Когда стемнело, беглецы погрузили свои вещи в коляску мотоцикла и выехали на дорогу, ведущую к румынской границе.В этот поздний час на дороге почти никого не было, и на фоне неба в лунном свете показались силуэты гор. Пока они ехали в сторону последнего перед границей немецкого контрольно-пропускного пункта, на горизонте собирались большие гряды облаков, навевая мысли о неизбежном роковом конце. Ганс заметил телефонные провода и принял решение перерезать их. Успех последнего и решающего шага в их бегстве зависел от считанных секунд и от способности хотя бы на мгновение убедить пограничников в истинности той легенды, которую они собирались им рассказать. Он остановил мотоцикл километрах в пяти от контрольно-пропускного пункта, залез на столб и срезал как телеграфные, так и телефонные провода.У Кеплера вспотели руки, и казалось, что рот превратился в пыльную губку, пока они приближались к погранзаставе, проезд через которую преградил шлагбаум. Погранзаставу расположили в узком каньоне, чтобы невозможно было обойти ее. Кеплер почувствовал себя словно лосось, угодивший в сеть. Оставался лишь один путь – в сторону вооруженных автоматами пограничников. Те услышали приближение мотоцикла и, стоя наготове, ждали его.Ганс предвидел это и начал сразу действовать.– Хайль Гитлер! – крикнул он пограничникам, останавливая мотоцикл на дороге рядом с караульным помещением.Оба пограничника, военнослужащие регулярной армии, испугались, увидев двух эсэсовцев, и тут же ответили на приветствие.– Хайль Гитлер!– Зайдем внутрь! – нагло сказал Кеплер и направился к караульному помещению, будто он здесь командовал.Сбитые с толку солдаты вошли за ним в небольшую хибару. Анна, не сказав ни слова, вышла из коляски, встала спиной к двум пограничникам и сделала вид, будто что-то выгружает из мотоцикла.– Мы сменим вас. Вы можете быть свободны, – властным тоном сказал Ганс. – Вам надлежит немедленно вернуться в свою роту. Происходит организованное отступление или, точнее, перегруппировка в направлении тыла. Русские форсировали реку Збруч и в течение двадцати четырех часов захватят этот район. Они пленных не берут.На лицах пограничников мелькнул ужас.– Войскам СС дан приказ держаться до последнего солдата. Так что выбирайтесь отсюда, пока есть время.– Да, конечно, герр роттенфюрер. Я заведу наш мотоцикл.Один пограничник выбежал из хибары, устремился к заграждению из кустарника и завел двигатель мотоцикла. Второй пограничник снова отдал честь Кеплеру и последовал за своим товарищем. Увидев, что оба пограничника вышли из хибары и уже собираются уезжать, Анна тут же зашла к Кеплеру. Оба склонились над лежавшей на столе картой. Они ждали, когда уедет мотоцикл. За кустарником взревел двигатель.Вдруг дверь распахнулась и на пороге показался более рослый из двух немецких пограничников со взведенным автоматом в руках, нацеленным прямо в грудь Кеплера.– Поднимите руки, вы оба! – рявкнул он и крикнул через плечо: – Все в порядке, Карл. Выключи двигатель! Я взял их обоих! – Со злорадной улыбкой он смотрел на Ганса и Анну. – Неужели вы считаете нас полными дураками? Вы подумали, будто мы не заметим, что вы дезертиры? Глава 26 Мария Душиньская вернулась в разоренную и опустошенную войной Варшаву. Поезд прибыл утром, и она, не веря своим глазам, шла по некогда любимым улицам. Мария была поражена тем, как сильно изменилась столица, как мало она походила на город ее детства и юности. Целые кварталы превратились в развалины. Гетто стерли с лица земли. От старой, знакомой романтической Варшавы ничего не осталось. Сначала она отправилась к дому своей матери и узнала, что ее семья покинула Варшаву. Никто из соседей не мог сказать, куда они уехали. Один из братьев, обвиненный в участии в движении Сопротивления, был арестован.Варшава стала городом бездомных, перемещенных лиц, многие из которых прибыли из северных и западных городов. Их имущество конфисковали нацисты. Они ютились в тесных, убогих домах, выполняли черную работу, если такая подворачивалась, и кое-как перебивались. Доктор Душиньская поняла, что сможет выжить, если станет одной из них.После утренней прогулки по городу она нашла пансион, где за баснословную сумму сняла тесную, грязную комнату, похожую на чердак. Было ясно, что небольшой суммы денег, которую Шмидт разрешил ей взять, надолго не хватит.Устроившись здесь, Мария решила, как поступит дальше.Ее комната находилась недалеко от университетской больницы, и она могла ходить туда пешком. После двух с половиной лет спокойной жизни в Зофии ей было непривычно видеть такое огромное количество нацистов. Они наводнили город, словно грызуны, и часто останавливали ее для проверки документов.Университет, разумеется, тоже изменился. Его закрыли несколько лет назад, сейчас он был забит досками, стены испещряли надписи, окна выбиты. Сорная трава захватила тропинки и тротуары. Но больница все еще работала. Мария не сомневалась, что именно так оно и будет. Вот здесь она училась, получила диплом врача и поэтому вернулась сюда в надежде найти кого-нибудь из знакомых.Каждый день Мария внимательно наблюдала за входом в больницу, никогда долго не задерживаясь на одном месте, чтобы не привлечь к себе внимания, и каждый вечер возвращалась на свой жалкий чердак.Она уже приходила в отчаяние, когда спустя четыре дня увидела знакомое лицо.Молодая женщина, работавшая в лаборатории, где Мария проходила стажировку, сразу узнала ее и была счастлива, что встретила приятельницу. Они тут же пошли в крохотное, заполненное дымом кафе, и несколько минут смущенно думали с чего начать, но вскоре уже рассказывали друг другу о том, что с ними произошло.Ее муж погиб в уличных боях, приходится перебиваться, работая в Центральной лаборатории. Она сумела сохранить свою маленькую квартиру в километре от больницы. Ее рассказ был краток и прост. Мария тоже не вдавалась в подробности: ей пришлось оставить свой дом из-за приближения русских, и теперь идти было некуда. Она ни словом не обмолвилась о докторе Шукальском, Зофии и эпидемии.В тот вечер Мария переехала к своей подруге. Они проговорили всю ночь за тарелкой супа и бутылкой водки. Подруга поведала ей о своем участии в движении Сопротивления. Сначала Мария ужаснулась такой откровенности, но вскоре поняла, что партизанское движение – неотъемлемая часть жизни Варшавы.Мария рассказала, что она не беженка, а скрывается от гестапо и что ее документы скоро станут недействительны.Молодая женщина не задавала вопросов и пообещала помочь достать новые документы. Мария поразилась быстроте и легкости, с какими та выполнила свое обещание. Новые документы были готовы уже на следующий день. Теперь она сможет получить продовольственную карточку и найти работу. Мария без колебаний решила пожертвовать определенную сумму из своих первых заработков на помощь партизанам. Обретя новое имя, черные волосы, очки в роговой оправе и старую одежду, она превратилась в «синий чулок».Варшава стала тесным перевалочным городом, так что никто не обратил внимания на нового работника в лаборатории больницы. Из-за большого количества прибывавших сюда раненых и связанной с этим непомерной нагрузкой на персонал разоблачение Марии практически не грозило.
С каждой проходившей неделей Ян Шукальский все больше тревожился и внимательно изучал ежедневные сообщения из варшавской лаборатории, пытаясь обнаружить хоть малейшие намеки на то, что реакция связывания комплемента или реакция риккетсиозной агглютинации стали общедоступными. Он знал, что окажется в чрезвычайно опасной ситуации, когда ими можно будет широко пользоваться. Тогда уже не удастся обнаружить никакого соответствия с положительными результатами анализа Вейля-Феликса. Любому, кто проведет эти новые реакции, тут же станет ясно, что вся эпидемия, как и подозревал Гартунг, является чистой воды фальсификацией.Шукальский решил, что попытается бежать, как только узнает о том, что новые реакции применяются. А до тех пор он будет защищать жителей Зофии при помощи вакцины протеуса. Если бы Ян мог знать о письме Макса Гартунга, он внес бы серьезные коррективы в свои планы.
Марии Душиньской не понадобилось много времени, чтобы освоиться в большой, многолюдной лаборатории и в конце концов найти то место, где лаборанты проводили анализы проб по реакции Вейля-Феликса. Она установила определенный маршрут передвижения по лаборатории и завела поверхностные знакомства с другими лаборантами. Появилась возможность как бы невзначай проходить мимо журнала, в который заносились все результаты анализов, и бегло просматривать ежедневные записи. Зофия часто фигурировала в этом журнале, а рядом – имя Шукальского. Количество случаев заболевания, о которых он сообщал, уменьшалось точно в намеченной пропорции. Ей становилось легче от сознания того, что он все еще жив.Среди офицерского состава в Майданеке прошел слух, что вскоре, возможно, придется покинуть лагерь из-за приближения русских. Однако лагерю смерти предписывалось работать на полную мощность до последней минуты.Макс Гартунг ненавидел свою работу в Майданеке не потому, что там убивали, а потому что о нем забыло высшее командование. Он стал отверженным. Германия проигрывала войну, и было весьма сомнительно, что союзники проникнутся сочувствием к нацистам. Он понимал, что не должен попасть в плен. Эсэсовца никто не станет гладить по головке. Однако еще больше беспокоило Макса Гартунга молчание Фрица Мюллера. Что произошло с тех пор, как они обменялись письмами? Как обстоят дела с этими особыми реакциями, о которых упоминал Фриц? Когда наконец он будет все точно знать? Раздумывая над этим, Макс Гартунг давал полную волю жестокому воображению и снова перебирал в памяти имена тех обитателей Зофии, которым он еще раз собирался нанести визит: доктор Ян Шукальский, доктор Мария Душиньская, отец Пиотр Вайда. А другие? Если им кто-то помогал, Гартунг найдет всех до последнего. Гартунг знал, что с помощью тонкого искусства пыток, которое он усвоил за год в Майданеке, от них можно будет добиться любых признаний.
Мария продолжала трудиться в лаборатории Варшавы, стараясь избегать встреч с бывшими сотрудниками. Но за пять лет все врачи были заменены немцами. Остались лишь те поляки, кто работал на низших должностях. Однажды Фриц Мюллер нанес визит в лабораторию, но не узнал Марию.В последних числах мая в другом конце лаборатории установили какой-то новый аппарат. Задав несколько наивных вопросов, она узнала, что прибор предназначен для проведения реакции связывания комплемента. От этой новости у нее замерло сердце. Мария понимала, что всего через несколько дней обнаружится, что с анализами крови из Зофии происходит нечто непонятное.Делая вид, будто занимается собственной нелегкой работой для хирургического отделения, Мария обратила внимание на бурную деятельность в другом конце помещения.Вскоре по лаборатории разнесся слух, что новая реакция связывания комплемента более надежна, чем прежний испытанный анализ Вейля-Феликса, и что пока все пробы, давшие после анализа Вейля-Феликса положительный результат – полностью подтверждены посредством нового метода. Однако к концу дня настроение в другом конце лаборатории изменилось. Легкое смущение перешло в полное изумление, когда обнаружилось, что пробы крови из Зофии дали отрицательный результат.Мария услышала, как один из лаборантов позвал доктора Мюллера. Спустя несколько минут доктор начал осматривать новое оборудование, реагенты и сам проверил эти поразительные результаты. Даже со своего места Мария заметила, как шея доктора у воротника приобрела алый цвет, краска поползла вверх и покрыла всю голову. К сожалению, она не расслышала, что он сказал, но по его движениям и жестам поняла, что тайна Зофии разгадана.У Марии затряслись руки. Отойдя от рабочего стола, она скрылась за рядом шкафов и, тяжело дыша, прислонилась к стене. С этого укрытия ей были видны удивленные лица лаборантов. Затем ее взгляд упал на журнал записей, куда заносились все результаты. Его заберут сегодня вечером и результаты телетайпом разошлют в разные нацистские штабы тех районов, откуда приходили пробы крови.Вскоре суматоха улеглась, и доктор Мюллер бросился вон из лаборатории. Качая головами, лаборанты возвращались к своим рабочим местам. Наконец наступило спокойствие, и все пошло своим чередом.Мария решила пройтись по лаборатории. Через пару минут она оказалась на другом конце помещения и, обменявшись несколькими любезностями с другими лаборантами, сумела заглянуть в журнал. От увиденного она онемела.Доктор Мюллер доложил лишь об анализах Вейля-Феликса, в журнале не значились результаты реакции связывания комплемента.Мария не знала, как долго простояла, тупо глядя на журнал, но, когда ей наконец удалось оторваться от него и вернуться к своему рабочему месту, ее мозг лихорадочно заработал.Фриц Мюллер не сообщил в Зофию о результатах реакции связывания комплемента только по одной причине – он хотел задержать Шукальского в городе, чтобы у них хватило времени арестовать его. Мария стала обдумывать, что можно предпринять.Все виды связи – телефон, телеграф – были исключены. Прошло уже два месяца, как она уехала из Зофии. Дитер Шмидт наверняка следит и ждет, когда она попытается связаться с Шукальским.Как же найти способ предупредить его?И тут ее осенило. Пусть ее послание отправят сами нацисты.Она взяла со стола журнал, в который заносились результаты анализов крови, и прилежно записала итоги своей работы этого дня.Последняя ее запись вместе с фамилией пациентки читалась следующим образом:
«Czarnecka, Danuzsa. WF+»
Затем Мария как бы невзначай наклонилась и добавила последнюю запись к списку, который сегодня вечером по телетайпу уйдет в Зофию:
«Totenkopf, Jan. CF+»
Макс Гартунг угрюмо молчал, пока Фриц Мюллер говорил натянутым и сдавленным голосом. Связь была плохой, но извинение по телефону прозвучало исключительно четко.Когда его друг умолк, Гартунг невольно улыбнулся и сообщил Мюллеру, что им в дальнейшем следует предпринять.Ян Шукальский взглянул на привычный список с результатами анализов, который только что пришел из нацистского штаба. На протяжении двух с половиной лет он просматривал такие списки почти ежедневно, но этот оказался короче прежних. И он знал, что следующий станет еще короче и так продолжится до тех пор, пока эпидемия не закончится. Он надеялся к тому времени уже покинуть Зофию, прежде чем нацисты обнаружат, что здесь произошло.Стоял душный, туманный день, предвещая наступление жаркого лета. Ян откинулся на спинку стула и глазами пробежал список – конечно, все результаты положительны – и начал думать об отвлеченных темах. Имена в списке стали сливаться, пока он погружался в мечты.Однако Ян пришел в себя, когда его взгляд заметил ошибку в последней строчке. Вместо WF+ машинистка случайно набрала CF+.«Да ладно, – подумал Ян, пожимая плечами, – вероятно, кто-то посчитал, что это анализ спинномозговой жидкости».Затем он увидел предшествовавшее результату анализа имя – Jan Totenkopf.Шукальский почесал в затылке. Он не мог вспомнить пациента с такой фамилией, а вот больного с таким же именем, как у него, обязательно бы запомнил. Ян встал из-за стола и направился к палате первого этажа, чтобы начать утренний обход. Медсестры сопровождали его, пока он шел от койки к койке, проверяя состояние каждого больного и обсуждая дальнейшее лечение.Эта последняя запись не выходила у него из головы.Закончив обход, он пришел в кабинет и сразу вернулся к последнему имени, которое значилось в списке. Затем он громко прочитал Totenkopf, стараясь вспомнить пациента. Еще раз громко произнося Totenkopf, он вдруг догадался, что читает не имя, а целое предложение. Оно означало следующее:«Мертвая голова, Ян. Связывание комплемента положительно».Это могло означать лишь одно. В СС провели реакции связывания комплемента. Кто-то из Варшавы предупреждал его, и Ян понял, что этим человеком могла быть только Мария.Впервые спустя год после приезда в Зофию немецкой группы, он почувствовал, как его охватывает ужас обреченного человека.Ему надо действовать быстро.
Отец Вайда мрачно кивнул, прочитав пришедший по телетайпу список, и глухим голосом сказал:– Боюсь, что вы правы. Больше ничего это означать не может. Мария каким-то образом проникла в лабораторию и предупреждает вас. Похоже, эпидемию не удастся завершить так, как вы планировали. Вам придется покинуть этот город.– Пиотр, – заговорил Шукальский натянутым голосом и, разгуливая по склепу, то скрывался в тени, то выходил из нее, – я не знаю, что делать. Я разрываюсь между желанием спасти себя и обязанностями перед пациентами в больнице. Меня беспокоит судьба Алекса и Катарины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
С каждой проходившей неделей Ян Шукальский все больше тревожился и внимательно изучал ежедневные сообщения из варшавской лаборатории, пытаясь обнаружить хоть малейшие намеки на то, что реакция связывания комплемента или реакция риккетсиозной агглютинации стали общедоступными. Он знал, что окажется в чрезвычайно опасной ситуации, когда ими можно будет широко пользоваться. Тогда уже не удастся обнаружить никакого соответствия с положительными результатами анализа Вейля-Феликса. Любому, кто проведет эти новые реакции, тут же станет ясно, что вся эпидемия, как и подозревал Гартунг, является чистой воды фальсификацией.Шукальский решил, что попытается бежать, как только узнает о том, что новые реакции применяются. А до тех пор он будет защищать жителей Зофии при помощи вакцины протеуса. Если бы Ян мог знать о письме Макса Гартунга, он внес бы серьезные коррективы в свои планы.
Марии Душиньской не понадобилось много времени, чтобы освоиться в большой, многолюдной лаборатории и в конце концов найти то место, где лаборанты проводили анализы проб по реакции Вейля-Феликса. Она установила определенный маршрут передвижения по лаборатории и завела поверхностные знакомства с другими лаборантами. Появилась возможность как бы невзначай проходить мимо журнала, в который заносились все результаты анализов, и бегло просматривать ежедневные записи. Зофия часто фигурировала в этом журнале, а рядом – имя Шукальского. Количество случаев заболевания, о которых он сообщал, уменьшалось точно в намеченной пропорции. Ей становилось легче от сознания того, что он все еще жив.Среди офицерского состава в Майданеке прошел слух, что вскоре, возможно, придется покинуть лагерь из-за приближения русских. Однако лагерю смерти предписывалось работать на полную мощность до последней минуты.Макс Гартунг ненавидел свою работу в Майданеке не потому, что там убивали, а потому что о нем забыло высшее командование. Он стал отверженным. Германия проигрывала войну, и было весьма сомнительно, что союзники проникнутся сочувствием к нацистам. Он понимал, что не должен попасть в плен. Эсэсовца никто не станет гладить по головке. Однако еще больше беспокоило Макса Гартунга молчание Фрица Мюллера. Что произошло с тех пор, как они обменялись письмами? Как обстоят дела с этими особыми реакциями, о которых упоминал Фриц? Когда наконец он будет все точно знать? Раздумывая над этим, Макс Гартунг давал полную волю жестокому воображению и снова перебирал в памяти имена тех обитателей Зофии, которым он еще раз собирался нанести визит: доктор Ян Шукальский, доктор Мария Душиньская, отец Пиотр Вайда. А другие? Если им кто-то помогал, Гартунг найдет всех до последнего. Гартунг знал, что с помощью тонкого искусства пыток, которое он усвоил за год в Майданеке, от них можно будет добиться любых признаний.
Мария продолжала трудиться в лаборатории Варшавы, стараясь избегать встреч с бывшими сотрудниками. Но за пять лет все врачи были заменены немцами. Остались лишь те поляки, кто работал на низших должностях. Однажды Фриц Мюллер нанес визит в лабораторию, но не узнал Марию.В последних числах мая в другом конце лаборатории установили какой-то новый аппарат. Задав несколько наивных вопросов, она узнала, что прибор предназначен для проведения реакции связывания комплемента. От этой новости у нее замерло сердце. Мария понимала, что всего через несколько дней обнаружится, что с анализами крови из Зофии происходит нечто непонятное.Делая вид, будто занимается собственной нелегкой работой для хирургического отделения, Мария обратила внимание на бурную деятельность в другом конце помещения.Вскоре по лаборатории разнесся слух, что новая реакция связывания комплемента более надежна, чем прежний испытанный анализ Вейля-Феликса, и что пока все пробы, давшие после анализа Вейля-Феликса положительный результат – полностью подтверждены посредством нового метода. Однако к концу дня настроение в другом конце лаборатории изменилось. Легкое смущение перешло в полное изумление, когда обнаружилось, что пробы крови из Зофии дали отрицательный результат.Мария услышала, как один из лаборантов позвал доктора Мюллера. Спустя несколько минут доктор начал осматривать новое оборудование, реагенты и сам проверил эти поразительные результаты. Даже со своего места Мария заметила, как шея доктора у воротника приобрела алый цвет, краска поползла вверх и покрыла всю голову. К сожалению, она не расслышала, что он сказал, но по его движениям и жестам поняла, что тайна Зофии разгадана.У Марии затряслись руки. Отойдя от рабочего стола, она скрылась за рядом шкафов и, тяжело дыша, прислонилась к стене. С этого укрытия ей были видны удивленные лица лаборантов. Затем ее взгляд упал на журнал записей, куда заносились все результаты. Его заберут сегодня вечером и результаты телетайпом разошлют в разные нацистские штабы тех районов, откуда приходили пробы крови.Вскоре суматоха улеглась, и доктор Мюллер бросился вон из лаборатории. Качая головами, лаборанты возвращались к своим рабочим местам. Наконец наступило спокойствие, и все пошло своим чередом.Мария решила пройтись по лаборатории. Через пару минут она оказалась на другом конце помещения и, обменявшись несколькими любезностями с другими лаборантами, сумела заглянуть в журнал. От увиденного она онемела.Доктор Мюллер доложил лишь об анализах Вейля-Феликса, в журнале не значились результаты реакции связывания комплемента.Мария не знала, как долго простояла, тупо глядя на журнал, но, когда ей наконец удалось оторваться от него и вернуться к своему рабочему месту, ее мозг лихорадочно заработал.Фриц Мюллер не сообщил в Зофию о результатах реакции связывания комплемента только по одной причине – он хотел задержать Шукальского в городе, чтобы у них хватило времени арестовать его. Мария стала обдумывать, что можно предпринять.Все виды связи – телефон, телеграф – были исключены. Прошло уже два месяца, как она уехала из Зофии. Дитер Шмидт наверняка следит и ждет, когда она попытается связаться с Шукальским.Как же найти способ предупредить его?И тут ее осенило. Пусть ее послание отправят сами нацисты.Она взяла со стола журнал, в который заносились результаты анализов крови, и прилежно записала итоги своей работы этого дня.Последняя ее запись вместе с фамилией пациентки читалась следующим образом:
«Czarnecka, Danuzsa. WF+»
Затем Мария как бы невзначай наклонилась и добавила последнюю запись к списку, который сегодня вечером по телетайпу уйдет в Зофию:
«Totenkopf, Jan. CF+»
Макс Гартунг угрюмо молчал, пока Фриц Мюллер говорил натянутым и сдавленным голосом. Связь была плохой, но извинение по телефону прозвучало исключительно четко.Когда его друг умолк, Гартунг невольно улыбнулся и сообщил Мюллеру, что им в дальнейшем следует предпринять.Ян Шукальский взглянул на привычный список с результатами анализов, который только что пришел из нацистского штаба. На протяжении двух с половиной лет он просматривал такие списки почти ежедневно, но этот оказался короче прежних. И он знал, что следующий станет еще короче и так продолжится до тех пор, пока эпидемия не закончится. Он надеялся к тому времени уже покинуть Зофию, прежде чем нацисты обнаружат, что здесь произошло.Стоял душный, туманный день, предвещая наступление жаркого лета. Ян откинулся на спинку стула и глазами пробежал список – конечно, все результаты положительны – и начал думать об отвлеченных темах. Имена в списке стали сливаться, пока он погружался в мечты.Однако Ян пришел в себя, когда его взгляд заметил ошибку в последней строчке. Вместо WF+ машинистка случайно набрала CF+.«Да ладно, – подумал Ян, пожимая плечами, – вероятно, кто-то посчитал, что это анализ спинномозговой жидкости».Затем он увидел предшествовавшее результату анализа имя – Jan Totenkopf.Шукальский почесал в затылке. Он не мог вспомнить пациента с такой фамилией, а вот больного с таким же именем, как у него, обязательно бы запомнил. Ян встал из-за стола и направился к палате первого этажа, чтобы начать утренний обход. Медсестры сопровождали его, пока он шел от койки к койке, проверяя состояние каждого больного и обсуждая дальнейшее лечение.Эта последняя запись не выходила у него из головы.Закончив обход, он пришел в кабинет и сразу вернулся к последнему имени, которое значилось в списке. Затем он громко прочитал Totenkopf, стараясь вспомнить пациента. Еще раз громко произнося Totenkopf, он вдруг догадался, что читает не имя, а целое предложение. Оно означало следующее:«Мертвая голова, Ян. Связывание комплемента положительно».Это могло означать лишь одно. В СС провели реакции связывания комплемента. Кто-то из Варшавы предупреждал его, и Ян понял, что этим человеком могла быть только Мария.Впервые спустя год после приезда в Зофию немецкой группы, он почувствовал, как его охватывает ужас обреченного человека.Ему надо действовать быстро.
Отец Вайда мрачно кивнул, прочитав пришедший по телетайпу список, и глухим голосом сказал:– Боюсь, что вы правы. Больше ничего это означать не может. Мария каким-то образом проникла в лабораторию и предупреждает вас. Похоже, эпидемию не удастся завершить так, как вы планировали. Вам придется покинуть этот город.– Пиотр, – заговорил Шукальский натянутым голосом и, разгуливая по склепу, то скрывался в тени, то выходил из нее, – я не знаю, что делать. Я разрываюсь между желанием спасти себя и обязанностями перед пациентами в больнице. Меня беспокоит судьба Алекса и Катарины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36