Тишину нарушало только бульканье браги в бурдюке да потрескивание поленьев в костре.
Коротким грязным пальцем Эли Оли Али разгладил усы. «Гм-м-м...» — уж это точно. Сводник-то решил, что уже больше не увидится с майором-господином. Он снова нашел его — таково, наверное, было веление судьбы.
Наверное.
«Буль-буль».
— Но Полти, как же ты к этой девушке подберешься?
«Буль-буль».
— Боб, вопрос хороший!
— Она же принцесса, Полти!
— А мы посланники или кто?
— Мы больше не посланники. Ну, то есть... мы теперь скрываемся, правильно?
«Буль-буль, буль-буль».
— Гм. Нет у тебя изобретательности, Боб, и в этом твоя беда. Выход всегда можно найти.
«Буль-буль».
— Полти?
— А, Боб?
— Он исчез, да? — Голос Боба дрожал. — Ну, ты понимаешь. Он.
«Буль-буль, буль-буль, буль-буль».
— Я же тебе говорил, Боб, я почувствовал, как он вышел из меня в день церемонии обручения.
«Буль-буль».
— В тот день, когда ты меня спас, Полти, — благодарно проговорил Боб.
— Что верно, Боб, то верно. В тот день у меня внутри как бы что-то оборвалось — и он исчез. Еще один только раз я его видел потом, а после... ничего. Нет уж, теперь я гонюсь за принцессой не ради Тота. Только ради Вильдропа. Полтисса Вильдропа.
Ну, это — как сказать. Может, и ради Эли Оли Али.
Сводник терпеливо выжидал подходящего момента. Проворачивая в уме возможные варианты развития событий, Эли Оли Али предполагал, что долговязый малый может держать на него обиду. Ну и что с того, даже если так? Глупое недоразумение в харчевне? Все случилось из-за суеверий матери-Маданы! Ну а он пытался спорить со старухой, но был ли от этого толк? Женщины, глупые женщины... Нет-нет, долговязого было легко обвести вокруг пальца, тут бояться было нечего. Главное было — обработать майора-господина. Он — важная шишка. Ну, не повезло парню, но ведь он оставался эджландским аристократом, верно? Что он такое болтал насчет сути, насчет единения — этого Эли не понимал, но в одном нисколько не сомневался. Не было для Пламенноволосого ничего важнее женитьбы на той девчонке. А раз так, то можно было за ее счет сорвать немалый куш! Глазки сводника сверкнули, в голове у него родился замысел. О-о-о, какие открывались возможности! Он проворно обошел повозку и радостно распростер руки.
— Майор-господин! Какая встреча! Вот уж чудо так чудо!
Глава 63
МЕРТВЕЦ НА ПЕСКЕ
Вдох. Выдох.
Биение сердца.
Думать только об этом.
Симониду не спалось, но когда он улегся на кушетку в темноте, через некоторое время сумел погрузиться в некое подобие транса. Порой он гадал: будет ли ему скоро дан хотя бы такой отдых при том, какая тревога владела им постоянно. От этой тревоги его усталые ноги и руки наливались свинцом. О, как стар он был, как стар! Ему очень хотелось спать, но он понимал, что теперь до самой смерти ему не изведать сна. Сегодня даже забытье старику не давалось. Он пошевелился, открыл глаза. Он думал о том, что был бы рад смерти. Он бы заключил ее в свои объятия, как возлюбленную. Да, как возлюбленную... Но за его долгую безбрачную жизнь у него никогда не было возлюбленной.
Симонид взглянул на висевшую в небе за окном луну. Теперь, когда были задуты лампы, в покоях принца царила тишина. Только сад еле слышно шелестел. Весь мир был объят сном. Все спали, кроме него — глупого любящего старика. Симонид снова смежил веки.
Вдох. Выдох.
Биение сердца.
Но забытье не приходило. Мысли старика вернулись к юному принцу, к той тревожной судьбе, что ожидала Деа. Что же станется с мальчиком? Сможет ли он сыграть отведенную ему роль? Что станется с империей, которой ему суждено править? Со страхом Симонид вспомнил о своих братьях, с которыми так давно расстался, о даровании, от которого отказался. За долгие годы служения при дворе султана Симониду случалось испытывать жгучую жажду, тоску по мистическому знанию, которое некогда текло в его жилах подобно сильнейшему наркотику, питало разум и сердце. Он всегда подавлял эту тоску. Всегда. А теперь ему казалось, что гранитные стены трезвости, выстраиваемые и упрочиваемые им всю жизнь, начали трескаться и качаться. Он всегда твердил: дар прорицателя способен привести его обладателя к беде, и только к беде. Но теперь он думал о мальчике. О своем страхе за него. О своей любви к нему.
Вдох. Выдох. Биение сердца.
Надо думать только об этом, только об этом.
Издав глубокий горестный вздох, Симонид повернул голову, посмотрел на ложе принца. Луна освещала пустую смятую постель.
Боб сидел, скрестив под собой ноги, уткнувшись лицом в ладонь согнутой руки. Волосы у него растрепались, перед глазами все плыло. Он был пьян и к тому же расстроен. Отведя взгляд от горящего костра, он уставился во мрак простирающейся во все стороны пустыни. Ему стало страшно. Какие опасности скрывались там, в мягких, плавных линиях песчаных холмов? Попади туда человек, останься этот человек один, он бы скоро сошел с ума — так казалось Бобу. Ну и что с того? Он-то мог запросто сойти с ума здесь и сейчас, сидя у костра. Боб кисло усмехнулся, вспомнив недавние, полные бравады, разглагольствования Полти, мерзкий смех Эли Оли Али.
Боб вздохнул. Как же он был счастлив в ту ночь, когда Полти спас его! Конечно, смерть Бергроува его ужаснула, но на самом деле Боб отдавал себе отчет в том, что по большому счету это ему было все равно. Конечно, все равно. Нет Бергроува, нет Эли, и Тота тоже нет... Все будет, как в старые добрые времена! В ту ночь, обнимая Полти за шею, Боб даже умереть был готов. Умереть в объятиях Полти! Он снова вздохнул и, недовольно прищурившись, посмотрел на сальную физиономию нежданного гостя. Как легко сводник снова втерся в доверие к Полти. О, Полти был наивен, слишком наивен!
— Перескажи-ка мне все еще разок, с самого начала, Ойли, — пьяно пробормотал Полти и по-приятельски обнял сводника.
— Пф-ф-ф! Неужто пламя прожгло дырку в твоей голове?
— Ничего подобного! Но что-то я не пойму, как же это все получится? Думаешь, мы вправду сможем выкрасть этого ублюдка... принца Деа?
«Буль-буль».
— Майор-господин, да ты сам подумай. За малым приглядывает сестрица матери-Маданы, так? Ну, вот... Как только мы доберемся до Священного Города, куда первым делом потопает наша матушка? Само собой, навестить дорогую сестренку, которую она не видела с тех пор, как...
«Буль-буль».
— С Эпохи Расцвета, да?
— Вроде того. Ну, теперь-то они обе выглядят одинаково, точно? Сестры ведь, как-никак. Одинаково, смекаешь, майор-господин?
«Буль-буль».
— Смекаю, Ойли. Нужно только уговорить ее поменяться местами с сестрицей, и сосунок у нее в руках — ну, то бишь у нас.
Сводник осклабился и чокнулся с Полти.
— Думаете, получится? — кисло поинтересовался Боб.
— Что получится? — непонимающе вопросил Полти.
— Сестру ее подменить! Как это будет? Она одеждой с ней поменяется? Или по башке ее стукнет, а та вырубится? Отравит ее, прикончит — что? Она так поступит с собственной сестрой?
— Это все мелочи, мелочи! — Сводник небрежно махнул рукой. — Это я все придумаю. Вы только представьте: мы захватываем принца и берем его в заложники. Ежели нам не отдадут принцессу, мы его убьем. Ну а султан-то, вестимо, больше пожелает сыночка обратно заполучить, чем принцессу, так ведь? Сыночка-наследничка? Само собой, по-моему.
Боб ворчливо заявил, что, на его взгляд, план совершенно несуразный. Теперь он все понял: сводник решил охмурить Полти и завести его в беду. До Священного Города оставалось всего несколько дней пути. Этого времени не хватило бы на то, чтобы отговорить Полти от дурацкого замысла. Помимо всего прочего, Боб ни капельки не доверял своднику. Разве он поверил бы в то, что этот жирный метис ничегошеньки не ведал про то, что мать-Мадана держала двоих эджландцев в плену в сыром грязном подвале? И теперь судьба Полти и Боба должна будет зависеть от этой самой матери-Маданы?
Боб презрительно воззрился на сводника.
— А я думал, девчонка нужна тебе самому. Разве ты к ней в женихи не набивался?
— Пф-ф-ф! Так то ж для того, чтобы потом ее продать! О, найдутся такие, кто кучу денег отвалит за настоящую принцессу! Ну, вот я и подумал: почему бы не попробовать? — Сводник с усмешкой глянул на Полти. — А между прочим, она ведь теперь, пожалуй, где-нибудь поблизости.
«Буль-буль».
— Вряд ли. Мы ведь уже недалеко от Каль-Терона, верно? — проговорил Полти.
— Пф-ф-ф! Каль-Терон? Кто говорит про Каль-Терон? Я про караван говорю.
— Ойли, как это?
«Буль-буль, буль-буль».
— Я нынче подслушал разговор один. Торговцы болтали. Ходят такие слухи... Ну да ладно, слухи-то всегда ходят. Но ты сам, майор-господин, подумай хорошенько: принцессу должны доставить в Священный Город, так? Неужто ее повезут по пустыне со всеми почестями, когда тут разгуливают уабины? Да мало ли еще кто пожелает позариться на такую ценную добычу? Подумай, майор-господин, пораскинь мозгами! Говорят, она едет в простой кибитке, а стражники, что при ней, наряжены простыми паломниками.
«Буль-буль, буль-буль, буль-буль».
Глаза Полти засверкали.
— Ойли, это же здорово! Если так, то нам, пожалуй, этого сосунка и выкрадывать не придется!
— Да? Ты что же, готов сразиться со стражниками султана, которых там неведомо сколько? — встрял Боб. — Ни одному слову не верю!
Полти вздохнул.
— Боб, кому какое дело до того, во что ты веришь и что ты думаешь? Ты гений, Ойли. Я отправлю на разведку «поддеров». Мы во что бы то ни стало разыщем принцессу!
— Интересно, а где эти негодяи, а? — повертел головой Полти.
Ответ на этот вопрос последовал буквально через мгновение. Пятеро мальчишек, сопровождавших Полти и Боба во время странствия по пустыне, возвратились с добычей с ночной «охоты». Устало, но довольно пересмеиваясь, они вышли из-за повозки, готовые поведать о своих приключениях.
Фаха Эджо замер на месте, как вкопанный.
Эли Оли Али мигом вскочил на ноги.
— Ах вы, подлые ворюги! — вскричал он. Полти и Боб, вытаращив глаза, ничего не понимая, наблюдали за тем, как сводник бросился к своему двоюродному братцу и был уже готов стукнуть того, но оступился и шлепнулся физиономией в уголья догоравшего костра. Эли взвизгнул, вскочил и принялся ожесточенно обмахивать руками обожженные усы.
Стоянка огласилась заливистым хохотом.
— Мне очень жаль, госпожа, но ваш друг умирает.
Девушка, охваченная горем, только смотрела в добрые глаза лекаря. Это происходило у другого костра, далеко от того места, где мы только что побывали. На мягком песке, укрытый простым одеялом, лежал, сотрясаясь в лихорадочном ознобе, юноша, почти мальчик. Рядом с ним сидел мальчик помладше, в обносках некогда роскошных одежд, а также коротышка-толстячок, намного старше больного. Неподалеку лежала грязная косматая собака. Девушка прятала лицо под чадрой, но ее глаза были видны, и в них выражалось отчаяние. Она посмотрела на своих спутников, перевела взгляд на лекаря. Заламывая руки, она спросила:
— Неужели ничего, совсем ничего нельзя сделать?
— Госпожа, ты говоришь, что на вас напали уабины?
— Это верно, добрый лекарь. Только мы и уцелели.
— Ты говоришь, что вы долго шли по пустыне?
— Да, все так. Уж и не упомню, сколько дней мы брели по жарким пескам. Как нам повезло, что мы встретились с тобой и твоим гостеприимным семейством!
Лекарь почтительно кивнул.
— Госпожа, ты очень добра, но мы всего лишь исполнили свой долг. Но ведь ты говоришь, что если бы не этот несчастный юноша, вы бы не остались в живых и не встретились с нами?
— Верно, так и было. Раньше мы думали, что он другой, но когда мы заблудились посреди пустыни, он повел себя на редкость благородно. Он храбро вел нас за собой, пока в конце концов мы не нашли вас и пока вы милостиво не оказали нам помощь. Как это жестоко, что теперь он так тяжко захворал!
— Правда, госпожа, правда. Но милая госпожа, как бы то ни было, чем бы вы ни были обязаны этому несчастному юноше, он все равно был обречен. Вы смотрите на него теперь, и я вижу вину в ваших очах, но он болен очень давно и безнадежно. Мы не должны дивиться тому, что он скоро умрет. Дивиться надо другому: тому, что он прожил так долго.
На прекрасные глаза девушки навернулись слезы. Она только покачала головой, думая о том, как непредсказуема порой судьба. В ту ночь, когда юноша погрузился в свой последний сон, она была готова обнять умирающего и шептать:
— Милый Джорвел. Дорогой, милый Джорвел.
— Деа?
На террасе луна светила ярче. Симонид дрожал. Страх сковал его сердце. Он крадучись пошел вперед, словно ревнивый любовник. Он шел и шепотом произносил имя принца. Куда он мог деваться? Пропал? Нет, это было невозможно! И прошлой ночью он тоже бродил, охваченный тоской. Куда он мог уйти, как только не в сад? Старик поднялся по белесой лестнице.
— Деа? Деа?
Может, принц спрятался, затаился где-то в густых зарослях? Симониду стало не по себе. Он вновь произнес имя принца и сам удивился — почему разговаривает шепотом? И тут же понял: предчувствие, словно эхо давно отвергнутого дара, прозвучало в сознании старика. Да-да, он все понял, но долгие мгновения миновали, пока старик увидел то, чего так боялся. Предчувствие стало явью.
Симонид притаился за пышными папоротниками. Повсюду царили пряные, густые ароматы: благоухали кусты жасмина и ночные нарциссы. Перья папоротников были такими мягкими, нежными... совсем как ласковые руки женщины, от прикосновений которых Симонид отказывался всю свою жизнь. Это было слишком, это было так невыносимо, но хуже всего было зрелище, представшее перед глазами старика. Отливая то серебром, то золотом, в неземной тишине, принц Деа играл со своим призрачным спутником. Они резвились и играли, прыгали и смеялись.
Симонид ахнул, но не произнес ни слова. Медленно, страдая от боли в изношенных суставах, он спустился вниз. Войдя в покои принца, он постоял около своей жесткой кушетки, подумал и опустился на мягкий, выложенный подушками диван. Слезы застлали глаза старика, когда он ощутил запах тела юноши. Дрожа, сжав в руках подушку, Симонид стал дожидаться возвращения принца.
Этого не должно было случиться. Все то время, покуда Боб странствовал вместе с Полти, он думал, что этого никогда не случится. Может быть, его защищало какое-то особое колдовство, а может быть, просто-напросто его тайные деяния привиделись ему во сне. Но сам-то он понимал, что это не так.
Потом он гадал: а хотел ли он, чтобы это произошло? Когда Боб томился в «холодной», он мечтал только о том, чтобы обрести свободу. Но что такое была его свобода, как не всего-навсего другой плен? Наверное, ему хотелось пробиться через невидимую стену, которая окружала его, а там... будь, что будет! А может быть, он просто был очень пьян.
Боб лежал и смотрел на жестокие немигающие звезды. Рядом с ним, спокойно и ровно дыша, спал Полти. Эли ушел. «Поддеры» улеглись под другую сторону от костра. Жуткое одиночество охватило Боба. Ему вдруг пришла мысль о том, что так было всю жизнь: он отчаянно желал любви и ревниво следил за всеми, кто оказывался рядом с Полти. Боб с отвращением перебирал в памяти события прошедшего вечера. Бедный Боб! Он думал, что Полти принадлежит ему, а Полти его предал. Другому бы на месте Боба стал противен Полти, а Бобу был противен только жирный сводник. Бобу было немыслимо жаль Полти. Сострадание переполняло его сердце. Он придвинулся ближе к спящему другу.
Бедный, бедный Полти! Дрожащими пальцами Боб провел по курчавым волосам, казавшимся при свете луны тускло-лиловыми. О, Полти! Боб коснулся кончиками пальцев скуластого лица друга. Каким оно было когда-то! Совсем другим! Боб любовно вспомнил тот день в конюшне позади «Ленивого тигра», когда это лицо впервые возникло перед ним... Тогда оно было круглое, пухлое, все в веснушках. Наверное, в тот миг Полти произнес заклинание, которым привязал к себе Боба на всю жизнь. Пальцы Боба передвинулись на крепкую грудь Полти, ровно вздымавшуюся во сне.
Пьяные слезы хлынули из глаз Боба. Конечно, конечно, он с самого начала понимал, что Полти — злодей, чудовище в человеческом обличье. Понимал ли? Разве он мог в такое поверить, разве он мог так думать о своем чудесном, волшебном друге? Да и потом: что такое зло, а что такое добро? Нет-нет, Полти не мог сделать ничего дурного. Он просто запутался, и ему нужно было помочь.
Боб стал более настойчив в своих ласках. Полти пошевелился, застонал. На миг Бобу вдруг почудилось, что друг произнес его имя. Арон. Арон. Сердце Боба забилось чаще. Но нет. Глупо было бы верить в это. Полти произнес имя Каты. Полти запрокинул голову, выгнул спину. Знакомые признаки. Боб знал, что другу снится сон. Он знал, что это за сон. Да. О да!
Боб смутно помнил о том, когда впервые позволил себе такие вольности. Некоторое время после возвращения Полти с зензанской войны его адъютант вел себя осторожно. Только в последние дни, во время долгого странствия по пустыне, он снова осмелел. Порой Боб гадал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Коротким грязным пальцем Эли Оли Али разгладил усы. «Гм-м-м...» — уж это точно. Сводник-то решил, что уже больше не увидится с майором-господином. Он снова нашел его — таково, наверное, было веление судьбы.
Наверное.
«Буль-буль».
— Но Полти, как же ты к этой девушке подберешься?
«Буль-буль».
— Боб, вопрос хороший!
— Она же принцесса, Полти!
— А мы посланники или кто?
— Мы больше не посланники. Ну, то есть... мы теперь скрываемся, правильно?
«Буль-буль, буль-буль».
— Гм. Нет у тебя изобретательности, Боб, и в этом твоя беда. Выход всегда можно найти.
«Буль-буль».
— Полти?
— А, Боб?
— Он исчез, да? — Голос Боба дрожал. — Ну, ты понимаешь. Он.
«Буль-буль, буль-буль, буль-буль».
— Я же тебе говорил, Боб, я почувствовал, как он вышел из меня в день церемонии обручения.
«Буль-буль».
— В тот день, когда ты меня спас, Полти, — благодарно проговорил Боб.
— Что верно, Боб, то верно. В тот день у меня внутри как бы что-то оборвалось — и он исчез. Еще один только раз я его видел потом, а после... ничего. Нет уж, теперь я гонюсь за принцессой не ради Тота. Только ради Вильдропа. Полтисса Вильдропа.
Ну, это — как сказать. Может, и ради Эли Оли Али.
Сводник терпеливо выжидал подходящего момента. Проворачивая в уме возможные варианты развития событий, Эли Оли Али предполагал, что долговязый малый может держать на него обиду. Ну и что с того, даже если так? Глупое недоразумение в харчевне? Все случилось из-за суеверий матери-Маданы! Ну а он пытался спорить со старухой, но был ли от этого толк? Женщины, глупые женщины... Нет-нет, долговязого было легко обвести вокруг пальца, тут бояться было нечего. Главное было — обработать майора-господина. Он — важная шишка. Ну, не повезло парню, но ведь он оставался эджландским аристократом, верно? Что он такое болтал насчет сути, насчет единения — этого Эли не понимал, но в одном нисколько не сомневался. Не было для Пламенноволосого ничего важнее женитьбы на той девчонке. А раз так, то можно было за ее счет сорвать немалый куш! Глазки сводника сверкнули, в голове у него родился замысел. О-о-о, какие открывались возможности! Он проворно обошел повозку и радостно распростер руки.
— Майор-господин! Какая встреча! Вот уж чудо так чудо!
Глава 63
МЕРТВЕЦ НА ПЕСКЕ
Вдох. Выдох.
Биение сердца.
Думать только об этом.
Симониду не спалось, но когда он улегся на кушетку в темноте, через некоторое время сумел погрузиться в некое подобие транса. Порой он гадал: будет ли ему скоро дан хотя бы такой отдых при том, какая тревога владела им постоянно. От этой тревоги его усталые ноги и руки наливались свинцом. О, как стар он был, как стар! Ему очень хотелось спать, но он понимал, что теперь до самой смерти ему не изведать сна. Сегодня даже забытье старику не давалось. Он пошевелился, открыл глаза. Он думал о том, что был бы рад смерти. Он бы заключил ее в свои объятия, как возлюбленную. Да, как возлюбленную... Но за его долгую безбрачную жизнь у него никогда не было возлюбленной.
Симонид взглянул на висевшую в небе за окном луну. Теперь, когда были задуты лампы, в покоях принца царила тишина. Только сад еле слышно шелестел. Весь мир был объят сном. Все спали, кроме него — глупого любящего старика. Симонид снова смежил веки.
Вдох. Выдох.
Биение сердца.
Но забытье не приходило. Мысли старика вернулись к юному принцу, к той тревожной судьбе, что ожидала Деа. Что же станется с мальчиком? Сможет ли он сыграть отведенную ему роль? Что станется с империей, которой ему суждено править? Со страхом Симонид вспомнил о своих братьях, с которыми так давно расстался, о даровании, от которого отказался. За долгие годы служения при дворе султана Симониду случалось испытывать жгучую жажду, тоску по мистическому знанию, которое некогда текло в его жилах подобно сильнейшему наркотику, питало разум и сердце. Он всегда подавлял эту тоску. Всегда. А теперь ему казалось, что гранитные стены трезвости, выстраиваемые и упрочиваемые им всю жизнь, начали трескаться и качаться. Он всегда твердил: дар прорицателя способен привести его обладателя к беде, и только к беде. Но теперь он думал о мальчике. О своем страхе за него. О своей любви к нему.
Вдох. Выдох. Биение сердца.
Надо думать только об этом, только об этом.
Издав глубокий горестный вздох, Симонид повернул голову, посмотрел на ложе принца. Луна освещала пустую смятую постель.
Боб сидел, скрестив под собой ноги, уткнувшись лицом в ладонь согнутой руки. Волосы у него растрепались, перед глазами все плыло. Он был пьян и к тому же расстроен. Отведя взгляд от горящего костра, он уставился во мрак простирающейся во все стороны пустыни. Ему стало страшно. Какие опасности скрывались там, в мягких, плавных линиях песчаных холмов? Попади туда человек, останься этот человек один, он бы скоро сошел с ума — так казалось Бобу. Ну и что с того? Он-то мог запросто сойти с ума здесь и сейчас, сидя у костра. Боб кисло усмехнулся, вспомнив недавние, полные бравады, разглагольствования Полти, мерзкий смех Эли Оли Али.
Боб вздохнул. Как же он был счастлив в ту ночь, когда Полти спас его! Конечно, смерть Бергроува его ужаснула, но на самом деле Боб отдавал себе отчет в том, что по большому счету это ему было все равно. Конечно, все равно. Нет Бергроува, нет Эли, и Тота тоже нет... Все будет, как в старые добрые времена! В ту ночь, обнимая Полти за шею, Боб даже умереть был готов. Умереть в объятиях Полти! Он снова вздохнул и, недовольно прищурившись, посмотрел на сальную физиономию нежданного гостя. Как легко сводник снова втерся в доверие к Полти. О, Полти был наивен, слишком наивен!
— Перескажи-ка мне все еще разок, с самого начала, Ойли, — пьяно пробормотал Полти и по-приятельски обнял сводника.
— Пф-ф-ф! Неужто пламя прожгло дырку в твоей голове?
— Ничего подобного! Но что-то я не пойму, как же это все получится? Думаешь, мы вправду сможем выкрасть этого ублюдка... принца Деа?
«Буль-буль».
— Майор-господин, да ты сам подумай. За малым приглядывает сестрица матери-Маданы, так? Ну, вот... Как только мы доберемся до Священного Города, куда первым делом потопает наша матушка? Само собой, навестить дорогую сестренку, которую она не видела с тех пор, как...
«Буль-буль».
— С Эпохи Расцвета, да?
— Вроде того. Ну, теперь-то они обе выглядят одинаково, точно? Сестры ведь, как-никак. Одинаково, смекаешь, майор-господин?
«Буль-буль».
— Смекаю, Ойли. Нужно только уговорить ее поменяться местами с сестрицей, и сосунок у нее в руках — ну, то бишь у нас.
Сводник осклабился и чокнулся с Полти.
— Думаете, получится? — кисло поинтересовался Боб.
— Что получится? — непонимающе вопросил Полти.
— Сестру ее подменить! Как это будет? Она одеждой с ней поменяется? Или по башке ее стукнет, а та вырубится? Отравит ее, прикончит — что? Она так поступит с собственной сестрой?
— Это все мелочи, мелочи! — Сводник небрежно махнул рукой. — Это я все придумаю. Вы только представьте: мы захватываем принца и берем его в заложники. Ежели нам не отдадут принцессу, мы его убьем. Ну а султан-то, вестимо, больше пожелает сыночка обратно заполучить, чем принцессу, так ведь? Сыночка-наследничка? Само собой, по-моему.
Боб ворчливо заявил, что, на его взгляд, план совершенно несуразный. Теперь он все понял: сводник решил охмурить Полти и завести его в беду. До Священного Города оставалось всего несколько дней пути. Этого времени не хватило бы на то, чтобы отговорить Полти от дурацкого замысла. Помимо всего прочего, Боб ни капельки не доверял своднику. Разве он поверил бы в то, что этот жирный метис ничегошеньки не ведал про то, что мать-Мадана держала двоих эджландцев в плену в сыром грязном подвале? И теперь судьба Полти и Боба должна будет зависеть от этой самой матери-Маданы?
Боб презрительно воззрился на сводника.
— А я думал, девчонка нужна тебе самому. Разве ты к ней в женихи не набивался?
— Пф-ф-ф! Так то ж для того, чтобы потом ее продать! О, найдутся такие, кто кучу денег отвалит за настоящую принцессу! Ну, вот я и подумал: почему бы не попробовать? — Сводник с усмешкой глянул на Полти. — А между прочим, она ведь теперь, пожалуй, где-нибудь поблизости.
«Буль-буль».
— Вряд ли. Мы ведь уже недалеко от Каль-Терона, верно? — проговорил Полти.
— Пф-ф-ф! Каль-Терон? Кто говорит про Каль-Терон? Я про караван говорю.
— Ойли, как это?
«Буль-буль, буль-буль».
— Я нынче подслушал разговор один. Торговцы болтали. Ходят такие слухи... Ну да ладно, слухи-то всегда ходят. Но ты сам, майор-господин, подумай хорошенько: принцессу должны доставить в Священный Город, так? Неужто ее повезут по пустыне со всеми почестями, когда тут разгуливают уабины? Да мало ли еще кто пожелает позариться на такую ценную добычу? Подумай, майор-господин, пораскинь мозгами! Говорят, она едет в простой кибитке, а стражники, что при ней, наряжены простыми паломниками.
«Буль-буль, буль-буль, буль-буль».
Глаза Полти засверкали.
— Ойли, это же здорово! Если так, то нам, пожалуй, этого сосунка и выкрадывать не придется!
— Да? Ты что же, готов сразиться со стражниками султана, которых там неведомо сколько? — встрял Боб. — Ни одному слову не верю!
Полти вздохнул.
— Боб, кому какое дело до того, во что ты веришь и что ты думаешь? Ты гений, Ойли. Я отправлю на разведку «поддеров». Мы во что бы то ни стало разыщем принцессу!
— Интересно, а где эти негодяи, а? — повертел головой Полти.
Ответ на этот вопрос последовал буквально через мгновение. Пятеро мальчишек, сопровождавших Полти и Боба во время странствия по пустыне, возвратились с добычей с ночной «охоты». Устало, но довольно пересмеиваясь, они вышли из-за повозки, готовые поведать о своих приключениях.
Фаха Эджо замер на месте, как вкопанный.
Эли Оли Али мигом вскочил на ноги.
— Ах вы, подлые ворюги! — вскричал он. Полти и Боб, вытаращив глаза, ничего не понимая, наблюдали за тем, как сводник бросился к своему двоюродному братцу и был уже готов стукнуть того, но оступился и шлепнулся физиономией в уголья догоравшего костра. Эли взвизгнул, вскочил и принялся ожесточенно обмахивать руками обожженные усы.
Стоянка огласилась заливистым хохотом.
— Мне очень жаль, госпожа, но ваш друг умирает.
Девушка, охваченная горем, только смотрела в добрые глаза лекаря. Это происходило у другого костра, далеко от того места, где мы только что побывали. На мягком песке, укрытый простым одеялом, лежал, сотрясаясь в лихорадочном ознобе, юноша, почти мальчик. Рядом с ним сидел мальчик помладше, в обносках некогда роскошных одежд, а также коротышка-толстячок, намного старше больного. Неподалеку лежала грязная косматая собака. Девушка прятала лицо под чадрой, но ее глаза были видны, и в них выражалось отчаяние. Она посмотрела на своих спутников, перевела взгляд на лекаря. Заламывая руки, она спросила:
— Неужели ничего, совсем ничего нельзя сделать?
— Госпожа, ты говоришь, что на вас напали уабины?
— Это верно, добрый лекарь. Только мы и уцелели.
— Ты говоришь, что вы долго шли по пустыне?
— Да, все так. Уж и не упомню, сколько дней мы брели по жарким пескам. Как нам повезло, что мы встретились с тобой и твоим гостеприимным семейством!
Лекарь почтительно кивнул.
— Госпожа, ты очень добра, но мы всего лишь исполнили свой долг. Но ведь ты говоришь, что если бы не этот несчастный юноша, вы бы не остались в живых и не встретились с нами?
— Верно, так и было. Раньше мы думали, что он другой, но когда мы заблудились посреди пустыни, он повел себя на редкость благородно. Он храбро вел нас за собой, пока в конце концов мы не нашли вас и пока вы милостиво не оказали нам помощь. Как это жестоко, что теперь он так тяжко захворал!
— Правда, госпожа, правда. Но милая госпожа, как бы то ни было, чем бы вы ни были обязаны этому несчастному юноше, он все равно был обречен. Вы смотрите на него теперь, и я вижу вину в ваших очах, но он болен очень давно и безнадежно. Мы не должны дивиться тому, что он скоро умрет. Дивиться надо другому: тому, что он прожил так долго.
На прекрасные глаза девушки навернулись слезы. Она только покачала головой, думая о том, как непредсказуема порой судьба. В ту ночь, когда юноша погрузился в свой последний сон, она была готова обнять умирающего и шептать:
— Милый Джорвел. Дорогой, милый Джорвел.
— Деа?
На террасе луна светила ярче. Симонид дрожал. Страх сковал его сердце. Он крадучись пошел вперед, словно ревнивый любовник. Он шел и шепотом произносил имя принца. Куда он мог деваться? Пропал? Нет, это было невозможно! И прошлой ночью он тоже бродил, охваченный тоской. Куда он мог уйти, как только не в сад? Старик поднялся по белесой лестнице.
— Деа? Деа?
Может, принц спрятался, затаился где-то в густых зарослях? Симониду стало не по себе. Он вновь произнес имя принца и сам удивился — почему разговаривает шепотом? И тут же понял: предчувствие, словно эхо давно отвергнутого дара, прозвучало в сознании старика. Да-да, он все понял, но долгие мгновения миновали, пока старик увидел то, чего так боялся. Предчувствие стало явью.
Симонид притаился за пышными папоротниками. Повсюду царили пряные, густые ароматы: благоухали кусты жасмина и ночные нарциссы. Перья папоротников были такими мягкими, нежными... совсем как ласковые руки женщины, от прикосновений которых Симонид отказывался всю свою жизнь. Это было слишком, это было так невыносимо, но хуже всего было зрелище, представшее перед глазами старика. Отливая то серебром, то золотом, в неземной тишине, принц Деа играл со своим призрачным спутником. Они резвились и играли, прыгали и смеялись.
Симонид ахнул, но не произнес ни слова. Медленно, страдая от боли в изношенных суставах, он спустился вниз. Войдя в покои принца, он постоял около своей жесткой кушетки, подумал и опустился на мягкий, выложенный подушками диван. Слезы застлали глаза старика, когда он ощутил запах тела юноши. Дрожа, сжав в руках подушку, Симонид стал дожидаться возвращения принца.
Этого не должно было случиться. Все то время, покуда Боб странствовал вместе с Полти, он думал, что этого никогда не случится. Может быть, его защищало какое-то особое колдовство, а может быть, просто-напросто его тайные деяния привиделись ему во сне. Но сам-то он понимал, что это не так.
Потом он гадал: а хотел ли он, чтобы это произошло? Когда Боб томился в «холодной», он мечтал только о том, чтобы обрести свободу. Но что такое была его свобода, как не всего-навсего другой плен? Наверное, ему хотелось пробиться через невидимую стену, которая окружала его, а там... будь, что будет! А может быть, он просто был очень пьян.
Боб лежал и смотрел на жестокие немигающие звезды. Рядом с ним, спокойно и ровно дыша, спал Полти. Эли ушел. «Поддеры» улеглись под другую сторону от костра. Жуткое одиночество охватило Боба. Ему вдруг пришла мысль о том, что так было всю жизнь: он отчаянно желал любви и ревниво следил за всеми, кто оказывался рядом с Полти. Боб с отвращением перебирал в памяти события прошедшего вечера. Бедный Боб! Он думал, что Полти принадлежит ему, а Полти его предал. Другому бы на месте Боба стал противен Полти, а Бобу был противен только жирный сводник. Бобу было немыслимо жаль Полти. Сострадание переполняло его сердце. Он придвинулся ближе к спящему другу.
Бедный, бедный Полти! Дрожащими пальцами Боб провел по курчавым волосам, казавшимся при свете луны тускло-лиловыми. О, Полти! Боб коснулся кончиками пальцев скуластого лица друга. Каким оно было когда-то! Совсем другим! Боб любовно вспомнил тот день в конюшне позади «Ленивого тигра», когда это лицо впервые возникло перед ним... Тогда оно было круглое, пухлое, все в веснушках. Наверное, в тот миг Полти произнес заклинание, которым привязал к себе Боба на всю жизнь. Пальцы Боба передвинулись на крепкую грудь Полти, ровно вздымавшуюся во сне.
Пьяные слезы хлынули из глаз Боба. Конечно, конечно, он с самого начала понимал, что Полти — злодей, чудовище в человеческом обличье. Понимал ли? Разве он мог в такое поверить, разве он мог так думать о своем чудесном, волшебном друге? Да и потом: что такое зло, а что такое добро? Нет-нет, Полти не мог сделать ничего дурного. Он просто запутался, и ему нужно было помочь.
Боб стал более настойчив в своих ласках. Полти пошевелился, застонал. На миг Бобу вдруг почудилось, что друг произнес его имя. Арон. Арон. Сердце Боба забилось чаще. Но нет. Глупо было бы верить в это. Полти произнес имя Каты. Полти запрокинул голову, выгнул спину. Знакомые признаки. Боб знал, что другу снится сон. Он знал, что это за сон. Да. О да!
Боб смутно помнил о том, когда впервые позволил себе такие вольности. Некоторое время после возвращения Полти с зензанской войны его адъютант вел себя осторожно. Только в последние дни, во время долгого странствия по пустыне, он снова осмелел. Порой Боб гадал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73