Однако от этой идиллии вскоре не осталось и следа, когда раздался высокий голосок Александра. Он указывал на другой конец площади и кричал:– Tatus! Tatus! Tatus (польск.) – папа.
Ян обернулся. В дальнем конце площади на главной улице между высокими зданиями делового района появился конвой немецких грузовиков, танков и транспортеров для перевозки личного состава. Все было помечено буквой «G» – танковая группировка Гудериана. Вся эта зловещая процессия медленно и безмолвно двигалась по главной улице, резко контрастируя с зимней площадью, напоминавшей страну чудес. Хотя за эти последние два года Шукальский закалился и спокойнее смотрел на оккупировавшие страну войска, но, увидев их в таком количестве и с таким вооружением, он подхватил Александра на руки. Дьяпа инстинктивно подбежала и прижалась к ногам хозяина.Глядя на катившиеся мимо них серые танки, Ян прижимал Александра к себе до тех пор, пока тот не стал вертеться от неудобного положения. Ян заметил, что многие из солдат – чисто выбритые молодые люди, с молочного цвета кожей, розовыми щеками, ледяными глазами и нордическими чертами, унаследованными от своих предков.Ян инстинктивно подался назад, ища безопасности в дверном проеме. Снова, как мелодия неприятной песни, слова Пиотра Вайды отдались в его сознании. Он тогда говорил: «В исповедальне этот молодой солдат сказал мне еще кое-что. Он говорил о том, что они называют «Lebensborn». Lebensborn (нем.) – нацистский план отбора «расово полноценных» детей с целью их онемечения.
Ян Шукальский крепко зажмурил глаза. Но голос священника все равно отдавался эхом в его ушах: «Это план, осуществляемый СС, чтобы заселить Германию чистой тевтонской расой. Они похищают светловолосых и голубоглазых детей покоренных народов, отдают их в немецкие семьи, где их воспитывают как немцев. Не имеет значения, поляки они, голландцы или чехи. Если ребенок соответствует идеальным критериям совершенства, определенными Гитлером, его крадут у настоящих родителей и…»– Tatus! – раздался приглушенный голос Александра. Шукальский взглянул на него. Он обнял ребенка так крепко, что лицо того совсем исчезло в его пальто.– Алекс, – прошептал он.Затем он поднял голову. Конвой исчез, он прошел через город и отправился на русский фронт.Шукальский не терял времени. Прежде чем вернуться домой к рождественскому обеду, надо было кое-что сделать. На это уйдет всего несколько минут. Взяв веревку от санок и позвав Дьяпу, он быстро пошел к костелу.– Пиотр, – тихо произнес он, осторожно опуская ребенка на пол.Священник обернулся и тут же заулыбался.– Ян! И маленький Алекс! – Пиотр наклонился и положил тяжелую руку ребенку на голову. – Счастливого Рождества и благослови тебя Господь, Александр. – Выпрямившись, он увидел, как серьезно лицо врача. – Значит, это не дружеский визит?Доктор хотел улыбнуться, но у него ничего не получилось.– Заходите, и присядем. Литургия начнется еще не скоро. Я просто расхаживаю здесь, чтобы согреться.Пиотр засунул руки в карманы длинной черной рясы и прислонился к столу.– Что случилось, Ян?– Пиотр, я вот все думаю. Поймите, я ничего не обещаю, но постараюсь. Я хочу придумать что-нибудь, дабы у немецкого солдата нашелся повод не возвращаться в лагерь.Отец Вайда закрыл глаза и с облегчением кивнул.– Спасибо, – пробормотал он.– Пиотр, я хочу, чтобы вы поняли, что я так поступаю не из альтруистических побуждений. В данном случае мною движет иное побуждение, чем вами. Я лишь хочу спасти этот город от уничтожения.– Ваше побуждение меня не касается.– Пиотр, вы должны знать, что мне наплевать, если он сдохнет. Я просто не хочу, чтобы он совершил самоубийство и тем самым стал причиной гибели этого города. Я лишь постараюсь продлить его увольнение от службы, чтобы он мог бежать.Священник взял руку Шукальского и пожал ее.– Ян, спасибо за то, что вы делаете. В конце концов, нами движет одна цель, мы оба боремся за Польшу. Послушайте, что вы собираетесь делать?– Пришлите завтра этого солдата ко мне в больницу, и я посмотрю, что можно придумать.Быстро повернувшись, Ян Шукальский торопливо покинул ризницу, таща маленького Александра за собой, и вышел на освещенную полуденным солнцем улицу. Глава 6 Легкий снежок, выпавший под конец рождественской ночи, помог незаметно передвигаться двум темным фигурам, осторожно пробиравшимся по пустынным улицам еврейского квартала Зофии. Пока они крались мимо темных дверных проемов и разбитых окон, Бену Якоби пришлось сдерживать охвативший его страх. Крепкий и храбрый Брунек Матушек вселял в него некоторое спокойствие, и старый аптекарь шел за ним по пятам.В гетто царили тишина и запустение, но полтора года назад здесь раздавались пронзительные вопли. В тот день, спустя несколько месяцев после начала блицкрига, нацисты вошли в этот квартал, выгнали людей на улицы, затем методично разграбили все дома. Бен Якоби в то время лечил животных на дальней ферме. Он вернулся поздно ночью и увидел, что весеннее небо озаряют костры, и издалека услышал крики перепуганных людей, которых куда-то увозили.Бен Якоби хорошо помнил ту ночь, когда он обнаружил в аптеке среди развалин тело своей жены. Мойше и Эстер Бромберг нашли его и увели с собой. За полтора года, прошедшие с тех пор, Якоби сюда ни разу не возвращался. Но сейчас он вернулся, среди ночи пробравшись через город, и, хотя Зофия в этот час была безмолвна, в ушах старика все еще звучали крики этой бойни. На это дело Давид Риш хотел пойти вместе с Брунеком, но Бен настоял, чтобы взяли его. Одному ему было известно, где хранятся нужные химикаты для изготовления нитроглицерина. Он сердцем чувствовал это место, которого боялся, и только здесь мог черпать силы.Матушек и старый, но решительный Якоби после заката солнца пешком отправились в путь и подошли к окраине еврейского гетто как раз после полуночи. В далеких окнах горело несколько рождественских огней, но других признаков жизни не замечалось. В этот холодный час дома не сиделось только этим двум заговорщикам да нацистским патрулям.Когда они достигли разбитой аптеки, Якоби вынужден был остановиться и прислониться к стене.– Мне надо отдышаться, – шепотом сказал он.– С вами все в порядке?Якоби кивнул. Холодный пот на его лице и шее превратился в кружевной иней, но он даже не попытался смахнуть его. Его изнеможение объяснялось не физической усталостью, а ужасом, охватившим его. Ему пришлось ртом ловить холодный зимний воздух.– Хорошо, – наконец прошептал он. – Давайте войдем.Аптека была полностью разрушена, внутри сохранилось лишь несколько пустых полок. Они пробрались через обломки к задней стене. Вот здесь Бен Якоби и припрятал большинство запасов, и именно здесь нацисты методично старались разрушить все. Брунек чиркнул спичкой, заглянул в шкафы и убедился, что все лучшее давно исчезло.– Все же они кое-что оставили, – прошептал он, жестом подзывая старика, который передвигался, будто во сне. – Что это?Аптекарь чиркнул спичкой и заглянул в ящик. Сверкнуло несколько запыленных бутылок.– Слабительное, – прошептал он в ответ. – Средства от болей в желудке. Но здесь… – Он протянул дрожавшую руку. Держа банку перед глазами, он ликующим голосом произнес: – Глицерин!Брунек взял у него банку и быстро огляделся вокруг. Вдоль одной стены стояла длинная рабочая скамья, усеянная осколками стекла от разбитого лабораторного оборудования. Мужчины подошли к ней и начали быстро рыться в обломках. Они нашли мензурку, несколько уцелевших бутылок и покрытый пылью градусник.– Можно приступать, – прошептал Матушек.Якоби воспользовался шерстяным шарфом, закутавшим ему шею, чтобы протереть мензурку, а Брунек достал из-под пальто две запечатанные банки. Он сказал:– Лучше будет, если мы изготовим небольшое количество взрывчатки здесь, вынесем на улицу и опробуем ее. Некоторые из этих веществ мы заберем с собой и изготовим большее количество взрывчатки, когда она нам понадобится. Таким образом, нам не надо будет ломать голову, где ее хранить и бояться, что она может потерять свои свойства.Брунек открыл две банки, содержавшие небольшое количество нужных химикатов, которые Давид и Авраам стащили на маленьком заводе красок и лака. На этикетке значилось: азотная кислота и серная кислота.– Нам повезло, что мы достали эти кислоты, – прошептал капитан. – Теперь нам понадобится нечто вроде ледяной ванночки. Этот градусник все еще работает?Якоби взглянул на него при свете спички.– Да. Мы нальем воду сюда, – сказал он, показывая на раковину.Пока аптекарь наполнял раковину, Матушек влил в мензурку отмеренные количества обеих кислот.– Когда я добавлю глицерин, нам придется внимательно следить за тем, чтобы температура не поднялась выше десяти градусов по Цельсию.Якоби в темноте посмотрел на Брунека.– Пожалуй, можно начинать.На лбу рослого мужчины появились капли пота, когда он начал медленно вливать глицерин в смесь кислот.– Осторожно, – прошептал он охрипшим голосом, – не шевелите градусником и не стучите им по стенке мензурки. Вы же знаете, как взрывоопасна эта смесь.– Да, я знаю. Не волнуйтесь, капитан. Мне так же, как и вам, не хочется остаться без головы.Оба продолжали работать до тех пор, пока все химикаты не были перемешаны и не отстоялись. Прозрачная, маслянистая жидкость заполняла мензурку, будто безобидный сироп. Брунек обмакнул кончики пальцев в этом сиропе и облизнул их. Сладкий обжигающий вкус был ему знаком, а немедленно наступавшая головная боль подтвердила наличие сильного нитрата.– По вкусу похоже на нитроглицерин, – шепотом заключил он, стараясь не выдать дрожь в крупных руках. – Чтобы убедиться в этом наверняка, придется провести испытание. Мы взорвем его на обратном пути в пещеру. А теперь помогите мне налить эту жидкость в одну из бутылок. О боже, помедленнее…Они поместили остальные запасы и пустые бутылки в рюкзак, принесенный с собой, через разрушенную заднюю стену вышли из аптеки. Матушек осторожно нес маленькую бутылку с нитроглицерином. Близился рассвет, они шли через спящий город, все время высматривая, нет ли поблизости немецких патрулей. Мужчины надеялись незаметно добраться до леса. На окраине города было открытое поле. Брунек и Бен спрятались среди сосен, росших вдоль этого участка реки. Опасная ноша не позволяла им бежать, пришлось идти так плавно и быстро, как это было возможно. Снег хрустел под ногами, в тишине казалось, что эти звуки слышны повсюду, и оба сильно волновались. Неся смертельно опасную жидкость, Матушек чувствовал, как у него внутри от страха все сжимается. Они уже почти достигли деревьев, как ночную тишину пронзил крик:– Halt! Halt! (нем.) – стой!
Вы, оба там. Halt!Брунек и Бен застыли.– Не двигайтесь, или я буду стрелять без предупреждения. Фриц, давай сюда мотоцикл.Не осмеливаясь даже пошевелить головой, старый Бен через плечо заметил, как к ним приближаются два немецких солдата с оружием наготове.– Так, так, – произнес один из них, подойдя и останавливаясь в нескольких шагах от двух партизан. – Что мы тут имеем? Вы, два господина, совершаете вечернюю прогулку? Или, точнее, утреннюю прогулку? Поднимите руки вверх так, чтобы я видел их.Солдат угрожающе шевельнул винтовкой. Другой солдат стальным голосом спросил:– Вам известно, что вы нарушили комендантский час, а? Что в этом рюкзаке?– Медикаменты, – слабым голосом откликнулся Бен. – Заболели несколько человек…– А это что? – рявкнул первый солдат, кивнув головой в сторону бутылки в руках Брунека.– Лекарство, – спокойно ответил Брунек на безупречном немецком. – У нас на ферме захворали дети. Лекарство понадобилось немедленно, и мы не могли ждать до…– Молчать! Меня не интересует ваша глупая болтовня! Мне наплевать, если ваши щенки подохнут! Что это за лекарство?Брунек Матушек пристально посмотрел на солдат, стоявших в нескольких шагах от него, и быстро оценил ситуацию. Он чувствовал, что стоявший рядом с ним Бен от страха падает духом.– От кашля, – спокойно ответил он. – Лекарство от кашля.– Я тебе не верю! Что это? Водка? Крысиный яд? Какая разница! Дай-ка сюда!Бен Якоби невольно захныкал. Второй солдат вскинул винтовку, готовясь выстрелить. Брунек протянул бутылку и сделал шаг вперед.– Стоять на месте! – крикнул первый солдат. – Я не люблю, когда свиньи стоят рядом со мной. Бросай эту бутылку сюда.Брунек быстро взглянул на Бена Якоби, затем спокойно сказал:– Очень хорошо…Рослый поляк вдруг подбросил бутылку вверх, надеясь, что его быстрый расчет окажется верным и та упадет позади солдат. Однако немцы, видя, что бутылка летит через них, подались назад и один из них ловко поймал ее. Бен Якоби снова захныкал, и Брунек качнулся от напряжения.Солдат приблизил бутылку к лицу и, прищурив глаза, начал рассматривать ее в темноте.– Лекарство от кашля? Что-то не похоже. Больше напоминает водку. Вы собираетесь устроить вечеринку?– Прошу вас, – тихо сказал Брунек. – Это и в самом деле лекарство, а у нас больные дети, которым оно срочно нужно.Немецкий солдат вытянул губы в зловещей улыбке, наклонился и поставил бутылку на большой плоский камень.– Вот что я думаю о вашем лекарстве!Они с ужасом смотрели, как солдат поднял ногу над бутылкой, когда сапог опустился на нее, Брунек бросился на Якоби, и оба повалились на землю. Ночную тишину разорвал взрыв.Некоторое время они лежали неподвижно, затем с трудом поднялись и увидели в снегу перед собой кратер, окруженный короной из земли, камней и кусков окровавленной плоти. Якоби руками зажал рот и подался вперед, но Брунек поймал его и крепко держал.– Ну что ж… – вздохнул капитан, подавив тошноту. Наша смесь действует.Они стояли неподвижно, собираясь с силами и приходя в себя после шока. Оба не сводили глаз с большой ямы, в которой были видны следы крови и куски серой униформы.– Поверить не могу, что столь небольшое количество нитроглицерина может натворить такое, – сказал Якоби.– Подождите, и вы увидите, что оно сделает с мостом. А теперь пошли, заберем их мотоцикл. Очень скоро сюда прибудут нацисты. Уверен, что кто-то из них услышал взрыв.Он завел мотор, аптекарь забрался в коляску и положил рюкзак себе на колени. Затем мотоцикл начал удаляться по снегу от кратера, на месте которого раньше стояли два немецких солдата. Глава 7 Следующим утром Ян Шукальский брел по мокрому снегу, втянув голову в воротник пальто и выставив вперед одно плечо. Необычно густой снег валил под острым углом и швырял ему в лицо колючие иголки льда. Было нелегко выбраться из-под стеганого одеяла и уйти, не выпив густого кофе с цикорием и ячменем, приготовленного Катариной. Но его ждала работа, его ждал молодой немецкий солдат, которого отец Вайда собирался прислать…На пути в больницу Шукальский перебирал в памяти события предыдущего вечера. После ужина к нему неожиданно заявилась Мария Душиньская с Максом Гартунгом, своим другом из Варшавы. Они захватили с собой бутылку настоящего французского вина и коробочку сливочных пирожных. Мария также принесла Александру маленький подарок. Наблюдая за тем, как его сын пытается засунуть руку в куклу из махровой ткани, сшитую Марией, Ян Шукальский смеялся до слез. Он благодарил Марию не столько за саму игрушку, сколько за то, что та подарила ему миг настоящего веселья…– Это очень мило с вашей стороны, – сказал он Марии, жалея о том, что не приготовил ей рождественского подарка.Пока Мария работала с ним в качестве ассистентки, оба поддерживали исключительно рабочие отношения.В самом деле это был лишь третий визит Марии к нему домой. Катарина подала пирожные на блюде, а Ян снова наполнил фужеры вином. Максимилиан Гартунг уселся в кресле у камина, будто он был старым другом семьи, и развлекал всех шутками и забавными историями.Однако, пока вечер медленно тянулся, бутылка вина опустела. Все пребывали в добродушном настроении, потом смех затих, и присутствующие уставились на огонь в камине. Долгое молчание нарушил Максимилиан. Он взглянул на две картины, висевшие над камином, и вдруг мрачным голосом произнес:– Теперь душа моя воплотилась в родной стране, а ее душа живет в моем теле; моя родина и я – одно большое целое. Мое имя – миллионы, ибо я люблю, как миллионы, я чувствую их боль и страдания…Мария и Катарина удивленными глазами уставились на Максимилиана, а Ян Шукальский, которому эти слова были до боли знакомы, продолжал смотреть на огонь. Затем он громко сказал:– Конрад…– Я вижу, доктор Шукальский, что вы знаете Мицкевича.Ян наконец оторвал глаза от языков пламени.– Я не только знаком с ним, пан Гартунг. Вы видите, что поэт занимает равное положение с Иисусом Христом. Как в моей жизни, так и на моем камине. «Мое имя миллионы, ибо я люблю, как миллионы…» Адам Мицкевич был самым великим поэтом на земле.– Доктор Шукальский, я с этим не спорю. Я бы сказал, что он сегодня в Польше является верным символом патриотизма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Ян обернулся. В дальнем конце площади на главной улице между высокими зданиями делового района появился конвой немецких грузовиков, танков и транспортеров для перевозки личного состава. Все было помечено буквой «G» – танковая группировка Гудериана. Вся эта зловещая процессия медленно и безмолвно двигалась по главной улице, резко контрастируя с зимней площадью, напоминавшей страну чудес. Хотя за эти последние два года Шукальский закалился и спокойнее смотрел на оккупировавшие страну войска, но, увидев их в таком количестве и с таким вооружением, он подхватил Александра на руки. Дьяпа инстинктивно подбежала и прижалась к ногам хозяина.Глядя на катившиеся мимо них серые танки, Ян прижимал Александра к себе до тех пор, пока тот не стал вертеться от неудобного положения. Ян заметил, что многие из солдат – чисто выбритые молодые люди, с молочного цвета кожей, розовыми щеками, ледяными глазами и нордическими чертами, унаследованными от своих предков.Ян инстинктивно подался назад, ища безопасности в дверном проеме. Снова, как мелодия неприятной песни, слова Пиотра Вайды отдались в его сознании. Он тогда говорил: «В исповедальне этот молодой солдат сказал мне еще кое-что. Он говорил о том, что они называют «Lebensborn». Lebensborn (нем.) – нацистский план отбора «расово полноценных» детей с целью их онемечения.
Ян Шукальский крепко зажмурил глаза. Но голос священника все равно отдавался эхом в его ушах: «Это план, осуществляемый СС, чтобы заселить Германию чистой тевтонской расой. Они похищают светловолосых и голубоглазых детей покоренных народов, отдают их в немецкие семьи, где их воспитывают как немцев. Не имеет значения, поляки они, голландцы или чехи. Если ребенок соответствует идеальным критериям совершенства, определенными Гитлером, его крадут у настоящих родителей и…»– Tatus! – раздался приглушенный голос Александра. Шукальский взглянул на него. Он обнял ребенка так крепко, что лицо того совсем исчезло в его пальто.– Алекс, – прошептал он.Затем он поднял голову. Конвой исчез, он прошел через город и отправился на русский фронт.Шукальский не терял времени. Прежде чем вернуться домой к рождественскому обеду, надо было кое-что сделать. На это уйдет всего несколько минут. Взяв веревку от санок и позвав Дьяпу, он быстро пошел к костелу.– Пиотр, – тихо произнес он, осторожно опуская ребенка на пол.Священник обернулся и тут же заулыбался.– Ян! И маленький Алекс! – Пиотр наклонился и положил тяжелую руку ребенку на голову. – Счастливого Рождества и благослови тебя Господь, Александр. – Выпрямившись, он увидел, как серьезно лицо врача. – Значит, это не дружеский визит?Доктор хотел улыбнуться, но у него ничего не получилось.– Заходите, и присядем. Литургия начнется еще не скоро. Я просто расхаживаю здесь, чтобы согреться.Пиотр засунул руки в карманы длинной черной рясы и прислонился к столу.– Что случилось, Ян?– Пиотр, я вот все думаю. Поймите, я ничего не обещаю, но постараюсь. Я хочу придумать что-нибудь, дабы у немецкого солдата нашелся повод не возвращаться в лагерь.Отец Вайда закрыл глаза и с облегчением кивнул.– Спасибо, – пробормотал он.– Пиотр, я хочу, чтобы вы поняли, что я так поступаю не из альтруистических побуждений. В данном случае мною движет иное побуждение, чем вами. Я лишь хочу спасти этот город от уничтожения.– Ваше побуждение меня не касается.– Пиотр, вы должны знать, что мне наплевать, если он сдохнет. Я просто не хочу, чтобы он совершил самоубийство и тем самым стал причиной гибели этого города. Я лишь постараюсь продлить его увольнение от службы, чтобы он мог бежать.Священник взял руку Шукальского и пожал ее.– Ян, спасибо за то, что вы делаете. В конце концов, нами движет одна цель, мы оба боремся за Польшу. Послушайте, что вы собираетесь делать?– Пришлите завтра этого солдата ко мне в больницу, и я посмотрю, что можно придумать.Быстро повернувшись, Ян Шукальский торопливо покинул ризницу, таща маленького Александра за собой, и вышел на освещенную полуденным солнцем улицу. Глава 6 Легкий снежок, выпавший под конец рождественской ночи, помог незаметно передвигаться двум темным фигурам, осторожно пробиравшимся по пустынным улицам еврейского квартала Зофии. Пока они крались мимо темных дверных проемов и разбитых окон, Бену Якоби пришлось сдерживать охвативший его страх. Крепкий и храбрый Брунек Матушек вселял в него некоторое спокойствие, и старый аптекарь шел за ним по пятам.В гетто царили тишина и запустение, но полтора года назад здесь раздавались пронзительные вопли. В тот день, спустя несколько месяцев после начала блицкрига, нацисты вошли в этот квартал, выгнали людей на улицы, затем методично разграбили все дома. Бен Якоби в то время лечил животных на дальней ферме. Он вернулся поздно ночью и увидел, что весеннее небо озаряют костры, и издалека услышал крики перепуганных людей, которых куда-то увозили.Бен Якоби хорошо помнил ту ночь, когда он обнаружил в аптеке среди развалин тело своей жены. Мойше и Эстер Бромберг нашли его и увели с собой. За полтора года, прошедшие с тех пор, Якоби сюда ни разу не возвращался. Но сейчас он вернулся, среди ночи пробравшись через город, и, хотя Зофия в этот час была безмолвна, в ушах старика все еще звучали крики этой бойни. На это дело Давид Риш хотел пойти вместе с Брунеком, но Бен настоял, чтобы взяли его. Одному ему было известно, где хранятся нужные химикаты для изготовления нитроглицерина. Он сердцем чувствовал это место, которого боялся, и только здесь мог черпать силы.Матушек и старый, но решительный Якоби после заката солнца пешком отправились в путь и подошли к окраине еврейского гетто как раз после полуночи. В далеких окнах горело несколько рождественских огней, но других признаков жизни не замечалось. В этот холодный час дома не сиделось только этим двум заговорщикам да нацистским патрулям.Когда они достигли разбитой аптеки, Якоби вынужден был остановиться и прислониться к стене.– Мне надо отдышаться, – шепотом сказал он.– С вами все в порядке?Якоби кивнул. Холодный пот на его лице и шее превратился в кружевной иней, но он даже не попытался смахнуть его. Его изнеможение объяснялось не физической усталостью, а ужасом, охватившим его. Ему пришлось ртом ловить холодный зимний воздух.– Хорошо, – наконец прошептал он. – Давайте войдем.Аптека была полностью разрушена, внутри сохранилось лишь несколько пустых полок. Они пробрались через обломки к задней стене. Вот здесь Бен Якоби и припрятал большинство запасов, и именно здесь нацисты методично старались разрушить все. Брунек чиркнул спичкой, заглянул в шкафы и убедился, что все лучшее давно исчезло.– Все же они кое-что оставили, – прошептал он, жестом подзывая старика, который передвигался, будто во сне. – Что это?Аптекарь чиркнул спичкой и заглянул в ящик. Сверкнуло несколько запыленных бутылок.– Слабительное, – прошептал он в ответ. – Средства от болей в желудке. Но здесь… – Он протянул дрожавшую руку. Держа банку перед глазами, он ликующим голосом произнес: – Глицерин!Брунек взял у него банку и быстро огляделся вокруг. Вдоль одной стены стояла длинная рабочая скамья, усеянная осколками стекла от разбитого лабораторного оборудования. Мужчины подошли к ней и начали быстро рыться в обломках. Они нашли мензурку, несколько уцелевших бутылок и покрытый пылью градусник.– Можно приступать, – прошептал Матушек.Якоби воспользовался шерстяным шарфом, закутавшим ему шею, чтобы протереть мензурку, а Брунек достал из-под пальто две запечатанные банки. Он сказал:– Лучше будет, если мы изготовим небольшое количество взрывчатки здесь, вынесем на улицу и опробуем ее. Некоторые из этих веществ мы заберем с собой и изготовим большее количество взрывчатки, когда она нам понадобится. Таким образом, нам не надо будет ломать голову, где ее хранить и бояться, что она может потерять свои свойства.Брунек открыл две банки, содержавшие небольшое количество нужных химикатов, которые Давид и Авраам стащили на маленьком заводе красок и лака. На этикетке значилось: азотная кислота и серная кислота.– Нам повезло, что мы достали эти кислоты, – прошептал капитан. – Теперь нам понадобится нечто вроде ледяной ванночки. Этот градусник все еще работает?Якоби взглянул на него при свете спички.– Да. Мы нальем воду сюда, – сказал он, показывая на раковину.Пока аптекарь наполнял раковину, Матушек влил в мензурку отмеренные количества обеих кислот.– Когда я добавлю глицерин, нам придется внимательно следить за тем, чтобы температура не поднялась выше десяти градусов по Цельсию.Якоби в темноте посмотрел на Брунека.– Пожалуй, можно начинать.На лбу рослого мужчины появились капли пота, когда он начал медленно вливать глицерин в смесь кислот.– Осторожно, – прошептал он охрипшим голосом, – не шевелите градусником и не стучите им по стенке мензурки. Вы же знаете, как взрывоопасна эта смесь.– Да, я знаю. Не волнуйтесь, капитан. Мне так же, как и вам, не хочется остаться без головы.Оба продолжали работать до тех пор, пока все химикаты не были перемешаны и не отстоялись. Прозрачная, маслянистая жидкость заполняла мензурку, будто безобидный сироп. Брунек обмакнул кончики пальцев в этом сиропе и облизнул их. Сладкий обжигающий вкус был ему знаком, а немедленно наступавшая головная боль подтвердила наличие сильного нитрата.– По вкусу похоже на нитроглицерин, – шепотом заключил он, стараясь не выдать дрожь в крупных руках. – Чтобы убедиться в этом наверняка, придется провести испытание. Мы взорвем его на обратном пути в пещеру. А теперь помогите мне налить эту жидкость в одну из бутылок. О боже, помедленнее…Они поместили остальные запасы и пустые бутылки в рюкзак, принесенный с собой, через разрушенную заднюю стену вышли из аптеки. Матушек осторожно нес маленькую бутылку с нитроглицерином. Близился рассвет, они шли через спящий город, все время высматривая, нет ли поблизости немецких патрулей. Мужчины надеялись незаметно добраться до леса. На окраине города было открытое поле. Брунек и Бен спрятались среди сосен, росших вдоль этого участка реки. Опасная ноша не позволяла им бежать, пришлось идти так плавно и быстро, как это было возможно. Снег хрустел под ногами, в тишине казалось, что эти звуки слышны повсюду, и оба сильно волновались. Неся смертельно опасную жидкость, Матушек чувствовал, как у него внутри от страха все сжимается. Они уже почти достигли деревьев, как ночную тишину пронзил крик:– Halt! Halt! (нем.) – стой!
Вы, оба там. Halt!Брунек и Бен застыли.– Не двигайтесь, или я буду стрелять без предупреждения. Фриц, давай сюда мотоцикл.Не осмеливаясь даже пошевелить головой, старый Бен через плечо заметил, как к ним приближаются два немецких солдата с оружием наготове.– Так, так, – произнес один из них, подойдя и останавливаясь в нескольких шагах от двух партизан. – Что мы тут имеем? Вы, два господина, совершаете вечернюю прогулку? Или, точнее, утреннюю прогулку? Поднимите руки вверх так, чтобы я видел их.Солдат угрожающе шевельнул винтовкой. Другой солдат стальным голосом спросил:– Вам известно, что вы нарушили комендантский час, а? Что в этом рюкзаке?– Медикаменты, – слабым голосом откликнулся Бен. – Заболели несколько человек…– А это что? – рявкнул первый солдат, кивнув головой в сторону бутылки в руках Брунека.– Лекарство, – спокойно ответил Брунек на безупречном немецком. – У нас на ферме захворали дети. Лекарство понадобилось немедленно, и мы не могли ждать до…– Молчать! Меня не интересует ваша глупая болтовня! Мне наплевать, если ваши щенки подохнут! Что это за лекарство?Брунек Матушек пристально посмотрел на солдат, стоявших в нескольких шагах от него, и быстро оценил ситуацию. Он чувствовал, что стоявший рядом с ним Бен от страха падает духом.– От кашля, – спокойно ответил он. – Лекарство от кашля.– Я тебе не верю! Что это? Водка? Крысиный яд? Какая разница! Дай-ка сюда!Бен Якоби невольно захныкал. Второй солдат вскинул винтовку, готовясь выстрелить. Брунек протянул бутылку и сделал шаг вперед.– Стоять на месте! – крикнул первый солдат. – Я не люблю, когда свиньи стоят рядом со мной. Бросай эту бутылку сюда.Брунек быстро взглянул на Бена Якоби, затем спокойно сказал:– Очень хорошо…Рослый поляк вдруг подбросил бутылку вверх, надеясь, что его быстрый расчет окажется верным и та упадет позади солдат. Однако немцы, видя, что бутылка летит через них, подались назад и один из них ловко поймал ее. Бен Якоби снова захныкал, и Брунек качнулся от напряжения.Солдат приблизил бутылку к лицу и, прищурив глаза, начал рассматривать ее в темноте.– Лекарство от кашля? Что-то не похоже. Больше напоминает водку. Вы собираетесь устроить вечеринку?– Прошу вас, – тихо сказал Брунек. – Это и в самом деле лекарство, а у нас больные дети, которым оно срочно нужно.Немецкий солдат вытянул губы в зловещей улыбке, наклонился и поставил бутылку на большой плоский камень.– Вот что я думаю о вашем лекарстве!Они с ужасом смотрели, как солдат поднял ногу над бутылкой, когда сапог опустился на нее, Брунек бросился на Якоби, и оба повалились на землю. Ночную тишину разорвал взрыв.Некоторое время они лежали неподвижно, затем с трудом поднялись и увидели в снегу перед собой кратер, окруженный короной из земли, камней и кусков окровавленной плоти. Якоби руками зажал рот и подался вперед, но Брунек поймал его и крепко держал.– Ну что ж… – вздохнул капитан, подавив тошноту. Наша смесь действует.Они стояли неподвижно, собираясь с силами и приходя в себя после шока. Оба не сводили глаз с большой ямы, в которой были видны следы крови и куски серой униформы.– Поверить не могу, что столь небольшое количество нитроглицерина может натворить такое, – сказал Якоби.– Подождите, и вы увидите, что оно сделает с мостом. А теперь пошли, заберем их мотоцикл. Очень скоро сюда прибудут нацисты. Уверен, что кто-то из них услышал взрыв.Он завел мотор, аптекарь забрался в коляску и положил рюкзак себе на колени. Затем мотоцикл начал удаляться по снегу от кратера, на месте которого раньше стояли два немецких солдата. Глава 7 Следующим утром Ян Шукальский брел по мокрому снегу, втянув голову в воротник пальто и выставив вперед одно плечо. Необычно густой снег валил под острым углом и швырял ему в лицо колючие иголки льда. Было нелегко выбраться из-под стеганого одеяла и уйти, не выпив густого кофе с цикорием и ячменем, приготовленного Катариной. Но его ждала работа, его ждал молодой немецкий солдат, которого отец Вайда собирался прислать…На пути в больницу Шукальский перебирал в памяти события предыдущего вечера. После ужина к нему неожиданно заявилась Мария Душиньская с Максом Гартунгом, своим другом из Варшавы. Они захватили с собой бутылку настоящего французского вина и коробочку сливочных пирожных. Мария также принесла Александру маленький подарок. Наблюдая за тем, как его сын пытается засунуть руку в куклу из махровой ткани, сшитую Марией, Ян Шукальский смеялся до слез. Он благодарил Марию не столько за саму игрушку, сколько за то, что та подарила ему миг настоящего веселья…– Это очень мило с вашей стороны, – сказал он Марии, жалея о том, что не приготовил ей рождественского подарка.Пока Мария работала с ним в качестве ассистентки, оба поддерживали исключительно рабочие отношения.В самом деле это был лишь третий визит Марии к нему домой. Катарина подала пирожные на блюде, а Ян снова наполнил фужеры вином. Максимилиан Гартунг уселся в кресле у камина, будто он был старым другом семьи, и развлекал всех шутками и забавными историями.Однако, пока вечер медленно тянулся, бутылка вина опустела. Все пребывали в добродушном настроении, потом смех затих, и присутствующие уставились на огонь в камине. Долгое молчание нарушил Максимилиан. Он взглянул на две картины, висевшие над камином, и вдруг мрачным голосом произнес:– Теперь душа моя воплотилась в родной стране, а ее душа живет в моем теле; моя родина и я – одно большое целое. Мое имя – миллионы, ибо я люблю, как миллионы, я чувствую их боль и страдания…Мария и Катарина удивленными глазами уставились на Максимилиана, а Ян Шукальский, которому эти слова были до боли знакомы, продолжал смотреть на огонь. Затем он громко сказал:– Конрад…– Я вижу, доктор Шукальский, что вы знаете Мицкевича.Ян наконец оторвал глаза от языков пламени.– Я не только знаком с ним, пан Гартунг. Вы видите, что поэт занимает равное положение с Иисусом Христом. Как в моей жизни, так и на моем камине. «Мое имя миллионы, ибо я люблю, как миллионы…» Адам Мицкевич был самым великим поэтом на земле.– Доктор Шукальский, я с этим не спорю. Я бы сказал, что он сегодня в Польше является верным символом патриотизма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36