Он бросил книгу на журнальный столик, перевернув свой суп.
– Это безумие! Я хочу, чтобы моя жена была женщиной, а не солдатом.
Он прошел по комнате к телефону.
– Кому ты звонишь? – спросила она.
– Твоим родителям. Может, хоть они смогут заставить тебя здраво рассуждать.
Она почувствовала, как силы и решимость покидают ее, что она опять становится маленькой девочкой, как всегда полностью во власти постоянно критикующих ее родителей.
Через считанные минуты родители приехали к ним и попытались отговорить Жаннин от ее «дикого плана». Они думали, что она повзрослела за последний год, сказали они ей. Они думали, что она стала более уравновешенной и ответственной. А на самом деле она невероятно эгоистична. Она вообще не думала о Джо и об их браке, только о себе и о своих безумных замыслах. Сидя абсолютно неподвижно, не говоря ни слова, она позволила им высказаться. Она не собиралась отказываться от своей мечты, она добьется своего, пусть даже ценой любви родителей. Даже ценой любви своего мужа.
Донна перестала разговаривать с ней в тот же вечер, и это молчание длилось несколько лет. Жаннин поехала в Форт Ракер и постаралась не вспоминать о конфликте. Инструктор пилотажа называл ее прирожденным пилотом, а она поняла, что нашла себя в этом своем страстном увлечении. Да, некоторые ребята дразнили ее, другие приударяли за ней, но ее это мало трогало. Она была верна Джо и поддерживала с ним постоянный контакт, уверяя, что скоро будет дома, и рассказывая, как она по-настоящему счастлива. Она сказала ему, что ждет не дождется, когда однажды полетит с ним на вертолете. Когда она наконец вернулась домой, она была очень счастливой молодой женщиной, и к тому же солдатом.
Не меньше, чем она обожала летать, Джо любил свою карьеру: работу с деньгами. Он окончил колледж вскоре после того, как она вернулась, и устроился на должность бухгалтера в большую уважаемую фирму. Он был трудоголиком и, занявшись карьерой, стал еще более серьезным и здравомыслящим.
Жаннин узнала о боязни Джо летать только после того, как начала работать пилотом вертолета в самолето-лизинговой компании «Омега-Флайт».
Она получила разрешение «Омега-Флайт» взять с собой на уик-энд в полет на вертолете мужа, и только тогда Джо признался в своем страхе. И она вспомнила те несколько раз, когда они должны были лететь куда-то на самолете, а он всегда решал ехать на машине или на поезде, выдумывая какой-нибудь предлог, например желание посмотреть окрестности. Тогда же она узнала об аварии, в которой погиб его отец, и корила себя за нечувствительность. А он признался ей в том, как сильно расстраивает его то, что он не может принять участия в основном ее увлечении в жизни. Ей было жаль его, и она прижала его к себе, пока он говорил о своем страхе. Он редко показывал ей свою уязвимость, и ее это тронуло. Он был прав! Полеты действительно ее страсть.
Несмотря на то что Донна опять начала с ней разговаривать, она редко говорила что-то хорошее. Что могла она и отец сказать их друзьям о ней, спрашивала она Жаннин.
Как могли они признаться, что она в армейском резерве, надевает униформу и играет в солдата один уик-энд в месяц? Почему она не может быть нормальной дочерью и женой? Они постоянно ставили ей в пример дочерей их друзей, у которых были уважаемые профессии учителя или медсестры.
Теперь, когда они оба закончили учиться, Джо хотел заново начать строить их семейную жизнь, но Жаннин не была пока готова двигаться в этом направлении. Она использовала свою работу и обязанности солдата резерва как предлог, но правда была в том, что ее по-прежнему преследовали кошмары о том холодном октябрьском дне, когда она лежала на постели из золотых и красных листьев и рожала ребенка, которому не суждено было жить. Она готова к любому физическому риску, но она не думала, что сможет опять пережить этот психический стресс.
Она жила ради выходных, когда она могла летать. В ее работе в резерве не было практически никакой опасности. Но потом случилось неожиданное: ее призвали на прохождение действительной службы в Персидском заливе. Когда она записывалась в резерв, никто, тем более сама Жаннин, не предполагал, что ей придется воевать. Впрочем, она была готова, она гордилась своим мастерством и была в восторге от вызова, брошенного ей судьбой. Ее навыки пилота оказались чрезвычайно востребованы.
Она не получила поддержки со стороны родителей. Единственными словами, которые они произнесли в течение нескольких дней до ее отправки, были: «Мы все время тебе говорили, что резерв – это не твое» и «Что посеешь, то и пожнешь». Они повернулись к ней спиной и в прямом, и в переносном смысле: отказались даже проводить ее в аэропорт.
Джо был немного лояльнее. Он только однажды возразил против ее пребывания в резерве, а потом просто избегал разговоров на эту тему. И все же она была благодарна ему за то, что он не высказывал свое неодобрение вслух, хотя знала, что это было настоящей проблемой для него.
Четыре месяца в Персидском заливе были для нее временем подлинного взросления. Она переправляла по воздуху продовольствие и раненых. Дни были наполнены химикатами, взрывами, чертовски ужасным дымом и скукой. Она не видела смерти, но она слышала о ней, и ей снились кошмары о крушении вертолета, унесшем жизнь еще одной женщины-пилота…
Участие в операции «Буря в пустыне» сделало ее угрюмой молодой женщиной. Она стала гораздо ощутимее осознавать быстротечность жизни и наконец-то была готова остепениться. Очень хотела остепениться. Она согласилась с Джо, что пришло время создать настоящую семью, и вскоре забеременела. Она ушла с работы в «Омега-Флайт» на пятом месяце беременности.
Ко всеобщей радости, Жаннин родила доношенную красивую малышку, и они с Джо начали уютную семейную жизнь, прерываемую только ежемесячными отлучками Жаннин для службы в резерве. Донна была в восторге оттого, что наконец-то стала бабушкой, и опять начала с ней разговаривать. Жаннин планировала вернуться на работу, когда Софи пойдет в школу. К тому времени она уже выйдет из резерва и можно будет найти какую-то работу, связанную с авиацией, но где не придется летать. Теперь у нее был ребенок, нуждающийся в ней, и она больше не хотела рисковать.
Первые симптомы появились вскоре после того, как Софи исполнилось три года. Немного крови в моче, периодическая припухлость под глазами. Ей поставили диагноз: редкая болезнь почек. Ее почки пока функционировали, но это лишь дело времени, прежде чем ей понадобится трансплантат или диализ.
В то время новости пестрели историями о солдатах, участвовавших в операции «Буря в пустыне», у которых появились симптомы ранее неизвестных болезней, и о рождении у некоторых из них детей с тяжелыми увечьями и болезнями. Сама Жаннин чувствовала себя абсолютно здоровой, но чтение историй о мужчинах и женщинах, чьи дети пострадали, возможно, из-за того, что их родители провели какое-то время в Персидском заливе, вызывало у нее чувство вины. Была ли она ответственна за болезнь Софи? Расплачивался ли ребенок Жаннин за ее жажду приключений и адреналина?
Ее родители, естественно, думали именно так. Жаннин случайно услышала, как Донна говорила соседке, что Софи заболела из-за того, что ее мать служила в Персидском заливе. Джо никогда в открытую не укорял ее за болезнь Софи, но она знала, что он думал о ее службе в резерве, и каждый раз, когда он где-то читал о больном ребенке какого-либо солдата из «Бури в пустыне», он молча передавал ей статью. Именно тогда их брак незаметно перешел в тихую, конечную стадию. Их связывала только Софи. Ее болезнь поглотила их. У Джо был роман, и Жаннин в порыве ярости сказала ему, что хочет развода. Софи и она переехали в коттедж в Эйр-Крик. Это был вынужденный переезд, но они могли жить там бесплатно, и ее родители помогали ей заботиться о Софи.
– Я был хорошим отцом? – Голос Джо, доносящийся откуда-то с пассажирского кресла машины, заставил ее вздрогнуть и выйти из мира воспоминаний.
Она взглянула на него. Он пристально смотрел впереди себя, но она сомневалась, что он видел дорогу – из-за слез. Он был плохим мужем, который практически не оказывал ей поддержки в попытке осуществить ее мечты, который манипулировал ею, используя чувство вины за болезнь Софи, и который, в конечном счете, предал ее, очень больно ранив. Но он всегда любил Софи. Он отдал бы за дочь свою жизнь.
– Да, Джо, – сказала она. – Ты был замечательным отцом.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Лукас дал задание двум другим садовникам работать на клумбах с многолетними растениями возле леса, а сам решил подрезать живую изгородь недалеко от особняка. Мужчины посмотрели на него с удивлением, поскольку обычно подрезкой занимались они. Ему же сегодня нужна была бездумная работа, но прежде всего он хотел быть ближе к особняку. Что происходило? Есть ли какие-нибудь новости? Он даже носил мобильный с собой, надеясь, что Жаннин позвонит ему и сообщит, что Софи нашли. Ему необходима была эта новость. Он нуждался в ней больше, чем кто-либо мог себе это представить.
Жаннин звонила ему очень рано утром сегодня, перед тем как вместе с Джо еще раз проехать весь маршрут из лагеря. По ее низкому, хрипловатому голосу он понял, что она не спала этой ночью. Не спал и он. Как могли две девочки и один взрослый человек просто исчезнуть? Его лучшим предположением было то, что лидер увезла их с какой угодно странной целью. Может, она просто отвезла их куда-то, чтобы развлечься. Может, они решили побаловать себя ужином с пиццей и целую ночь смотреть телевизор в мотеле. Это не казалось правдоподобным вариантом, как, впрочем, и все остальное, что приходило ему на ум.
Он выключил электрические ножницы, чтобы дать отдохнуть рукам. Кровь в запястье под браслетом сильно пульсировала, но он надеялся, что не причиняет себе вред.
Стоя недалеко от самшита, он посмотрел на коттедж Жаннин. Он представил себе, как Софи, смеясь, выбегает на улицу, с энергией и радостью, которые были внове для нее с тех пор, как она проходит курс лечения. Черт, это нечестно. Эта маленькая девочка только начинала жить.
Софи знает, что ей нужно принимать лекарство сегодня, но, несмотря на то что она храбро вела себя, когда приходило время для этой ужасной двухчасовой процедуры, она была бы не против пропустить ее. Он знал, что Жаннин не объяснила ей, что случится, если она все-таки пропустит ее, по крайней мере, не сказала ничего определенного. Софи будет, наверное, рада возможности пропустить прием Гербалины.
Он мог представить себе разговор в машине.
– Завтра мне надо принимать Гербалину, – сказала бы она.
– Кто такая эта Гербалина? – поинтересовалась бы лидер.
– Это не кто, – хихикнет Софи, и ее нос в веснушках наморщится. – Это лекарство. Доктор называет его Гербалиной, потому что оно сделано из трав, растений и тому подобного.
– А какое оно на вкус?
Возможно, этот вопрос задаст другая девочка.
– Я никогда не пробовала его. – Это будет похоже на Софи, если она даст разумный ответ на этот вопрос. – Я получаю его через руку. В вену.
– Это, наверное, больно, – скажет, может быть, лидер.
– Да, – ответила бы Софи. – И мне приходится сидеть там целых два часа с иголкой в руке.
Она, вероятно, покажет лидеру маленький след на запястье – место последней инъекции.
– Ну, – лукаво скажет лидер, – почему бы тебе не пропустить прием Гербалины завтра? Как насчет такого поворота событий? – Она посмотрит на вторую маленькую девочку. – Что ты скажешь по поводу того, чтобы похитить Софи и отвезти ее на пару дней в Кингс Доминион?
Лукас вздохнул. Он опять включил ножницы и прошелся ими по одной из сторон самшита. Фантазия не работала. Ни один из лидеров скаутов не мог быть настолько безответственным.
Услышав звук закрывающейся двери, он повернул голову и увидел, как Донна Снайдер идет по дорожке к гаражу. Выключив опять ножницы, он положил их на землю и быстро пошел в ее направлении.
– Миссис Снайдер! – позвал он.
Она остановилась и посмотрела на него. Она была красивой женщиной, лет под шестьдесят; ее светлые волосы были собраны заколкой на затылке. Он с легкостью мог представить себе ее на уроке истории, стоящую перед классом в школе. Впрочем, она, вероятно, была нетерпеливой учительницей. Даже сейчас она не могла скрыть раздражения из-за того, что он ее задержал.
– Есть какие-нибудь новости о Софи? – спросил он.
– Нет, – ответила она. – Жаннин и ее муж сейчас ищут ее.
Ее бывший муж, захотелось ему поправить. Жаннин сказала ему, что родители никогда по-настоящему не признавали ее развод с Джо.
– У них есть какие-нибудь новые идеи… или новые теории того, что могло…
– Нет. Кажется, ни у кого нет никакой зацепки.
Она нажала кнопку на пульте управления, и одна из дверей гаража начала подниматься. Солнечные лучи коснулись ее глаз. Они были красными от слез и бессонной ночи, и Лукас почувствовал приступ сочувствия к ней.
– Вам, должно быть, очень страшно, – сказал он.
На какое-то мгновение его сочувствие, казалось, изменило ее поведение, и она утратила свою бдительность.
– Хотела бы я, чтобы полиция делала больше. Они недостаточно… – покачала она головой. – Я полагаю, они тоже не знают, что делать. Что делают, когда какой-то ребенок исчезает? – Она сделала шаг к открытому гаражу. – А сейчас мне надо спешить в магазин, потому что в доме ничего нет. Мне так не хочется быть вдали от телефона.
– Позвольте мне съездить за вас, – вызвался он и понял по выражению ее лица, что она посчитала его предложение очень странным. – На самом деле, – сказал он, – я хотел бы как-то помочь.
– Зачем? – спросила она. – Это не ваша семья и не ваша проблема.
Он подумал было о том, чтобы сказать ей, что беспокоится о Софи, но понял, что этим только усугубит ее недоверие к нему.
– Я просто хочу помочь, – повторил он.
– Нет, в этом нет необходимости. – Она потянулась в сумочку за ключами. – Убедитесь, что самшит у главного въезда подстрижен, – сухо добавила она.
– Да, конечно, – сказал он. – И я надеюсь, что они очень скоро ее найдут.
Он как раз сгребал обрезки самшита, когда Джо и Жаннин въехали на территорию имения. Было уже шесть часов, и он чувствовал ожоги на лице и сзади на шее. Он обычно не работал так долго на открытом солнце и понимал, что последствия не заставят себя ждать.
Жаннин вышла из машины с водительской стороны, и даже с того места, где он стоял, ему было видно изнеможение на ее лице. Джо вышел из машины и направился по дорожке к особняку, глядя прямо сквозь Лукаса, как будто его там не было, но Жаннин помахала рукой. Она остановилась в нерешительности на полпути к особняку, и он понял, что она хочет подойти к нему, но Джо повернулся к ней, взял за руку и повел к дому.
– Какие-нибудь новости? – выкрикнул Лукас.
Жаннин покачала головой, позволяя завести себя в дом.
Прошло уже более суток, подумал Лукас. Это время было значительным, и он знал, что оно не означало ничего хорошего.
Закончив собирать обрезки в мешок, он упаковал свои инструменты и поехал домой. В кухне четырехкомнатного дома, обвитого зеленью, он взял яблоко из вазы с фруктами и приготовленную куриную грудку из холодильника, затем направился в заросли за домом.
Сидя в кабинете в домике на дереве, он задумчиво смотрел на украшенные тенями заросли. Он слишком усердно работал сегодня: к обгоревшей на солнце коже нельзя было дотронуться. Его тошнило, а рука дрожала, когда он принялся есть яблоко. Ему хотелось позвонить Жаннин, но он подумал, что лучше подождать, когда она сама позвонит ему.
Включив компьютер, он попытался сосредоточиться на своей электронной почте, но тщетно. Воспоминания, с которыми он боролся, снова и снова всплывали у него в голове. «Зачем сопротивляться?» – подумал он. Настоящее начинало казаться таким же безрадостным, как и прошлое.
Появится ли коп еще раз или он был им больше не интересен? Он молился, чтобы именно так и было. По-прежнему ли Джо и Снайдеры думали, что он имеет какое-то отношение ко всему происходящему? Было бы лучше, если бы они прямо его спросили. Он мог бы честно сказать им, что не имеет никакого отношения к исчезновению Софи.
Но это было бы единственной правдой о нем.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Внутри особняка было жарко и влажно. В интересах соблюдения исторической достоверности здесь так и не установили кондиционер, и июньская сырость буквально пропитала весь дом. Жаннин, которая не разделяла страсти своих родителей ко всему историческому, особенно принимая во внимание то, что большинство комнат особняка никогда не открывались для общественности, чувствовала себя так, будто воздух в гостиной ее душил.
Донна сидела на одном из обитых стульев и смотрела в окно. Время от времени она произносила негромко вслух: «Где моя малышка? » Это звучало так, будто именно она родила Софи, именно она сидела у ее кровати в больнице, когда та лежала безнадежно больная, и именно она читала ей по ночам в маленьком коттедже, когда девочке было плохо и страшно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37