– Очень многое в современной фотоаппаратуре появилось благодаря исследованиям в области вооружений. Взять хотя бы инфракрасные приборы ночного видения или приспособление, известное как усилитель изображения. С помощью такой штуки солдат может за полтора километра снять противника из винтовки. В кромешной тьме он легко различит его. Поймав противника в такой прицел, солдат способен попасть ему точно в голову. Перед тем как нажать на спусковой крючок, он может с уверенностью сказать, не следовало ли тому накануне побриться. – Он повел плечом. – В дневное время, конечно, дальность прицельной стрельбы увеличивается. Тогда уже противника можно попытаться достать и за три километра, уж во всяком случае более чем за два. Ну, а в ночное время и полтора не так уж плохо.
– Не так уж плохо? Да это просто ужасно.
– Ясное дело. Это делает убийство чисто клиническим действием. Ты слышала когда-нибудь об «умных бомбах»? Так вот знай теперь, что есть и «умные винтовки», и «умные камеры». Вот эти, – протянул он ей свой фотоаппарат. – Видишь, какой тяжелый? Технология – та же самая, что и у вооружений для ночного боя. Эта камера позволяет мне стать таким же зорким, как армейский снайпер. – Он выдержал паузу. – И еще с ее помощью можно вести ночные съемки. В нее вставлена специально обработанная пленка. С расстояния, которое отделяет нас от той виллы, если правильно выбрать угол и выдержку, я могу раз двадцать сфотографировать человека, пока он поднимается по этим ступенькам. Стоит Хоторну или кому-то еще появиться на ступеньках крыльца или в комнатах в задней части дома, можно не сомневаться: он мой.
– А изображение будет четким?
– Разумеется. Уже во время проявки пленки ты сможешь различить каждую морщинку на лице Хоторна. Ты увидишь выражение его глаз, рисунок его галстука…
– И блондинку?
– И ее тоже. Evidemment.
Говоря это, Паскаль поднял на нее глаза. В чертах ее лица читалось нервное напряжение. Она стояла как-то неуклюже, беспрестанно теребя ремешок сумочки, висящей у нее на плече. Губы ее были слегка припухшими, на шее теперь можно было различить небольшие царапины. Ему тут же вспомнилась их ночь в оксфордском отеле, тот телефонный звонок и мерзкий шепот: «Ты знаешь, куда прийти, Джини. И надень свое черное платье».
Паскаль беспокойно поднялся на ноги и посмотрел на нее. Ее ответный взгляд был жалок. С глухим стоном он прижал Джини к себе и начал целовать ее лицо и волосы. Она прильнула к нему, открытым ртом ловя его губы. Его поцелуи были жаркими, глубокими. Джини заплакала, и Паскаль принялся осушать поцелуями ее слезы, припав потом снова к ее рту. Ослепнув от бешеного желания, он начал расстегивать ее пальто. Джини покачнулась, и Паскаль еще крепче прижал ее к себе. Она застонала. Рука Паскаля легла ей на грудь. Отодвинув ее волосы назад, он уткнулся лицом в ее шею.
– Останься, – прозвучал его шепот, – пожалуйста, родная…
Произнеся эти слова, Паскаль почувствовал, как сразу же напряглось все ее тело. Она попыталась было отстраниться от него, но все же позволила поцеловать себя еще один раз.
– Нет, – твердо ответила Джини, положив свою ладонь ему на губы. В глазах ее была печаль. – Нет, Паскаль, и не уговаривай. Даже это не поможет.
Оба замолчали, через секунду он резко отвернулся.
– Что ж, будь по-твоему, – сухо сказал Паскаль. Он вынул из кофра еще одну камеру и с нарочитой сосредоточенностью начал приставлять к ней объектив.
– Почему? – страстно заговорила Джини. – Почему ты никак не хочешь согласиться со мной? Ведь моя поездка может оказаться очень важной. Разве тебе непонятно?
– А мне все равно, – оторвал он глаза от фотоаппарата. – Я, как мог, пытался удержать тебя. Дальнейшие попытки бесполезны. Я люблю тебя, беспокоюсь за тебя, но ты не придаешь этому значения. А у меня здесь дело, и я доведу его до конца. Вот и все. Ты бы могла помочь мне, как я помогал тебе все то время, что мне приходится заниматься этим материалом. Но нет, тебе на все это наплевать. Знаешь, Джини, ты очень своенравная особа – безрассудная и упрямая одновременно. Хочешь уйти? Иди!
– Паскаль…
– Иди, Джини. – Выпрямившись, он посмотрел сначала на фотоаппарат, а потом снова на нее. – Все кончено. Точка.
– Я не верю тебе. Ты не можешь… Именно сейчас…
– Именно сейчас забудь обо всем, что было. Я могу. И пусть у тебя не возникает на этот счет ни малейших сомнений. Однажды я уже выбросил тебя из своей жизни и, как видишь, не умер. Если будет нужно, выживу и во второй раз. Выбор за тобой.
Джини смотрела на него так, будто видела впервые. Лицо Паскаля выглядело изнеможденным, голос звучал сухо. Она знала, что бросаться пустыми обещаниями и угрозами – не в его правилах.
– Таким способом тебе меня не удержать. Это ошибка с твоей стороны. Ты сказал, что любишь меня…
– Да. – Его лицо неуловимо изменилось. – И один раз я уже просил тебя сделать выбор. В Бейруте – помнишь? Тот мерзкий гостиничный номер… Я стоял там перед твоим отцом после того, как ты солгала мне, но узнать об этом мне довелось не от тебя, а от него. И вот, стоя перед твоим проклятым папашей, я просил тебя сделать выбор. Я мог бы подождать тебя, и ты чертовски хорошо знала это. Каких-нибудь два года, и все, – он лишился бы возможности навязывать тебе свою волю. Но нет. Ты ни за что не соглашалась. Вот и прекрасно все получается. Тогда ты решила положить конец всему, что было между нами. Теперь такое решение принимаю я.
Джини вскрикнула.
– Паскаль, это нечестно! Господи, ты же сам знаешь, как ты сейчас не прав. Мне было пятнадцать лет. Мне было страшно, стыдно. Отец обрабатывал меня несколько часов кряду, прежде чем появился ты. И ты ударил его, Паскаль…
– Мне теперь все равно, ясно тебе или нет? – по-прежнему твердил он. – Я не хочу снова рыться в прошлом. Мне не нужны никакие доводы и оправдания. Твой отец тогда крутил тобой, как хотел. Он и теперь тобою крутит, а вместе с ним – Хоторн, прости меня, Господи. У тебя собственных мозгов нет?
– Есть. – Джини вдруг словно превратилась в камень. – У меня есть собственные мозги, Паскаль. И я не согласна с тобой.
– Вот ты и сделала выбор, – безразлично пожал он плечами. – Великолепно. Иди.
Джини поплелась к двери.
– Мои вещи остались в доме в Хэмпстеде…
– Вот ключ. – Паскаль бросил ей ключ, который, звякнув, упал у ее ног. Нагнувшись, Джини подняла его.
– Можешь забрать свои вещи когда угодно. Ноги моей там больше не будет.
– Зачем ты так? Почему ты так жесток?
– Почему? – Его глаза загорелись злым огнем. – Потому что один раз ты уже чуть не уничтожила меня, вот почему! Второго раза не будет… – Он задохнулся от гнева, но, придя в себя, продолжил более спокойным тоном: – Вот видишь, Джини, ничего-то у нас не получается. Так что давай прекратим портить друг другу жизнь. Может быть, так лучше. Кто знает? Чисто, быстро, безболезненно…
Слова, произнесенные бесстрастным, будничным тоном, означали: решение принято окончательно и бесповоротно. Склонившись над своими ящиками, Паскаль снова принялся ковыряться в объективах. Больше он ни разу не поднял головы. Постояв еще несколько минут, Джини повернулась и тихо вышла.
Глава 33
– Время смерти, говоришь? Молодой полицейский сержант из Темз-Вэлли был коротеньким и толстым. Это впечатление усиливала его прическа – волосы, подстриженные бобриком. Беседа проходила в полицейской столовой Оксфордского дивизиона, штаб-квартира которого располагалась поблизости от Хедингтона. Сержант поглощал яичницу с колбасой, картофелем и фасолью, рискуя получить смертельную дозу холестерина. Он задумчиво жевал, отправляя в рот один кусок колбасы за другим. Джини попыталась сосредоточиться на разговоре. Легенда о том, что она готовит материал о современных методах полицейской деятельности, казалась ей самой вполне правдоподобной. Сержант довольно охотно отвечал на все ее вопросы, однако и обстановка полицейской столовки, и сам полицейский почему-то заставляли Джини усомниться в реальности происходящего.
– Вчера утром, часов в шесть, – продолжал жующий собеседник. – Прикинули мы тут и решили, что он был сбит одним из первых пригородных поездов. Скажем точнее, когда получим результаты вскрытия. Можешь позвонить попозже, спросишь следователя. Он сейчас в морге.
Сержант был флегматичен, и его медленный глостерский выговор только подчеркивал это. Круглые голубые глаза несколько секунд внимательно рассматривали Джини, но потом он вновь занялся яичницей, тщательно подтирая хлебным мякишем разлившийся по тарелке желток. Его челюсти ни на секунду не прекращали работы.
– Наверное, опознать труп оказалось не таким уж легким делом? – предположила Джини.
Сержант равнодушно пожал плечами.
– Удостоверение личности было при нем. А его «рейндж-ровер» стоял у моста. Ключи от машины – в кармане. На пальце – перстень с печаткой. Знаешь, такая вычурная штучка. У его отца – точно такая же.
– А тело опознал отец?
– То, что от него осталось. Н-да, неприятная штука.
– Могу себе представить. Это было самоубийство?
– Медэксперт скажет.
Сержант захрустел последним ломтиком картошки-фри. Еще раз посмотрев на Джини, он тяжело вздохнул.
– В общем, так: на том месте, где мы его нашли, рельсы прямые, как стрела. Приближающийся поезд за полтора километра увидишь, а то и больше. Не каждому взбредет в голову притащиться на машине черт знает куда, лишь бы полежать на рельсах. – Он ненадолго задумался. – Правда, он был под мухой. От останков несло, как из винной бочки. В других условиях его бы точно стоило сцапать за то, что он сел за руль в таком виде. У него из кармана пальто торчала пустая фляжка из-под виски, да еще одна бутылка из-под скотча валялась в машине. Накануне вечером он крепко отужинал в колледже. На славу откушал: вина, портвейна, всего такого прочего. В общем, нахрюкался будь здоров…
– Накануне вечером? В колледже? А это, случаем, было не в колледже Крайст-Черч?
– Точно. – Раскрыв записную книжку, полицейский перевернул несколько страниц. – Я лично проверял, где он успел побывать незадолго до смерти. Для меня все это проверить – раз плюнуть. Его наставник услышал о случившемся по местному радио. Сам же нам и позвонил.
– Наставник?
– Бывший, конечно. Есть тут такой доктор Энтони Ноулз.
Круглое лицо сержанта стало суровым. Судя по всему, ни ему, ни Ноулзу этот разговор особого удовольствия не доставил.
– Я об этом Ноулзе слышала…
– Кто ж о нем не слышал! – Оглянувшись через плечо, он понизил голос. – Не прошло и двадцати минут, как я поговорил с ним, а его дружок – главный констебль – уже тут как тут. Звонит мне и говорит: с этим делом не тяни, нечего тут канитель разводить… Ты только в своей писанине на меня не ссылайся.
– Не буду.
– Такие вот дела. Им все сделай так, чтобы комар носу не подточил, а я, значит, помалкивай. Не дай Бог, чего лишнего ляпнешь.
Джини пришлось призадуматься. Кто-то из действующих лиц явно лгал, запутывая следы. Возможно, Макмаллен в самом деле нашел смерть на железнодорожных путях рано утром в пятницу, но уж чего он никак не мог сделать, так это поужинать с кем-то накануне вечером в колледже Крайст-Черч. Той ночью Макмаллен разговаривал с нею и Паскалем. Примерно в четверть десятого он высадил их из машины в Оксфорде, а сам тут же вернулся в свое логово с видом на поместье Хоторна. Значит, Ноулз соврал полиции. Подозрительно звучало и заявление Ноулза о том, что он услышал о несчастном случае по местному радио. Она сама постоянно слушала здешнюю радиостанцию в машине, которую взяла в Оксфорде напрокат. На этой волне не было ничего, кроме рок-музыки, от которой через пять минут начинало гудеть в голове. Вряд ли подобные передачи были во вкусе Ноулза.
Джини устало отбросила с лица прядь волос. Она чувствовала, что сейчас не в состоянии ни придумать, ни сделать чего-либо путного. В ее ушах постоянно звучал голос Паскаля. Боль расставания превращалась в боль физическую. Джини явственно ощущала ее – эту боль. «Вот тут болит», – могла бы пожаловаться она кому-то большому, доброму и сочувствующему, прижав ладонь к сердцу.
– Эй, дорогуша, может, чашечку кофе выпьешь? – участливо наклонился к ней сержант. – Что-то ты совсем паршиво выглядишь.
– Нет, спасибо. Я в порядке. – Она тоже подалась вперед. – Вы лучше скажите, что случилось после того, как Макмаллен поужинал в колледже в четверг вечером.
– Если верить доктору Ноулзу, засиделись они с Макмалленом допоздна, а потом пошли в его профессорские апартаменты. Открыли там бутылочку портвейна урожая 1912 года или еще какой-то бурды, ну и посидели за ней еще чуть-чуть. Короче говоря, Ноулз рухнул в постель где-то часа в три утра. Просыпается в одиннадцать, а Макмаллена и след простыл. Что скажешь, а? Красиво жить не запретишь. Мне бы в университет на преподавательскую работу. Уж я бы там развернулся…
– Значит, он ожидал в то утро увидеть Макмаллена в колледже?
– Ну, ясное дело. У этого Макмаллена, видать, в семье что-то сикось-накось пошло, вот он и застрял у Ноулза в гостях.
– Да будет вам! Прямо в колледже? И надолго? Послюнив палец, сержант перевернул в своем блокноте еще несколько страниц.
– На четыре дня. Его поселили в одной из гостевых комнат колледжа. На той же лестничной площадке, где и квартира доктора Ноулза. Приехал Макмаллен в прошлый понедельник и должен был уехать в пятницу вечером. Собирался вроде направиться к своим родителям. Они живут в Шропшире, на самой границе с Уэльсом. Но он не иначе как задумал что-то. Его старики получили от него в пятницу утром письмо. Отец показывал мне это послание. Макмаллен писал, что у него силы на исходе.
– По какой причине?
– Общая депрессия. Ни работы, ни любимой женщины. Ну и так далее в этом же духе, – пожал плечами сержант.
Джини задумчиво наморщила лоб. Получалось, что Ноулз и в самом деле лгал полиции. Налицо была попытка дать самоубийству вполне правдоподобное объяснение. Но с какой стати Макмаллену стремиться во что бы то ни стало наложить на себя руки именно теперь? Возможно ли, чтобы тот решительный человек, с которым она и Паскаль разговаривали в четверг вечером, через какие-нибудь десять часов свел счеты с жизнью? В это нельзя было поверить – даже на секунду. Слишком уж непохоже на него. Она почувствовала, как от внезапно нахлынувшего возбуждения пошла кругом голова. Несомненно, она была права. С этой смертью что-то нечисто. И если следствие приняло версию о том, что Макмаллен жил в колледже Крайст-Черч на положении гостя, то полиции, судя по всему, ничего не известно о неприметном коттедже в лесу. Джини вновь доверительно наклонилась к собеседнику.
– Значит, Макмаллен оставил все свои вещички в колледже?
– Не так уж много у него оказалось этих вещичек, – в очередной раз пожал сержант плечами. – Один-единственный чемодан со сменой белья.
– А у вас есть список вещей, найденных при нем? Интересно, знаете ли, как это вам удается по кусочкам воссоздать личность убитого. Это может пригодиться для статьи…
– Список-то? Есть, конечно. Как ему не быть, – горько вздохнул сержант. – Списки эти. Волокита бумажная. Дерьмо канцелярское, пардон за выражение… Конца-краю не видать. Раньше приходилось катать протоколы в трех экземплярах. Хорошо хоть теперь все это добро хранится в компьютере. Наверное, я смогу вытащить для тебя распечатку. Почему бы, собственно, и нет? Если хочешь, пойдем в контору следователя.
В офисе сержант, плюхнувшись всем телом на вращающийся стул, зарылся в кипе бумаг и в конце концов выудил из нее нужную распечатку. Он небрежно протянул ее Джини.
– Статья-то твоя, говоришь, о чем? – вопросительно посмотрел полицейский на нее снизу вверх. – О современных методах работы полиции, так, что ли?
– Так.
– И сдалось же тебе это дело… Это же текучка, дорогуша. Рутина. А ведь мы могли бы подыскать тебе хорошенькое, тепленькое убийство. – Он расплылся в улыбке. – Или наркотики. Наркотики в Оксфорде сейчас в ходу. Только на той неделе…
– Нет-нет, – быстро прервала его Джини. – Мой редактор как раз и хочет, чтобы дело было самым что ни есть обыденным. В этом-то и заключается весь смысл – чтобы читатели вникли в суть ежедневной полицейской работы. Так что рассказывайте. Вот тут у меня есть карта. Не могли бы вы показать, где именно он погиб?
Она подала ему карту. Это был подробный план, изданный специально для любителей пеших прогулок. В масштабе один дюйм – одна миля. Пробежав за пару секунд взглядом по сетке координат, сержант уверенно ткнул толстым пальцем в квадрат к юго-востоку от города. Судя по топографическим знакам, это была довольно пустынная местность: несколько деревень среди лесов и полей. По пустоши вилась какая-то незначительная, судя по всему, заброшенная дорога. На том месте, где она пересекалась с железнодорожной веткой, в полном уединении значился мост.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47