Когда она отшатнулась от него, обессиленно откинулась на спинку кресла, Булатов перевел дух.– Ну и глупая ты баба, – почти ласково проговорил он, с трудом преодолевая подступившие слезы, – чуть не задушила.– Вот как нужно целоваться по рабоче-крестьянски! – Глаза ее были до краев переполнены слезами. – Сладко, правда? А я о себе думала, что засохла на корню, выходит, еще жива. Помнишь частушку: «Говорят, что я старуха, только мне не верится. Ну, какая ж я старуха, когда все шевелится!»– Да ты, оказывается, сексуальная баба! – Забылись дневные огорчения, обиды на Аллу, которая, сама того не желая, заняла его пост. Был во власти поцелуя, горевшего на губах. Так смачно, с такой страстью его не целовала в жизни ни одна женщина. Будто влила в него Алла живительный бальзам – вновь стал ощущать прелесть жизни.– Про мои бабские достоинства ты, Толя, еще не ведаешь! – загадочно проговорила она, ненароком расстегнула пуговку на платье. – Но… теперь самое время повторить. Да не пугайся ты. Наливай по рюмашке. Пей, не жалей, у меня эдакого зелья много, но пить в одиночку не могу, с души воротит. Да закусывай, закусывай. Глянь, какие огурчики пузырчатые, сами в рот просятся, а грибочки – серушки, зеленушки, маманя собирала. Дай-ка тарелку. Вот так! Икру бери. Я ее, Толя, для форсу держу, сама не люблю, и крабы эти, черви настоящие, только красные.– Дефицит! – Булатов чувствовал, что пора высказать то, с чем шел, и убираться восвояси, но было как-то неприлично: человек приветил, накормил, напоил, поцеловал, а он… плюнет в душу, и будь здоров.– Чего глаза прячешь? – бесцеремонно, со свойственной ей решимостью приподняла лицо Анатолия за подбородок. – Учти, сегодня от меня не уйдешь, заночуешь здесь! – с железной решимостью произнесла женщина, не отводя глаз, добавила: – Меня тоже пойми, ежели себя понять не можешь: сколько возможно желать и не получать? Нынче модно стало иметь детей. Вот и я… от тебя… Сама воспитаю, не боись.– О чем ты, Алла? – ужаснулся он. – Подумай, впереди у тебя целая жизнь, большая работа, а дети… Будет семья, Сергей вернется.– Сволочь ты, Толя, порядочная! – Возвышаеву будто холодной водой облили. – Не желаешь, насиловать не стану. Но… Знаешь, я от своих слов не отступлю. Ночевать будешь у меня. Дверь заперта. Ключ потерян. Ежели я очень тебе противна, то можешь в окно сигать.– Зачем же в окно, – горячий пот потек по спине, – как прикажешь, так и будет, товарищ председатель завкома профсоюза. – Ему ничего не оставалось делать, как подчиниться, хотя… он уловил спасительную лазейку: расскажет про сегодняшний пленум, и она сама выгонит его в шею. А не выгонит… Чего ему терять? Алла – баба в соку. Не трепло. Идти домой, в холодную холостяцкую постель? Нынче он уже не «ответственное лицо», аморалки не пришьют, нынче он – человек без определенных занятий. Прежде-то сколько раз мечталось по-человечески расслабиться, крепко выпить с друзьями-товарищами, завести бабу, стать обыкновенным земным человеком, но… У нас все давным-давно расписано соответственно рангу человека: тем, кто на вершине, все позволительно – пьют до умопомрачения, имеют любовниц, но зато им, нижним чинам партии, рядовым, ничего не сойдет гладко, распотрошат до основания, затаскают по комиссиям и парткомам.– Слушай, Толя, чего ты все время дергаешься? – притворно рассердилась Алла. Ей стало жарко; расстегнула еще пуговицу. – Крутишь, крутишь заезженную пластинку, сменил бы. Иль притупел? Талдычишь, как попугай – председатель, председатель! Из меня председатель как из бутылки вилка.Острая заноза шевельнулась в груди Булатова. То-то и оно! Алла себе цену знает, а там… «Чем она виновата?» – И его вдруг разом покинула решимость прямо сказать, зачем пришел в эту холостяцкую, богато обставленную квартиру, к Герою, лауреату. Да, нужно было промолчать. Сама все завтра узнает и оценит его молчание. А пока… Булатову вдруг стало легче. Ему страстно захотелось остаться у Аллы на ночь – соскучился по женскому теплу, по ласке, ведь и она тайком думает о том же. Но… как завтра он будет выглядеть в ее глазах, когда тайное станет явным?Хозяйка под каким-то предлогом удалилась из гостиной. Он понял, пошла готовить постель. И стыд, жаркий стыд волной разлился по лицу Булатова. «Как грустно воспользоваться минутной слабостью молодой женщины. Прийти, чтобы унизить, оскорбить, удовлетворив свои потребности». Стало нечем дышать. Анатолий поднялся, шагнул в соседнюю комнату. Алла была уже в легком голубом тончайшем халатике, высокие груди явственно проступали сквозь шелк, невольно он разглядел темные соски. Сказал, стараясь не глядеть ей в глаза:– Если можешь, прости меня, дурака, я, наверное, все же пойду. Знаю, не усну в чужой квартире. Еще раз прости, если можешь.Она не вспылила, уронила пышную подушку, стерла виноватую улыбку с румяного от волнения лица, неловко, боком повернулась к нему, застыдясь, запахнула халатик.– Толя, скажи откровенно, я тебе очень противна? – Голос ее, непривычно жалостливый, буквально процарапал острым рашпилем его душу. Лучше бы его ударили по лицу, убили бы. Булатов словно потерял точку опоры. Не знал, что делать дальше.– Девочка моя, – нежно проговорил он, – ты мне не противна, совсем наоборот, ты красивая, добрая, таинственная, но… я слишком старомоден. Помнишь, не давай поцелуя без любви. – Смущение его было настолько велико, что слова сделались шершавыми, словно одно цеплялось за другое.– Выходит, где-то на стороне есть у тебя и тайная любовь? – по-своему истолковала слова Булатова женщина. – На кой ляд ты тогда ко мне забрался? Хотел всюду успеть? Ну и пострел! Все вы, мужики, кобели, все до единого! И ты – не ангел!– Постой, Алла! – Булатов попытался взять ее за руку, но она отдернула руку с такой яростью, что он пожалел о том, что сделал этот жест примирения. – Завтра ты все поймешь и оценишь мое благородство! – Булатов подумал, что Алла остынет, задумается над его многозначительными словами, но ошибся.– Завтра, завтра! – зубы ее клацнули. – Я хотела побыть с тобой сегодня! Бывает же у бабы желание, которое невозможно не исполнить здоровому мужику, а?Булатову показалось, что вот-вот гордая, самолюбивая Алла разрыдается, как деревенская девчонка, которую бросил суженый. И опять ошибся.– Ну, все, товарищ Толя! Этого я тебе никогда не забуду, до самой смерти! – Твердым шагом Алла прошла к двери. Он потерянно поплелся за женщиной. Она рывком распахнула дверь, не заботясь о том, что на лестничной клетке ее могут услышать соседи, крикнула: «Проваливай! Чеши отсюда, пока трамваи ходят! И заруби себе на носу: плевать я хотела на твой профсоюзный комитет! А ты… говно собачье, а не мужик!» – Хлопнула дверью. * * * Пантюхин пришел вовремя, не спеша разделся в прихожей. А когда вошел в комнату, Субботин заметил в его лице явную перемену: глаза воровато бегали, он не знал, куда девать руки. Не показывая своей настороженности, Субботин пригласил гостя к столу, выставил по традиции бутылку водки. Сам пить не стал. Сел напротив Пантюхина и попытался проникнуть в его подсознание, чего он давно не делал в Старососненске. Да, он не ошибся. Мозг уголовника излучал скрытую тревогу, рефлекторы мозга буквально метались из стороны в сторону, щеки покраснели.– Как поживает наш общий друг?– Петр Кирыч посылает вам большой привет! – Пантюхин уткнулся в тарелку, явно боясь глядеть на босса. Но не удержался похвастаться. – А я новую должность получил.– Уж не фельдъегерем?– Откуда вы знаете? – Пантюхин даже поперхнулся, ошалело уставясь на Субботина.– Я все про тебя, как и про твоего шефа, знаю! – И, быстро подскочив к уголовнику, прижал руку к боковому карману Пантюхина. – Не шевелись! А теперь… – Он извлек блестящий армейский парабеллум времен второй мировой войны. – Ого! – Ловко извлек обойму, выкатил на ладонь пули с красными головками. – Разрывные! На кого это ты идти собрался с разрывными пулями? Ну, выкладывай, а то…– Павел Эдуардович, – залепетал Пантюхин, изменившись в лице, – мне его дал ваш тезка Павел-афганец на время. Он опасался шмона и…– Пантюхин! – Субботин снова вложил обойму в пистолет, приставил его к виску уголовника. – Считаю до трех, выкладывай все! Кто тебе поручил убрать меня? Раз! Два!– Я все, все скажу! – выдохнул Пантюхин. – Только уберите это…– Оказывается, ты еще дорожишь своей паршивой жизнью! – усмехнулся Субботин, незаметно включил под столом диктофон. – Говори!– Петр Кирыч приказали: мол, слишком вы много знаете, помехой стали…– Где сообщники? Вижу, ты не один сюда пришел.– На лестнице, – пролепетал Пантюхин, дрожа всем телом. – Я должен был вас прикончить, а они… внизу фургончик стоит, взгляните в окно.– Успею еще! – Субботин нахмурил лоб, соображая, как бы извлечь выгоду из этой ситуации. – Сделаем так: ты откроешь дверь, впустишь ко мне дружков, а сам… Молчи, как рыба на берегу. Кстати, Пантюхин, сколько тебе шеф за «мокруху» обещал? Не таись, я все равно дам больше. Ну! За сколько сребреников «мочил» меня?– С Кирычем не поторгуешься, – еле слышно пробурчал Пантюхин, заскулил побитой собакой. – А вас… Вы… Клянусь волей, больше пальцем не пошевелю против. Поверьте, черт попутал. Чем могу искупить, а?– Ладно, поверю еще раз, последний. – Субботин на всякий случай еще раз прощупал одежду Пантюхина. – Сколько их там, на лестнице?– Двое.– Огнестрельное оружие есть? Смотри мне в глаза, стерва! Отвечай!– Ножи, кастеты! Чтобы шуму меньше было.– Правильно, шум нам не нужен. Впускай их, только без шуточек.– Слушаюсь! – Пантюхин осенил лоб крестом, будто шел на святое дело, для смелости опрокинул рюмку водки, пошел к двери, отгоняя искушение распахнуть дверь и крикнуть: «Атанда!» Берегись (уголовн. жаргон).

– и… рвануть прочь куда глаза глядят. Однако понимал: этот достанет из-под земли. Куда ни кинь, всюду клин. С одной стороны – Петр Кирыч, с другой… Отворив дверь, поманил дружков. На цыпочках вошли в квартиру двое. Встав за портьерой, Субботин разглядывал незваных гостей. Сразу признал обоих: Славку-хохмача и… Игоря Русича.– Замочил? – с нетерпением спросил Игорь. – Где же он? И крови не видно.– А я живучий! – Субботин шагнул на середину комнаты. – Оружие на стол! Живо!Бывшие афганцы, завидев живого и невредимого «клиента», замерли, вопросительно уставились на Пантюхина.– Накладочка, братцы, вышла! – развел руками тот. – Не по зубам оказалась косточка. Извиняйте. Да и сами-то повинитесь по-доброму.– Хрен тебе! – истерично вскричал Игорь Русич. – Ты не смог, а я… – Ловким движением он выхватил из-за пояса армейский тесак, сделал выпад вперед, как учили, и, будто срубленный топором, рухнул на пол. Славка, косясь на поверженного подельщика, осторожно положил на край стола кастет.– Порядок! – весело сказал Субботин, распахивая окно, чтобы выветрить из комнаты запах нервно-паралитического газа. – К столу, Славка! А ты… – кивнул Пантюхину, – окажи помощь дружку, аптечка на кухне, увидишь красный крест на коробочке.Приведя в сознание Игоря, Пантюхин тоже присел к столу, преданными глазами глядя на нового хозяина. Постанывая от боли, держась руками за голову, приподнялся и Русич, обалдело оглядываясь.– Что же мне теперь с вами делать, ребятки? – спросил Субботин. – Покушение на убийство с отягчающими обстоятельствами. Если мне не изменяет память, то…– От пяти до пятнадцати! – угодливо хихикнул Пантюхин. Больно не хотелось ему возвращаться в зону, только зажил по-купечески, двух коров доить начал и вдруг…– Чем откупимся? – спросил Славка-хохмач. – Души в залог возьмешь?– Души – ценная штука. – Субботин уже все решил про себя. «Такого рода боевики ему не нужны. Могут продаться в любую минуту, заложить, проиграть в карты. От них придется отделаться. И это очень просто. А Пантюху он еще придержит. Видать, тот напуган до полусмерти, попал между молотом и наковальней».– Погуляйте пока, ребята, с неделю, а потом… Я призову вас на дело, на крупный куш пойдем. Железяки ваши я оставлю на память в целости и сохранности, с вашими «пальчиками». Идите, гуляйте. А ты, – остановил Пантюхина, – останься на минутку…– Завтра же наведи их на магазинчик «Лигма». Там малолюдно. В подсобке – денег навалом. «Желтый» металл. Все понял?– Да, но… – Пантюхин знал, что рэкетиры почему-то обходят «Лигму».– Мы же договорились, Пантюхин! * * * Ни один из дружков-уголовников Игоря Русича не знал настоящего имени Длинного Джона, коим он стал с недавних пор. И вообще кореша старались не заводить с Джоном лишних разговоров. Он слыл психом, с которым опасно связываться. Джона все побаивались за жестокость, за непредсказуемость, за умение драться. Помнили, какими страшными приемами валил он на землю самого «пахана» во время ссоры. Вот и сегодня два дружка Джона первыми вошли в коммерческий магазин с загадочным названием «Лигма», огляделись по сторонам. Посетителей, как всегда, не было. Здесь, по сведению наводчиков, отмывались чьи-то крупные «бабки».Через несколько минут в «Лигму» зашел и Джон, перевернул табличку на двери: «Закрыто на обед», приказал оторопевшему продавцу:– Зови хозяина! И не дури! – Вытащил пистолет, прицелился в продавца, держа оружие двумя руками, как это делают гангстеры в американских фильмах.Видимо, продавец нажал кнопку под столом, так как из боковой каморки показался плечистый дядька в импортной майке.– Кто вы такие? – Хозяин был явно не робкого десятка, вел себя не трусливо, наоборот, явно давал понять, что их заведение «ведет» чья-то «бригада».– Не пускай пузыри, хозяин, – спокойно остановил его Джон, – мы из налоговой инспекции. Слыхал про такую? Нет? Пройдем в твой закуток, перетолкуем. – И, не спрашивая хозяина, согласен ли он на разговор, двинулся к едва заметной двери.– Смотри, смотри, – угрожающе произнес тот, – себе дороже станет, попомнишь мои слова, сосунок.– Замри, балда!В крошечном пространстве едва могли уместиться однотумбовый стол, тумбочка с телефоном и два стула. Таков был кабинет хозяина едва ли не первого в Старососненске коммерческого магазина. О нем ходило множество слухов. Одни утверждали, что хозяйничают тут мафиози, другие были единодушны в том, что магазин куплен на деньги приехавшего с Украины банкира.– Ну, говори, чего надобно? Кстати, про документы я не спрашиваю.– И молодец! – одобрил Джон. Еще раз оглядел хозяина магазина. В России только начиналась кампания по продаже объектов государственной торговли, и каждый, кто осмеливался приобрести либо магазин, либо киоск, становился предметом изучения милиции, органов безопасности и всякого рода преступных групп. Хозяину на вид было лет сорок, не меньше. Его внешний вид никак не вязался с обликом торгаша, он скорее всего был в прошлом боксером тяжелого веса, об этом говорили и кулаки, и подбородок, и глубоко посаженные глаза, и, конечно, характерный для боксера перебитый нос.– Позвольте, гражданин коммерсант, дать вводную. – Джон сел на стул верхом, словно оседлал коня. – Итак, я буду предельно откровенен. – Отныне Старососненск справедливо разделен на четыре части, каждая часть города будет опекаться бригадами, – кивнул в сторону дружков, которые переминались с ноги на ногу, сильно нервничали. Операция-то проходила ясным днем, и ненароком могло случиться всякое. – Отныне бригады будут бдительно охранять коммерческие и прочие частные заведения от ворья, внезапных проверок, ревизий и гастролеров. Я понятно объясняю? – Джон чуть склонил голову, резко расстегнул ворот рубахи, ему стало жарко. Хозяин глянул в его сторону и заметил синеватый шрам, что тянулся от горла к груди.– Понятно, понятно. Выходит, и в нашем захолустье появились эти, как их, вымогатели?– Мы не вымогатели, а охрана.– Охрана – это здорово, – скривил губы коммерсант. – И сколько вы хотите получать с меня за это?– В нашу пользу будешь ежемесячно отстегивать всего по пять процентов с чистого дохода. У нас, запомни, справедливый девиз: «Берем с каждого столько, чтобы не разорить коммерсанта и себя не обидеть».– А тебе, мужик, советую: сюда ко мне больше не заходи, а то…– Зачем так худо говоришь? – Чернявый, с кавказским профилем рэкетир, наверное, подслушивал их разговор за дверью, ворвался, как буйный. Худо говоришь, хозяин. Деньги платить за охрану не будешь, всю жизнь на аптеку работать будешь! – С размаху ударил железной тростью по телефону, белые брызги разлетелись по кабинетику.– Жаль, друг, что ты такой упрямый и неразумный! – Джон встал. – Значит, так: для начала мы попортим часть товара, подожжем твою точку, а потом… – не успел докончить фразы, в дверь часто-часто забарабанили. Джон и кавказец переглянулись: «Кого там еще нелегкая несет? На двери – табличка „Закрыто на обед“.– Иди, скажи, что точка закрыта! – сурово приказал Джон хозяину. – Да смотри, не делай глупостей! – Вытянул из кармана пиджака тяжелый, отливающий синевой пистолет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52