Однако насколько Виктор мог припомнить, Семенов появился в клинике много позже человека-счетчика. Это совпадение? Щукину выпал счастливый билет поквитаться с обидчиком, и он его использовал? Или Виктора дезинформировали, и Щукин поступил позже Семенова, заранее готовясь расправиться с виновником собственных бед? В любом случае, список подозреваемых пополнился: Щукин мог оказаться убийцей.
Также огромный вес имел факт появления во втором отделении человека, которого уже подозревали в одном убийстве – «эмбриона». Слишком уж подозрительно его прибытие в «Кащенку» накануне убийства. Может, Олег Павлович серийный маньяк?
Не стоило забывать и о Матвееве. Это единственный человек в отделении, который использовал силу не по назначению. Мог ли он убить человека? Мог. Имел ли возможность? Имел. Впрочем, возможность в ночь убийства была у любого – он, как последний идиот, заснул на дежурстве.
Виктор помотал головой, отгоняя нехорошие мысли, и замер. Он внезапно вспомнил, что в ночь убийства Ольга Николаевна приносила ему чай… да и Антон, несмотря на неудобства, тоже задремал. Неужели старшая медсестра подмешала в ароматный напиток снотворное?! Нет, маловероятно. У Ольги Николаевны не было мотива, да и не смогла бы она воткнуть в горло человека заточенную вилку. Или могла? А может, чай здесь не при чем? Плеханов решил поговорить об этом с Антоном. Чуть позже. А пока у него было дело
Плеханов решил пройтись по отделению. Осторожно заглянув в палаты, он убедился, что больные спят, тихонько вышел в коридор и отправился в регистратуру, где хранятся личные карточки пациентов.
Дверь оказалась запертой. В медицинском институте в половине аудиторий были подобные замки. Виктор, как и большинство учащихся там студентов, умел открывать их булавкой. Однако булавки под рукой не было, молодому человеку пришлось идти на пост первого этажа, просить ключ от регистратуры у охранника Федора.
Охранник не спал. Развалившись на стуле, закинув ноги на стол, он с довольным видом листал кулинарную книгу с запеченной курицей на обложке. Круглое лицо его выражало довольство и безмятежность, пухлые губы улыбались, светло-серые глаза закатывались к потолку, будто Федор представлял очередное блюдо, ноздри раздувались, человек мечтал.
– Федь, дай мне, пожалуйста, ключи от регистратуры.
– Зачем? – подозрительно спросил охранник.
– Я там папку забыл, а утром ее нужно в институт везти.
– Утром, эта, возьмешь.
– Федь, пожалуйста!
Охранник отрицательно мотнул головой.
– Не положено.
Плеханов порылся в кармане и достал оттуда пятьдесят рублей.
– Не могу я до утра ждать. Там кое-что переделать нужно.
Федор накрыл купюру широкой ладонью и протянул ключи.
– Раз такое дело, я, конечно, помогу. Держи.
– Спасибо, Федь! А у тебя ручки с бумажкой случайно не найдется?
– Найдется. – Охранник вырвал последнюю страничку из кулинарной книги – разлинованную, с надписью «Мои рецепты», а ручку вытащил из ящика стола. – Эта, с тебя причитается.
– Ясное дело. Я быстро.
* * *
Сначала Плеханов нашел личную карточку Савичева. Александр Алексеевич лежит в клинике аж с 1983 года. В то время ему было девятнадцать. Полжизни человек провел в сумасшедшем доме.
Виктор записал даты. Из личного дела следовало, что Савичеву действительно была нужна только своя кровь, а, значит, для других пациентов он был не опасен. Вопрос в том, могла ли болезнь трансформироваться? Плеханов мысленно пожал плечами. Он не будет исключать этот вариант, но оставит его на самый крайний случай, если подтвердится невиновностью «эмбриона», «счетчика» и Матвеева. И Ольги Николаевны, с внутренним содроганием подумал Виктор.
Следующим на очереди был покойный Семенов. Он поступил в клинику три месяца назад. Раньше работал в агентстве по продаже недвижимости, до этого – преподавателем в институте. Плеханов вспомнил, как Павел Петрович смотрел на Антона, когда Виктор повел молодого человека знакомиться с пациентами, и вновь углубился в чтение личной карты. Причиной развития болезни Геннадий Андреевич указал трагическую гибель сын и последующее одиночество.
Матвеев сошел с ума в 2003, но с ним все было более или менее понятно: несчастный случай в цирке, где он работал, алкоголизм.… Врачи не считали Ивана Борисовича опасным. Плеханов усмехнулся. Он видел, на что способен этот человек в приступе бешенства. Да и в обычном состоянии… Перед глазами Виктора возникла недавняя сцена, когда Матвеев вытащил «эмбриона» в коридор, проверяя, на самом ли деле тот болен. Матвеев может оказаться убийцей.
Виктор отложил дело бывшего циркача и нашел карточку человека-счетчика. Тот действительно лег в «Кащенку» два года назад, но вот о причинах болезни было сказано очень мало: смерть супруги и сложное материальное положение. История с неудачной покупкой жилья не упоминалась.
Самое тонкое личное дело было у Олега Павловича. В графе «диагноз» карандашом был нарисован большой знак вопроса. Значит, Андрей Геннадьевич сомневается, что «эмбрион» не здоров. Правильно сомневается. Олега Павловича подозревают в убийстве, к тому же, он поступил в клинику позже Семенова, прямо перед печальными событиями. Кстати, если у Павла Петровича действительно не осталось родственников, он идеально подходит к категории «одинокий пенсионер». Теоретически, его могли убить из-за квартиры. Но тут есть несколько нестыковок, например, каким образом можно получить жилплощадь сумасшедшего человека? По закону, она остается в его собственности или, если не приватизирована, переходит к государству. Так?
Плеханов перечитал записи. На всякий случай не мешало заглянуть в карточку эпилептика, это последний пациент, находившийся в отделении в момент убийства.
Дата поступления: ровно через неделю после Семенова. Виктор похолодел. Неужели «эпилептика» тоже придется включить в список подозреваемых? Внимательно перечитав записи, Плеханов облегченно вздохнул – эпилептик уже лежал в клинике восемь лет назад. По причине длительной ремиссии, под ответственность старшей сестры был отпущен домой, а теперь снова лечится. В строке диагноз – длинное название на латыни. Через запятую по-русски дописано: «причинами эпилептических припадков являются громкие звуки или яркий свет».
Убрав личные дела на места, Плеханов задумался. В ночь убийства его разбудил именно эпилептик: тот упал с кровати и долго бился в припадке. Если причиной мог быть только резкий звук или яркий свет, то…
Виктор вышел из регистратуры, поспешно запер дверь и побежал в холл.
Громких звуков той ночью не было, иначе Плеханов проснулся бы именно от них, а яркому свету в больничном саду взяться неоткуда. Фонарь перед входом светит слишком тускло, к тому же окна «эпилептика» находятся не со стороны главного входа, а со стороны стоянки. Значит, это мог быть свет автомобильных фар. Но кто может приехать ночью на территорию городской психиатрической клиники? Только кто-то из медицинского персонала. Такси на территорию больницы никто не пропустит, значит, в окна светили фары машины кого-то из врачей.
– Федя! Скажи, ты ведь дежурил в ночь убийства?
Охранник поманил Плеханова пальцем.
– Эта, ключи на бочку.
– Ах, да. Спасибо.
Виктор вернул ключи от регистратуры и вопросительно посмотрел на дежурного. Федор не обратил на взгляд никакого внимания. Он вернулся к чтению кулинарной книги, демонстративно перелистнув несколько страниц.
– Очень любопытно, – произнес он, – оказывается, в процессе приготовления шашлык солить нельзя, иначе он будет сухим. Соль лучше добавить, эта, в конце жарки.
– Федор! – Плеханов достал из кармана вторую за последние полчаса пятидесятирублевую бумажку, и помахал ею перед носом охранника.
– Ну дежурил. Чего тебе надо? – мужчина ловко выхватил купюру и заложил ее между страниц.
– Ты не знаешь, кто приезжал той ночью?
– Секретная информация.
Плеханов достал сто рублей.
– Это последнее. Выкладывай.
Охранник потянулся, небрежно засунул деньги в карман и сложил руки на животе.
– Геннадий Андреевич приезжал. Очень удивился, что я не сплю, дал денег и приказал никому не говорить.
– А куда он ходил?
– В свое отделение, наверное. По крайней мере, ключей у меня не просил, значит, эта, своими воспользовался. А у него только от кабинета ключи, да от отделения.
Виктор судорожно вздохнул.
– Спасибо, Федь! Ты мне очень помог.
* * *
Остаток дежурства Виктор провел без сна. Он не смог заснуть, даже если бы захотел. Зачем Геннадий Андреевич приезжал в больницу ночью? Почему тайно? Зачем дал Федору денег и приказал молчать? Что хотел скрыть?
Плеханов покрылся гусиной кожей, по рукам пробежали мурашки. Видел ли Геннадий Андреевич убийцу? Или сам является убийцей? Нет, глупости. Зачем врачу убивать собственного пациента?
Стоп. Федор сказал, заведующий дал ему деньги сразу, как только вошел, значит, вариант «увидел убийство, испугался, заплатил, дабы не числиться среди подозреваемых» отпадает. Значит, Геннадий Андреевич в любом случае не хотел, чтобы о его приезде кто-то узнал. Виновен? Но почему не отказался от своего преступного намерения, если появился нечаянный свидетель?
Все было слишком запутанно. Неужели Никифоров, человек, проработавший в «Кащенке» многие годы, теперь тоже подозреваемый?
Виктор в который раз за ночь поднялся со стула и неспеша пошел по коридору, заглядывая в палаты. Пациенты спали, даже Антон, которого так и не отпустили домой, задремал на диване в ординаторской. Видимо, эта ночь обойдется без происшествий, но поспать не удастся в любом случае.
16 мая, среда
Утром дома Виктора ждал неприятный сюрприз. На столе лежала записка от мамы: «Срочно позвони Максиму, у него беда». Плеханов кинулся к сотовому. На дисплее светилось «3 пропущенных вызова». Если бы он брал телефон с собой на дежурство, знал бы, что случилось три с лишним часа назад! Виктор лихорадочно набрал знакомый номер и с облегчением услышал сонный голос лучшего друга.
– Да?
– Макс! С тобой все в порядке?
– В п-порядке, – голос Куликова был усталым, но выдавал волнение. – У нас п-пожар был.
– Где?
– В старом доме, на К-касьянова.
– А ты чего там делал?
– Бабе Насте помогал. Она согласилась переехать в дом, к-который нам «дед Щукарь» показывал, помнишь? Остальные отказались. Ну, я д-допоздна вещи помогал складывать. Она же почти не ходит… вот и заночевал. Сегодня переезжать хотели.
– Сильно погорели? – Плеханов вздрогнул, представив, что кто-то мог пострадать.
– Д-дотла.
Виктор плюхнулся на табурет. Куликов между тем тихим, почти спокойным голосом сообщил, что около четырех утра его разбудила баба Настя. Пожилая женщина почувствовала запах дыма. Макс бросился будить соседей. Начался переполох, люди, в чем спали, выскочили на улицу, а он почти на себе вытащил бабу Настю.
– Вещей никто никаких взять не успел. Здание п-прогнило насквозь, занялось быстро. Прошло буквально пять минут, и уже полыхало вовсю. Жертв, к счастью, нет, п-правда, пока я бабу Настю со второго этажа по лестнице спускал, мы д-дыма здорово наглотались. Мне-то ничего, а ее в больницу увезли. Ничего серьезного, но все равно неприятно.
Плеханов поежился, представив красочную картинку: алое зарево, черный дым на фоне светло-голубого утреннего майского неба, людей в пижамах и халатах, запах горелой древесины и отчаяния.
– Что теперь?
– А ничего, – было слышно, как Максим зевнул. – Пока всех разместили в общежитии по соседству. Но ты сам знаешь…
– Нет ничего более постоянного, чем временное, – продолжил Виктор известную фразу.
– Слушай, – голос Куликова неожиданно изменился – сонливость исчезла, появились заговорщические нотки, – разговор есть. Но только не по телефону. Давай после обеда встретимся, заодно бабу Настю в больнице проведаем.
– Это пожара касается?
Максим помолчал и неохотно пояснил:
– Да. При встрече поговорим.
* * *
Перед тем, как отправиться в больницу, молодые люди зашли в магазин.
– Персики помягче бери, зубов у бабы Насти почти нет, – советовал Макс, накладывая в пакет вишню. – Их зелеными привозят, по пути, видимо зреют.
– Может, тогда не надо персиков? Какие-то они подозрительные.
– А что брать?
– Бананы. Они мягкие.
– Хорошая мысль. Может, груши есть мягкие?
– Импортные груши лучше вообще не брать.
Плеханов выбирал бананы, краем глаза наблюдая, как суетится Максим. За те два года, которые тот прожил в сгоревшем этой ночью доме, он привязался к приветливой старушке и помогал, чем мог. У бабы Насти была сложная жизнь: сиротливое детство, война, одиночество, а теперь почти полный паралич ног. Тем не менее, женщина не утратила чувства юмора и доброжелательность, общаться с ней было одно удовольствие.
Однажды Виктор приходил к Куликову и познакомился с бабой Настей, поэтому полагал, его присутствие приободрит женщину. Старикам нравится, когда к ним приходит молодежь. И все-таки он не понял, зачем Максим позвал его с собой.
– Так что ты хотел мне сказать? – спросил Виктор, когда друзья вышли из магазина с пакетом фруктов.
Куликов посерьезнел.
– Пожарные говорят, было короткое замыкание – проводка старая, ею лет пятьдесят никто не занимался.
– Стоило ожидать.
– Ага. Только не замыкание это, а поджог, – жизнеутверждающим тоном возвестил Куликов.
– С чего ты взял?
– Чувствую.
Виктор невольно улыбнулся.
– Ну, чего ты смеешься?! Я серьезно! Мне кажется, баба Настя видела поджигателя.
Плеханов задумчиво посмотрел на друга.
– А вот это действительно серьезно.
– Когда она меня разбудила, я к соседям бросился, потом на третий этаж, к Василию. В общем, шум поднял. Когда обратно к бабе Насте в квартиру вошел, она от окна отпрянула. У меня еще мысль мелькнула, что она вот-вот в обморок упадет – побледнела, губы дрожат. Я к окну. Выглянул, а там тень чья-то мелькнула.
– Тень? И все?
– Ты слушай! Н-не перебивай! В общем, я ее к выходу повел, а на лестнице уже дыма – не продохнуть. Я ей тряпку какую-то дал, а сам бабу Настю на плечи взвалил, спускаться начал. Она маленькая, но тяжелая! А не видно ступенек почти, кашлять хочется. В общем, дело швах. На улице уже небольшая толпа собрались. Кто-то пожарных вызвал и скорую. Вот, пока мы медпомощь ждали, я у нее осторожно, так, поинтересовался, чего она испугалась.
– И?
– Не сказала. Но чувствую, дело нечисто. Дому сто лет в обед, и ничего. На проводку никто не жаловался, замыканий не было, Василий говорит, даже свет никогда не моргал, а тут, пожалуйста! Именно в то время когда дом расселять собрались.
Виктор задумался. Совпадение получалось интересным, но доказательств не было.
– Я понял. Ты хочешь просить меня помочь разговорить бабу Настю?
– Да. Может, под двойным натиском она что-нибудь расскажет? Дело ведь такое.
* * *
Городская больница номер тридцать, куда доставили бабу Настю, была одной из самых старых в городе, но и одной из самых уважаемых горожанами. Работали здесь настоящие профессионалы, мастера своего дела; персонал относился к пациентам доброжелательно, и, несмотря на более чем скромную зарплату врачей, каждый больной получал щедрую порцию внимания и заботы.
Полная женщина в регистратуре объяснила, как найти нужную палату, и друзья, надев белые халаты, отправились по коридору.
Виктор не любил больницы. Хоть сам работал в клинике, но считал, что в «Кащенке» находиться легче. Здесь в воздухе почти физически ощущалась боль и страдания, словно ноющий зуб; в психиатрической клинике боли не было, зато вместо нее чувствовалась обреченность – психически больные выздоравливают очень редко. Но все же находиться там было проще. Наверное, потому, что представить себя на месте сумасшедшего гораздо сложнее, чем на месте сломавшего ногу.
– У каждого дела запах особый, – продекламировал Максим
Они как раз проходили мимо ординаторской, рядом с которой стоял огромный железный холодильник со стеклянными дверцами, до верху набитый разноцветными пузырьками лекарств. Еще за пару метров до и пару метров после того, как друзья миновали холодильник, в нос назойливо лез очень неприятный аромат. Если бы Виктору предложили охарактеризовать его, он, не задумываясь, назвал бы его запахом болезни, запахом гангрены и йода. По сравнению с этим душком, тяжелый запах бинтов, валидола и антибиотиков, витавший в приемном покое и коридоре, казался свежим воздухом.
Свернув в небольшой коридорчик, поднявшись по лестнице в пять ступеней, молодые люди оказались, наконец, в сердце больницы. Коридор был пуст, только в дальнем конце стоял грустный мужчина в халате.
– Сюда, – позвал Куликов, открывая обшитую клеенкой дверь.
Кроме бабы Насти в палате никого не было. Две аккуратно застеленные зелеными покрывалами койки говорили о том, что в данный момент они стоят без дела, а третья встретила посетителей смятой простыней и откинутым одеялом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33