Ее прекрасный муж никогда не выглядел еще таким молодым, таким сильным и таким уязвимым, как в этот момент, когда он решил сражаться за свою страну. Никогда она еще не испытывала такой гордости за него – и такого страха за его жизнь.
Она ощутила тайный укол вины. Он был для Кейт словно прекрасный принц для Золушки – его появление в ее жизни было волшебным, нереальным. Она не совершила ничего героического или выдающегося, чтобы заслужить это. Наверное, все случившееся с ней было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Может быть, их любовь была слишком прекрасной, чтобы быть реальностью. Вероятно, отсутствие у нее особых достоинств побудило судьбу отнять его у нее. За всю свою жизнь никогда она еще не была так напугана.
– Ты обязательно должен идти? – спросила она слабо. – Мы ведь только недавно…
– Я должен идти, – ответил он. Кейт быстро кивнула.
Когда он посмотрел на нее, свет, зажегшийся в его глазах, стал ярче. Казалось, он почувствовал, что впервые мир стал между ними, чтобы разлучить их. Она попыталась изо всех сил улыбнуться, потому что хотела: пусть он знает – что бы ни случилось, она всецело принадлежит ему. И будет принадлежать всегда.
– Ничего не может стать между нами, – сказал он. – Ты ведь знаешь это, правда?
Вместо ответа Кейт бросилась к нему и крепко обняла его.
Пока они стояли в молчании, обнявшись, голос диктора зазвучал опять, возвещая о конце мира – такого, какой он был, и о наступлении другой жизни.
КНИГА ТРЕТЬЯ
ДВА ГОДА СПУСТЯ
18 мая 1944 года
«СРАЖЕНИЕ СОЮЗНИКОВ В ВОЗДУХЕ НАД ЕВРОПОЙ
Хроника новостей киностудии «Монак пикчерз»
Летчики 8-й и 9-й бригад на летучих крепостях «Б-17» при поддержке истребителей «П-47» нанесли значительный ущерб вражеским гражданским и военным заводам в Германии, Австрии и странах Оси за последние три недели.
Совершая дневные рейды, самолеты, имеющие экипаж из 10 человек на борту, сбросили бесчисленное количество 500– и 100-фунтовых бомб на объекты противника. Несмотря на отчаянное сопротивление немецких истребителей и массированный огонь зенитной артиллерии, как сообщается, врагу был нанесен ощутимый удар.
У нас в стране на трудовом фронте американские женщины работают сверхурочно на военных заводах, чтобы наша военная промышленность могла бесперебойно снабжать боеприпасами доблестные военно-воздушные силы союзников…»
Кейт Найт смотрела ролики новостей со смешанным чувством. Она знала, что хроника часто склонна приукрашивать события. Понять из нее реальное положение вещей довольно сложно. И письма, получаемые ею от Джозефа Найта, тоже мало проясняли ситуацию. Джо был летчиком 125-й группы 1-й дивизии 8-й бригады военно-воздушных сил. Он избегал плохих новостей, и даже если бы он решил описать Кейт истинную картину сражений, эти факты были бы незамедлительно вымараны цензурой. В своих письмах он казался бодрым и уверенным в завтрашнем дне – настроение, характерное для всех военнослужащих, несмотря на то что каждый день их жизнь подвергалась смертельной опасности. «Самое плохое, что принесла мне эта война, – быть вдали от тебя, – писал он. – Другое – это пища». Ни разу он и словом не обмолвился об опасности – он не хотел, чтобы Кейт тревожилась за его жизнь.
Хронику можно было увидеть на специальных просмотрах на студии «Монак». На один из таких просмотров Оскар Фройнд взял Кейт с собой, зная, что там она может узнать хоть что-нибудь об эскадрилье Джозефа Найта. Ее привезли на студию в автомобиле и после окончания фильмов доставили домой. Лежа в постели, Кейт остро ощущала, что зловещая тень, нависшая над Европой, нависла и над жизнью самого дорогого ей человека. Летчики честно исполняли свой долг. Быть может, именно в этот момент Джо находится на краю гибели.
Два обстоятельства были особенно мучительны для Кейт. Джо приезжал домой месяц назад – он получил десятидневный отпуск. Она чувствовала себя одновременно и очень близкой к нему, и такой далекой: она просто теряла голову от любви к нему и страстного желания.
Истосковавшись друг по другу за время долгой разлуки, они постоянно занимались любовью – словно хотели слиться, раствориться друг в друге, чтобы окружающий мир не мог найти лазейки, которая помогла бы ему встать между ними.
Но все же, несмотря на всю их духовную и физическую близость, разлука была рядом с ними как третий лишний. Она несла с собой едва уловимое отчуждение. Джо не мог или не хотел говорить о войне, и Кейт не смела коснуться этой гаммы его чувств и переживаний. Тревожные мысли отражались на его прекрасном лице, хотя он и не хотел делиться ими с женой. Кейт было больно, что эта часть его души была закрыта для нее. Она видела, как сильно потрясло Джо то, что ему довелось пережить на войне, но он не хотел взваливать этот неимоверный груз на хрупкие плечи своей жены.
Война изменила его – как она изменила многих храбрых американцев. Но горе Кейт было острее, чем страдания многих других женщин, – ведь прежде чем война забрала его, у нее было так мало времени, чтобы узнать Джо поближе. Сейчас он пытался залечить свои душевные раны в одиночку. И Кейт не могла ему в этом помочь. Он не позволял ей сделать это.
И ничего не оставалось больше, как только принимать обстоятельства такими, какими они были, касаться только того, чем Джо считал для себя возможным поделиться с Кейт. И он дарил ей свою любовь щедро, самозабвенно. Он отдавался этому чувству без остатка. Они проводили часы в молчаливом единении, их души рвались друг к другу через пропасть эмоций, порожденную войной, стараясь удвоенной нежностью наверстать упущенное время. Это все, что они могли сделать перед лицом грядущей разлуки. Оба они знали, что так странно, почти болезненно придется им любить друг друга, пока не кончится война.
После отъезда мужа Кейт потребовалась неделя, чтобы прийти в себя. Она отдала себя ему без остатка, и у нее не было сил, чтобы опять жить без него. Нужно было снова стиснуть зубы и ждать. Разумеется, было нестерпимо больно держать его в объятиях и знать, что частью его души владела война.
Но бесконечно трагичнее было сознание, что теперь он снова вернулся на поле боя, – жизнь его снова подвергается смертельной опасности, его маленький самолет был крохотной песчинкой, которая могла в любую минуту попасть в жернова прожорливой военной мясорубки.
И тут произошло неожиданное.
Через две недели после того, как Джо уехал, у Кейт случилась задержка. Она почти наверняка знала, что беременна, потому что с тех пор, как стала взрослой, такого с ней не случалось. Визит к гинекологу подтвердил ее догадки.
Тем же утром она написала Джо письмо, но все еще не решалась отправить его. Звонок Оскара Фройнда, пригласившего ее на просмотр хроники новостей, заставил Кейт почувствовать, что нервы ее на пределе. Ей захотелось сначала услышать новое об эскадрилье Джо, а письмо отправить завтра, военной почтой.
Радостно возбужденная своими личными обстоятельствами, которые ей не терпелось сообщить Джо, – счастье, которое внезапно сменялось страхом перед безжалостной бойней войны, – Кейт погрузилась в неспокойную дрему. В полусне она видела лицо Джо и мысленно с нежностью касалась каждой его клеточки, каждой черточки – прямой нос, загорелая гладкая кожа, волевые скулы и квадратная челюсть. Морщинки, которые перерезали лоб, делали его старше своих лет. Его красивые темные волосы и карие глаза – такие проницательные, что, казалось, могут заглянуть во все тайные уголки человеческой души. Его взгляд был настолько пронзительным, что мало кому удавалось выдержать его и не отвести глаз. Но когда в них смотрела Кейт, она видела только любовь, которая была ей защитой и опорой.
И теперь она снова вглядывалась в эти глаза и хотела, чтобы он чувствовал ее любовь через тысячи миль, которые их разделяли. И прижав руки к животу, в котором зародилась новая жизнь – продолжение дорогого ей человека, – Кейт погрузилась в тревожный сон. Казалось, с тех пор как уехал Джо, она не спала спокойно ни единой ночи. Но она не была в этом одинока – все американки, чьи мужчины служили в армии, не могли по-настоящему уснуть по ночам – словно в их сердцах была антенна, готовая в любой момент принять сигнал бедствия.
В тот самый момент, когда Кейт наконец заснула, руки Джо крепко сжимали штурвал его «Б-17» – устаревшей модели, прозванной «сломанной стрелой». Луга и поля Германии, испещренные множеством рек, отливавших золотом утреннего солнца, с высоты в 28 ООО футов выглядели обманчиво-приветливыми, дышащими миром и покоем. Сегодня утром в четыре тридцать экипажи боевых самолетов ознакомили с заданием– на этот раз объектами бомбардировки должны были стать заводы в Швейнфурте, находившиеся в семидесяти милях от Франкфурта, выпускавшие шарикоподшипники. Это были одни из наиболее хорошо охраняемых мишеней в Европе. Задание было связано с огромным риском. Чтобы выполнить его, нужно было несколько часов лететь над территорией Германии под огнем немецкой противовоздушной обороны, пробиваясь сквозь заслон вражеских истребителей, переброшенных с русского фронта, – немцы собирали все силы, пытаясь противостоять все усиливавшимся бомбовым атакам воздушной флотилии союзников.
Подразделению Джо предписывалось выполнять полет на небольшой высоте. Это было очень опасно, так как делало их самолеты особенно уязвимыми для обстрела немецкими зенитками и истребителями. Будучи фланговым летчиком, Джо должен был особенно искусно маневрировать, чтобы не причинить вреда другим машинам.
Самое главное было – сохранять боевой строй. При лобовой атаке «Б-17» не мог защитить себя от атакующих его «ME-109» или «ФВ-190». Из-за технических особенностей огневой установки «Б-17» не мог вести непрерывный огонь. Ушлые, но педантичные немецкие асы любили приурочивать свои атаки к двенадцати часам. Единственной возможностью отбиться от них и выиграть сражение было сохранение боевого строя – чтобы снайперы других бомбардировщиков подразделения Джо могли поддержать его своим огнем.
В таких критических ситуациях становилось особенно ясно, кто из них – настоящий мужчина. Инфантильным юношам приходилось особенно туго. Неискушенный летчик начинал нервничать и метаться, нарушая боевой порядок. Эти хаотичные действия немедленно привлекали внимание немецких асов. Опытные немецкие пилоты потирали руки от удовольствия в предвкушении легкой добычи, которой был для них зеленый американский новичок или летчик с неуравновешенным характером. Буквально носом чуя слабое звено в строю американских боевых машин, фашист мог заставить неопытного пилота впасть в панику и спикировать прямо к нему на своем «108-м» или «190-м» – грозном «призраке», который мог вынырнуть просто из пустоты, по мере того как самолеты союзников подлетали к важнейшим объектам противника.
Дневные полеты, вопреки ура-патриотическим отчетам военных корреспондентов, стоили американцам множества «Б-17». Англичане, предпочитавшие ночные рейды – это было их принципом с самого начала войны, – считали эти вылазки непростительным безумием. И, как оказалось впоследствии, они были не так уж неправы. Только на одном боевом задании в прошлом месяце американцы потеряли шестьдесят бомбардировщиков – цифра, за которой стояло множество искореженных машин и погибших людей. Черчилль и Рузвельт все еще не могли прийти к единому мнению по поводу верной стратегии, и казалось, только тогда, когда число убитых американских граждан сумеет остудить горячие головы, рукоплескавшие по поводу ущерба, нанесенного объектам противника, дело сможет сдвинуться с мертвой точки. Раньше этого времени ожидать единодушного решения политиков было трудно.
В то время как промерзшие руки Джо сжимали штурвал самолета, его голова была полна горькими мыслями о том, что хроники новостей и пресс-релизы ВВС не упоминают об одной из самых важных особенностей «Б-17»: о жутком, почти непереносимом холоде в кабине самолета. На высоте 28 000 футов температура внутри могла упасть до пятидесяти градусов ниже нуля.
Эффект этого невыносимого холода для летчика, находившегося в воздухе в течение пяти часов, был просто убийственным. Об окоченевших руках и ногах и говорить было нечего. Любая часть тела, прикоснувшаяся к смертельному холоду стали фюзеляжа, немела в одну минуту. Обморожение было одной из самых распространенных травм. Военные специалисты ВВС придумали электрические перчатки и ботинки, чтобы хоть как-то спасти ситуацию, но от них было мало толку. Электропровода были расположены в области ладони, оставляя пальцы уязвимыми для холода. И электрические ботинки помогали мало. Члены экипажа наносили различные мази на части лица, не закрытые кислородной маской, пытаясь уменьшить опасность обморожения.
На сегодняшнем задании авиагруппа Джо объединилась с 98-й, 217-й и 432-й. Согласно идеальному взгляду на положение вещей, каждое подразделение должно было состоять из восемнадцати боевых машин. Но за последние две недели 125-я авиагруппа потеряла семь самолетов во время рейдов над Австрией и Францией, 98-я недосчиталась пяти машин, 217-я – трех, а 432-я лишилась половины. Желание Рузвельта убедить англичан в целесообразности дневных полетов стоило американским летчикам слишком дорого.
За последние три месяца Джо потерял много друзей. Немцы были всегда наготове, встречая янки шквальным заградительным огнем зениток, двадцатимиллиметровых орудий, тридцатимиллиметровых пулеметов и ракетами, выпускаемым по боевому строю самолетов.
Самым скверным в этих сражениях было то, что экскортирующие подразделения истребителей «П-17» не были способны взять на борт горючее в количестве, достаточном для того, чтобы долететь до цели без дозаправки. В какой-то момент им приходилось поворачивать назад, оставляя бомбардировщики без прикрытия перед натиском противника. Это было как раз то, чего ждали немецкие летчики. Шанс достичь цели и вернуться назад живым давало лишь место в боевом строю – только так можно было отбиться от назойливых вражеских самолетов, моля Бога о том, чтобы выйти сухим из огненного ливня немецких зениток, сбросить свои бомбы и вернуться на рубеж, от которого новая группа истребителей, американских или английских, будет сопровождать тебя на свой аэродром.
Сегодняшний вылет был тридцать седьмым по счету боевым заданием Джо. Если он выживет, ему останется еще двенадцать. Как и другие летчики, он давно перестал их считать– он видел так много мертвых, изуродованных тел своих товарищей, что мозг его мог просто разорваться, если бы он стал заниматься подсчетом. Об этом нельзя было думать. Иногда у него не хватало сил даже на то, чтобы надеяться. Жить означало не думать о смерти. Летчики вели себя как беззаботные дети, отпуская шуточки и рассказывая байки о своих подвигах и опасностях, которым они подвергались, словно ежедневная тень смерти была делом обычным, – делая из слона муху. Чего тут волноваться? Их страх был спрятан так надежно в глубинах души, что поверхность ее казалась абсолютно незамутненной.
Воспоминания о поездке домой к Кейт потеряли свою остроту перед лицом кошмара боевых вылетов. Он хранил их в тайнике своего мозга, куда он заглядывал в те минуты, когда оставался наедине со своей душой. Было больно и трудно думать о Кейт, потому что всякий раз, когда он представлял себе ее красивое лицо и вспоминал их последний поцелуй, его воображение рисовало ему жуткую картину – его тело разлетается на миллионы клочков от взрыва немецкой ракеты. Это может случиться завтра, послезавтра… Завтра он снова летит на задание. Но мысль о собственной смерти терзала его меньше, чем стоявшее у него перед глазами лицо Кейт, искаженное горем, которое принесет ей его гибель.
Кейт всегда была рядом с ним в глубинах его души, но он думал о ней только в те моменты, когда кровавая бойня войны давала ему мимолетную передышку. Позволить себе жить и чувствовать, как в мирное время, означало потерять рассудок.
Сегодня Джо был в своем обычном состоянии– уверенный в себе, полный самообладания и готовности сражаться с противником изо всех своих сил.
Его тревожило только то, что сегодняшний вылет был пятидесятым для его второго пилота Генри Апчерча, двадцатипятилетнего молодого человека, с мягким выговором, из Арканзаса. Генри не скрывал своей радости по поводу того, что это было его последним боевым заданием, но не выражал это открыто из-за суеверного страха. Все летчики боялись последнего задания. Столько пилотов погибло во время такого испытания, что это стало уже своего рода дурной приметой. Всем было не по себе, когда один из членов экипажа отправлялся в свой завершающий полет.
Перед отъездом на фронт Генри женился на девушке, которую он любил почти с детства и которая теперь была матерью их почти полуторагодовалого ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Она ощутила тайный укол вины. Он был для Кейт словно прекрасный принц для Золушки – его появление в ее жизни было волшебным, нереальным. Она не совершила ничего героического или выдающегося, чтобы заслужить это. Наверное, все случившееся с ней было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Может быть, их любовь была слишком прекрасной, чтобы быть реальностью. Вероятно, отсутствие у нее особых достоинств побудило судьбу отнять его у нее. За всю свою жизнь никогда она еще не была так напугана.
– Ты обязательно должен идти? – спросила она слабо. – Мы ведь только недавно…
– Я должен идти, – ответил он. Кейт быстро кивнула.
Когда он посмотрел на нее, свет, зажегшийся в его глазах, стал ярче. Казалось, он почувствовал, что впервые мир стал между ними, чтобы разлучить их. Она попыталась изо всех сил улыбнуться, потому что хотела: пусть он знает – что бы ни случилось, она всецело принадлежит ему. И будет принадлежать всегда.
– Ничего не может стать между нами, – сказал он. – Ты ведь знаешь это, правда?
Вместо ответа Кейт бросилась к нему и крепко обняла его.
Пока они стояли в молчании, обнявшись, голос диктора зазвучал опять, возвещая о конце мира – такого, какой он был, и о наступлении другой жизни.
КНИГА ТРЕТЬЯ
ДВА ГОДА СПУСТЯ
18 мая 1944 года
«СРАЖЕНИЕ СОЮЗНИКОВ В ВОЗДУХЕ НАД ЕВРОПОЙ
Хроника новостей киностудии «Монак пикчерз»
Летчики 8-й и 9-й бригад на летучих крепостях «Б-17» при поддержке истребителей «П-47» нанесли значительный ущерб вражеским гражданским и военным заводам в Германии, Австрии и странах Оси за последние три недели.
Совершая дневные рейды, самолеты, имеющие экипаж из 10 человек на борту, сбросили бесчисленное количество 500– и 100-фунтовых бомб на объекты противника. Несмотря на отчаянное сопротивление немецких истребителей и массированный огонь зенитной артиллерии, как сообщается, врагу был нанесен ощутимый удар.
У нас в стране на трудовом фронте американские женщины работают сверхурочно на военных заводах, чтобы наша военная промышленность могла бесперебойно снабжать боеприпасами доблестные военно-воздушные силы союзников…»
Кейт Найт смотрела ролики новостей со смешанным чувством. Она знала, что хроника часто склонна приукрашивать события. Понять из нее реальное положение вещей довольно сложно. И письма, получаемые ею от Джозефа Найта, тоже мало проясняли ситуацию. Джо был летчиком 125-й группы 1-й дивизии 8-й бригады военно-воздушных сил. Он избегал плохих новостей, и даже если бы он решил описать Кейт истинную картину сражений, эти факты были бы незамедлительно вымараны цензурой. В своих письмах он казался бодрым и уверенным в завтрашнем дне – настроение, характерное для всех военнослужащих, несмотря на то что каждый день их жизнь подвергалась смертельной опасности. «Самое плохое, что принесла мне эта война, – быть вдали от тебя, – писал он. – Другое – это пища». Ни разу он и словом не обмолвился об опасности – он не хотел, чтобы Кейт тревожилась за его жизнь.
Хронику можно было увидеть на специальных просмотрах на студии «Монак». На один из таких просмотров Оскар Фройнд взял Кейт с собой, зная, что там она может узнать хоть что-нибудь об эскадрилье Джозефа Найта. Ее привезли на студию в автомобиле и после окончания фильмов доставили домой. Лежа в постели, Кейт остро ощущала, что зловещая тень, нависшая над Европой, нависла и над жизнью самого дорогого ей человека. Летчики честно исполняли свой долг. Быть может, именно в этот момент Джо находится на краю гибели.
Два обстоятельства были особенно мучительны для Кейт. Джо приезжал домой месяц назад – он получил десятидневный отпуск. Она чувствовала себя одновременно и очень близкой к нему, и такой далекой: она просто теряла голову от любви к нему и страстного желания.
Истосковавшись друг по другу за время долгой разлуки, они постоянно занимались любовью – словно хотели слиться, раствориться друг в друге, чтобы окружающий мир не мог найти лазейки, которая помогла бы ему встать между ними.
Но все же, несмотря на всю их духовную и физическую близость, разлука была рядом с ними как третий лишний. Она несла с собой едва уловимое отчуждение. Джо не мог или не хотел говорить о войне, и Кейт не смела коснуться этой гаммы его чувств и переживаний. Тревожные мысли отражались на его прекрасном лице, хотя он и не хотел делиться ими с женой. Кейт было больно, что эта часть его души была закрыта для нее. Она видела, как сильно потрясло Джо то, что ему довелось пережить на войне, но он не хотел взваливать этот неимоверный груз на хрупкие плечи своей жены.
Война изменила его – как она изменила многих храбрых американцев. Но горе Кейт было острее, чем страдания многих других женщин, – ведь прежде чем война забрала его, у нее было так мало времени, чтобы узнать Джо поближе. Сейчас он пытался залечить свои душевные раны в одиночку. И Кейт не могла ему в этом помочь. Он не позволял ей сделать это.
И ничего не оставалось больше, как только принимать обстоятельства такими, какими они были, касаться только того, чем Джо считал для себя возможным поделиться с Кейт. И он дарил ей свою любовь щедро, самозабвенно. Он отдавался этому чувству без остатка. Они проводили часы в молчаливом единении, их души рвались друг к другу через пропасть эмоций, порожденную войной, стараясь удвоенной нежностью наверстать упущенное время. Это все, что они могли сделать перед лицом грядущей разлуки. Оба они знали, что так странно, почти болезненно придется им любить друг друга, пока не кончится война.
После отъезда мужа Кейт потребовалась неделя, чтобы прийти в себя. Она отдала себя ему без остатка, и у нее не было сил, чтобы опять жить без него. Нужно было снова стиснуть зубы и ждать. Разумеется, было нестерпимо больно держать его в объятиях и знать, что частью его души владела война.
Но бесконечно трагичнее было сознание, что теперь он снова вернулся на поле боя, – жизнь его снова подвергается смертельной опасности, его маленький самолет был крохотной песчинкой, которая могла в любую минуту попасть в жернова прожорливой военной мясорубки.
И тут произошло неожиданное.
Через две недели после того, как Джо уехал, у Кейт случилась задержка. Она почти наверняка знала, что беременна, потому что с тех пор, как стала взрослой, такого с ней не случалось. Визит к гинекологу подтвердил ее догадки.
Тем же утром она написала Джо письмо, но все еще не решалась отправить его. Звонок Оскара Фройнда, пригласившего ее на просмотр хроники новостей, заставил Кейт почувствовать, что нервы ее на пределе. Ей захотелось сначала услышать новое об эскадрилье Джо, а письмо отправить завтра, военной почтой.
Радостно возбужденная своими личными обстоятельствами, которые ей не терпелось сообщить Джо, – счастье, которое внезапно сменялось страхом перед безжалостной бойней войны, – Кейт погрузилась в неспокойную дрему. В полусне она видела лицо Джо и мысленно с нежностью касалась каждой его клеточки, каждой черточки – прямой нос, загорелая гладкая кожа, волевые скулы и квадратная челюсть. Морщинки, которые перерезали лоб, делали его старше своих лет. Его красивые темные волосы и карие глаза – такие проницательные, что, казалось, могут заглянуть во все тайные уголки человеческой души. Его взгляд был настолько пронзительным, что мало кому удавалось выдержать его и не отвести глаз. Но когда в них смотрела Кейт, она видела только любовь, которая была ей защитой и опорой.
И теперь она снова вглядывалась в эти глаза и хотела, чтобы он чувствовал ее любовь через тысячи миль, которые их разделяли. И прижав руки к животу, в котором зародилась новая жизнь – продолжение дорогого ей человека, – Кейт погрузилась в тревожный сон. Казалось, с тех пор как уехал Джо, она не спала спокойно ни единой ночи. Но она не была в этом одинока – все американки, чьи мужчины служили в армии, не могли по-настоящему уснуть по ночам – словно в их сердцах была антенна, готовая в любой момент принять сигнал бедствия.
В тот самый момент, когда Кейт наконец заснула, руки Джо крепко сжимали штурвал его «Б-17» – устаревшей модели, прозванной «сломанной стрелой». Луга и поля Германии, испещренные множеством рек, отливавших золотом утреннего солнца, с высоты в 28 ООО футов выглядели обманчиво-приветливыми, дышащими миром и покоем. Сегодня утром в четыре тридцать экипажи боевых самолетов ознакомили с заданием– на этот раз объектами бомбардировки должны были стать заводы в Швейнфурте, находившиеся в семидесяти милях от Франкфурта, выпускавшие шарикоподшипники. Это были одни из наиболее хорошо охраняемых мишеней в Европе. Задание было связано с огромным риском. Чтобы выполнить его, нужно было несколько часов лететь над территорией Германии под огнем немецкой противовоздушной обороны, пробиваясь сквозь заслон вражеских истребителей, переброшенных с русского фронта, – немцы собирали все силы, пытаясь противостоять все усиливавшимся бомбовым атакам воздушной флотилии союзников.
Подразделению Джо предписывалось выполнять полет на небольшой высоте. Это было очень опасно, так как делало их самолеты особенно уязвимыми для обстрела немецкими зенитками и истребителями. Будучи фланговым летчиком, Джо должен был особенно искусно маневрировать, чтобы не причинить вреда другим машинам.
Самое главное было – сохранять боевой строй. При лобовой атаке «Б-17» не мог защитить себя от атакующих его «ME-109» или «ФВ-190». Из-за технических особенностей огневой установки «Б-17» не мог вести непрерывный огонь. Ушлые, но педантичные немецкие асы любили приурочивать свои атаки к двенадцати часам. Единственной возможностью отбиться от них и выиграть сражение было сохранение боевого строя – чтобы снайперы других бомбардировщиков подразделения Джо могли поддержать его своим огнем.
В таких критических ситуациях становилось особенно ясно, кто из них – настоящий мужчина. Инфантильным юношам приходилось особенно туго. Неискушенный летчик начинал нервничать и метаться, нарушая боевой порядок. Эти хаотичные действия немедленно привлекали внимание немецких асов. Опытные немецкие пилоты потирали руки от удовольствия в предвкушении легкой добычи, которой был для них зеленый американский новичок или летчик с неуравновешенным характером. Буквально носом чуя слабое звено в строю американских боевых машин, фашист мог заставить неопытного пилота впасть в панику и спикировать прямо к нему на своем «108-м» или «190-м» – грозном «призраке», который мог вынырнуть просто из пустоты, по мере того как самолеты союзников подлетали к важнейшим объектам противника.
Дневные полеты, вопреки ура-патриотическим отчетам военных корреспондентов, стоили американцам множества «Б-17». Англичане, предпочитавшие ночные рейды – это было их принципом с самого начала войны, – считали эти вылазки непростительным безумием. И, как оказалось впоследствии, они были не так уж неправы. Только на одном боевом задании в прошлом месяце американцы потеряли шестьдесят бомбардировщиков – цифра, за которой стояло множество искореженных машин и погибших людей. Черчилль и Рузвельт все еще не могли прийти к единому мнению по поводу верной стратегии, и казалось, только тогда, когда число убитых американских граждан сумеет остудить горячие головы, рукоплескавшие по поводу ущерба, нанесенного объектам противника, дело сможет сдвинуться с мертвой точки. Раньше этого времени ожидать единодушного решения политиков было трудно.
В то время как промерзшие руки Джо сжимали штурвал самолета, его голова была полна горькими мыслями о том, что хроники новостей и пресс-релизы ВВС не упоминают об одной из самых важных особенностей «Б-17»: о жутком, почти непереносимом холоде в кабине самолета. На высоте 28 000 футов температура внутри могла упасть до пятидесяти градусов ниже нуля.
Эффект этого невыносимого холода для летчика, находившегося в воздухе в течение пяти часов, был просто убийственным. Об окоченевших руках и ногах и говорить было нечего. Любая часть тела, прикоснувшаяся к смертельному холоду стали фюзеляжа, немела в одну минуту. Обморожение было одной из самых распространенных травм. Военные специалисты ВВС придумали электрические перчатки и ботинки, чтобы хоть как-то спасти ситуацию, но от них было мало толку. Электропровода были расположены в области ладони, оставляя пальцы уязвимыми для холода. И электрические ботинки помогали мало. Члены экипажа наносили различные мази на части лица, не закрытые кислородной маской, пытаясь уменьшить опасность обморожения.
На сегодняшнем задании авиагруппа Джо объединилась с 98-й, 217-й и 432-й. Согласно идеальному взгляду на положение вещей, каждое подразделение должно было состоять из восемнадцати боевых машин. Но за последние две недели 125-я авиагруппа потеряла семь самолетов во время рейдов над Австрией и Францией, 98-я недосчиталась пяти машин, 217-я – трех, а 432-я лишилась половины. Желание Рузвельта убедить англичан в целесообразности дневных полетов стоило американским летчикам слишком дорого.
За последние три месяца Джо потерял много друзей. Немцы были всегда наготове, встречая янки шквальным заградительным огнем зениток, двадцатимиллиметровых орудий, тридцатимиллиметровых пулеметов и ракетами, выпускаемым по боевому строю самолетов.
Самым скверным в этих сражениях было то, что экскортирующие подразделения истребителей «П-17» не были способны взять на борт горючее в количестве, достаточном для того, чтобы долететь до цели без дозаправки. В какой-то момент им приходилось поворачивать назад, оставляя бомбардировщики без прикрытия перед натиском противника. Это было как раз то, чего ждали немецкие летчики. Шанс достичь цели и вернуться назад живым давало лишь место в боевом строю – только так можно было отбиться от назойливых вражеских самолетов, моля Бога о том, чтобы выйти сухим из огненного ливня немецких зениток, сбросить свои бомбы и вернуться на рубеж, от которого новая группа истребителей, американских или английских, будет сопровождать тебя на свой аэродром.
Сегодняшний вылет был тридцать седьмым по счету боевым заданием Джо. Если он выживет, ему останется еще двенадцать. Как и другие летчики, он давно перестал их считать– он видел так много мертвых, изуродованных тел своих товарищей, что мозг его мог просто разорваться, если бы он стал заниматься подсчетом. Об этом нельзя было думать. Иногда у него не хватало сил даже на то, чтобы надеяться. Жить означало не думать о смерти. Летчики вели себя как беззаботные дети, отпуская шуточки и рассказывая байки о своих подвигах и опасностях, которым они подвергались, словно ежедневная тень смерти была делом обычным, – делая из слона муху. Чего тут волноваться? Их страх был спрятан так надежно в глубинах души, что поверхность ее казалась абсолютно незамутненной.
Воспоминания о поездке домой к Кейт потеряли свою остроту перед лицом кошмара боевых вылетов. Он хранил их в тайнике своего мозга, куда он заглядывал в те минуты, когда оставался наедине со своей душой. Было больно и трудно думать о Кейт, потому что всякий раз, когда он представлял себе ее красивое лицо и вспоминал их последний поцелуй, его воображение рисовало ему жуткую картину – его тело разлетается на миллионы клочков от взрыва немецкой ракеты. Это может случиться завтра, послезавтра… Завтра он снова летит на задание. Но мысль о собственной смерти терзала его меньше, чем стоявшее у него перед глазами лицо Кейт, искаженное горем, которое принесет ей его гибель.
Кейт всегда была рядом с ним в глубинах его души, но он думал о ней только в те моменты, когда кровавая бойня войны давала ему мимолетную передышку. Позволить себе жить и чувствовать, как в мирное время, означало потерять рассудок.
Сегодня Джо был в своем обычном состоянии– уверенный в себе, полный самообладания и готовности сражаться с противником изо всех своих сил.
Его тревожило только то, что сегодняшний вылет был пятидесятым для его второго пилота Генри Апчерча, двадцатипятилетнего молодого человека, с мягким выговором, из Арканзаса. Генри не скрывал своей радости по поводу того, что это было его последним боевым заданием, но не выражал это открыто из-за суеверного страха. Все летчики боялись последнего задания. Столько пилотов погибло во время такого испытания, что это стало уже своего рода дурной приметой. Всем было не по себе, когда один из членов экипажа отправлялся в свой завершающий полет.
Перед отъездом на фронт Генри женился на девушке, которую он любил почти с детства и которая теперь была матерью их почти полуторагодовалого ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63