Однако время нас уже поджимает.– Но мы же не можем просто так встать и уйти…– Нет, Пиотр, не можем. И мы так не поступим. Не все из нас. И не все сразу. Прежде всего нужно свернуть эпидемию таким образом, чтобы не вызвать подозрений. Не забывайте, мы должны позаботиться о том, чтобы немцы не подвергли наши пробы реакции связывания комплемента. Думаю, они сделают это лишь в том случае, если у них возникнут подозрения. Но если сделать все так, будто эпидемия исчерпала себя естественным образом, то немцы просто забудут о ней.– Ян!Он взглянул на Марию.– Да?– Зачем нам тогда уезжать? Если нацисты отступают и русские, похоже, как бы освободят нас, зачем вообще уезжать? Можно просто свернуть эпидемию, тогда карантин снимут и мы будем избавлены от…Шукальский покачал головой.– Сначала я тоже так подумал, но затем вспомнил кое-каких людей. – Ян подчеркнул важность своей мысли, подняв правую руку и указав пальцем на потолок. – Дитер Шмидт жаждет мести. Я давно знаю об этом. Гаупт-штурм-фюрер недоволен Марией и мною с того момента, как разразилась эпидемия, и я знаю, что он лишь ждет своего часа, чтобы отомстить нам за доставленные неприятности. После окончания карантина он в нас больше не будет нуждаться.– Вы сказали «людей», – пробормотал отец Вайда, уже зная, что ответит Шукальский.– Макс Гартунг. Когда этот эсэсовец сможет вернуться сюда, ничем не рискуя, он непременно нам отомстит.– Но зачем? – спросила Анна. – Ведь ему известно лишь то, что эпидемия была настоящей.– Да. Но, вероятно, он считает нас виновными в своем позоре. Может быть, я ошибаюсь, но не хотелось бы проверять свое предположение на практике. Как бы то ни было, мои друзья, я считаю, что некоторым из нас пора покинуть Зофию.После этих слов в воздухе повисла тревожная тишина. В глазах всех явно читалась тревога. В помещении слышалось чуть уловимое жужжание инкубатора и электрических ламп. Наконец после долгого и неловкого молчания отец Вайда сказал:– Ян, я должен остаться.– Да, я это понимаю. Я тоже останусь. Мы нужны здесь, к тому же наш отъезд вызвал бы подозрение.– Я тоже хочу остаться, – прошептала Мария. Но Шукальский покачал головой.– Мария, вы должны уехать. Ганс и Анна тоже. Когда Кеплер хотел было возразить, доктор жестом заставил его умолкнуть.– Я принял решение, и не будем обсуждать его. Ганс, вы с Анной здесь больше не нужны, поскольку вакцины нам хватит до лета. После этого эпидемия закончится. А вы, Мария, должны уехать. Прошу вас, друзья, сейчас мне нужно лишь ваше полное содействие. Мы так хорошо работаем вместе уже два с половиной года, и будет очень досадно, если мы начнем сейчас спорить.Он печально улыбнулся всем, жалея, что не может сказать еще что-то каждому из них.– Подумайте о том, что я вам сказал, и приходите сюда завтра вечером. Надо будет обдумать, как лучше уйти отсюда.
Фрицу Мюллеру что-то не давало покоя с того времени, как он уехал с краковского симпозиума по инфекционным болезням. Он сейчас сидел в своем кабинете Центральной лаборатории Варшавы и вспомнил, что Ян Шукальский покинул симпозиум в весьма взволнованном состоянии. Фриц заметил Шукальского в амфитеатре как раз до начала выступлений докладчиков и решил подойти к нему во время обеденного перерыва. Как врача, высоко ценившего себя, Мюллера больше года беспокоила неудача, свидетелем которой он, к сожалению, стал в Зофии. Он давно собирался лично сказать Шукальскому, что сожалеет о случившемся. Хотя Фриц Мюллер являлся членом нацистской партии, он тем не менее оставался членом братства медиков и чувствовал некоторое уважение к Яну Шукальскому, несмотря на то что тот был поляком.Возможно, Фриц Мюллер забыл бы о случившемся, если бы Ян Шукальский остался на симпозиуме до конца и они встретились бы в неофициальной обстановке. Но поляк исчез после обеда и не вернулся на симпозиум.Мюллер заметил, что до того, как были прочитаны два доклада по тифу, Шукальский вел себя раскованно и спокойно. Затем он встречался с теми, кто выступал с этими специальными докладами, причем его лицо и поведение выдавали некоторую нервозность. А сразу после встречи он исчез. Сидя в своем кабинете, Фриц Мюллер прочитал названия двух докладов и обнаружил причину беспокойства Шукальского. Теперь появилась возможность провести новые и более точные анализы.Мюллер в задумчивости постучал ручкой по столу. Ему могло просто померещиться. В тот день Шукальский мог расстроиться и по совсем иной причине. Но старший врач Центральной лаборатории Варшавы, находившейся под контролем немцев, собирался докопаться до истины и выяснить, что стало причиной неожиданного отъезда поляка.Мюллер с сожалением думал, что пройдут добрых два месяца, прежде чем он сможет достать оборудование и реагенты, чтобы провести реакцию связывания комплемента. Если бы это можно было сделать без промедления с помощью Берлина, то он лично отправился бы добывать все необходимое. Но поскольку сейчас ничего нельзя было сделать, он снял трубку и позвонил в лабораторию.– Я хочу, чтобы вы сохранили все пробы, которые мы отныне будем получать из зоны карантина вокруг Зофии. Примерно через два месяца мы подвергнем их специальной реакции.Повесив трубку, Мюллер вспомнил своего старого друга Макса Гартунга. Он ничего не слышал о нем. Мюллеру вдруг снова захотелось поговорить с ним.
В следующий вечер заговорщики встретились в склепе костела Святого Амброжа.– Мария, я хочу, чтобы вы к концу недели приготовились к отъезду. Я сообщу Шмидту, что у вас обнаружен рак и для его лечения надо ехать в Варшаву. Я надеюсь, что без всякого труда получу для вас разрешение на выезд.Мария смотрела на него с печалью и сожалением.– Я бы лучше осталась, – тихо сказала она, – и довела бы все до конца. Я не боюсь.– Я это знаю. Но вы уже довели все до конца. Мы спасли от смерти тысячи людей, а теперь должны спасти себя. Варшава лучше всего подойдет для лечения рака. Вы будете готовы к концу недели?– Да, – шепотом ответила она.– Хорошо. – Шукальский откашлялся, ему было нелегко отвести взгляд от ее больших пронзительных глаз. – Ганс? Вы что-нибудь придумали?– Да, доктор, – Кеплер взял Анну за руку. – Мы с Анной наметили план. Мы уедем в субботу вечером.– Хорошо, – Ян задумчиво кивнул, – хорошо… Затем он повернулся к отцу Вайде.– Пиотр?Священник, слабо улыбнувшись, сказал:– Ян, я знаю, что мне следует делать. Оба долго смотрели друг на друга.
Макс Гартунг кипел от ненависти и гнева, пока читал письмо Фрица Мюллера.«Штурмбаннфюреру СС Максимилиану Гартунгу. Концентрационный лагерь Майданек.Дорогой Макс, наверно, я обязан извиниться за то, как обращался с тобой в Зофии, и особенно за то, что главным образом из-за меня тебя освободили от должности командира «Einsatzgruppe». Я недавно побывал в Кракове…»
В своем жалком кабинете среди кромешного ада, каким был Майданек, Макс не мог оторваться от этого письма еще долго после того, как прочитал его. Он пришел в такую ярость, что на мгновение потерял способность думать. Он уже год терпел унизительное назначение в Майданек, лично отправил на смерть пятьдесят тысяч евреев и других, кого в рейхе считали недочеловеками. Несмотря на это, он снова и снова переживал тот унизительный день в Зофии. Он жаждал мести.Через некоторое время Гартунг взял себя в руки и написал Мюллеру ответ:
«Дорогой Фриц, если твои подозрения вдруг подтвердятся и реакция связывания комплемента на пробах из Зофии получится отрицательной, не сообщай об этом Шукальскому. Посылай ему положительные результаты, чтобы никто не догадался, что мы раскусили их игру. Я лично вышибу им мозги, и они забрызгают булыжники на площади этого дурацкого города. И в первую очередь этому мерзкому ублюдку Шукальскому и его другу, лицемерному священнику. Жду ответа, как только подтвердятся твои подозрения.Макс».
Все пятеро пребывали в настроении, какого раньше не испытывали, и никто из них в этот несчастный субботний вечер не смог бы выразить свои чувства словами. Шукальский смотрел на Марию. Та стояла перед ним в склепе, перекинув через одну руку пальто и прижав другой небольшую дорожную сумку. Ей пришлось соврать, что она вернется через неделю, ибо Шмидт не дал бы ей разрешения на более длительный отъезд. Отец Вайда собирался отвезти ее до северного контрольно-пропускного пункта, где кончалась зона карантина. Оттуда ей придется совершить небольшую прогулку до станции, и поезд отвезет ее в Варшаву.Шукальский и Мария смотрели друг на друга, и в этот момент им не хватило сил сказать нужные слова.Ганс Кеплер, стоявший в тени, нетерпеливо переминался с ноги на ногу.– Дитер Шмидт ничего не подозревает, – успокоил их отец Вайда. – Он считает, что все идет как обычно. Возможно, с востока русские находятся в каких-нибудь трехстах километрах отсюда, а союзники наступают с запада, но Шмидт уверен, что ничего не изменится. Этот человек либо слеп, либо его ввели в заблуждение.– До свидания, Ян, – тихо сказала Мария, она стояла так близко к нему, что чувствовала его дыхание.Он взял руку Марии и тепло пожал ее, затем отпустил.– С этого момента мы пойдем каждый своим путем. Желаю вам удачи, доктор Душиньская. Жаль, что я не могу наградить вас медалью или…Мария выдавила смех.– Сейчас я буду рада, если доберусь до северного контрольно-пропускного пункта.– Чем вы намерены заняться в Варшаве?– Не знаю. Раньше у меня там было много друзей. Целая семья. Но кто знает, там ли они еще? И стоит ли сам город на месте? Из того, что я слышала, можно догадаться, что я вернусь совсем не в ту Варшаву, какой она была пять лет назад.– Неужели прошло столько времени? Пять лет?– Да, Ян, прошло пять лет с тех пор, как я пришла в вашу больницу и вы были недовольны тем, что вам прислали женщину.Он поднял брови.– Думаете, я не знала об этом. Ничего страшного, Ян, все это в прошлом. Сейчас мы должны обрести надежду на будущее, которая позволит нам какое-то время держаться на плаву. Если мне удастся добраться до Варшавы, я постараюсь найти способ связаться с вами…– Не надо, Мария. Это опасно. Как только обнаружится, что вы не вернулись в указанный разрешением на выезд срок, Дитер Шмидт заинтересуется этим. Затем он начнет следить за мной, чтобы вынюхать, не получаю ли я от вас сообщений. Нам лучше не поддерживать связь.– Но после того, как кончится война…– Если она закончится. Посмотрим, Мария. Посмотрим.Это мгновение наполнило его душу печалью. Он резко отвернулся от Марии, откашлялся и обратился к Кеплеру.– Ганс, у вас такой вид, будто вы решили вернуться на поле боя.Ганс вышел на свет из тени, и остальные увидели серую униформу ваффен СС, в которой он приехал в Зофию. Униформа была такой же свежей и аккуратной, как в тот день, когда он снял ее.– Да, доктор. Я начну собственную битву. Мы с Анной решили выбраться через Румынию. Нам кажется, что это самая лучшая возможность.– Через горы и леса, – сказал отец Вайда.– Да, отец, но сейчас весна, и у нас с Анной может получиться.– Как вы собираетесь выбраться из Зофии? – спросил Шукальский.– Сегодня вечером я реквизирую мотоцикл у Дитера Шмидта.– Реквизируете?– Да, – ответил он с улыбкой, показывая небольшой кусок свинцовой трубы.Шукальский задумчиво кивнул. Он вспомнил то утро, когда вошел в кабинет и застал стоявшего там поразительно молодого и беззащитного солдата. За два с половиной года Ганс Кеплер вырос и возмужал. Он был снова гладко выбрит, красив, поразительно молод, в его глазах светилась решимость и умудренность жизненным опытом человека.Доктор внимательно посмотрел каждому в лицо и тихо сказал:– Возможно, за пределами этого города никто так и не узнает, чем мы здесь занимались последние два с половиной года. Только жителям Зофии известно, от чего и каким образом мы их спасали. Я горжусь тем, что мог стоять рядом с вами и бороться за наших людей. – Его голос дрогнул, и ему пришлось сделать паузу, чтобы собраться с силами. – Во всяком хорошем деле бывает так, что его всегда трудно начать, а завершать больно. С этого момента каждый отвечает за себя, а Бог – за нас всех.Все обнялись и с пожеланиями удачи один за другим покинули склеп.
Роттенфюрер СС Ганс Кеплер стоял на городской площади в тени статуи Костюшко и наблюдал за охранником, который ходил туда и обратно перед запертыми воротами гаража. Гараж представлял собой небольшую территорию, прилегавшую к нацистскому штабу. Раньше она служила гаражом и стоянкой для машин и лошадей и принадлежала городу, а теперь стала стоянкой «мерседеса» Шмидта и местом хранения военной техники. В час ночи здесь не было заметно никакого движения, кругом царили тишина и покой.Наконец случилось то, чего он ожидал. На мотоцикле с коляской подъехал наружный охранник и остановился, чтобы доложить о своем прибытии. Второй охранник медленно открыл ворота, жестом пригласил мотоциклиста подойти заправиться. Прибывший немного поболтал с охранником, пока заправлялся мотоцикл, и зашел в штаб. Ворота на территорию гаража остались открыты, и Кеплер решился. Он перебежал через городскую площадь, стремглав проскочил через ворота и отчаянно замахал испуганному охраннику рукой, чтобы тот последовал за ним. Он в то же время поднес палец к губам, давая понять, что надо молчать.Охранник был явно сбит с толку неожиданным появлением странного солдата в униформе ваффен СС и щелкнул затвором автомата «Эрма», пока бежал за нежданным гостем. Кеплер шел прямиком в ремонтную мастерскую, остановился, повернулся к охраннику и хрипло прошептал:– Идем, парень! Сюда пробрался вор! Давай схватим его!Кеплер нырнул в темное помещение и тут же спрятался за дверью. Когда охранник вошел, Ганс взял свинцовую трубу в обе руки, размахнулся и ударил того по шее. Охранник упал, хватаясь за раздробленную гортань. Кеплер сбил с его головы каску и нанес ему еще один удар по затылку, отчего тот немедленно скончался.Кеплер несколько секунд стоял в мастерской, где царила зловещая тишина, и слышал лишь громоподобное биение своего сердца. Когда дрожь в руках утихла и Кеплер убедился, что не привлек ничьего внимания, он быстро подбежал к мотоциклу, завел двигатель и выехал из ворот.Мария Душиньская предъявила свой пропуск у северного контрольно-пропускного пункта и терпеливо ждала, пока ее закончат опрыскивать ДДТ. Затем она перешла через черту, остановилась и на прощание помахала отцу Вайде. Тот помахал в ответ, печально улыбнулся и смотрел, как она идет по дороге, чтобы влиться в поток несчастных беженцев, бесцельно блуждавших по Польше.
Ганс Кеплер ехал по проселочной дороге не один. В коляске мотоцикла сидел другой солдат ваффен СС, также в звании роттенфюрера в точно такой же униформе, как и на нем. Это была его униформа, запасной комплект, который он захватил с собой в Зофию. В это свежее утро, пока они ехали среди деревьев, Кеплер не без улыбки вспомнил, что когда-то ему в голову пришла мысль уничтожить обе униформы. Теперь они вполне могли спасти им жизнь. К тому же серый цвет очень шел Анне.Рассвет обещал прекрасное ясное утро, весеннее солнце поднималось над вершиной карпатских предгорий, и, несмотря на большую усталость, Ганс чувствовал себя свободным и счастливым. Они ехали всю ночь до румынской границы, но, выбравшись из Зофии и за пределы границ карантина, Кеплер не сомневался в том, что побег удался.– Думаю, нам лучше найти, где можно остановиться днем, – обратился он к солдату, сидевшему в коляске. – Мне бы хотелось избежать встреч с кем бы то ни было, пока мы не выберемся из Польши.Проезжая через поля и по пыльным проселочным дорогам, они смогли обойти нацистские контрольно-пропускные пункты и ни с кем не столкнуться. Но Ганс знал, что среди гор придется ехать по главной дороге, если они захотят сохранить мотоцикл.Роща вязов в километре от проселочной дороги вполне могла укрыть их от глаз прохожих. Кеплер свернул в сторону и по широкому лугу поехал к деревьям. Он поставил мотоцикл под деревьями и замаскировал его ветками. Затем они с Анной забрали свои вещи и пошли в чащу искать место для отдыха.Из укрытия под сучьями выскочил испуганный олень, и Кеплер потянулся за своим «люгером», но тут же сообразил, что им ничто не угрожает. Постелив одеяло на поросший травой клочок земли, они съели немного прихваченного с собой острого сыра с черствым хлебом и вскоре уснули в объятиях друг друга.Оба проснулись ближе к обеду и, немного перекусив, стали ходить по небольшой роще, радуясь хорошему дню. Хотя самые большие опасности и испытания были еще впереди, молодая пара предпочитала думать только о настоящем. Они наткнулись на узкую быструю речушку, ледяные воды которой текли с далеких карпатских гор. Ганс вошел в нее и голыми руками поймал двух рыб.Днем они снова поспали, затем рискнули развести небольшой костер, чтобы пожарить рыбу, а перед наступлением темноты загасили его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Фрицу Мюллеру что-то не давало покоя с того времени, как он уехал с краковского симпозиума по инфекционным болезням. Он сейчас сидел в своем кабинете Центральной лаборатории Варшавы и вспомнил, что Ян Шукальский покинул симпозиум в весьма взволнованном состоянии. Фриц заметил Шукальского в амфитеатре как раз до начала выступлений докладчиков и решил подойти к нему во время обеденного перерыва. Как врача, высоко ценившего себя, Мюллера больше года беспокоила неудача, свидетелем которой он, к сожалению, стал в Зофии. Он давно собирался лично сказать Шукальскому, что сожалеет о случившемся. Хотя Фриц Мюллер являлся членом нацистской партии, он тем не менее оставался членом братства медиков и чувствовал некоторое уважение к Яну Шукальскому, несмотря на то что тот был поляком.Возможно, Фриц Мюллер забыл бы о случившемся, если бы Ян Шукальский остался на симпозиуме до конца и они встретились бы в неофициальной обстановке. Но поляк исчез после обеда и не вернулся на симпозиум.Мюллер заметил, что до того, как были прочитаны два доклада по тифу, Шукальский вел себя раскованно и спокойно. Затем он встречался с теми, кто выступал с этими специальными докладами, причем его лицо и поведение выдавали некоторую нервозность. А сразу после встречи он исчез. Сидя в своем кабинете, Фриц Мюллер прочитал названия двух докладов и обнаружил причину беспокойства Шукальского. Теперь появилась возможность провести новые и более точные анализы.Мюллер в задумчивости постучал ручкой по столу. Ему могло просто померещиться. В тот день Шукальский мог расстроиться и по совсем иной причине. Но старший врач Центральной лаборатории Варшавы, находившейся под контролем немцев, собирался докопаться до истины и выяснить, что стало причиной неожиданного отъезда поляка.Мюллер с сожалением думал, что пройдут добрых два месяца, прежде чем он сможет достать оборудование и реагенты, чтобы провести реакцию связывания комплемента. Если бы это можно было сделать без промедления с помощью Берлина, то он лично отправился бы добывать все необходимое. Но поскольку сейчас ничего нельзя было сделать, он снял трубку и позвонил в лабораторию.– Я хочу, чтобы вы сохранили все пробы, которые мы отныне будем получать из зоны карантина вокруг Зофии. Примерно через два месяца мы подвергнем их специальной реакции.Повесив трубку, Мюллер вспомнил своего старого друга Макса Гартунга. Он ничего не слышал о нем. Мюллеру вдруг снова захотелось поговорить с ним.
В следующий вечер заговорщики встретились в склепе костела Святого Амброжа.– Мария, я хочу, чтобы вы к концу недели приготовились к отъезду. Я сообщу Шмидту, что у вас обнаружен рак и для его лечения надо ехать в Варшаву. Я надеюсь, что без всякого труда получу для вас разрешение на выезд.Мария смотрела на него с печалью и сожалением.– Я бы лучше осталась, – тихо сказала она, – и довела бы все до конца. Я не боюсь.– Я это знаю. Но вы уже довели все до конца. Мы спасли от смерти тысячи людей, а теперь должны спасти себя. Варшава лучше всего подойдет для лечения рака. Вы будете готовы к концу недели?– Да, – шепотом ответила она.– Хорошо. – Шукальский откашлялся, ему было нелегко отвести взгляд от ее больших пронзительных глаз. – Ганс? Вы что-нибудь придумали?– Да, доктор, – Кеплер взял Анну за руку. – Мы с Анной наметили план. Мы уедем в субботу вечером.– Хорошо, – Ян задумчиво кивнул, – хорошо… Затем он повернулся к отцу Вайде.– Пиотр?Священник, слабо улыбнувшись, сказал:– Ян, я знаю, что мне следует делать. Оба долго смотрели друг на друга.
Макс Гартунг кипел от ненависти и гнева, пока читал письмо Фрица Мюллера.«Штурмбаннфюреру СС Максимилиану Гартунгу. Концентрационный лагерь Майданек.Дорогой Макс, наверно, я обязан извиниться за то, как обращался с тобой в Зофии, и особенно за то, что главным образом из-за меня тебя освободили от должности командира «Einsatzgruppe». Я недавно побывал в Кракове…»
В своем жалком кабинете среди кромешного ада, каким был Майданек, Макс не мог оторваться от этого письма еще долго после того, как прочитал его. Он пришел в такую ярость, что на мгновение потерял способность думать. Он уже год терпел унизительное назначение в Майданек, лично отправил на смерть пятьдесят тысяч евреев и других, кого в рейхе считали недочеловеками. Несмотря на это, он снова и снова переживал тот унизительный день в Зофии. Он жаждал мести.Через некоторое время Гартунг взял себя в руки и написал Мюллеру ответ:
«Дорогой Фриц, если твои подозрения вдруг подтвердятся и реакция связывания комплемента на пробах из Зофии получится отрицательной, не сообщай об этом Шукальскому. Посылай ему положительные результаты, чтобы никто не догадался, что мы раскусили их игру. Я лично вышибу им мозги, и они забрызгают булыжники на площади этого дурацкого города. И в первую очередь этому мерзкому ублюдку Шукальскому и его другу, лицемерному священнику. Жду ответа, как только подтвердятся твои подозрения.Макс».
Все пятеро пребывали в настроении, какого раньше не испытывали, и никто из них в этот несчастный субботний вечер не смог бы выразить свои чувства словами. Шукальский смотрел на Марию. Та стояла перед ним в склепе, перекинув через одну руку пальто и прижав другой небольшую дорожную сумку. Ей пришлось соврать, что она вернется через неделю, ибо Шмидт не дал бы ей разрешения на более длительный отъезд. Отец Вайда собирался отвезти ее до северного контрольно-пропускного пункта, где кончалась зона карантина. Оттуда ей придется совершить небольшую прогулку до станции, и поезд отвезет ее в Варшаву.Шукальский и Мария смотрели друг на друга, и в этот момент им не хватило сил сказать нужные слова.Ганс Кеплер, стоявший в тени, нетерпеливо переминался с ноги на ногу.– Дитер Шмидт ничего не подозревает, – успокоил их отец Вайда. – Он считает, что все идет как обычно. Возможно, с востока русские находятся в каких-нибудь трехстах километрах отсюда, а союзники наступают с запада, но Шмидт уверен, что ничего не изменится. Этот человек либо слеп, либо его ввели в заблуждение.– До свидания, Ян, – тихо сказала Мария, она стояла так близко к нему, что чувствовала его дыхание.Он взял руку Марии и тепло пожал ее, затем отпустил.– С этого момента мы пойдем каждый своим путем. Желаю вам удачи, доктор Душиньская. Жаль, что я не могу наградить вас медалью или…Мария выдавила смех.– Сейчас я буду рада, если доберусь до северного контрольно-пропускного пункта.– Чем вы намерены заняться в Варшаве?– Не знаю. Раньше у меня там было много друзей. Целая семья. Но кто знает, там ли они еще? И стоит ли сам город на месте? Из того, что я слышала, можно догадаться, что я вернусь совсем не в ту Варшаву, какой она была пять лет назад.– Неужели прошло столько времени? Пять лет?– Да, Ян, прошло пять лет с тех пор, как я пришла в вашу больницу и вы были недовольны тем, что вам прислали женщину.Он поднял брови.– Думаете, я не знала об этом. Ничего страшного, Ян, все это в прошлом. Сейчас мы должны обрести надежду на будущее, которая позволит нам какое-то время держаться на плаву. Если мне удастся добраться до Варшавы, я постараюсь найти способ связаться с вами…– Не надо, Мария. Это опасно. Как только обнаружится, что вы не вернулись в указанный разрешением на выезд срок, Дитер Шмидт заинтересуется этим. Затем он начнет следить за мной, чтобы вынюхать, не получаю ли я от вас сообщений. Нам лучше не поддерживать связь.– Но после того, как кончится война…– Если она закончится. Посмотрим, Мария. Посмотрим.Это мгновение наполнило его душу печалью. Он резко отвернулся от Марии, откашлялся и обратился к Кеплеру.– Ганс, у вас такой вид, будто вы решили вернуться на поле боя.Ганс вышел на свет из тени, и остальные увидели серую униформу ваффен СС, в которой он приехал в Зофию. Униформа была такой же свежей и аккуратной, как в тот день, когда он снял ее.– Да, доктор. Я начну собственную битву. Мы с Анной решили выбраться через Румынию. Нам кажется, что это самая лучшая возможность.– Через горы и леса, – сказал отец Вайда.– Да, отец, но сейчас весна, и у нас с Анной может получиться.– Как вы собираетесь выбраться из Зофии? – спросил Шукальский.– Сегодня вечером я реквизирую мотоцикл у Дитера Шмидта.– Реквизируете?– Да, – ответил он с улыбкой, показывая небольшой кусок свинцовой трубы.Шукальский задумчиво кивнул. Он вспомнил то утро, когда вошел в кабинет и застал стоявшего там поразительно молодого и беззащитного солдата. За два с половиной года Ганс Кеплер вырос и возмужал. Он был снова гладко выбрит, красив, поразительно молод, в его глазах светилась решимость и умудренность жизненным опытом человека.Доктор внимательно посмотрел каждому в лицо и тихо сказал:– Возможно, за пределами этого города никто так и не узнает, чем мы здесь занимались последние два с половиной года. Только жителям Зофии известно, от чего и каким образом мы их спасали. Я горжусь тем, что мог стоять рядом с вами и бороться за наших людей. – Его голос дрогнул, и ему пришлось сделать паузу, чтобы собраться с силами. – Во всяком хорошем деле бывает так, что его всегда трудно начать, а завершать больно. С этого момента каждый отвечает за себя, а Бог – за нас всех.Все обнялись и с пожеланиями удачи один за другим покинули склеп.
Роттенфюрер СС Ганс Кеплер стоял на городской площади в тени статуи Костюшко и наблюдал за охранником, который ходил туда и обратно перед запертыми воротами гаража. Гараж представлял собой небольшую территорию, прилегавшую к нацистскому штабу. Раньше она служила гаражом и стоянкой для машин и лошадей и принадлежала городу, а теперь стала стоянкой «мерседеса» Шмидта и местом хранения военной техники. В час ночи здесь не было заметно никакого движения, кругом царили тишина и покой.Наконец случилось то, чего он ожидал. На мотоцикле с коляской подъехал наружный охранник и остановился, чтобы доложить о своем прибытии. Второй охранник медленно открыл ворота, жестом пригласил мотоциклиста подойти заправиться. Прибывший немного поболтал с охранником, пока заправлялся мотоцикл, и зашел в штаб. Ворота на территорию гаража остались открыты, и Кеплер решился. Он перебежал через городскую площадь, стремглав проскочил через ворота и отчаянно замахал испуганному охраннику рукой, чтобы тот последовал за ним. Он в то же время поднес палец к губам, давая понять, что надо молчать.Охранник был явно сбит с толку неожиданным появлением странного солдата в униформе ваффен СС и щелкнул затвором автомата «Эрма», пока бежал за нежданным гостем. Кеплер шел прямиком в ремонтную мастерскую, остановился, повернулся к охраннику и хрипло прошептал:– Идем, парень! Сюда пробрался вор! Давай схватим его!Кеплер нырнул в темное помещение и тут же спрятался за дверью. Когда охранник вошел, Ганс взял свинцовую трубу в обе руки, размахнулся и ударил того по шее. Охранник упал, хватаясь за раздробленную гортань. Кеплер сбил с его головы каску и нанес ему еще один удар по затылку, отчего тот немедленно скончался.Кеплер несколько секунд стоял в мастерской, где царила зловещая тишина, и слышал лишь громоподобное биение своего сердца. Когда дрожь в руках утихла и Кеплер убедился, что не привлек ничьего внимания, он быстро подбежал к мотоциклу, завел двигатель и выехал из ворот.Мария Душиньская предъявила свой пропуск у северного контрольно-пропускного пункта и терпеливо ждала, пока ее закончат опрыскивать ДДТ. Затем она перешла через черту, остановилась и на прощание помахала отцу Вайде. Тот помахал в ответ, печально улыбнулся и смотрел, как она идет по дороге, чтобы влиться в поток несчастных беженцев, бесцельно блуждавших по Польше.
Ганс Кеплер ехал по проселочной дороге не один. В коляске мотоцикла сидел другой солдат ваффен СС, также в звании роттенфюрера в точно такой же униформе, как и на нем. Это была его униформа, запасной комплект, который он захватил с собой в Зофию. В это свежее утро, пока они ехали среди деревьев, Кеплер не без улыбки вспомнил, что когда-то ему в голову пришла мысль уничтожить обе униформы. Теперь они вполне могли спасти им жизнь. К тому же серый цвет очень шел Анне.Рассвет обещал прекрасное ясное утро, весеннее солнце поднималось над вершиной карпатских предгорий, и, несмотря на большую усталость, Ганс чувствовал себя свободным и счастливым. Они ехали всю ночь до румынской границы, но, выбравшись из Зофии и за пределы границ карантина, Кеплер не сомневался в том, что побег удался.– Думаю, нам лучше найти, где можно остановиться днем, – обратился он к солдату, сидевшему в коляске. – Мне бы хотелось избежать встреч с кем бы то ни было, пока мы не выберемся из Польши.Проезжая через поля и по пыльным проселочным дорогам, они смогли обойти нацистские контрольно-пропускные пункты и ни с кем не столкнуться. Но Ганс знал, что среди гор придется ехать по главной дороге, если они захотят сохранить мотоцикл.Роща вязов в километре от проселочной дороги вполне могла укрыть их от глаз прохожих. Кеплер свернул в сторону и по широкому лугу поехал к деревьям. Он поставил мотоцикл под деревьями и замаскировал его ветками. Затем они с Анной забрали свои вещи и пошли в чащу искать место для отдыха.Из укрытия под сучьями выскочил испуганный олень, и Кеплер потянулся за своим «люгером», но тут же сообразил, что им ничто не угрожает. Постелив одеяло на поросший травой клочок земли, они съели немного прихваченного с собой острого сыра с черствым хлебом и вскоре уснули в объятиях друг друга.Оба проснулись ближе к обеду и, немного перекусив, стали ходить по небольшой роще, радуясь хорошему дню. Хотя самые большие опасности и испытания были еще впереди, молодая пара предпочитала думать только о настоящем. Они наткнулись на узкую быструю речушку, ледяные воды которой текли с далеких карпатских гор. Ганс вошел в нее и голыми руками поймал двух рыб.Днем они снова поспали, затем рискнули развести небольшой костер, чтобы пожарить рыбу, а перед наступлением темноты загасили его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36