Но стоило ли вам вмешиваться во все это? – по-человечески откровенно спросил начальник горотдела. – Ладно, задам еще один, последний вопрос: кто мать погибшего? Нам это очень важно знать.– Мать? Погибшего? – очнулся Булатов. – Вы о ней, конечно, слышали. Это – большая знаменитость в мире металлургов. Ее имя занесено в Книгу рекордов Гиннеса. – Анатолий вдруг замолчал, вновь подумав о том, что вряд ли стоило называть имя Галины Ивановны, но все равно теперь раскопают. Ведь есть самый верный способ не навредить друг другу – не запутывать следствие, говорить только правду. * * * Спустя трое суток после похорон Игоря на самом дальнем конце старого городского кладбища, где обычно хоронили самоубийц, Галина едва стала приходить в себя, но в тот день все снова пошло прахом. Рано утром на планерке ее гневно отчитал Разинков, он всячески подчеркивал, что отныне у них с главным разливщиком только чисто деловые отношения. Заплаканная пришла в цех, вдохнула знакомый запах окалинки, осмотрелась по сторонам – все было родным, успокаивающим. И вдруг… По тревожному звону колокола на верхнем посту управления непрерывной разливкой она поняла: авария.Через пять минут Галина Ивановна уже лично руководила ликвидацией тяжелой аварии. Неожиданно вышел из строя немецкий кристаллизатор машины непрерывного литья заготовок, в железный пол ударила обжигающая смертельно опасная струя раскаленного металла. Разливщики и операторы, а это в основном были женщины, заметались в панике по цеху, мужчины, сбежавшиеся со всех пультов, обжигая лица и руки, пытались сбить струю металла в сторону, к разливочным запасным канавам. И в этот самый момент Галину Ивановну срочно пригласили к телефону. Она отмахнулась: мол, скажите, что ей некогда, авария на разливке. Однако не прошло и десяти минут, как смущенная табельщица Аня вновь дернула главную разливщицу за рукав куртки.– Какого рожна тебе нужно? – огрызнулась Галина. – Разве не видишь, что тут творится?– Понимаю, но… – табельщица кивнула в сторону конторы цеха, – срочно зовут. Ругаются, почему, мол, не желаешь подойти к телефону.– Кто там? – она едва сдержалась, чтобы не сорваться на крик.– Из управления.– Ну и что? – Галина Ивановна увидела боковым зрением, как начал уменьшаться на глазах боковой ствол кристаллизатора, и… вдруг в новом месте лопнула обшивка, дав дорогу кипящему металлу. Если бы Галина не подумала, что ее может вызывать директор комбината Разинков, она вообще не стала бы разговаривать на эту тему.– Очень, говорят, важно, – табельщица продолжала настаивать, косясь на ручеек металла, который быстро превращался в кипящуюся, дымящуюся реку.Ругая на чем свет стоит управленцев, Галина сбросила куртку, побежала в конторку табельщицы, схватила трубку, готовая изругать любого, исключая, конечно, директора.– Слушаю, Галина Русич!– Привет, товарищ главный разливщик! – услышала она в трубке бас начальника управления кадров комбината.– Здравствуйте! Что там у тебя, пожар? Картотека бумажная вспыхнула?– Не юродствуй, Галина.– Пожалуйста, быстрей говори. – Она мгновенно представила знакомого кареглазого, самовлюбленного толстяка, давнего приятеля Разинкова, который давным-давно буквально тащил «за уши» этого любимца пофилософствовать. Вместе они частенько бывали в компаниях, в городе, на даче.– Галина, ты мне срочно нужна в управлении! Срочно! – тон Сырцова был на сей раз настойчив и незнаком Галине Ивановне.– Сегодня никак не смогу навестить тебя, дорогой друг! – язвительно заметила Галина Ивановна. – Наверное, слышал, третий кристаллизатор прорвало. Немецкий, на который мы столько надежд возлагали.– Галина, послушай меня внимательно, не суетись. Аварии у нас – дело привычное. А ты… о своей судьбе подумай. Оставь на месте ЧП зама по разливке, мастера, бригадира, наконец, а сама… бегом в управление. Не-мед-ленно. Одна нога там, другая здесь.– Не смогу! – Галина швырнула трубку. После смерти непутевого сына, после потери их названной матери, казалось, ее уже ничто не сможет ни напугать, ни унизить. И этот звонок…Отойдя метров десять от табельной, она остановилась, пораженная странным предчувствием новой беды, которая, как давно замечено, не ходит одна. Не иначе как сам генеральный директор Разинков хочет, чтобы она явилась в управление, он и использовал для вызова начальника управления кадров. Сам Сырцов вряд ли осмелился бы столь бесцеремонно с ней разговаривать. По всему выходило, что надобно было оставить цех, куда уже примчались главный инженер комбината, газоспасатели, конвертерщики.Начальник управления кадров Сырцов встретил ее у порога. Видимо, он углядел ее автомашину в окно, иначе ей трудно пришлось бы пробираться вне очереди к всесильному начальнику управления. Протянув навстречу Галине Ивановне руки, попытался поймать ее ладони, однако она, все еще не в силах скрыть досаду, незаметным движением отвернула плечо, и руки-коротышки Сырцова повисли в воздухе.– Однако быстро примчалась, – холодно проговорил всегда приветливый и улыбчивый Сырцов, – чутье у тебя, Галина Ивановна, как у хорошей волчицы.– Ну и шутки у тебя, Сырец! – устало бросила женщина. – Юмор висельника. А у меня металл горит! – не спрашивая разрешения, Галина Ивановна опустилась в кресло, вытянула усталые ноги в разношенных рабочих сапогах – забыла переобуться в спешке, вскинула голову, ожидая, чем же вызван столь строгий вызов в управление.– Н-да, фанатик ты у нас, фанатик! – Сырцов с трудом втиснул тело в узкий проход между столом и креслом. – Металл, видишь ли, у нее горит. Лучше о себе бы подумала. Неужто не понимаешь, что сама тоже погорела?– Ну, хватит загадок, намеков, выкладывай, в чем это я погорела? – Галина Ивановна сегодня решительно не узнавала Сырцова: осмелел до неузнаваемости. Неужели сняли с работы Разинкова? Начало разговора было необычным и ничего хорошего не предвещало. – Ну, режь правду-матку, авось мы с тобой не первый день знакомы. Что стряслось?– Давай уговоримся соблюдать субординацию. Мы с тобой не на даче, не за бутылкой. Это раз! И во-вторых, – Сырцов начал нервно постукивать карандашом по зеркальной поверхности стола, – помнишь законы диалектики: все течет, все меняется.– Ты хочешь сказать, что в моей жизни наступила черная полоса? – Галина встала рывком.– Если не скажешь прямо, зачем вызвал, то я немедленно уйду. Ну, выкладывай!– Сбавь обороты! – повысил голос Сырцов.– А насчет черной полосы суди сама. Получен приказ министерства освободить тебя, Галина Ивановна Русич, от занимаемой должности! – Сырцов не сумел скрыть легких торжествующих ноток, словно мстил женщине за самостоятельность, за то, что приходилось перед ней унижаться, заслуживая похвалу ее высокого любовника и покровителя.– Освободить от должности? Меня? – Чего-чего, а этого Галина никак не ждала. Даже в самом дурном сне не могла увидеть такое: отдала непрерывной разливке семнадцать лет жизни, сделала сто восемнадцать открытий, имя ее знает весь металлургический мир, объездила десятки стран. Проще говоря, огненное дело для нее дороже всего на свете. Можно сказать, ради него пожертвовала семьей, мужем, наконец, сыном. И вдруг… освободить. – За что? За какие грехи? Прошу объяснить толком, – едва сдерживая рвущийся изнутри крик, спросила Сырцова.– Приказ по министерству! Вот, прочти! – кадровик придвинул ей плотный лист бумаги. Однако она даже не взглянула на распоряжение.– У самого язык отнялся? – едко бросила Сырцову. – Объяснить не в состоянии?– Инженер, а тем более главный разливщик крупнейшего комбината – понятие не только чисто техническое, но и нравственное, – назидательно выговорил ей Сырцов, подняв указательный палец. Поймал-таки свой звездный час. – И теперь, когда даже мухе понятно, что произошло, после случая с твоим сыном, кажется, его звали Игорем, оставаться тебе в номенклатурной обойме никак не с руки, прямо скажем, безнравственно. Подчиненные не поймут такого руководителя. Главный разливщик страны звонил мне, возмущался, как, мол, возможно, чтобы мать уголовника руководила ответственейшим участком комбината? Я же не стал объяснять Павлу Петровичу, что и твой бывший муж – Алексей Русич, взметенный нынешней волной на гребень славы, тоже не отличался высокой нравственностью. В итоге мы имеем то, что имеем.– Я всегда подозревала, что ты, Сырцов, сволочь и поганая свинья, – вырвалось у Галины Ивановны, – сегодня окончательно в этом убедилась. Скрывал свое подлое мурло, задницу лизал у начальства, наверх карабкался, а теперь… Рад, топчешься на женщине, которая совсем недавно могла тебя прижать и раздавить.– А за оскорбление должностного лица во время исполнения служебных обязанностей можно и к уголовной ответственности тебя привлечь! – с мстительной радостью проговорил Сырцов. И, торжествуя, показал на прикрытый газетой крошечный магнитофон, который, оказывается, записывал весь их разговор. – Видишь, оскорбления твои зафиксированы. Ладно, я не зверь, прощу на первый раз. Понимаю, как тебе нынче туго. Но сама сказала, что у нас мало времени. Распишись вот здесь! – снова придвинул бумагу.– Если меня уволили, то зачем спешить, – Галиной овладело желание довести жесткий разговор до конца. Коль Сырцов пишет все на магнитофон, то пусть запишет и все его «подвиги». Хотя… Ее осенила запоздалая мысль. Не спрашивая разрешения хозяина кабинета, она решительно схватила трубку внутреннего прямого телефона, надавила знакомую клавишу. Страшно заволновалась, услышав голос человека, бок о бок с которым провела все эти годы, который столь долго добивался ее расположения, а став любовником, боготворил ее, ибо не только чисто физическая близость связывала их. Главное, он, генеральный директор, постоянно подпитывался ее отчаянными идеями в непрерывной разливке, получая, как и она, соавторские патенты на изобретения. В кабинете директора, видимо, было много людей, слышались голоса.– Слушаю. – Голос Разинкова был очень недовольным, видимо, звонок оторвал его от важного дела.– Товарищ директор, – стараясь не выдать охватившего волнения, проговорила она первую фразу, – это я, Галина Русич! Сегодня у нас авария на кристаллизаторе, а я… в кабинете Сырцова. Знаешь? Странно. Слушай, – Галина незаметно для себя перешла на привычное «ты», – творится какая-то чертовщина, меня увольняют. Тогда, может быть, объяснишь, в чем провинилась? – оглянулась на Сырцова. Начальник управления делал вид, будто ищет нечто важное в ящике стола.– Слушайте меня внимательно, – Разинков снизил голос, видимо, прикрыл трубку ладонью, – так надо, понимаешь? Позже все объясню пообстоятельней. А теперь… прошу прощения, у меня делегация из Бельгии, они хотят стать нашими инвесторами, внести валюту в реконструкцию доменного…Галина Ивановна больше ничего не слышала, только торопливый, монотонный голос человека, кого считала близким, впервые изменила мужу, потакала во всем, скрашивала жизнь. Случилось нечто, что было выше ее понимания. Казалось, нет такой силы, которая могла бы их развести. Помнится, в Америке, когда ездили в командировку с четой Горбачевых, даже Раиса Максимовна заметила: «Вы идеальная пара, счастливые, как и мы с Мишей». Счастливые… Почувствовала, как предательски задрожали ноги, как, забыв о присутствии начальника отдела кадров, тяжело опустилась в кресло, закрыла глаза, пытаясь отрешиться от действительности. Да, все, конечно, правы, с ее сыном произошла трагедия, и он жизнью за это поплатился. Но она-то здесь при чем? Игоря, ее Игоря, развратил, превратил в преступника и убийцу Афганистан, владыки мира сего, которые нынче отрешают и ее от любимой работы. Почему? Сын за отца не отвечает. И наоборот. Это даже в страшные сталинские времена считалось аксиомой. И потом, нужно ведь иметь хоть чуточку сострадания: застрелилась мама Зина, погиб сын. И кажется, пришла пора взвалить на ее плечи тяжелый крест семьи Русичей – страдать безвинно. Господи! Как тут не вспомнить о тебе, справедливом и вездесущем? Как быстро предали ее те, кто клялся в вечной любви и дружбе, в вечной преданности! Неужели ты, Господь, допустил такое? Разинков, Сырцов и там, в Москве, жалкие ничтожные трусы, явно перепугались за свои теплые местечки, побоялись, что дружба с ней может дискредитировать их безупречные имена. Больней всего было предательство Разинкова. Пообещал объяснить все позже, но… зачем ей теперь его объяснения. Въехал на ее горбу в свой ничтожный старососненский рай, запудрил мозги даже Генеральному секретарю ЦК КПСС Горбачеву. Не благодаря ли ей рядовой инженер Разинков быстро пересел из кресла главного в кресло генерального? Негодяй! Совсем недавно ползал перед ней на коленях, вымаливая ласку. Теперь, забыв обо всем, увольняет ее, чтобы не запятнать «честь» мундира. Неужели не понимает, что она может стереть его в порошок, если обнародует хотя бы сотую часть его служебных проступков и преступлений, которые Разинков проделывал вкупе с притихшим сейчас Сырцовым?– Доволен? – гневно обратилась она к Сырцову. – Откупились от меня, да? Не выйдет. Грязь на грязь! Я обращусь в прокуратуру.– С чем? – ухмыльнулся Сырцов.– Расскажу, как вы жирели с Разинковым на бартерных сделках, как строили особняки, как…– Не советую, – сразу успокоился Сырцов, – себя же замараешь, уважаемая Галина Ивановна!Этой фразой Сырцов словно отрубил все пути к отступлению. Слово «уважаемая» издавна в России являлось бюрократически-канцелярским, отчужденным от теплого «товарищ» и еще более от интимного «земляк» и «дружище». Сырцов дал ей понять, что к ней можно обращаться отныне столь сухо и оскорбительно. И пока она внутренне терзалась, осмысливая его слова, он перехватил инициативу.– Слушай, Галина Ивановна, я продолжу. – Голос начальника кадров обрел силу, зазвенел металлом, так, наверное, он всегда разговаривает с подчиненными. – С первого числа ты откомандировываешься в распоряжение главного специалиста по непрерывной разливке, – поднял насмешливые глаза на окаменевшую женщину, – в Индию.– А мое согласие уже не требуется? – вяло спросила Галина Ивановна. Она была окончательно сломлена новым назначением. Как у нас все решается быстро и деловито, когда оно нужно начальству, и как тяжко, по-черепашьи движется любое дело, когда в нем не заинтересованы сильные мира сего.– Будем предельно откровенны. – Сырцов выбрался из-за стола, тяжело дыша. – Никогда ты, самовлюбленная баба, не ценила заботы товарища Разинкова, всех нас. – Он демонстративно упивался возможностью хоть напоследок насолить этой гордой, всегда державшейся независимо «разливщице», давным-давно накипела у хитроумного управленца злоба на любимцев генерального директора, которые были ближе к сладкому пирогу распределения, чем он. Вот и сейчас эта баба не оценила их воистину благородный жест, своеобразный спасательный круг – выезд за рубеж. Могли бы просто выгнать за ворота, сделать невыездной. – Никогда ты не ценила, что получала ордена, выезжала за границу. – Сырцов покачал круглой головой. – Охо-хо! Все добро – коту под хвост.– Хватит ныть! – резко встрепенулась Галина Ивановна. – Оглянись на себя, тупой битюг! Своими руками ты ни шиша не сделал, а своим умишком только и научился плести интриги. – Она словно не вникала в смысл сказанного Сырцовым. И он постарался не принимать близко к сердцу ее слова, сказанные в запальчивости, слышал, что все из «чумного семейства» Русичей были несдержанны на язык.– Давай-ка заканчивать разговор. Я тебя предупредил. Приказ вступит в силу через пять дней. А там… Вольному воля, спасенному рай. Желаешь, можешь уволиться с комбината, даже с должности оператора разливки, которую по самому большому счету я мог бы тебе предложить по знакомству. Но лучше уехать за рубеж. Горожане-то у нас – провинциалы, будут тыкать вслед пальцами, вон, мол, идет мать разбойника. – Сырцов вновь выбрался из-за стола, подошел вплотную к Галине Ивановне и сверху вниз стал осыпать ее поникшую голову жесткими, гневными фразами. – И, пожалуйста, никого постороннего в своих бедах не вини, директора тоже. Сама воспитывать сыночка не пожелала, кого винить? Все недосуг было, на уме – стенды да кристаллизаторы, не бабское это дело, вот и доработалась.– Я не нуждаюсь в твоей словесной выволочке, Сырец! – резко оборвала Галина Ивановна. Вытерла досуха глаза, чтобы посетители в приемной не видели ее слез. – Думаю, на вас с Разинковым свет клином не сошелся, поищем справедливости в ином месте. – Она рванулась к двери. Сырцов едва успел перехватить ее руку.– Будешь подписывать приказ или… сядь, отдышись! Экие вы, Русичи, гордые! Всюду высовываетесь, все вам подай-поднеси. Скажу откровенно, по старой дружбе, мы с товарищем Разинковым использовали все связи в министерстве, чтобы выбить тебе должность за рубежом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52