я не знаю, – сказала я с сомнением.
Это была утопическая идея – привлекать к проекту подругу.
Но Элизабет весело щебетала:
– Когда я приеду из санатория, то сыграю такое удивление и восторг, что никто ничего не заметит.
– Ну да, – сказала я. – Мне остается только поверить в это. Но помни: если что-то будет сыграно не так, это будет означать конец моей карьеры на телевидении.
– Ох, спасибо, Оливия, я обещаю, тебе нечего опасаться. Я же мечтаю о террасе для завтраков. Ты сможешь ее сделать?
– Посмотрим, – любезно сказала я.
– Чудесно! – Элизабет расцеловала меня и с этого момента стала прежней, как будто ничего не знала.
Оливеру я не сказала, что Элизабет в курсе. Меньше оснований менять коней на переправе.
Даже Петра была такой же, как раньше. Она каждое утро приходила на работу, говорила, как плохо я выгляжу, и продавала бегонии. Я выдала ей письменное уведомление об увольнении, хотя Штефан сказал, что в этом нет необходимости.
– Я ясно дал понять госпоже Шмидтке, что ее работа здесь закончится, как только питомник будет закрыт, – сказал он. – И она поняла это. Поэтому нет никаких причин выдумывать повод для ее увольнения.
– Я только уволила госпожу Шмидтке, Штефан. – Я притворно закатила глаза. – А не сбросила ее в пропасть с автомобильного моста.
– Это всего лишь из соображений получения пособия по безработице, – сказал Штефан. – Если увольнение будет обусловлено закрытием предприятия, то она получит пособие сразу. В противном случае ей придется ждать три месяца.
– Тогда она активнее начнет искать новую работу. Я собственноручно напишу ей рекомендацию.
– Это я уже сделал, – сказал Штефан.
Я сделала трагическое выражение лица.
– И что же ты там написал? Что фрау Шмидтке исключительно исполнительный и трудолюбивый работник и показала себя с самой лучшей стороны?
– Олли, – сказал Штефан. – Когда ты прекратишь делать намеки?
– Наверное, когда ты отправишься в Чикаго, – сказала я.
Лицо Штефана сразу просветлело.
– Чикаго! Это ли не фантастика? Я всю жизнь мечтал обосноваться в Штатах. Там же совершенно иное мироощущение. Я так и вижу, как в выходные мы садимся в самолет и отправляемся в Сан-Франциско!
– Супер, – сказала я.
Штефан не заметил моей иронии.
– И там можно будет заиметь великолепный садик, которым ты будешь заниматься только для себя.
Этот человек, похоже, игнорировал все, что ему говорилось. Только ради того, чтобы убедиться в этом, я спросила:
– А как же мое шоу?
– Ах, Олли, сладкая. Разве ты не знаешь, как это бывает на телевидении! Стоит вам сделать пилотный выпуск, как придет дядя и заберет у вас и идею, и программу. Оливер столько лет на телевидении, а так и не смог вскарабкаться повыше. Но этот проект будет очень кстати при твоем устройстве на новую работу.
– Ну, это само собой, – сказала я.
В тот день, когда Штефан направился на собеседование по поводу устройства на новую работу, Эвелин принесла в магазин огромное блюдо с выпечкой.
– Рождественские коврижки? – не скрывая отвращения, спросила Петра. – Уже сегодня?
– Нет, – ответила Эвелин. – Это совсем не рождественские коврижки.
– Но они же в форме звездочек, оленей, снеговиков и маленьких Николаусов, – настаивала Петра, щупая выпечку длинными искусственными ногтями.
Похоже, Эвелин воспользовалась единственными имевшимися в нашем доме формочками, подаренными мне еще на восемнадцатилетие приемной матерью. (День рождения у меня незадолго до Рождества, и, очевидно, это должно было считаться наиболее подходящим подарком. Проблема в том, что готовка никогда не относилась к числу моих любимых занятий.)
– Это верно, – сказала Эвелин. – Просто по форме можно отличать их состав. Допустим, звездочки выпекались со специальным обезжиренным маслом. Так сказать, без холестерина. А Николаусы без сахара. В каждом олене не больше двух калорий. Эти коврижки приготовлены так, что при их употреблении можно больше калорий потерять, чем заработать.
– Вот это да! – воскликнула Петра, глядя на выпечку уже совсем другими глазами. – И даже шоколад.
– Да – и марципан тоже внутри. – Эвелин сделала серьезное лицо. – Можешь поверить, но когда-то я весила больше сорока килограммов.
– Правда? – воскликнула снова Петра. – Никогда бы не подумала, – поколебавшись, добавила она.
Эвелин бросила на меня лукавый взгляд, ясно дававший понять, что никогда в жизни она не весила ни на грамм больше, чем теперь. Конечно, нет.
– С этими коржиками я сумела сбросить все за четыре недели, – сказала Эвелин Петре. – И если теперь меня мучает чувство голода, то я могу есть мучное столько, сколько захочу, не опасаясь, что на следующий день не влезу в свои самые узкие джинсы. Даже наоборот: если у меня появляется несколько лишних граммов, я просто съедаю пару Николаусов.
– Вот это да! – снова воскликнула Петра. – А я-то не то чтобы имею проблемы с весом, но всегда вынуждена себя во всем ограничивать.
– Это мне знакомо, – сказала Эвелин. – Иногда приходится брать себя в буквальном смысле за горло, чтобы противостоять соблазну. Очень жестоко.
Петра кивнула.
– А вот с этими коржиками можно положить конец постоянному чувству голода.
– А они хоть вкусные? – спросила я.
– Еще какие, – ответила Эвелин. – Возьми попробуй… вот хотя бы звездочку.
Петра завистливо наблюдала, как я беру с тарелки коржик. Я с опаской откусила кусочек. Нет, не то чтобы я опасалась за качество обезжиренного масла и некалорийного шоколада. Я просто боялась, что на вкус конопля такая же противная, как и когда ее куришь.
– Потрясающе! – восхищенно воскликнула я. Взгляд Петры стал еще более завистливым.
– Правда? – Эвелин сияла от радости. – Я долгие годы добивалась этого, потому что покупать такую выпечку было непосильно дорого. А раньше купить нечто подобное можно было вообще только за границей, здесь, в Германии, все никак не приобретут патент.
– Типично немецкая проблема, – сказала Петра, с жадностью рассматривая коржики. – Все равно лучшие нейтрализаторы аппетита можно получить только из США.
– Да, но здесь они еще и не облагаются пошлиной, – продолжала разглагольствовать Эвелин. – Я имею в виду мои коржики.
– Ага, – сказала я и задержала руку с половиной коржа на полпути ко рту.
Ага! Кажется, начинка уже начала действовать, потому что я почувствовала, как меня слегка повело.
– Итак, у меня появился интерес вот к этому снеговику.
Впервые с того времени, как я с ней познакомилась, тон Петры был невероятно вежливым. Эвелин помедлила:
– Но я не знаю, разрешено ли мне распространять этот рецепт в нашей стране.
– Ах, если бы ты знала, как мне нравится кушать то, что не разрешено! – рассмеялась Петра.
И это было новостью. Словно она уже попробовала кусочек коржика.
– Ну, хорошо, – сказала Эвелин и протянула Петре тарелку.
Петра с плохо скрываемой жадностью схватила снеговика и сразу откусила у него голову.
– Потрясающе! – воскликнула она.
– Да, правда? – Я с любопытством наблюдала за Петрой.
– Этот снеговик определенно стоит своих пятидесяти евро, – вскользь заметила Эвелин.
– В самом деле? – Петра с удивленным лицом откусила от снеговика кусок живота.
– Это как минимум, – сказала Эвелин и подмигнула мне.
Я положила руку себе на живот. Ой, мне становилось дурно.
Но Петра, казалось, привыкла есть на халяву, ни на что не обращая внимания. Она засунула в рот остатки снеговика и произнесла:
– Действительно, стоящая вещь.
– Еще одного? – спросила Эвелин. – Николаусы тоже замечательные.
– Но ведь поедание снеговиков требует большего расхода калорий, чем они в себе содержат, – сказала Петра.
– Да, но в Николаусах вообще нет калорий. Боже мой, до чего же все-таки глупа эта Петра.
– Где вообще нет калорий? – спросил кто-то.
За нашими спинами послышались шаги нескольких пар ног, входивших в магазин.
Сердце у меня ушло в пятки. Полиция! Наркоконтроль! Неужели они уже побывали в питомнике?
Но это, конечно, был не наркоконтроль. Это были всего лишь Катинка, Эберхард и их дети.
– Что привело вас сюда? – спросила я.
– Желание купить растения, что же еще? – ответила Катинка и засмеялась. – Но что-нибудь низкокалорийное я бы тоже взяла с собой.
– Пожалуйста, – сказала Эвелин и подвинула тарелку с коржиками. – Собственная выпечка.
– Эвелин! – Я быстро отодвинула тарелку обратно. Катинка, в конце концов, была беременна. – Какие вам нужны растения, Катинка?
– Эберхард хочет устроить живую изгородь вокруг бассейна, чтобы на следующее лето его никто не мог видеть купающимся.
– Ммммм, – раздалось от Петры. Она как раз приговорила третьего снеговика.
– Я хорошо его понимаю, – произнесла я, имея в виду, конечно, выдающуюся задницу Эберхарда.
Эберхард ехидно посмотрел на Петру.
– Что касается меня, я бы отдал предпочтение лавровишне, – сказал он. – Она растет быстро и долго остается зеленой.
– Это правильно, – согласилась я. – Зато бамбук дает более плотный слой зелени и очень быстро. И больше подходит для бассейна.
– Но бамбук дорогой, – произнес Эберхард. – Что касается меня, я проинформирован на этот счет.
– Дингс, Оливия сделает для тебя сезонную скидку. – Это произнес Фриц, который в этот момент возник на пороге магазина.
Что, черт возьми, здесь происходит? Семейный сбор?
– Конечно, я предложу тебе замечательную скидку, Эберхард, – сказала я. – Но ты прав: бамбук – очень дорогое растение.
– Тогда я не буду его брать.
– Но, Эби! – взмолилась Катинка.
Она определенно была за бамбук.
– Поспешай медленно, – заявил Эби. – Только благодаря этому девизу я чего-то достиг.
– Но иногда можно позволить себе немножко потранжирить, – сказал Фриц.
– Чем я могу тебе помочь? – спросила я у него.
– Коржик? – обратилась к Фрицу Эвелин.
– Я еду вместе со Штефаном на собеседование по поводу работы, поэтому я здесь, – объяснил Фриц.
Эвелин хихикнула:
– Да, малыш еще никогда не делал ничего подобного. Папочка должен отвести его к дяденьке за ручку.
– Ого, – вставил Эберхард.
– Ерунда, – сказал Фриц. – Я лишь поеду туда с ним, не больше. Я должен поздороваться с людьми и все такое. Просто знак вежливости.
– А Штефан и в самом деле получит работу в Чикаго? – спросила Эвелин.
– Если сможет достойно себя представить, – ответил Фриц.
– У-г-у-уг-у-гу, – пробормотала Петра.
Никто не знал, что тем самым она хотела нам всем сказать.
Штефан вышел из кабинета в торговый зал. В новом костюме. И, как я смогла заметить, в новом галстуке. И в новой рубашке. И в новых туфлях.
– Вот так должен выглядеть деловой человек, – гордо сказал Фриц.
– Чикаго, мы идем к тебе! – провозгласил Штефан.
– Коржик? – спросила Эвелин.
Я отодвинула тарелку еще дальше в сторону.
– Ты сдурела? – прошипела я. – Он же испачкает свой новый деловой костюм крошками.
– Ты выглядишь потрясающе, – встряла в разговор Катинка. – Как Кевин Кёстнер. Не так ли, Эби? Штефан выглядит как Кевин Кёстнер.
– Как Брэд Питт, – сказала Петра. – Он выглядит как Брэд Питт.
– Лучше, – проронила я. – Лучше.
Штефан польщенно заулыбался.
– Пожелайте мне удачи.
– Много удачи, – сказала я.
– Много удачи, братик, – гордо сказала Катинка.
– Смотри, не задень животом о прилавок, – угрюмо обратился к жене Эберхард, очевидно, вне себя от зависти.
– Маленький коржик на удачу? – спросила Эвелин. Я в очередной раз отодвинула тарелку прочь. Достаточно того, что Петра уже наглоталась наркоты.
– Ты действительно хочешь, чтобы он получил эту работу? – спросила Эвелин, когда Штефан и Фриц скрылись за дверью, а Эберхард, Катинка и дети направились вслед за господином Кабульке в питомник выбирать саженцы.
– Почему бы нет?
– Чикаго очень далеко, – сказала Эвелин.
– Чем дальше, тем лучше, – заметила я.
– Понимаю, – согласилась Эвелин и серьезно посмотрела на меня.
– Тогда ты первая, – произнесла я. – Штефан до сих пор считает, что мы остаемся семейной парой.
– Да, мужчины часто бывают тугодумами.
– Я уже съела коржиков на две сотни евро, – вдруг прохихикала Петра. – Это самые дорогие рождественские коврижки в моей жизни.
– Тогда можешь взять с собой, – разрешила Эвелин.
Петра снова хихикнула.
– Значит, теперь он так или иначе станет менеджером в Чикаго, наш господин Гертнер?
– Это мы еще посмотрим, – вставила Эвелин.
– Мой муж тоже зарабатывает деньги, – сказала Петра.
– Так это же прекрасно, – одобрила я.
– Да, но деньги портят характер, – сказала Петра. – Спустя какое-то время парни вбивают себе в голову, что они очень хорошие.
– Что?
– Ну, вот мой муж, например, – проговорила Петра. – Он думает, что он лучше, как я.
– Чем, – поправила ее Эвелин.
– Чем как я, – «поправилась» Петра. – Точно. Он думает, что я где-то несимпатична. При этом у него у самого лысина и пузо. Итак, кто же из нас двоих несимпатичен, он или я?
– Даже сомневаться не приходится, – произнесла я.
Похоже, Петре посчастливилось услышать от своего мужа то же, что и мне от Штефана. С той лишь разницей, что у Штефана не было ни пуза, ни лысины.
– Да ясно же, – заметила Петра. – Поэтому я показываю ему везде и всегда, что могу получить каждого второго мужчину, если захочу.
– Ах вот оно что, – с пониманием произнесла я. – Да, а мне уже хочется плакать, – пожаловалась Эвелин. Петра снова хихикнула.
– И это было совсем нетрудно – увести у тебя твоего благоверного, – сказала она, обращаясь ко мне. – А я тебя еще и предостерегала.
– Предостерегала? Ты, меня?
– Ясное дело. Я говорила тебе, что если ты и дальше будешь бегать туда-сюда, как трубкозубка, то я ничего не смогу тебе гарантировать. Да, а ты так и продолжала бегать, как трубкозубка.
Она расхохоталась, и теперь уже ничто не могло остановить этот хохот. Петра уселась на прилавок и кудахтала и икала, словно индюшка. Глупая индюшка с детскими заколками в волосах. Ничего более отвратительного я в жизни не видела.
– Это уже слишком, – проговорила Эвелин и посмотрела на часы. – Все пошло слишком быстро.
– Мне уже давно не по себе, – сказала я. – И совсем не так хорошо.
Эвелин посмотрела на недоеденный коржик в моей руке.
– Сокровище мое, но в звездочках вообще ничего не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25