Продолжая орать, я подняла глаза от мускулистых и довольно волосатых мужских ног до довольно волосатой же груди. Ты, Боже мой…
– Пффф, – произнесла я, чтобы наконец набрать в рот воздуха.
– Это же всего лишь я, – произнес голый мужчина, выглядевший, впрочем, не менее обескураженно, чем я. Это был. Оливер, кто же еще.
Я поспешила спрыгнуть с унитаза и резко натянула трусы.
– Ты… ты… – бормотала я. – Я… я… – Я чувствовала себя словно ученица монастырской школы, впервые увидевшая голого мужчину. С большим удовольствием я сама исхлестала бы себя по щекам. – Я не знала, что ты здесь.
– Мне очень жаль, но я хотел бы закончить, – сказал Оливер.
Он взял полотенце и принялся спокойно вытирать свое тело. Очевидно, у мужчины были крепкие нервы. Я опустила глаза к полу, рассматривая плитку.
– Я проспала, ты тоже?
– Да нет, – ответил Оливер. – Мне надо быть в телецентре к десяти часам.
Он был уже сухой. Но вместо того чтобы хотя бы обмотаться полотенцем, Оливер бросил его на край ванны и принялся спокойно наносить на лицо пену для бритья. Что еще готовил мне сегодняшний день?
Я снова уставилась в пол, подходя ко второму умывальнику и доставая зубную щетку из стаканчика. Конечно, я с большим удовольствием покинула бы ванную, но это стало бы вершиной неумения владеть собой.
– Первый автобус уже ушел, – сказала я. Только почему мой голос так дрожит? – Я безбожно опаздываю.
– К счастью для тебя, ты сама шеф, – ответил Оливер. – Но ты можешь воспользоваться «ситроеном», если хочешь. А я поеду на метро.
– Это была бы неплохая идея.
От долгого напряжения мой голос никак не хотел звучать нормально. Зубная паста не хотела выдавливаться на щетку. Постепенно я стала приходить в ярость от себя самой. Соберись же наконец! Это же всего лишь голый мужчина, ничего больше. Только Оливер. Добрый старина Блуменколь. Он же не виноват, что застал тебя за пи-пи. Это совершенно житейская ситуация.
И все же это было ненормально.
Никто, в том числе и Штефан, никогда не видел меня сидящей на унитазе за этим занятием. Предстать перед кем-нибудь в таком виде считалось в моем понимании одним из десяти смертных грехов. Так я была воспитана. Моя приемная мать всегда считала, что человек, делающий пи-пи на виду у других, достоин оказаться в самой горячей преисподней. А когда я выходила замуж, она еще раз очень твердо напомнила мне, что мой брак только тогда будет крепким и долгим, если я буду следовать трем главным правилам. Во-первых: никогда не позволяй своему мужу присутствовать при родах (но до этого пока не доходило, потому что с детьми мы не спешили); во-вторых: никогда не ложись в постель, не сняв бигуди (ха-ха, мои волосы и бигуди – примерно то же самое, что Наоми Кэмпбелл и расплетенные косы!); и в-третьих: никому и никогда не позволяй видеть, как ты отправляешь свои естественные потребности.
Про меня можно говорить что угодно, но этим правилам я всегда следовала неукоснительно.
До сегодняшнего дня.
Я почувствовала, что ко всему прочему мое лицо начинает наливаться краской стыда. При всем при этом Оливер даже не был моим мужем, а всего лишь его братом. Срам!
Оливер, к счастью, похоже, не замечал моего конфуза, во всяком случае, не показал этого. Он совершенно спокойно продолжал бриться, непринужденно болтая со мной о том о сем (честное слово, не знаю о чем!), а затем не спеша покинул ванную. Все еще голый. Неужели никто не приучил человека к манерам?
Когда я через десять минут появилась на кухне, он выглядел как ни в чем не бывало. Только успел одеться.
Впрочем, его лицо было скрыто газетой. И это хорошо, потому что сегодня утром я уже была не в состоянии просто посмотреть ему в глаза. Ведь он видел, как я делаю пи-пи, – ужасно!
Газета предложила мне выпить чашку кофе и съесть круассан.
– Где ты успел все это взять?
– Кондитер напротив всегда оставляет, – произнесла газета. – Но у меня постоянно имеются в холодильнике замороженные, на всякий случай. Может, ты еще что-нибудь хочешь?
– Нет, спасибо. Я действительно очень опаздываю. Можно я съем круассан на ходу?
– Конечно, – ответила газета и передала мне связку ключей. – Зеленый – от лифта, маленький – от двери квартиры, большой – от двери подъезда. А вот этот смешной – от подземного гаража. Тебе надо будет при выезде вставить его в специальный паз в стене, и ворота откроются.
– Ну, тогда, – сказала я газете, – до вечера.
– А трусики, которые были на тебе утром, очень симпатичные, – произнесла газета в ответ.
Я пулей вылетела из квартиры, сразу перепутав все ключи. А когда наконец уселась в машину, она не захотела заводиться.
– Пожалуйста, пожалуйста, не надо мне больше катастроф, – умоляла я.
Достаточно того, что я проспала, а мой зять увидел меня сидящей на унитазе. В трусиках с желтыми и голубыми цветочками!
Я сделала вторую попытку завести машину. На этот раз мотор астматически кашлянул.
– Уже лучше, – поддержала я его. – Пожалуйста, пожалуйста, заводись. Я. уже достаточно натерпелась сегодня утром и совсем не хочу подниматься в квартиру и просить Оливера о помощи. Я уже сыта по горло тем, что произошло сегодня утром. Я вообще не думала, что у этого мужчины есть некоторые части тела.
«Ситроен» еще раз недоверчиво чихнул.
– Да, я знаю, это звучит странно. Но я была совершенно сбита с толку. В шоке, можно сказать. Может быть, он этого не заметил. Иначе он начнет считать меня совершенно закомплексованной.
На этот раз чиханье мотора переросло в болезненное тарахтение – машина, очевидно, проявила ко мне сочувствие, и мы наконец тронулись.
– Боже, ты выглядишь ужасно, – сказала Петра, когда через полчаса я вошла в двери нашего магазинчика.
Ах, как я любила эти моменты: приходить на работу и нос к носу сталкиваться с Петром. Сегодня она заколола полосы множеством розовых заколок и надела подходящий по цвету свободный топ разносчика спагетти и узкие пестрые брючки. Работай мы в каком-нибудь портовом ресторанчике, я была бы очень довольна ее формой одежды.
– И ты довольно поздно, – строго взглянув на меня, добавила она.
– Да, я знаю, – сконфуженно ответила я. – Прошу меня простить. – Но затем я вспомнила, что сказал мне сегодня утром Оливер, и довольно твердо добавила: – К счастью, начальник здесь пока я.
– И это уже хорошо, – ответила Петра. Похоже, правда, что часть фразы про начальника она пропустила мимо ушей. – Эта раскрашенная коза уже снова побывала здесь. И хотела, между прочим, знать, где ты. Пришлось ответить ей, что я не справочное бюро.
– Какая коза? – спросила я, наполняясь страхом.
Придется, видимо, просить эту особу учиться соблюдать правила приличия. Иначе она распугает всех наших клиентов. Во всяком случае, женского пола.
– Откуда же я знаю, как ее зовут? – заносчиво ответила Петра.
Я собрала в кулак всю силу воли.
– Послушай, Петра, не могла бы ты заставить себя быть по отношению к клиентам чуть вежливее?
И по отношению ко мне тоже, хотела добавить я, но мое сердце уже и без того билось как бешеное. Я, видимо, не была рождена для всякого рода пикировок. Ситуации даже вроде этой приводили меня в такое волнение, что ладони мгновенно становились мокрыми от пота.
– Если человек орет, словно в лесу, то о какой вежливости может идти речь? – ничуть не смутившись, ответила Петра. – Ах, вот она снова идет!
Вышеназванной козой оказалась Эвелин. Было почти радостно снова видеть ее.
– Доброе утро, – сказала я.
– Ну наконец, – ответила Эвелин. – Машина не заводилась?
– Откуда ты знаешь?
Эвелин кивнула:
– Это происходит каждое утро. И с этим определенно ничего не поделаешь. Как ты думаешь, почему я так люблю «Z4»?
– Гм-гм. – Петра вся превратилась во внимание и слух.
– Ах да, – сказала я. – Я так и не успела вас познакомить. Эвелин, это Петра Шмидтке, наша продавщица. Эвелин Гертнер – моя невестка.
– А что ей здесь надо? – весьма невежливо осведомилась Петра.
– Она, э… – Я запнулась.
Да, действительно, что ей здесь надо? Она теперь будет толкаться в оранжерее целыми днями?
– С сегодняшнего дня я здесь работаю, – произнесла Эвелин. – Естественно, не продавщицей. Я не так взыскательна.
– Нет? – еле промолвила я.
– Нет, – твердо сказала Эвелин. – Мы со Штефаном сошлись во мнении, что я сама лучше определю для себя поле деятельности. Вчера за бокалом вина мы оговорили эту возможность очень подробно.
Ага, точно так, как я и думала. Я пристально посмотрела на Эвелин. Но никаких признаков смущения не обнаружила.
– В конце концов, я же смогу где-нибудь быть полезна? – сказала она. – У меня уже есть кое-какие мысли.
– В самом деле? – с тревогой спросила я.
Я думаю, Эвелин могла бы стать превосходным экскурсоводом по магазинам верхней женской одежды, но в озеленении и растениях она понимала еще меньше, чем Петра. Вполне возможно, намного меньше.
– У тебя что же, нет нормальной работы? – осведомилась Петра.
– Я не могу постоянно вам напоминать о том, что на ты мы не переходили, – холодно возразила Эвелин. У нее определенно не было бы никаких проблем с персоналом, стань она какой-нибудь шефиней. В данном контексте случай Петры даже не рассматривался бы. – Кстати, в настоящее время у меня нет нормальной работы. У меня как раз наступил шаббат.
Петра выпучила глаза. Держу пари, она не знала, что такое шаббат, и хотела сказать что-то умное. К счастью, в этот момент в магазин вошел покупатель, и, к счастью, это был мужчина, так что Петра с любезной улыбкой направилась ему навстречу, повиливая задом.
– Я уже еле сдерживаю кулаки, – шепнула мне Эвелин. – Но было бы очень неплохо, если бы ты провела меня по всему хозяйству и кое-что мне объяснила. Штефан считает, что знает все не так хорошо, как ты.
Это было в общем и целом верно. В отношении производства и выращивания растений Штефан был куда менее подготовлен, нежели в экономическом плане.
– Мы выйдем, работай, – сказала я Петре. – Да-да.
Я взяла Эвелин под руку и повела прочь из магазина. Было очень мило с ее стороны, что она интересуется моими растениями. Впрочем, забыть обо всем остальном я была пока не в силах.
– И как прошла твоя первая ночь в нашем доме? – спросила я намного веселее, чем могла себе представить.
– Не спрашивай, – довольно недружелюбно ответила Эвелин. – Иначе я поинтересуюсь, откуда та жуткая вонь, что царит в вашей гостевой комнате.
– Зато ваш гостевой диван очень удобен, – сказала я несколько тише, чтобы, не дай Бог, кто-нибудь меня не услышал.
– Я это прекрасно знаю, – резко сказала Эвелин.
Я предпочла закрыть щекотливую тему и сконцентрироваться на обязанностях экскурсовода. Мне нравилось водить людей по своему хозяйству. Я мало в чем сумела проявить себя в жизни, но за свои растения всегда испытывала гордость.
Для полноты картины я сразу начала с показа площадки великолепных душистых бегоний, газонных трав, петуний в оранжерее.
– Этому великолепию мы обязаны тем, что в апреле снова были в прибыли. Четыре евро семьдесят центов дохода.
– За каждый цветок? – респектабельно спросила Эвелин.
– За месяц, – ответила я. – Если верить расчетам Штефана, то нам следует заполнить этим материалом все оранжереи. Он тут намедни кое-что посчитал, где-то четырнадцать центов чистой прибыли с растения… если тебе это интересно, расспроси его сама.
– Четыре евро семьдесят. Ничего себе хлебушек, – пробормотала Эвелин и бросила долгий пренебрежительный взгляд на бегонии.
В следующей оранжерее мы задержались намного дольше. Здесь находились элитные черенки самшита, которые я уже оформила в виде готового материала в вазы, кадушки и горшки. Многое из представленного здесь я выращивала и выводила более десяти лет.
– Девять различных сортов, – с гордостью произнесла я. – На самом деле их значительно больше, но здесь представлены лучшие. Самшит для меня абсолютный фаворит среди растений. Я очень много времени уделяю также черенкам лавровишни и бирючины, но даже они не сравнятся с самшитом. Один его запах… – Я повела носом, словно в каком-то экстазе.
Элизабет всегда говорила, что мои самшиты непременно окажутся среди тех десяти вещей, что я возьму с собой на необитаемый остров. Или в закрытую психиатрическую клинику.
Эвелин осмотрелась вокруг.
– Должно быть, они стоят целое состояние.
– Да, – вздохнула я. – Некоторые оцениваются в тысячи евро… Но знаешь, сколько потребовалось лет, чтобы они доросли до таких размеров? Я теперь просто не могу с ними расстаться.
– Глупости, – ответила Эвелин. – Ты еще хуже, чем тот художник, который скорее помрет с голоду, чем продаст хоть одну из своих картин. Ведь самая главная положительная сторона этого дела состоит в том, что каждый самшит каждым своим листиком лишь умножает свою ценность, неужели это непонятно?
У меня возникло ощущение, что Эвелин и здесь пытается навязать мне свою волю. Да, правда, я сама выглядела словно кочан цветной капусты и под ногтями у меня вечно была земля, но в растениях я кое-что понимала. И в этой области Эвелин не имела никаких шансов получить надо мной превосходство.
– Хочешь посмотреть на мои кустарники?
– Конечно, – ответила Эвелин.
И хотя я вовсе не была уверена, что интерес ее был искренен, своим ответом она заработала дополнительное очко в моих глазах. Потому что ничто не радовало меня больше, чем возможность поболтать о своих растениях. Как неоднократно говорилось, именно в этом было мое миссионерское предназначение на этом свете: чем больше людей приобщится к радости садоводства, тем лучше. Эвелин терпеливо ходила за мной по оранжерее и позволяла рассказывать о каждом растении, к которому особенно лежало мое сердце. А таких здесь было немало.
– Растения, приобретенные в прошлом году, должны были обязательно перезимовать в открытом грунте, – объясняла я. – Ничего хорошего в том, чтобы впаривать клиентам непроверенные сорта, я не нахожу.
– Я не могу понять только одного: почему дело не процветает? – произнесла Эвелин, останавливаясь перед плантацией голубых маков. – Ведь в наших краях у вас нет совершенно никакой конкуренции.
– Не считая «Цветов Мюллера», – согласилась я с ней. – Но они занимаются преимущественно продажей срезанных живых цветов, комнатных растений и садовых однолетников.
Собственно, это было верно: наше положение на рынке было практически идеальным. Ближайшее подобное нашему хозяйство (насколько я знала) находилось в сорока километрах отсюда. И я не знала поблизости даже ни одной школы ландшафтного дизайна. Конечно, многие супермаркеты в городе имели садоводческие отделы, но кто поедет в город за несколькими цветочками?
– Нет, я думаю, что наш главный конкурент – это фирмы, занимающиеся почтовой рассылкой. Большинство людей здесь привыкли выписывать интересующие их растения по каталогам.
– И это процветает? – спросила Эвелин таким голосом, словно ее осенила совершенно неожиданная идея. – А ты тоже получаешь свой материал по каталогам? По закупочной цене?
– Нет, конечно, нет. Все удобрения мы получаем из одного большого хозяйства в Голландии. Оно экологически чистое. Это совершенно натуральный перегной и навоз.
– А твои растения?
– О, семена я заказываю у производителей, многие прямо из Англии. А розы, самшит и клематис вывожу из черенков, которые нахожу в других садах. Иногда в парках, лесах и так далее. Если я вижу где-нибудь что-то интересное, то стараюсь тут же это заполучить. В прежние времена я даже перелезала ради черенков через глухие заборы и стены. К счастью, сегодня есть Интернет. Там теперь можно найти все, что можно себе представить, и о семенах, и о рассаде, и о кустарниках. Даже такие запрещенные вещи, как сонный мак. Его цветы просто великолепны, но, к сожалению, разводить его нельзя, потому что можно попасть под действие закона о наркотиках.
– Правда? – протяжно спросила Эвелин.
– Да, представь себе. При этом ни единая свинья не знает, как из его семян делать опиум.
Лицо Эвелин просветлело.
– Все это намного интереснее, чем я себе представляла.
– Правда? – недоверчиво спросила я.
– Еще бы. Я получила такой заряд бодрости от одной-единственной клумбы. Как ты думаешь, я смогла бы иметь свою?
Она выглядела словно ребенок, получивший в руки на Рождество первый собственный набор химических приборов и желающий тут же зажечь маленькую горелку, чтобы начать ставить опыты. Я была рада. Садоводство – прекрасное хобби, я бы рекомендовала заниматься этим каждому. Где-то я вычитала китайскую поговорку, согласно которой человеку необходимы лишь три вещи, чтобы счастливо встретить старость. Две первые я забыла, но третьей был собственный сад.
– Конечно, ты можешь иметь свою клумбу, – сердечно сказала я. – В пятой оранжерее еще достаточно свободного места. А если тебе нужны семена, то обратись ко мне. Ноготки и вику выращивать совсем просто, и результат виден очень быстро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
– Пффф, – произнесла я, чтобы наконец набрать в рот воздуха.
– Это же всего лишь я, – произнес голый мужчина, выглядевший, впрочем, не менее обескураженно, чем я. Это был. Оливер, кто же еще.
Я поспешила спрыгнуть с унитаза и резко натянула трусы.
– Ты… ты… – бормотала я. – Я… я… – Я чувствовала себя словно ученица монастырской школы, впервые увидевшая голого мужчину. С большим удовольствием я сама исхлестала бы себя по щекам. – Я не знала, что ты здесь.
– Мне очень жаль, но я хотел бы закончить, – сказал Оливер.
Он взял полотенце и принялся спокойно вытирать свое тело. Очевидно, у мужчины были крепкие нервы. Я опустила глаза к полу, рассматривая плитку.
– Я проспала, ты тоже?
– Да нет, – ответил Оливер. – Мне надо быть в телецентре к десяти часам.
Он был уже сухой. Но вместо того чтобы хотя бы обмотаться полотенцем, Оливер бросил его на край ванны и принялся спокойно наносить на лицо пену для бритья. Что еще готовил мне сегодняшний день?
Я снова уставилась в пол, подходя ко второму умывальнику и доставая зубную щетку из стаканчика. Конечно, я с большим удовольствием покинула бы ванную, но это стало бы вершиной неумения владеть собой.
– Первый автобус уже ушел, – сказала я. Только почему мой голос так дрожит? – Я безбожно опаздываю.
– К счастью для тебя, ты сама шеф, – ответил Оливер. – Но ты можешь воспользоваться «ситроеном», если хочешь. А я поеду на метро.
– Это была бы неплохая идея.
От долгого напряжения мой голос никак не хотел звучать нормально. Зубная паста не хотела выдавливаться на щетку. Постепенно я стала приходить в ярость от себя самой. Соберись же наконец! Это же всего лишь голый мужчина, ничего больше. Только Оливер. Добрый старина Блуменколь. Он же не виноват, что застал тебя за пи-пи. Это совершенно житейская ситуация.
И все же это было ненормально.
Никто, в том числе и Штефан, никогда не видел меня сидящей на унитазе за этим занятием. Предстать перед кем-нибудь в таком виде считалось в моем понимании одним из десяти смертных грехов. Так я была воспитана. Моя приемная мать всегда считала, что человек, делающий пи-пи на виду у других, достоин оказаться в самой горячей преисподней. А когда я выходила замуж, она еще раз очень твердо напомнила мне, что мой брак только тогда будет крепким и долгим, если я буду следовать трем главным правилам. Во-первых: никогда не позволяй своему мужу присутствовать при родах (но до этого пока не доходило, потому что с детьми мы не спешили); во-вторых: никогда не ложись в постель, не сняв бигуди (ха-ха, мои волосы и бигуди – примерно то же самое, что Наоми Кэмпбелл и расплетенные косы!); и в-третьих: никому и никогда не позволяй видеть, как ты отправляешь свои естественные потребности.
Про меня можно говорить что угодно, но этим правилам я всегда следовала неукоснительно.
До сегодняшнего дня.
Я почувствовала, что ко всему прочему мое лицо начинает наливаться краской стыда. При всем при этом Оливер даже не был моим мужем, а всего лишь его братом. Срам!
Оливер, к счастью, похоже, не замечал моего конфуза, во всяком случае, не показал этого. Он совершенно спокойно продолжал бриться, непринужденно болтая со мной о том о сем (честное слово, не знаю о чем!), а затем не спеша покинул ванную. Все еще голый. Неужели никто не приучил человека к манерам?
Когда я через десять минут появилась на кухне, он выглядел как ни в чем не бывало. Только успел одеться.
Впрочем, его лицо было скрыто газетой. И это хорошо, потому что сегодня утром я уже была не в состоянии просто посмотреть ему в глаза. Ведь он видел, как я делаю пи-пи, – ужасно!
Газета предложила мне выпить чашку кофе и съесть круассан.
– Где ты успел все это взять?
– Кондитер напротив всегда оставляет, – произнесла газета. – Но у меня постоянно имеются в холодильнике замороженные, на всякий случай. Может, ты еще что-нибудь хочешь?
– Нет, спасибо. Я действительно очень опаздываю. Можно я съем круассан на ходу?
– Конечно, – ответила газета и передала мне связку ключей. – Зеленый – от лифта, маленький – от двери квартиры, большой – от двери подъезда. А вот этот смешной – от подземного гаража. Тебе надо будет при выезде вставить его в специальный паз в стене, и ворота откроются.
– Ну, тогда, – сказала я газете, – до вечера.
– А трусики, которые были на тебе утром, очень симпатичные, – произнесла газета в ответ.
Я пулей вылетела из квартиры, сразу перепутав все ключи. А когда наконец уселась в машину, она не захотела заводиться.
– Пожалуйста, пожалуйста, не надо мне больше катастроф, – умоляла я.
Достаточно того, что я проспала, а мой зять увидел меня сидящей на унитазе. В трусиках с желтыми и голубыми цветочками!
Я сделала вторую попытку завести машину. На этот раз мотор астматически кашлянул.
– Уже лучше, – поддержала я его. – Пожалуйста, пожалуйста, заводись. Я. уже достаточно натерпелась сегодня утром и совсем не хочу подниматься в квартиру и просить Оливера о помощи. Я уже сыта по горло тем, что произошло сегодня утром. Я вообще не думала, что у этого мужчины есть некоторые части тела.
«Ситроен» еще раз недоверчиво чихнул.
– Да, я знаю, это звучит странно. Но я была совершенно сбита с толку. В шоке, можно сказать. Может быть, он этого не заметил. Иначе он начнет считать меня совершенно закомплексованной.
На этот раз чиханье мотора переросло в болезненное тарахтение – машина, очевидно, проявила ко мне сочувствие, и мы наконец тронулись.
– Боже, ты выглядишь ужасно, – сказала Петра, когда через полчаса я вошла в двери нашего магазинчика.
Ах, как я любила эти моменты: приходить на работу и нос к носу сталкиваться с Петром. Сегодня она заколола полосы множеством розовых заколок и надела подходящий по цвету свободный топ разносчика спагетти и узкие пестрые брючки. Работай мы в каком-нибудь портовом ресторанчике, я была бы очень довольна ее формой одежды.
– И ты довольно поздно, – строго взглянув на меня, добавила она.
– Да, я знаю, – сконфуженно ответила я. – Прошу меня простить. – Но затем я вспомнила, что сказал мне сегодня утром Оливер, и довольно твердо добавила: – К счастью, начальник здесь пока я.
– И это уже хорошо, – ответила Петра. Похоже, правда, что часть фразы про начальника она пропустила мимо ушей. – Эта раскрашенная коза уже снова побывала здесь. И хотела, между прочим, знать, где ты. Пришлось ответить ей, что я не справочное бюро.
– Какая коза? – спросила я, наполняясь страхом.
Придется, видимо, просить эту особу учиться соблюдать правила приличия. Иначе она распугает всех наших клиентов. Во всяком случае, женского пола.
– Откуда же я знаю, как ее зовут? – заносчиво ответила Петра.
Я собрала в кулак всю силу воли.
– Послушай, Петра, не могла бы ты заставить себя быть по отношению к клиентам чуть вежливее?
И по отношению ко мне тоже, хотела добавить я, но мое сердце уже и без того билось как бешеное. Я, видимо, не была рождена для всякого рода пикировок. Ситуации даже вроде этой приводили меня в такое волнение, что ладони мгновенно становились мокрыми от пота.
– Если человек орет, словно в лесу, то о какой вежливости может идти речь? – ничуть не смутившись, ответила Петра. – Ах, вот она снова идет!
Вышеназванной козой оказалась Эвелин. Было почти радостно снова видеть ее.
– Доброе утро, – сказала я.
– Ну наконец, – ответила Эвелин. – Машина не заводилась?
– Откуда ты знаешь?
Эвелин кивнула:
– Это происходит каждое утро. И с этим определенно ничего не поделаешь. Как ты думаешь, почему я так люблю «Z4»?
– Гм-гм. – Петра вся превратилась во внимание и слух.
– Ах да, – сказала я. – Я так и не успела вас познакомить. Эвелин, это Петра Шмидтке, наша продавщица. Эвелин Гертнер – моя невестка.
– А что ей здесь надо? – весьма невежливо осведомилась Петра.
– Она, э… – Я запнулась.
Да, действительно, что ей здесь надо? Она теперь будет толкаться в оранжерее целыми днями?
– С сегодняшнего дня я здесь работаю, – произнесла Эвелин. – Естественно, не продавщицей. Я не так взыскательна.
– Нет? – еле промолвила я.
– Нет, – твердо сказала Эвелин. – Мы со Штефаном сошлись во мнении, что я сама лучше определю для себя поле деятельности. Вчера за бокалом вина мы оговорили эту возможность очень подробно.
Ага, точно так, как я и думала. Я пристально посмотрела на Эвелин. Но никаких признаков смущения не обнаружила.
– В конце концов, я же смогу где-нибудь быть полезна? – сказала она. – У меня уже есть кое-какие мысли.
– В самом деле? – с тревогой спросила я.
Я думаю, Эвелин могла бы стать превосходным экскурсоводом по магазинам верхней женской одежды, но в озеленении и растениях она понимала еще меньше, чем Петра. Вполне возможно, намного меньше.
– У тебя что же, нет нормальной работы? – осведомилась Петра.
– Я не могу постоянно вам напоминать о том, что на ты мы не переходили, – холодно возразила Эвелин. У нее определенно не было бы никаких проблем с персоналом, стань она какой-нибудь шефиней. В данном контексте случай Петры даже не рассматривался бы. – Кстати, в настоящее время у меня нет нормальной работы. У меня как раз наступил шаббат.
Петра выпучила глаза. Держу пари, она не знала, что такое шаббат, и хотела сказать что-то умное. К счастью, в этот момент в магазин вошел покупатель, и, к счастью, это был мужчина, так что Петра с любезной улыбкой направилась ему навстречу, повиливая задом.
– Я уже еле сдерживаю кулаки, – шепнула мне Эвелин. – Но было бы очень неплохо, если бы ты провела меня по всему хозяйству и кое-что мне объяснила. Штефан считает, что знает все не так хорошо, как ты.
Это было в общем и целом верно. В отношении производства и выращивания растений Штефан был куда менее подготовлен, нежели в экономическом плане.
– Мы выйдем, работай, – сказала я Петре. – Да-да.
Я взяла Эвелин под руку и повела прочь из магазина. Было очень мило с ее стороны, что она интересуется моими растениями. Впрочем, забыть обо всем остальном я была пока не в силах.
– И как прошла твоя первая ночь в нашем доме? – спросила я намного веселее, чем могла себе представить.
– Не спрашивай, – довольно недружелюбно ответила Эвелин. – Иначе я поинтересуюсь, откуда та жуткая вонь, что царит в вашей гостевой комнате.
– Зато ваш гостевой диван очень удобен, – сказала я несколько тише, чтобы, не дай Бог, кто-нибудь меня не услышал.
– Я это прекрасно знаю, – резко сказала Эвелин.
Я предпочла закрыть щекотливую тему и сконцентрироваться на обязанностях экскурсовода. Мне нравилось водить людей по своему хозяйству. Я мало в чем сумела проявить себя в жизни, но за свои растения всегда испытывала гордость.
Для полноты картины я сразу начала с показа площадки великолепных душистых бегоний, газонных трав, петуний в оранжерее.
– Этому великолепию мы обязаны тем, что в апреле снова были в прибыли. Четыре евро семьдесят центов дохода.
– За каждый цветок? – респектабельно спросила Эвелин.
– За месяц, – ответила я. – Если верить расчетам Штефана, то нам следует заполнить этим материалом все оранжереи. Он тут намедни кое-что посчитал, где-то четырнадцать центов чистой прибыли с растения… если тебе это интересно, расспроси его сама.
– Четыре евро семьдесят. Ничего себе хлебушек, – пробормотала Эвелин и бросила долгий пренебрежительный взгляд на бегонии.
В следующей оранжерее мы задержались намного дольше. Здесь находились элитные черенки самшита, которые я уже оформила в виде готового материала в вазы, кадушки и горшки. Многое из представленного здесь я выращивала и выводила более десяти лет.
– Девять различных сортов, – с гордостью произнесла я. – На самом деле их значительно больше, но здесь представлены лучшие. Самшит для меня абсолютный фаворит среди растений. Я очень много времени уделяю также черенкам лавровишни и бирючины, но даже они не сравнятся с самшитом. Один его запах… – Я повела носом, словно в каком-то экстазе.
Элизабет всегда говорила, что мои самшиты непременно окажутся среди тех десяти вещей, что я возьму с собой на необитаемый остров. Или в закрытую психиатрическую клинику.
Эвелин осмотрелась вокруг.
– Должно быть, они стоят целое состояние.
– Да, – вздохнула я. – Некоторые оцениваются в тысячи евро… Но знаешь, сколько потребовалось лет, чтобы они доросли до таких размеров? Я теперь просто не могу с ними расстаться.
– Глупости, – ответила Эвелин. – Ты еще хуже, чем тот художник, который скорее помрет с голоду, чем продаст хоть одну из своих картин. Ведь самая главная положительная сторона этого дела состоит в том, что каждый самшит каждым своим листиком лишь умножает свою ценность, неужели это непонятно?
У меня возникло ощущение, что Эвелин и здесь пытается навязать мне свою волю. Да, правда, я сама выглядела словно кочан цветной капусты и под ногтями у меня вечно была земля, но в растениях я кое-что понимала. И в этой области Эвелин не имела никаких шансов получить надо мной превосходство.
– Хочешь посмотреть на мои кустарники?
– Конечно, – ответила Эвелин.
И хотя я вовсе не была уверена, что интерес ее был искренен, своим ответом она заработала дополнительное очко в моих глазах. Потому что ничто не радовало меня больше, чем возможность поболтать о своих растениях. Как неоднократно говорилось, именно в этом было мое миссионерское предназначение на этом свете: чем больше людей приобщится к радости садоводства, тем лучше. Эвелин терпеливо ходила за мной по оранжерее и позволяла рассказывать о каждом растении, к которому особенно лежало мое сердце. А таких здесь было немало.
– Растения, приобретенные в прошлом году, должны были обязательно перезимовать в открытом грунте, – объясняла я. – Ничего хорошего в том, чтобы впаривать клиентам непроверенные сорта, я не нахожу.
– Я не могу понять только одного: почему дело не процветает? – произнесла Эвелин, останавливаясь перед плантацией голубых маков. – Ведь в наших краях у вас нет совершенно никакой конкуренции.
– Не считая «Цветов Мюллера», – согласилась я с ней. – Но они занимаются преимущественно продажей срезанных живых цветов, комнатных растений и садовых однолетников.
Собственно, это было верно: наше положение на рынке было практически идеальным. Ближайшее подобное нашему хозяйство (насколько я знала) находилось в сорока километрах отсюда. И я не знала поблизости даже ни одной школы ландшафтного дизайна. Конечно, многие супермаркеты в городе имели садоводческие отделы, но кто поедет в город за несколькими цветочками?
– Нет, я думаю, что наш главный конкурент – это фирмы, занимающиеся почтовой рассылкой. Большинство людей здесь привыкли выписывать интересующие их растения по каталогам.
– И это процветает? – спросила Эвелин таким голосом, словно ее осенила совершенно неожиданная идея. – А ты тоже получаешь свой материал по каталогам? По закупочной цене?
– Нет, конечно, нет. Все удобрения мы получаем из одного большого хозяйства в Голландии. Оно экологически чистое. Это совершенно натуральный перегной и навоз.
– А твои растения?
– О, семена я заказываю у производителей, многие прямо из Англии. А розы, самшит и клематис вывожу из черенков, которые нахожу в других садах. Иногда в парках, лесах и так далее. Если я вижу где-нибудь что-то интересное, то стараюсь тут же это заполучить. В прежние времена я даже перелезала ради черенков через глухие заборы и стены. К счастью, сегодня есть Интернет. Там теперь можно найти все, что можно себе представить, и о семенах, и о рассаде, и о кустарниках. Даже такие запрещенные вещи, как сонный мак. Его цветы просто великолепны, но, к сожалению, разводить его нельзя, потому что можно попасть под действие закона о наркотиках.
– Правда? – протяжно спросила Эвелин.
– Да, представь себе. При этом ни единая свинья не знает, как из его семян делать опиум.
Лицо Эвелин просветлело.
– Все это намного интереснее, чем я себе представляла.
– Правда? – недоверчиво спросила я.
– Еще бы. Я получила такой заряд бодрости от одной-единственной клумбы. Как ты думаешь, я смогла бы иметь свою?
Она выглядела словно ребенок, получивший в руки на Рождество первый собственный набор химических приборов и желающий тут же зажечь маленькую горелку, чтобы начать ставить опыты. Я была рада. Садоводство – прекрасное хобби, я бы рекомендовала заниматься этим каждому. Где-то я вычитала китайскую поговорку, согласно которой человеку необходимы лишь три вещи, чтобы счастливо встретить старость. Две первые я забыла, но третьей был собственный сад.
– Конечно, ты можешь иметь свою клумбу, – сердечно сказала я. – В пятой оранжерее еще достаточно свободного места. А если тебе нужны семена, то обратись ко мне. Ноготки и вику выращивать совсем просто, и результат виден очень быстро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25