— Никак ты хочешь у меня Никиту забрать?
— Что значит — забрать? Мама, он же не игрушка.
— Вот именно! — с сердцем говорит Вера Александровна. — Он разве у меня плохо присмотрен? Всегда в чистом, всегда готовлю свеженькое. А тебе, между прочим, о своем будущем надо подумать, жизнь свою устраивать. Вот и пользуйся, пока мать жива-здорова!
И этот рефрен звучит в речах матери все чаще — ее пугает мысль опять остаться одной в доме. Недаром с появлением внука она ожила, будто получила новый заряд энергии. Опять стала заниматься с учениками, следить за собой… Вот и выбирай, что лучше: способствовать душевному спокойствию матери, все больше отдаляясь от сына, или…
«Тут вам не Америка!» — неизвестно кому говорит она и идет собираться на работу.
А на работе — сегодня она трудится в собственном кабинете — ее наконец достает все утро подстерегавшая тревога. Она решает позвонить Маше на работу. Что там у нее случилось? Неужели опять с фонарем ходит?
— Позовите, пожалуйста, Марию Зубенко! — просит она, набрав номер ее служебного телефона.
— Простите, а кто ее спрашивает?
— Подруга. Моя фамилия Лопухина.
— Видите ли, с Машей случилось несчастье. — Женщина на другом конце провода собиралась было что-то сказать, но на нее, очевидно, цыкнули, и она торопливо договаривает: — Звоните Зубенко домой. Подробности мне неизвестны.
Не успевает Женя опустить в недоумении трубку на рычаг — что такое случилось с Машей, о чем нельзя сказать по телефону? — как ей звонит Лена Ткаченко. Евгения всем друзьям дала номер своего служебного телефона, но сегодня Лена звонит впервые.
— Женя? Ты уже знаешь, что случилось с Машей? Нет? Какая беда! Ох, какая беда!
Господи, все как сговорились! Что же случилось с Машей?!
— Маша застрелилась.
Кто-то будто щелкает выключателем в мозгу Евгении. Она слышит, как Лена что-то говорит, но ее слов не воспринимает. Значит, ночной звонок не был просто лепетом пьяного Зубенко? Значит, действительно он застрелил Машу?
— …Он так рыдал! Страшно было слушать… И еще, Женя, я знаю, что Маша тебя очень любила, но Сергей… Он просил тебя завтра на похороны не приходить!
Последнюю фразу она слышит вполне отчетливо: конечно, ему неприятно будет видеть человека, которому он в шоке проговорился. Евгения хочет сказать, что несчастный, рыдающий Сергей и есть убийца, но слова застревают в горле. Она лишь слышит, как Лена плачет и повторяет в трубку:
— Какая беда! Какая беда!
А Евгения понимает, что в эту минуту она потеряла еще одних друзей — Лену и Павла Ткаченко. Что поразило Лену больше: смерть Маши или слезы Сергея, но, согласившись передать его просьбу — или предостережение? — она как бы для себя сделала выбор: я — на стороне Сергея. Она не может знать о его ночном звонке и не узнает, но отсвет его злодеяния на нее ляжет…
— Спасибо, Лена, — сухо говорит она, — но на похороны я все равно приду, даже если вам этого не хочется!
Она слышит, как Лена испуганно замолкает, а потом сбивчиво начинает объяснять, что она не виновата, что ей самой не по нутру было это поручение.
— И тем не менее ты его выполнила. Поздравляю!
Она кладет трубку, не переставая удивляться про себя, как в неожиданных ситуациях проявляются характеры людей, казалось бы, давно знакомых.
— Маши больше нет, — говорит вслух Евгения. — Маша умерла.
Но слова эти на душу не ложатся. Она их произносит, но не чувствует, как будто речь идет о ком-то другом, постороннем.
Евгения выходит из-за стола и как сомнамбула бредет по коридору к бывшему кабинету заместителя президента фирмы — там теперь сидит Надежда. В отличие от Евгении работы у нее не только не убавилось, прибавилось вдвое против прежнего. Она взялась за должников, которые многие месяцы не выплачивали «Евростройсервису» деньги за объекты, порой давно действующие по прямому их назначению: ресторан, гостиницы, магазин…
— Все вы сидите на моей шее! — гордится Надя.
Против правды ничего не попишешь. Несмотря на отсутствие Валентина Дмитриевича, сотрудникам фирмы зарплата не только не задерживается, но на днях выплачена крупная премия!
Евгения надеется, что Надя все же не настолько упивается осознанием собственного высокого профессионализма, чтобы не уделить внимания подруге.
— Маша умерла! — выпаливает она с порога.
Надя, которая оформление документов никому не доверяет и в этот момент самозабвенно бухает по клавишам пишущей машинки, застывает с поднятой рукой.
— Какая Маша? Зубенко?.. Ну-ну, ты только не плачь, — умоляюще говорит она Евгении, у которой уже дрожат губы. — Тут что-то не так! С чего это вдруг умрет такая молодая, здоровая женщина?
— Лена позвонила, говорит: Маша застрелилась. Надя даже вскакивает с кресла.
— Вслушайся, как дико звучит: женщина застрелилась. Оружие в таких делах — удел мужчин.
— Якобы она взяла пистолет Сергея…
— Какая чушь!
— Вот я и пришла… — судорожно вздыхает Евгения, чтобы внутрь, вместе со вздохом, ушли рвущиеся наружу рыдания.
— Ты что-то знаешь? — догадывается Надя; усаживает Евгению в кресло и сама садится напротив.
— Ночью мне позвонил Сергей… — начинает рассказывать Евгения.
Выслушав ее сбивчивое повествование, Надя размышляет вслух:
— Ничего мы не сделаем! Если бы ваш разговор записать на диктофон… А так твое свидетельство — вовсе не свидетельство. Он же легко отвертится: скажет, никому я не звонил! Где зарегистрирован его звонок? У тебя телефон с памятью?
— Не-ет!
— Вот видишь, никаких доказательств.
— Значит, он так и будет гулять на свободе? Убийца?
— Ты и не представляешь, сколько их таких гуляет!
— Я не знаю других. Я знаю этого. И знаю, что такие, как он, будут решать судьбу таких, как Валентин. К убийству непричастных…
— Послушай, а ведь это мысль! — оживляется Надя. — Наверняка он имеет выход на следователя, который ведет дело Петра Васильевича. Если Сережу прижать… Что стоит ему замолвить за нашего шефа словечко?
— Что ты говоришь?!
— Не мешай! — отмахивается Надя. — Ты подала мне дельную мысль.
— Ничего я тебе не подавала. И зря ты ее муссируешь! Я вовсе не собираюсь торговать Машиной смертью!
— Ты предпочитаешь торговать жизнью Валентина?
— По-моему, здесь вообще неуместно слово «торговать».
— Но ты первая его произнесла! — Надя наливает в стакан минералки и подает Евгении. — Выпей и послушай, что я тебе скажу. Твоя мама — хороший педагог. И тебя воспитала на примере личностей: Робин Гуда, Дон Кихота. Ты всегда смотришь на жизнь сквозь книжную страницу. Услышь меня: рыцарей уже нет! А если кто-то и остался, то он видит, что ветряные мельницы — ветряные мельницы, а не что-то другое! И не спешит ломать о них копье!
«Так вот что она обо мне думает! — проносится в голове Евгении. — С каких это пор она стала говорить со мной в таком уничижительном тоне?!»
«Она всегда так с тобой говорила, — отвечает внутренний голос. — Как с блаженненькой. Но раньше у нее для этого были основания, а сейчас… Она просто не дала себе труда заметить, как ты изменилась!»
— Ну, хватит экскурсов в рыцарское прошлое, — холодно прерывает она Надю. — Считай, что я тебе ничего не говорила. Сама разберусь, с кем мне воевать, а кого остерегаться!
Она выходит, не без удовольствия отметив смятение на лице Нади.
«Лопухина разбушевалась! — пеняет она себе и, усаживаясь за рабочий стол, опять вспоминает: — Маша умерла!»
По-прежнему в это не верится, но и заниматься работой не удается. В ушах все время звучит голос Лены: «Сергей просил тебя не приходить…»
Почему она согласилась выполнить его поручение? Несмотря на то что они много лет встречали праздники в одной компании, Евгения не замечала у Лены особой приязни к Сергею. Лена не понимала, что делает? Считала это мелочью? Как хрупка, оказывается, граница между желанием помочь и обычной подлостью, когда человек готов, несмотря ни на что… Один неверный шаг, и милые, чуткие ребята превращаются в бездушных роботов. Пусть и ненадолго.
Интересно, что скажет Лена, когда всплывет на поверхность правда о Машиной смерти, лежащая сейчас на дне с камнем на шее? Скажет, что не знала?
А Евгению, похоже, один за другим покидают друзья. Не может же быть, что вся рота шагает не в ногу, один поручик шагает в ногу. Зло не в ней ли самой? А может, она в своем новом амплуа друзьям не интересна?
Вдруг Евгению будто током ударяет: она не только сама изменилась, она приняла участие в перерождении Маши. А попросту говоря, этим ее и сгубила. Не пробудись та от спячки, до сих пор жила бы… Вроде и ничего конкретного не делала, но потворствовала. Советовала. И Маша советам вняла.
То, прежнее, состояние было для Маши привычным. Она пребывала в нем с детства, знала его в совершенстве, а что получила взамен? Пьянящий воздух свободы?
Не так ли пьянели от нее рабы Древнего Рима, забыв об осторожности? Им казалось, что клетку достаточно лишь открыть, как рабовладельцы тут же признают свое поражение.
Маша тоже хохотала над Сергеем. Считала, что, оборвав собственную цепь, одержала полную победу и над ним. Увы, это оказалось иллюзией. Ее в клетку и вернули, пусть даже и безжизненную…
Со дна старенького чемодана Евгения достает черное платье. Сколько лет ему? Да уж никак не меньше десяти. Раньше она охотно носила черное, а вот сейчас ничего такого не покупает. Платье оказывается неожиданно велико. Как же раздобрела тогда Евгения, эдакая солидная мать семейства! Даже упивалась своей солидностью в двадцать шесть лет…
Соседка Кристина ссужает ее черной косынкой. У Кристины есть все для любых церемоний. У ее мужа столько родственников, что на каждый месяц приходится какое-нибудь важное событие: то похороны, то свадьба.
Машу она немного знает и все ахает:
— Такая молодая, веселая женщина — умерла?
— Ее убили! — говорит Евгения; к счастью, Кристина никаких подробностей не знает, потому и не будет эту правду опровергать.
— Подожди минутку! — просит Кристина и убегает в свою квартиру. Возвращается она с подносиком, на котором стоят хрустальный графин с какой-то рубиновой жидкостью и две рюмки. — Давай выпьем за помин ее души. Царство небесное твоей подруге! Пей, пей до дна, ты сама бледная, еще в обморок упадешь!
Людей на похоронах Маши много. Оживленное в последнее время, ее лицо опять приобрело привычную унылую желтизну. Дело даже не в том, что смерть никого не красит, думает Евгения, а в том, что Маша вернулась к тому, от чего уходила. Обессилевший от горя отец вцепился в края ее гроба и не сводит глаз с умершей дочери. Разве мог думать он, старый и больной человек, что переживет свою цветущую дочь?!
В автобус-катафалк с гробом Евгения не садится. Потому что не в силах видеть выставленное напоказ горе Сергея, за которым ей одной видится удовлетворение.
В какой-то момент у нее мелькает мысль, что она ошибается. Не может же хорошо знакомый человек быть таким монстром?! Но она упрямо сжимает зубы, не давая себе труда расслабиться. Маша должна быть отомщена. Как, она пока и сама не знает, но чего в ней точно нет, так это страха перед Сергеем. А ведь если он такой, каким она себе его представляет, вряд ли он оставит Евгению в покое. Пусть, как считает Надя, ничего нельзя доказать, но он все время будет помнить о том, что один человек на свете правду ЗНАЕТ!
На кладбище она выходит из автобуса и бредет вместе со всеми к вырытой могиле, возле которой на предусмотрительно захваченных из дому табуретках располагают гроб. Для тех, кто захочет с Машей проститься.
Отца умершей с трудом уводят, и он со стороны невидящим взглядом тоскливо смотрит на могилу. Сергей что-то командует могильщикам. Сейчас они закроют крышку, и Евгения никогда больше не увидит Машу. Она бросается вперед, к гробу, и кричит:
— Ма-ша! — Но тут ноги ее подгибаются, и она падает на колени, почти воя жутким голосом: — Прости, Маша, прости!!!
Кто-то хватает ее, поднимает с колен, но ноги ее не держат, так что в конце концов Евгению несут на руках. Это Толян.
— Успокойся, родная, пожалуйста, успокойся! — шепчет он ласково.
— Толя, нашатырь дай! — как сквозь вату говорит кто-то, кажется, Лена, но Аристов только отмахивается.
Придерживая Евгению одной рукой, он открывает машину и усаживает ее на переднее сиденье, щелкая привязными ремнями. Потом рывком трогается с места.
Последняя ее мысль: «А как же Нина?»
И Евгения теряет сознание.
Приходит она в себя от того, что Аристов, разжимая ее зубы, вливает ей в рот какую-то жидкость из плоской фляжки.
Горло обжигает крепкий напиток, Евгения кашляет, но почти тут же чувствует, как кровь приливает к голове, будто стиснутой мощными тисками. Тиски разжимаются, отпуская ее, и вздох облегчения рвется из груди.
— Ну вот! — удовлетворенно хмыкает Толян, завинчивая крышку. — А то выдумали — нашатырь! Зачем нам эта химия? Что может быть лучше чистой хлебной водки?
Она расслабленно откидывается на сиденье, и Аристов опять застегивает на ней привязной ремень.
— Не для тебя, Жека, такие мероприятия, — говорит он, выруливая с обочины на трассу. — Чересчур ты эмоциональная!
— А как же Нина? — все-таки спрашивает она.
— Ткаченки ее домой завезут. Они же еще на поминки останутся. Сергей просил.
— Он и меня просил… — разлепляет сухие губы Евгения, — не приходить на похороны.
— Надо же! — Аристов с удивлением косится на нее. — Чего вдруг?
— Я — единственная, кто знает, что он убил Машу. Толян от неожиданности вздрагивает, и машина резко виляет в сторону.
— Что за странная шутка?
— Разве такими вещами шутят?
— Помолчи, — просит Аристов. — Вон, опять побледнела. Не могу же я все время давать тебе виски. Во-первых, это очень дорогой напиток, во-вторых, у тебя появится привыкание к алкоголю, а ты знаешь, что женский алкоголизм неизлечим.
У дома он, бережно поддерживая под руку, высаживает Евгению из машины и на лифте поднимается с ней в ее квартиру.
— Пойдем, умоемся холодной водой, снимем эти черные тряпки — они только усугубляют стресс.
Он умывает ее, переодевает в ночную сорочку, без малейшего намека на интимность, стелит постель, пока она без сил лежит в кресле, на руках относит ее и укрывает одеялом.
— Мне неудобно, — пытается протестовать Евгения, — ты возишься со мной будто с тяжелобольной.
— Еще чего! Это мы привыкли не обращать внимания на стрессы, а американцы давно заметили: ничто так не подрывает иммунитет, а значит, сопротивляемость различным болезням, как они… И потом, разве ты не возилась со мной, когда я надрался?
— Так уж и возилась! — Даже ослабевшая, Евгения уже не может не ехидничать, этот тон задал сам Аристов. — Только верхнюю пуговицу и расстегнула…
— И обувь сняла, и пледом укрыла, и утром завтракала вместе со мной…
— Тем, что ты сам и приготовил… Только и успел, что глоток кофе хлебнуть!
В голосе ее невольно звучит упрек.
— В тот день Ярослав не ночевал дома, и, конечно, Нина волновалась.
— Ты его нашел?
— Естественно. В отличие от родной матери я знаю всех, с кем дружит мой сын!.. Ты попробуй заснуть, а я возле тебя посижу.
— Боюсь, со сном у меня ничего не получится.
— Тогда расскажи мне, с чего ты взяла, будто Сергей убил свою жену?
И Евгении во второй раз приходится рассказывать о ночном звонке.
— Дела-а, — выслушав, бормочет Толян. — В голове не укладывается. Я и сам поверил в то, что Машка застрелилась. В последнее время она была какая-то вздернутая, бесшабашная, будто с цепи сорвалась Даже на своего грозного супруга наезжала. Я еще удивлялся: чего это она вдруг осмелела?
— Наверное, я в этом виновата, — мучительно выдавливает правду Евгения. — Я больше не могла видеть, как Маша существует. Будто она — рабыня, а Сергей — царь и бог! Хочет — карает, хочет — милует… Навешал ей лапши на уши, будто она — холодная женщина и никого из мужчин не может заинтересовать.
— А ты ее, значит, разубедила? И она твою подсказку решила проверить?
Она мысленно ахает: неужели от Толяна невозможно иметь тайн?
— А Сергей знал о ваших разговорах?
— Нет, он решил, что на Машу так повлиял мой развод, а я — с жиру взбесившаяся баба…
— Как бы то ни было, он затаил на тебя зло.
— Похоже.
— Ах ты, моя маленькая революционерка! — Он берет лежащую поверх одеяла руку Евгении и подносит к губам. — Объявила войну всему свету? С кем еще ты выясняла отношения?
— С Надей, — упавшим голосом признается Евгения. Аристов хохочет, но тут же обрывает смех:
— Извини, вырвалось. Смотрю, моя девочка совсем прозрела. Трудно, говоришь, когда глаза открываются? Приходится видеть и то, что не хотелось бы!.. А Сергей для тебя и вправду опасен. Ну да я найду на него управу!
— А как же?.. Так все и останется?
— В каком смысле?
— Все так и будут думать, что Маша застрелилась? Толян хмыкает:
— Хочешь, чтобы я вызвал Зубенко на дуэль?
— Нет, но…
— А представь себе на минутку, что его звонок тебе — лишь шоковый бред.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36