– Это была, как уже говорилось, просто сумасбродная идея.
Я все больше жалела, что в руках у меня нет грабель господина Кабульке. Так хотелось ткнуть ими Штефана в живот. Что он мелет?
– Что будем делать с Петрой? – спросила я.
Штефан снова вздохнул.
– На протяжении нескольких месяцев я пытаюсь объяснить тебе, что этот питомник в конце концов разрушит наш брак. У меня были все шансы стать экспертом экстра-класса в области маркетинговых исследований, пока мы не купили это совершенно убыточное хозяйство. Но ты же слепа, как крот, и игнорируешь все мои аргументы, и тебе наплевать, что я годами закапывал здесь свои способности в прямом и переносном смысле слова. Бог мой, на что я все это время тратил свои силы! Тебе не кажется, что у меня тоже может быть желание ездить на приличной машине, отдыхать во время отпуска, как люди, и носить те шмотки, в которых мне не будет стыдно выходить на улицу?
Моя первая, горячая ненависть постепенно прошла. Грабли больше были не нужны. Злоба, пришедшая теперь, была куда более холодной.
– Я все еще не понимаю, что мы будем делать с этим хорьком, – спокойно проговорила я.
– Весной строительный супермаркет открывает отдел садоводства, – сказал Штефан. – Теперь это очевидный факт! Поверь мне, как только это произойдет, сюда не придет больше ни один покупатель.
– Конечно, – согласилась я. – Кто потащится сюда ради старых роз, ради элитных кустарников, ради моих советов, которые можно получить совершенно бесплатно…
– Ах, Олли, прекрати наконец предаваться глупым мечтам.
– Я не мечтаю! – вскипела я. – Мы с Оливером начинаем делать садовое шоу на телевидении, и благодаря этому наш питомник скоро станет знаменит. А супермаркет может продавать бегонии и дурацкие рождественские звезды. Он нам не конкурент! Ты здесь единственный, кто не хочет следовать логическим аргументам, ты, а не я! Никому не удалось убедить тебя к ним прислушаться. Кроме того, ты до сих пор не объяснил мне, что мы будем делать с твоей похабной аферой.
Штефан глубоко вздохнул.
– Боже, Олли, я и сам не знаю. Я – мужчина. Такое запросто может случиться. – И после паузы, в течение которой я пристально смотрела на него, добавил: – Мне очень жаль.
– Ты любишь ее? – спросила я.
– Боже мой, нет! – сказал Штефан. – Она вообще не в моем вкусе. Ты же видела, какие у нее кривые ноги?
Некоторое время я смотрела на него, сбитая с толку.
– Но почему же ты тогда?..
– Понятия не имею, – сказал Штефан. – Во мне, знаешь ли, похоже, взыграло самолюбие. Все мои друзья сделали карьеру, только у меня под ногами болтается этот питомник.
– И я, – тихо добавила я.
– Ах, Олли, – сказал Штефан и слабо улыбнулся. – Я же люблю тебя.
– Что?
– Конечно, я люблю тебя, – повторил Штефан. – Иначе и быть не может. То, что произошло с Петрой… это какое-то помутнение рассудка. – Он откинулся на спинку своего рабочего кресла и чистосердечно посмотрел мне в глаза. – Помутнение рассудка, за которое я прошу меня простить. Ничего подобного никогда больше не повторится. – И совершенно безо всякого перехода улыбнулся своей улыбкой а-ля Брэд Питт: – Если мы продадим наш питомник, то в любом случае никогда ее больше не увидим.
Я покачала головой:
– Я не хочу продавать питомник, Штефан.
Улыбка Штефана исчезла так же внезапно, как и появилась.
– Олли, ты что, не расслышала меня?
– Отчего же. Работа здесь делает тебя несчастным. Ты чувствуешь, что способен на большее и хочешь ездить на шикарном автомобиле и носить дорогие шмотки. Это я поняла. Но сделай милость и постарайся понять, что сказала я. У нас скоро будет достаточно денег, чтобы не экономить на воде, и нам для этого не понадобятся даже миллионы Фрица.
– Я не стану вкладывать наши деньги в эту бестолковую торговлю, – с нажимом произнес Штефан. – Если за полгода нам удастся избавиться от этой обузы, то у нас будет шанс начать все сначала. И я не дам тебе загубить этот шанс.
– Понятно, – сказала я. Я стала холодна как лед.
– Олли, – произнес Штефан, тон его голоса снова смягчился, – если я получу хорошую работу – а это произойдет, – мы сможем подобрать себе великолепную квартиру в городе и начать жизнь, которой достойны. Мой отец уже задействовал свои старые связи. В его прежней фирме для меня есть совершенно изумительная работа. Может быть, мы даже на несколько лет поедем за границу. Мы вдвоем – этакая сказка. Обещаю тебе, что ты ни о чем не пожалеешь, если послушаешь меня.
– Понятно, – снова повторила я.
– Вот теперь я рад, – сказал Штефан. – Иди же, Олли, иди к папочке.
Я сделала шаг назад. Штефан вздохнул.
– Пожалуйста, только не злись больше. Я же уже извинился, или нет?
Один из нас, похоже, сошел с ума. Я была не особенно искушенной в таких делах, но никогда в жизни люди не возвращались так быстро к нормальным взаимоотношениям после измены одного из супругов. Или я ошибалась? Разбитая посуда, синяки под глазами и долгие часы у психотерапевта, чтобы после сотого или тысячного приема снова вернуться в нормальное состояние, а совсем не то, что изобразил тут Штефан.
– Мне надо работать, – сказала я и выскользнула из кабинета в торговый зал.
– Вы не имеете права меня уволить, – заявила Петра. – Иначе я натравлю на вас своего мужа.
– Не пугай, – ответила я. – Даже если он у тебя вышибала в диско-салоне или исполнительный пристав в кредитной конторе.
– Чепуха. Он адвокат.
– Ах нет? – сказала я. Жаль, а я-то думала, сюда прибежит какой-нибудь громила и накостыляет Штефану как следует. – А что скажет твой адвокат после того, как узнает, чем ты занималась со своим шефом на диване вот в этом кабинете?
– Он знает, как я ему дорога и что для него значу, – сказала Петра. – В конце концов, я мать его детей.
– Бедный муж. Однако все будет так, как сказано. Ты уволена.
– Это мы еще посмотрим.
Эвелин я нашла в оранжерее номер пять. Она обихаживала свой урожай.
– Мне показалось, ты собиралась что-то печь.
– Я все еще хочу. Ты уже видела кухню?
– Да! – Кухня стала выше всяких похвал. Просто мечта любой хозяйки в кремовых тонах. – Это самая лучшая кухня, которую я когда-нибудь видела.
– Да, я знаю, – довольно нескромно заметила Эвелин. – Господин Кабульке и я обсудили и продумали столько великолепных идей, что ни один человек при всем желании не в состоянии переработать. Как тебе понравились лампы?
– Потрясающе, – вставила я.
– Ты говоришь это без особенного энтузиазма, – сказала Эвелин, – Ах, мне жаль, ты, конечно, сейчас не в настроении обсуждать такие темы. Ну и? Ты воткнула Штефану вилы в пузо?
Я покачала головой:
– Это того не стоит.
– Ты права, – поддержала Эвелин. – Мужчина как особь вообще ничего не стоит, если тебе интересно мое мнение.
– Ах, ты говоришь так только потому, что Петра увела его у тебя из-под носа.
Эвелин рассмеялась.
– Но, Оливия, ты же на самом деле так не думаешь?
– Нет.
– Тогда я спокойна, – произнесла Эвелин. – А то уж я начала беспокоиться. Но ведь ты прекрасно знаешь, как я требовательна в вопросах вкуса. А ипохондрики с загаром из солярия – совершенно не мой тип мужчин.
И не мой тоже, подумала я. Но Штефан не всегда был таким.
– Кроме того, – сказала Эвелин, на этот раз серьезно, – кроме того, я бы никогда не стала что-то затевать с братом моего мужа. Это вообще отсутствие всякого стиля.
– Полное, – согласилась я, и чья-то невидимая рука сдавила холодными пальцами мое горло.
Ох, что же я наделала! У меня нет никакого стиля. Я спала с братом моего мужа.
– И я бы не стала делать этого еще и потому, что уважаю тебя и нуждаюсь в тебе, – мягко сказала Эвелин, и рука с холодными пальцами сжала мое горло с такой силой, что я потеряла способность дышать.
– И я в тебе, – услышала я свой собственный хрип.
И это была абсолютная правда. Я нуждалась в Эвелин и любила ее. Действительно любила. Особенно с того момента, как узнала, что у нее ничего не было со Штефаном. Она отремонтировала мой дом. А что я сделала в благодарность? Переспала с ее мужем.
Я – самое настоящее отребье. Еще хуже, чем Петра. Я виновато посмотрела на Эвелин. Как теперь отмыться от этой грязи?
– Так что же все-таки с тестом на беременность? – спросила я с замиранием.
О мой Бог. Мысль о том, что я легла в постель с отцом ее ребенка, снова лишила меня возможности дышать.
Я, я была самым отвратительным и мерзким отребьем.
– Позитивно, – сказала Эвелин и рассмеялась. – Во всяком случае, для меня. – Перехватив мой сконфуженный взгляд, она снова стала серьезной. – Нет, собственно, сам тест показал отрицательный результат.
Я смутилась еще больше.
– Так это значит, что ты теперь беременна?
Эвелин покачала головой:
– Нет, я не беременна. И знаешь что? Я больше не стану к этому стремиться. Прошедшее время ясно показало: я вообще не хочу иметь детей.
– Правда, нет?
– Нет. Я и до этого не хотела, но думала, что тогда жизнь будет считаться прожитой зря. И если не сейчас, то когда? Но это была идея фикс. Множество людей просто не созданы для того, чтобы иметь детей.
– Но Оливер, – сказала я и попыталась проигнорировать угрызения совести. – Он же так хотел.
– Да, – сказала Эвелин. – Он страшно разочарован. Но он это понимает. Он всегда все понимает. Он такой тонкий человек, ты знаешь. Я не хотела сделать ему больно.
– Да, – прошептала я.
«Отребье, отребье», – шептал голос внутри меня. Эвелин улыбалась:
– Я всегда буду любить его, это он тоже знает. Но он никогда не смирится с тем, что не сможет стать отцом моих детей. Ни он – никто другой. Когда эти шесть месяцев наконец закончатся, я начну искать новую работу. Я слишком хороша для того, чтобы заниматься пеленками. А еще лучше – уеду на какое-то время за границу.
– А что с твоими наркотиками?
И что, кстати, с Оливером и нашим шоу? Ему придется положить это дело на алтарь амбиций Эвелин?
«Не уводи дело в сторону, ты, отребье», – продолжал шептать внутренний голос.
– Я все равно не смогу этим долго заниматься, – сказала Эвелин и подмигнула мне. – Несмотря на то, что мы получили превосходные семена. При небольшой реконструкции и настройке системы орошения в этой оранжерее можно выращивать до тридцати килограммов в месяц. И годовой доход был бы порядка миллиона евро. Причем без налогов. Очень заманчиво, ты не находишь?
– Нет, – ответила я. – Определенно нет. Я лучше останусь с разрешенными растениями.
– Как знаешь, – заметила Эвелин. – Но этот урожай мы протестируем вместе.
– На мне, – предложила я. Я – отребье и должна до смерти обкуриться коноплей, выращенной Эвелин. Я это заслужила. – Но я не умею курить взатяжку, – сказала я виновато. – А по-другому, наверное, это не подействует.
Эвелин засмеялась.
– Есть множество возможностей принять в себя это зелье, – проговорила она. – Не обязательно его курить. Можно делать таблеточки, можно добавлять в пищу. Я нашла в Интернете замечательные рецепты.
Тоже хорошо. Можно будет до смерти наглотаться таблеток. Далеко не худший способ покончить с собой для такой дряни, как я.
– Только, к сожалению, на дворе пока август, а нам надо продолжать до октября, – сказала Эвелин.
– Чтобы конопля дошла до необходимой кондиции для таблеток?
– Нет, чтобы получить наши миллионы. А конопля уже давно готова, Старые мешки вчера попробовали первые косячки. Товар действительно превосходного качества. Даже Оливер вынужден был это признать.
– Оливер?
– Да, он тоже сделал пару затяжек. Добрый старина Шитти. – Эвелин хихикнула.
Значит, Оливер вчера был обкурен. Ну, замечательно – мы нашли друг друга: алкоголичка и наркоман.
– Я дам тебе знать, если соберусь делать таблетки, – сказала Эвелин. – Ах, еще, Оливия, ты не против, если господин Какабульке ошкурит межкомнатные двери и покрасит в белый цвет?
Придется искать для дома покупателя. Слезы навернулись у меня на глаза.
– Он мастер на все руки, – продолжала Эвелин, все еще ожидая от меня ответа.
– Ах, Эвелин, для чего все эти старания, если Штефан все равно хочет продать наше хозяйство?
– Он не может решать в одиночку. И я бы ни за что не стала все это продавать.
– Но ты же находила наш дом таким ужасным, – удивилась я.
– Теперь я так не считаю, – твердо сказала Эвелин. – И ты же видишь, что может получиться от одной лишь покраски стен в новые цвета.
– Но в одиночку мне не осилить.
– Подумай о миллионе, – возразила Эвелин. – Половина будет принадлежать тебе. И если Штефан непременно захочет отойти от дела, ты сможешь вести его сама!
После этого разговора я почувствовала себя немного лучше, Как отребье, конечно, но не самое последнее.
Глава 13
Я бы с удовольствием отравилась наркотиками, чтобы либо совсем больше не встретиться с Оливером один на один, либо не воспринимать общение с ним на трезвую голову. Но Эвелин сказала, что ей сначала следует попробовать разные рецепты.
– Если продукт употреблять в пищу, то его действие будет намного сильнее, – разъяснила она. – Поэтому очень важно подобрать правильную концентрацию.
– Даже чтобы отравиться, надо экспериментировать, – сказала я.
Что касается меня, то она могла бы и не стараться.
Целый день меня мучили приступы мигрени. Разговор со Штефаном никак не шел из головы. То, что он попытался сделать меня виноватой, было довольно подло с его стороны. То, что питомник был моей мечтой и я была инициатором ее воплощения в жизнь, правда. Но Штефан обещал разделить со мной всю ответственность.
Было очень больно от того, что время, проведенное нами здесь, он рассматривал как потерянное. Со временем к нам приходило все больше клиентов и все меньшее количество из них разменивалось на дешевые бегонии, а обращало внимание на более серьезные растения. Мы были на правильном пути.
Вот только слово «мы», по-моему, уже не годилось. Штефан хотел от жизни чего-то иного. Но то, чего хотел он, казалось мне бесконечно далеким: шикарный автомобиль, роскошные путешествия, дорогие тряпки.
А я всегда думала, что в нашей семье такими поверхностными людьми были Оливер и Эвелин. Как сильно я заблуждалась.
– Ну, ты все еще дуешься? – спросил Штефан.
Дело близилось к вечеру, и я занималась розами. Согласно лунному календарю сегодня был подходящий день для обрезки и посадок растений.
– Я не дуюсь, – сказала я и печально посмотрела на него.
Впервые в жизни я подумала, что моя приемная мать была не так уж и не права, повторяя все время: «С красивого блюда есть не пристало». Можно поставить его на полку и любоваться им, можно выложить на него фрукты, но если использовать это блюдо каждый день, то его красота примелькается, а глянец потускнеет.
Глянец Штефана был для меня безвозвратно потерян.
– Конечно, дуешься, – сказал он. – И я могу тебя понять. Но может быть, ты задумываешься и над тем, почему это вообще могло случиться?
– Я только об этом и думаю, – ответила я.
– При безупречных отношениях не случается измен, – сказал Штефан. – Я пытался найти в Петре то, чего не смог найти в тебе.
– Ха, – хмыкнула я. – Можешь мне поверить, то, что ты нашел в Петре, во мне пришлось бы искать очень долго!
– Я же говорю.
– Нет, ты говоришь не об этом! Но ты слишком твердолобый, чтобы понять, почему эта твоя афера так больно по мне ударила.
– Твердолобая ты, – сказал Штефан. – Хотя бы потому, что никак не можешь осознать, что этот питомник ставит под вопрос все наше будущее.
Я посмотрела на него. Вот он стоит – как всегда безупречный, словно фотомодель с этой ямочкой над верхней губой, в которую я влюбилась сразу и безвозвратно. Я лишь покачала головой, пытаясь отогнать снова подступившие слезы.
Все прошло. Все.
– Штефан, питомник и история с Петрой – две совершенно разные вещи.
– Не совсем так. Но я понимаю, что ты просто не хочешь видеть взаимосвязь. Мне жаль, Олли. И как долго я еще должен извиняться?
– Можешь не напрягаться, – холодно сказала я. – Такие вещи не прощаются.
Штефан вздохнул:
– Хорошо. Нет так нет. Может быть, ты будешь попрекать меня этой Петрой и через двадцать лет.
– Совершенно точно – нет.
– А ты не находишь, что следовало бы сделать усилие, чтобы попытаться меня понять? Хоть немного?
– Ах, Штефан. Я тебя понимаю. Раз уж тебе так ненавистен этот питомник, раз уж ты так рвешься в свой маркетинг, я – последнее препятствие на твоем пути!
Штефан улыбнулся.
– Тогда мне уже легче, – сказал он. – Я-то думал, что ты и в самом деле собираешься стоять до последнего.
Я уставилась на него. Да, похоже, он ничего не хотел понимать.
– Я уже нашел в Интернете потенциальных покупателей, – продолжал между тем Штефан. – Состояние рынка недвижимости сегодня довольно скверное, но не хуже, чем было два года назад. Поэтому, я думаю, мы можем вернуть те средства, что тогда вложили. По крайней мере, сможем остаться при своих.
Я слушала его со все возрастающим нетерпением.
– Штефан, ты снова неправильно меня понял. Я не собираюсь продавать питомник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Я все больше жалела, что в руках у меня нет грабель господина Кабульке. Так хотелось ткнуть ими Штефана в живот. Что он мелет?
– Что будем делать с Петрой? – спросила я.
Штефан снова вздохнул.
– На протяжении нескольких месяцев я пытаюсь объяснить тебе, что этот питомник в конце концов разрушит наш брак. У меня были все шансы стать экспертом экстра-класса в области маркетинговых исследований, пока мы не купили это совершенно убыточное хозяйство. Но ты же слепа, как крот, и игнорируешь все мои аргументы, и тебе наплевать, что я годами закапывал здесь свои способности в прямом и переносном смысле слова. Бог мой, на что я все это время тратил свои силы! Тебе не кажется, что у меня тоже может быть желание ездить на приличной машине, отдыхать во время отпуска, как люди, и носить те шмотки, в которых мне не будет стыдно выходить на улицу?
Моя первая, горячая ненависть постепенно прошла. Грабли больше были не нужны. Злоба, пришедшая теперь, была куда более холодной.
– Я все еще не понимаю, что мы будем делать с этим хорьком, – спокойно проговорила я.
– Весной строительный супермаркет открывает отдел садоводства, – сказал Штефан. – Теперь это очевидный факт! Поверь мне, как только это произойдет, сюда не придет больше ни один покупатель.
– Конечно, – согласилась я. – Кто потащится сюда ради старых роз, ради элитных кустарников, ради моих советов, которые можно получить совершенно бесплатно…
– Ах, Олли, прекрати наконец предаваться глупым мечтам.
– Я не мечтаю! – вскипела я. – Мы с Оливером начинаем делать садовое шоу на телевидении, и благодаря этому наш питомник скоро станет знаменит. А супермаркет может продавать бегонии и дурацкие рождественские звезды. Он нам не конкурент! Ты здесь единственный, кто не хочет следовать логическим аргументам, ты, а не я! Никому не удалось убедить тебя к ним прислушаться. Кроме того, ты до сих пор не объяснил мне, что мы будем делать с твоей похабной аферой.
Штефан глубоко вздохнул.
– Боже, Олли, я и сам не знаю. Я – мужчина. Такое запросто может случиться. – И после паузы, в течение которой я пристально смотрела на него, добавил: – Мне очень жаль.
– Ты любишь ее? – спросила я.
– Боже мой, нет! – сказал Штефан. – Она вообще не в моем вкусе. Ты же видела, какие у нее кривые ноги?
Некоторое время я смотрела на него, сбитая с толку.
– Но почему же ты тогда?..
– Понятия не имею, – сказал Штефан. – Во мне, знаешь ли, похоже, взыграло самолюбие. Все мои друзья сделали карьеру, только у меня под ногами болтается этот питомник.
– И я, – тихо добавила я.
– Ах, Олли, – сказал Штефан и слабо улыбнулся. – Я же люблю тебя.
– Что?
– Конечно, я люблю тебя, – повторил Штефан. – Иначе и быть не может. То, что произошло с Петрой… это какое-то помутнение рассудка. – Он откинулся на спинку своего рабочего кресла и чистосердечно посмотрел мне в глаза. – Помутнение рассудка, за которое я прошу меня простить. Ничего подобного никогда больше не повторится. – И совершенно безо всякого перехода улыбнулся своей улыбкой а-ля Брэд Питт: – Если мы продадим наш питомник, то в любом случае никогда ее больше не увидим.
Я покачала головой:
– Я не хочу продавать питомник, Штефан.
Улыбка Штефана исчезла так же внезапно, как и появилась.
– Олли, ты что, не расслышала меня?
– Отчего же. Работа здесь делает тебя несчастным. Ты чувствуешь, что способен на большее и хочешь ездить на шикарном автомобиле и носить дорогие шмотки. Это я поняла. Но сделай милость и постарайся понять, что сказала я. У нас скоро будет достаточно денег, чтобы не экономить на воде, и нам для этого не понадобятся даже миллионы Фрица.
– Я не стану вкладывать наши деньги в эту бестолковую торговлю, – с нажимом произнес Штефан. – Если за полгода нам удастся избавиться от этой обузы, то у нас будет шанс начать все сначала. И я не дам тебе загубить этот шанс.
– Понятно, – сказала я. Я стала холодна как лед.
– Олли, – произнес Штефан, тон его голоса снова смягчился, – если я получу хорошую работу – а это произойдет, – мы сможем подобрать себе великолепную квартиру в городе и начать жизнь, которой достойны. Мой отец уже задействовал свои старые связи. В его прежней фирме для меня есть совершенно изумительная работа. Может быть, мы даже на несколько лет поедем за границу. Мы вдвоем – этакая сказка. Обещаю тебе, что ты ни о чем не пожалеешь, если послушаешь меня.
– Понятно, – снова повторила я.
– Вот теперь я рад, – сказал Штефан. – Иди же, Олли, иди к папочке.
Я сделала шаг назад. Штефан вздохнул.
– Пожалуйста, только не злись больше. Я же уже извинился, или нет?
Один из нас, похоже, сошел с ума. Я была не особенно искушенной в таких делах, но никогда в жизни люди не возвращались так быстро к нормальным взаимоотношениям после измены одного из супругов. Или я ошибалась? Разбитая посуда, синяки под глазами и долгие часы у психотерапевта, чтобы после сотого или тысячного приема снова вернуться в нормальное состояние, а совсем не то, что изобразил тут Штефан.
– Мне надо работать, – сказала я и выскользнула из кабинета в торговый зал.
– Вы не имеете права меня уволить, – заявила Петра. – Иначе я натравлю на вас своего мужа.
– Не пугай, – ответила я. – Даже если он у тебя вышибала в диско-салоне или исполнительный пристав в кредитной конторе.
– Чепуха. Он адвокат.
– Ах нет? – сказала я. Жаль, а я-то думала, сюда прибежит какой-нибудь громила и накостыляет Штефану как следует. – А что скажет твой адвокат после того, как узнает, чем ты занималась со своим шефом на диване вот в этом кабинете?
– Он знает, как я ему дорога и что для него значу, – сказала Петра. – В конце концов, я мать его детей.
– Бедный муж. Однако все будет так, как сказано. Ты уволена.
– Это мы еще посмотрим.
Эвелин я нашла в оранжерее номер пять. Она обихаживала свой урожай.
– Мне показалось, ты собиралась что-то печь.
– Я все еще хочу. Ты уже видела кухню?
– Да! – Кухня стала выше всяких похвал. Просто мечта любой хозяйки в кремовых тонах. – Это самая лучшая кухня, которую я когда-нибудь видела.
– Да, я знаю, – довольно нескромно заметила Эвелин. – Господин Кабульке и я обсудили и продумали столько великолепных идей, что ни один человек при всем желании не в состоянии переработать. Как тебе понравились лампы?
– Потрясающе, – вставила я.
– Ты говоришь это без особенного энтузиазма, – сказала Эвелин, – Ах, мне жаль, ты, конечно, сейчас не в настроении обсуждать такие темы. Ну и? Ты воткнула Штефану вилы в пузо?
Я покачала головой:
– Это того не стоит.
– Ты права, – поддержала Эвелин. – Мужчина как особь вообще ничего не стоит, если тебе интересно мое мнение.
– Ах, ты говоришь так только потому, что Петра увела его у тебя из-под носа.
Эвелин рассмеялась.
– Но, Оливия, ты же на самом деле так не думаешь?
– Нет.
– Тогда я спокойна, – произнесла Эвелин. – А то уж я начала беспокоиться. Но ведь ты прекрасно знаешь, как я требовательна в вопросах вкуса. А ипохондрики с загаром из солярия – совершенно не мой тип мужчин.
И не мой тоже, подумала я. Но Штефан не всегда был таким.
– Кроме того, – сказала Эвелин, на этот раз серьезно, – кроме того, я бы никогда не стала что-то затевать с братом моего мужа. Это вообще отсутствие всякого стиля.
– Полное, – согласилась я, и чья-то невидимая рука сдавила холодными пальцами мое горло.
Ох, что же я наделала! У меня нет никакого стиля. Я спала с братом моего мужа.
– И я бы не стала делать этого еще и потому, что уважаю тебя и нуждаюсь в тебе, – мягко сказала Эвелин, и рука с холодными пальцами сжала мое горло с такой силой, что я потеряла способность дышать.
– И я в тебе, – услышала я свой собственный хрип.
И это была абсолютная правда. Я нуждалась в Эвелин и любила ее. Действительно любила. Особенно с того момента, как узнала, что у нее ничего не было со Штефаном. Она отремонтировала мой дом. А что я сделала в благодарность? Переспала с ее мужем.
Я – самое настоящее отребье. Еще хуже, чем Петра. Я виновато посмотрела на Эвелин. Как теперь отмыться от этой грязи?
– Так что же все-таки с тестом на беременность? – спросила я с замиранием.
О мой Бог. Мысль о том, что я легла в постель с отцом ее ребенка, снова лишила меня возможности дышать.
Я, я была самым отвратительным и мерзким отребьем.
– Позитивно, – сказала Эвелин и рассмеялась. – Во всяком случае, для меня. – Перехватив мой сконфуженный взгляд, она снова стала серьезной. – Нет, собственно, сам тест показал отрицательный результат.
Я смутилась еще больше.
– Так это значит, что ты теперь беременна?
Эвелин покачала головой:
– Нет, я не беременна. И знаешь что? Я больше не стану к этому стремиться. Прошедшее время ясно показало: я вообще не хочу иметь детей.
– Правда, нет?
– Нет. Я и до этого не хотела, но думала, что тогда жизнь будет считаться прожитой зря. И если не сейчас, то когда? Но это была идея фикс. Множество людей просто не созданы для того, чтобы иметь детей.
– Но Оливер, – сказала я и попыталась проигнорировать угрызения совести. – Он же так хотел.
– Да, – сказала Эвелин. – Он страшно разочарован. Но он это понимает. Он всегда все понимает. Он такой тонкий человек, ты знаешь. Я не хотела сделать ему больно.
– Да, – прошептала я.
«Отребье, отребье», – шептал голос внутри меня. Эвелин улыбалась:
– Я всегда буду любить его, это он тоже знает. Но он никогда не смирится с тем, что не сможет стать отцом моих детей. Ни он – никто другой. Когда эти шесть месяцев наконец закончатся, я начну искать новую работу. Я слишком хороша для того, чтобы заниматься пеленками. А еще лучше – уеду на какое-то время за границу.
– А что с твоими наркотиками?
И что, кстати, с Оливером и нашим шоу? Ему придется положить это дело на алтарь амбиций Эвелин?
«Не уводи дело в сторону, ты, отребье», – продолжал шептать внутренний голос.
– Я все равно не смогу этим долго заниматься, – сказала Эвелин и подмигнула мне. – Несмотря на то, что мы получили превосходные семена. При небольшой реконструкции и настройке системы орошения в этой оранжерее можно выращивать до тридцати килограммов в месяц. И годовой доход был бы порядка миллиона евро. Причем без налогов. Очень заманчиво, ты не находишь?
– Нет, – ответила я. – Определенно нет. Я лучше останусь с разрешенными растениями.
– Как знаешь, – заметила Эвелин. – Но этот урожай мы протестируем вместе.
– На мне, – предложила я. Я – отребье и должна до смерти обкуриться коноплей, выращенной Эвелин. Я это заслужила. – Но я не умею курить взатяжку, – сказала я виновато. – А по-другому, наверное, это не подействует.
Эвелин засмеялась.
– Есть множество возможностей принять в себя это зелье, – проговорила она. – Не обязательно его курить. Можно делать таблеточки, можно добавлять в пищу. Я нашла в Интернете замечательные рецепты.
Тоже хорошо. Можно будет до смерти наглотаться таблеток. Далеко не худший способ покончить с собой для такой дряни, как я.
– Только, к сожалению, на дворе пока август, а нам надо продолжать до октября, – сказала Эвелин.
– Чтобы конопля дошла до необходимой кондиции для таблеток?
– Нет, чтобы получить наши миллионы. А конопля уже давно готова, Старые мешки вчера попробовали первые косячки. Товар действительно превосходного качества. Даже Оливер вынужден был это признать.
– Оливер?
– Да, он тоже сделал пару затяжек. Добрый старина Шитти. – Эвелин хихикнула.
Значит, Оливер вчера был обкурен. Ну, замечательно – мы нашли друг друга: алкоголичка и наркоман.
– Я дам тебе знать, если соберусь делать таблетки, – сказала Эвелин. – Ах, еще, Оливия, ты не против, если господин Какабульке ошкурит межкомнатные двери и покрасит в белый цвет?
Придется искать для дома покупателя. Слезы навернулись у меня на глаза.
– Он мастер на все руки, – продолжала Эвелин, все еще ожидая от меня ответа.
– Ах, Эвелин, для чего все эти старания, если Штефан все равно хочет продать наше хозяйство?
– Он не может решать в одиночку. И я бы ни за что не стала все это продавать.
– Но ты же находила наш дом таким ужасным, – удивилась я.
– Теперь я так не считаю, – твердо сказала Эвелин. – И ты же видишь, что может получиться от одной лишь покраски стен в новые цвета.
– Но в одиночку мне не осилить.
– Подумай о миллионе, – возразила Эвелин. – Половина будет принадлежать тебе. И если Штефан непременно захочет отойти от дела, ты сможешь вести его сама!
После этого разговора я почувствовала себя немного лучше, Как отребье, конечно, но не самое последнее.
Глава 13
Я бы с удовольствием отравилась наркотиками, чтобы либо совсем больше не встретиться с Оливером один на один, либо не воспринимать общение с ним на трезвую голову. Но Эвелин сказала, что ей сначала следует попробовать разные рецепты.
– Если продукт употреблять в пищу, то его действие будет намного сильнее, – разъяснила она. – Поэтому очень важно подобрать правильную концентрацию.
– Даже чтобы отравиться, надо экспериментировать, – сказала я.
Что касается меня, то она могла бы и не стараться.
Целый день меня мучили приступы мигрени. Разговор со Штефаном никак не шел из головы. То, что он попытался сделать меня виноватой, было довольно подло с его стороны. То, что питомник был моей мечтой и я была инициатором ее воплощения в жизнь, правда. Но Штефан обещал разделить со мной всю ответственность.
Было очень больно от того, что время, проведенное нами здесь, он рассматривал как потерянное. Со временем к нам приходило все больше клиентов и все меньшее количество из них разменивалось на дешевые бегонии, а обращало внимание на более серьезные растения. Мы были на правильном пути.
Вот только слово «мы», по-моему, уже не годилось. Штефан хотел от жизни чего-то иного. Но то, чего хотел он, казалось мне бесконечно далеким: шикарный автомобиль, роскошные путешествия, дорогие тряпки.
А я всегда думала, что в нашей семье такими поверхностными людьми были Оливер и Эвелин. Как сильно я заблуждалась.
– Ну, ты все еще дуешься? – спросил Штефан.
Дело близилось к вечеру, и я занималась розами. Согласно лунному календарю сегодня был подходящий день для обрезки и посадок растений.
– Я не дуюсь, – сказала я и печально посмотрела на него.
Впервые в жизни я подумала, что моя приемная мать была не так уж и не права, повторяя все время: «С красивого блюда есть не пристало». Можно поставить его на полку и любоваться им, можно выложить на него фрукты, но если использовать это блюдо каждый день, то его красота примелькается, а глянец потускнеет.
Глянец Штефана был для меня безвозвратно потерян.
– Конечно, дуешься, – сказал он. – И я могу тебя понять. Но может быть, ты задумываешься и над тем, почему это вообще могло случиться?
– Я только об этом и думаю, – ответила я.
– При безупречных отношениях не случается измен, – сказал Штефан. – Я пытался найти в Петре то, чего не смог найти в тебе.
– Ха, – хмыкнула я. – Можешь мне поверить, то, что ты нашел в Петре, во мне пришлось бы искать очень долго!
– Я же говорю.
– Нет, ты говоришь не об этом! Но ты слишком твердолобый, чтобы понять, почему эта твоя афера так больно по мне ударила.
– Твердолобая ты, – сказал Штефан. – Хотя бы потому, что никак не можешь осознать, что этот питомник ставит под вопрос все наше будущее.
Я посмотрела на него. Вот он стоит – как всегда безупречный, словно фотомодель с этой ямочкой над верхней губой, в которую я влюбилась сразу и безвозвратно. Я лишь покачала головой, пытаясь отогнать снова подступившие слезы.
Все прошло. Все.
– Штефан, питомник и история с Петрой – две совершенно разные вещи.
– Не совсем так. Но я понимаю, что ты просто не хочешь видеть взаимосвязь. Мне жаль, Олли. И как долго я еще должен извиняться?
– Можешь не напрягаться, – холодно сказала я. – Такие вещи не прощаются.
Штефан вздохнул:
– Хорошо. Нет так нет. Может быть, ты будешь попрекать меня этой Петрой и через двадцать лет.
– Совершенно точно – нет.
– А ты не находишь, что следовало бы сделать усилие, чтобы попытаться меня понять? Хоть немного?
– Ах, Штефан. Я тебя понимаю. Раз уж тебе так ненавистен этот питомник, раз уж ты так рвешься в свой маркетинг, я – последнее препятствие на твоем пути!
Штефан улыбнулся.
– Тогда мне уже легче, – сказал он. – Я-то думал, что ты и в самом деле собираешься стоять до последнего.
Я уставилась на него. Да, похоже, он ничего не хотел понимать.
– Я уже нашел в Интернете потенциальных покупателей, – продолжал между тем Штефан. – Состояние рынка недвижимости сегодня довольно скверное, но не хуже, чем было два года назад. Поэтому, я думаю, мы можем вернуть те средства, что тогда вложили. По крайней мере, сможем остаться при своих.
Я слушала его со все возрастающим нетерпением.
– Штефан, ты снова неправильно меня понял. Я не собираюсь продавать питомник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25