Какой идиотизм! Я не фанат музыкальных постановок. И это не сравнится с «Оклахомой!» Та постановка заняла бы первое место в рейтинге глупостей.
— Возможно, ты и прав! Я говорю о «Карусели»… Пощечина может быть как поцелуй. Мы работали с твоей мамой в этой постановке, и твоя мама мне очень понравилась. Она была моей подругой, но теперь стала моей лучшей подругой. Она помогла мне осознать, что жизнь движется вперед. Она помогла мне прийти к самому важному решению в моей жизни. Благодаря ей я удочерила Эбби. Я перед ней в неоплатном долгу.
— Итак, ты хочешь делать за нее колонку, пока она не поправится.
— Думаю, что дело ограничится только этой неделей. Она быстро придет в себя и станет на ноги — я хорошо ее знаю. Наша задача — не проколоться. Но я думаю, что мы сможем. Люди довольно часто выдают написанное за свое и наоборот.
— Не знаю, — неопределенно протянул я.
— Почему бы тебе не позвонить отцу и не спросить об этом?
— Отчего же ты не позвонишь ему?
— Потому что я звонила ему раз пятьдесят, с тех пор как он уехал, и оставила около пятидесяти сообщений, но он ни разу мне не перезвонил.
— А письма?
— Каролина поддерживает с ним связь. Она снабдила меня адресами, и я воспользовалась ими, но он мне так и не ответил.
Я глубоко вздохнул.
— Наверное, он думает, что мама симулирует свое состояние.
— Гейб, я ему звонила и писала. И знаешь, что я думаю? Что он просто подлец и мерзавец.
— Кейси, но ты же все-таки о моем отце говоришь!
— Да, Гейб, я говорю о твоем отце. Если ты будешь честен перед собой — а я знаю, что ты человек благородный и не станешь обманывать себя, — то ты поймешь: прислать несколько писем из Массачусетса, Иллинойса или из Нью-Гемпшира за пять месяцев… Вряд ли это соответствует образу хорошего отца.
— Тем не менее, он остается моим отцом.
Я не знал, как себя вести в подобной ситуации: разозлиться или сделать вид, что ничего особенного не происходит. Я разделял настроение Кейси, однако почему-то ощущал потребность защищать Лео. Я не мог объяснить причину такого поведения, но, наверное, я бы не хотел оказаться в роли съедающего чужие грехи.
— Да, он все еще твой отец, но он должен звонить вам. Он обязан поддерживать с тобой связь, каждый вечер звонить Аори и желать ей спокойной ночи, а не присылать коробку с каким-то дурацким желудем. Сколько раз он звонил?
Я не мог вспомнить, было это три раза или два. Единственное, что я помнил: однажды, когда звонил отец, меня не было дома, потому что я был с Тиан. Она вскоре уезжала на родину. Если бы мне и хотелось с кем-нибудь поговорить в тот момент, то только с ней, а не с Лео. Лео вернется, чтобы снова жечь ароматические палочки в ванной. Может, он начнет потом уговаривать всех нас отправиться в далекие земли, где царят счастье и покой. Я не хотел никуда уезжать. Во-первых, из-за бабушки и дедушки Штейнер, которые чувствовали себя потерянными в галактике, а во-вторых, я не мог уехать, так как впервые в жизни ощущал себя нормальным подростком. Моя мама могла бы теперь жаловаться на меня своим подругам, как на любого другого ребенка переходного возраста: «Знаете, я почти никогда не вижу его. Его и дома-то не бывает». (Если бы мама заметила перемены в моей жизни…) Вы не поймете, что такое чувствовать себя среднестатистическим парнем, если до этого вы не вписывались в норму. Тиан знала, что мне необходима особая образовательная программа, но она спокойно относилась к этому. Она представила себе, что моя проблема может быть сравнима с ее, когда она изучала английский как факультативный. Когда мне было трудно подобрать слово, она смеялась, и ее смех звучал подобно колокольчику, потому что Тиан вспоминала, как ей в свое время было сложно найти нужное слово, чтобы выразить мысль по-английски. Она не приписывала особенности моего восприятия тому, что я такой странный от природы. Нет, она просто этого не замечала.
Я знал, что вскоре нам предстоит расстаться. Если она уедет, для меня в жизни наступит очередная бесцветная полоса. Но об этом позже. В данный момент я счастлив. У меня есть Тиан. У меня, Гейба Штейнера — парня, который учится по индивидуальной образовательной программе. У меня есть девушка, которая выглядит как телезвезда, дружить с которой хотели бы все парни, а еще она умная и добрая. А еще она такая маленькая, что я мог бы поднять ее на руки и держать в своих объятиях долго-долго.
Я был влюблен. Я знаю, что можно по-настоящему влюбиться даже в таком возрасте. Для меня влюбленность в Тиан означала большие перемены в жизни, потому что она вернула мне самоуважение. Я и представить себе не мог, что такая изысканная девушка, как она, могла разрешить мне прикоснуться к ней. Я навсегда запомню запах ее кожи и свои руки, нежно скользящие по ее груди.
Я словно очнулся ото сна. Мне уже не хотелось впасть в спячку и проснуться лет в двадцать пять.
Время складывалось так, что я меньше всего испытывал желание взваливать на себя проблемы, которые обрушились на нашу семью. Мне было бы очень сложно разделить с мамой ее трудности. Знаю, что говорю очень некрасиво, однако это правда.
Но я посмотрел в лицо Кейси и понял, что у меня нет выбора. Она была похожа на воительницу или на какую-то грозную богиню. Выражение ее лица однозначно говорило о том, что в случае неповиновения меня ожидает суровое наказание. Я знал, что сопротивление бесполезно.
— Она редактирует и почту тоже. — Я обреченно вздохнул и обратился к Кейси с объяснениями. — Она редактирует и письма. Потому что многие исписывают по семь листов с двух сторон.
Некоторые присылают электронные письма, состоящие из трех огромных частей. Она все внимательно вычитывает, а потом решает, как быть. Мама никогда не изменяет текста, только если в письме явные проблемы с грамматикой. И еще. Она никогда не выдает настоящих имен или тех фактов, которые помогли бы определить личность корреспондента. Например, если человек написал, что преподает в средних классах, то она изменяет эту информацию, указав, что человек ведет занятия в воскресной школе или готовит малышей. Обычно мама убирает все то, что может выдать человека, только в самом крайнем случае оставляя какие-то детали. Скажем, если женщина рассказывает о том, что ее муж-полицейский продает наркотики, мама изменяет его профессию, делая этого человека судьей. Или «отсылает» персонажей письма в Иллинойс. — Кейси все старательно конспектировала. — Еще она старается, чтобы в каждом выпуске ее рубрики звучала новая тема. Она чередует их и смешивает. Например, проблема стареющих родителей, развитие нового романа, трудности в отношениях с сестрой, с которой автор письма не общается больше года. Ну, ты меня поняла.
— Нам придется рассказать ей о том, что мы собираемся сделать, — сказала Кейси, зажав в зубах карандаш Аори.
Когда она сообщила маме о наших намерениях, та просто отвернулась к стене и плотнее закуталась в желтое одеяло Лео.
— Если ты против, дорогая, то мы прекратим это немедленно, — успокоила ее Кейси.
— Я ничего не могу, — произнесла мама, и я услышал, что она плачет. — Я не могу делать свою работу, но не хочу, чтобы она осталась невыполненной. Я не имею права потерять эту работу. Что, если Кара вдруг заболеет или у нее будет аппендицит? Когда такое случилось с Джастин, ее родителям пришлось оплачивать счета на тридцать тысяч долларов. Я не способна сосредоточиться и поэтому чувствую себя такой глупой. Я не могу думать. Начинаю думать, но в этот момент, словно поезд проносится, и я не знаю, что должна делать.
— Я тоже так себя чувствую, — проговорил я. — Все время. Мне кажется, что до меня доносятся одновременно обрывки пятидесяти разговоров, и мне становится скучно. Я просто теряюсь…
— Да, — сказала мама. — Но моя ситуация еще хуже. Такое впечатление, словно моя голова разговаривает сама с собой. Я все время слышу какие-то странные звуки. Как будто шумят трубы, как будто маленькие дети разговаривают. Аврора просит дать ей стакан молока, а я начинаю думать: что такое молоко? На это уходит не меньше минуты, представляете? Потом я хочу что-то сказать, а у меня выходит какая-то абракадабра. А если я сосредотачиваюсь, то выходит еще хужее.
Кейси и я обменялись взглядами. Что бы ни делала моя мама, как бы она себя ни чувствовала, она всегда говорила очень грамотно. Даже маленькая Аори знала разницу между «положить» и «положиться».
— Что еще тебя беспокоит? — поинтересовалась Кейси.
— Я не хочу ни о чем говорить, — устало произнесла мама. — Просто выберите пальто, в котором не будет ни слова о любви.
Мы поняли, что она имела в виду «письмо». Меня прошиб холодный пот.
Она погрузилась в сон еще до того, как мы вышли из комнаты.
Естественно, я выбрал то письмо, которое было интересно лично мне. У нас в школе иметь оружие считалось таким же обычным, как иметь машину или плейер. Губернатор как-то сказал, что в школах уже можно не ставить охранников. Лучше ввести факультативные занятия по обращению с оружием. Это означало, что миссис Эриксон могла бы запросто застрелить мою сестру во время той перепалки, когда они готовили выступление группы поддержки.
— У этого ребенка есть проблема? — спросил я Кейси.
— Я думаю, что лет через пять имя этой семьи попадет на первые полосы газет, если она не изменит отношения к этому вопросу.
— Значит, это хорошее письмо.
— Американская ассоциация педиатров считает, что хранение заряженного оружия в доме не просто опасно, а чрезвычайно опасно, потому что это… заряженное оружие.
Я не сказал Кейси, что у нас в доме тоже есть оружие, хотя я и сам об этом не знал до недавнего времени.
Однажды я просматривал содержимое ящиков отца. Там среди старых футболок я нашел пистолет. Тридцать восьмого калибра. Он был не заряжен, но я все равно до смерти испугался.
Мой отец горячо возражал против хранения в доме оружия. Он скорее бы отправился в тюрьму, чем согласился бы воевать во Вьетнаме, хотя тот факт, что он женат и занимается адвокатской деятельностью, в любом случае избавлял его от призыва. Он говорил мне, что если бы к нему на улице подошел ребенок со взрывным устройством, то он предпочел бы взлететь на воздух, чем выстрелить в ребенка. Это было еще до того, как отец увлекся йогой. Он всегда таким был. Он утверждал, что парни, которые увлекаются охотой, компенсируют этим то, что у них член короткий. Именно так он и выразился.
Я вытащил пистолет из коробки, как если бы прикоснулся к змее. Он был намного тяжелее, чем можно было предположить по его изящному виду. Я сразу понял, что пистолет ни разу не использовался. Я просмотрел все остальные ящики, но больше не нашел ничего, кроме пачки презервативов и такой штуки, по которой я понял, что мои родители иногда могли покурить «травку». Возможно, они это делали в молодости.
Но зачем отцу пистолет?
Он боялся, что окажется в ситуации, когда потребуется прибегнуть к оружию? Или он был одержим идеей, что должен спасти нас от нашествия врагов? Его мучили мысли о самоубийстве? Но если так, то почему он не прихватил его с собой? Почему взял ноутбук, но оставил при этом оружие, а?
Тогда я понял, что Лео утратил остатки разума. Я зашвырнул пистолет на самую верхнюю полку, спрятав за коробкой с выходными черными туфлями Лео, которые он обувал каждый год, когда шел на прием в мэрии. Мне едва не стало дурно при мысли о том, что Аори могла наткнуться на оружие, хотя, конечно, она была еще маленькой и ее «потолок» заканчивался на уровне груди Лео.
Я сел на пол и начал усиленно размышлять, вспоминая, как вел себя отец в день отъезда. Что он делал. О чем говорил. Все казалось вполне нормальным. То есть все вписывалось в обычное безумное поведение Лео.
В тот день мы поздно отправлялись в школу, потому, что самолет улетал только после полудня.
Лео сидел на диване с Аори на коленях. Мама была в спальне. Она отказалась выходить. Лео объяснял нам, почему должен уехать. Он рассказывал нам о людях, с которыми переписывался, восхищаясь тем, что они не так, как другие, воспринимали жизнь. Он говорил, что ему надоела эта крысиная погоня за успехом, что он хочет купить участок нетронутой земли, так чтобы неподалеку от домика непременно были ручей и луг. Он сказал, что у него разрывается сердце при мысли о том, что мы расстанемся до конца зимы. Однако он настаивал на том, что должен это сделать, — когда мы станем старше, то поймем его. Это станет для нас примером того, что, когда ты знаешь, что поступаешь правильно, даже если это вызывает всеобщее неодобрение, то должен послушаться зова своего сердца и сделать это. Доверять своим инстинктам — это трудно, но благородно. Лео произнес свою речь на одном дыхании.
Затем он стал плакать. Не так, как показывают в кино. Никаких скупых мужских слез. Нет, он плакал, как ребенок, который упал.
— Я так тебя люблю, сынок, — сказал он, целуя меня в макушку.
— Я тоже тебя люблю, — просто ответил я ему.
— Каролина, я помню тот момент, когда ты явилась на свет!
— У меня не такая хорошая память, — огрызнулась сестра. На ее лице не было и следа эмоций, словно ничто не могло тронуть ее.
— Аврора, — обратился он к Аори и прижал ее к груди. Он качал малышку и целовал.
Каролина посмотрела на отца, словно от него дурно пахло.
— А если инстинкты подсказывают тебе бросить школу? — внезапно спросила она.
— Каролина, я знаю, что ты…
— Нет, папа, ты мне скажи, — настаивала сестра.
Аори встала с колен отца и пошла в комнату, которую делила с Карой. (Она спала с родителями, пока ей не исполнилось полтора годика. Отец настоял на том, чтобы гостевая спальня использовалась, как кабинет или библиотека, потому что ему негде почитать в спокойной обстановке. Естественно, Кара была в бешенстве, оттого что ей приходилось жить в комнате, где было полно игрушек и всяких средств по уходу за младенцем.)
— Если интуиция подсказывает тебе, что ты должна бросить школу, но ты знаешь, что сможешь обеспечить себя, то ты должна прислушаться к своему внутреннему голосу, — ответил ей отец.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказала Каролина.
— Я тоже не понимаю, о чем он говорит, — добавила мама, появляясь из комнаты.
Она выглядела так, словно напилась шампанского и забыла переодеть бальное платье. На ней была сатиновая ночная сорочка. Она вышла к нам босиком.
— Он говорит, что ты можешь учиться дома. Однако я не могу понять, как он оправдывает то, что бросает своих детей на полгода, при том что у него не умирает брат, чья семья голодает на удаленной от мира ферме. Мы знаем, что нет таких обстоятельств, которые объяснили бы его поступок.
— Джулиана, как это неразумно, — проговорил Лео.
— Я и не хочу быть разумной. Я хочу найти в твоем поведении хоть какое-то рациональное зерно, но не могу.
— Джули, а представь, что я умер?
— Ты хочешь знать, сильно ли я бы расстроилась?
— Мам, это не очень красиво, так говорить, — вмешался я.
— Гейб, веди себя прилично, — предупредила меня мама.
— Джулиана, — умоляющим голосом продолжал Лео. — Что, если бы я умер? У тебя все осталось бы, как было. Те билеты, которые я купил, самые дешевые. Я буду останавливаться у знакомых, которые возьмут с меня плату в обмен на мою адвокатскую помощь. У меня есть медицинская страховка, как и у тебя. Все мои затраты составят около тысячи долларов. Ты больше тратишь за полгода только на одежду.
— Нет, это не так, — резко отозвалась мама.
— Да, это так, — вымолвил Лео.
— Нет, нет, — настаивала мама.
— Я же просматриваю счета, Джулиана. — Лео говорил терпеливо, своим адвокатским голосом. — Я веду к тому, что ты не остаешься в безвыходном положении. Аори днем в садике, и у тебя хватит времени, чтобы выполнить свою работу, хотя мне кажется, что обычно ты просто висишь на телефоне и сплетничаешь с Кейси. — Кейси, сидевшая в углу комнаты, демонстративно громко вздохнула. — Кейси, я бы не возражал, чтобы ты дала мне возможность провести хоть какое-то время наедине с семьей. Пойми меня правильно, — заключил Лео.
— Джулиана попросила меня побыть с ней, и я останусь. Пойми меня правильно, Лео, — ответила ему Кейси.
В этот момент вернулась Аори. Она несла старые пижамные брюки, которые вытащила из нижнего ящика, и свою любимую детскую книжку.
— Ночь? — спросила она. — Папа читает сказку?
Она подумала, что если уговорит его почитать, то ему придется остаться.
Лео встал и подошел к маме. Он провел рукой по ее волосам. Она стояла, скрестив руки.
— У тебя самые красивые волосы, Джулиана, моя девочка. Она внезапно схватила его за кисти рук.
— Прошу тебя, Лео, очень прошу тебя. Я ведь никогда не просила тебя ни о чем важном. Посмотри на Аори. Прошу тебя.
Он поднял свою огромную дорожную сумку и забросил ее себе на плечо.
— Разве ты не понимаешь, какие чувства сейчас меня охватывают? — Лео говорил, как бы удивляясь тому, что его никто не хочет понять. — Я же напуган до смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
— Возможно, ты и прав! Я говорю о «Карусели»… Пощечина может быть как поцелуй. Мы работали с твоей мамой в этой постановке, и твоя мама мне очень понравилась. Она была моей подругой, но теперь стала моей лучшей подругой. Она помогла мне осознать, что жизнь движется вперед. Она помогла мне прийти к самому важному решению в моей жизни. Благодаря ей я удочерила Эбби. Я перед ней в неоплатном долгу.
— Итак, ты хочешь делать за нее колонку, пока она не поправится.
— Думаю, что дело ограничится только этой неделей. Она быстро придет в себя и станет на ноги — я хорошо ее знаю. Наша задача — не проколоться. Но я думаю, что мы сможем. Люди довольно часто выдают написанное за свое и наоборот.
— Не знаю, — неопределенно протянул я.
— Почему бы тебе не позвонить отцу и не спросить об этом?
— Отчего же ты не позвонишь ему?
— Потому что я звонила ему раз пятьдесят, с тех пор как он уехал, и оставила около пятидесяти сообщений, но он ни разу мне не перезвонил.
— А письма?
— Каролина поддерживает с ним связь. Она снабдила меня адресами, и я воспользовалась ими, но он мне так и не ответил.
Я глубоко вздохнул.
— Наверное, он думает, что мама симулирует свое состояние.
— Гейб, я ему звонила и писала. И знаешь, что я думаю? Что он просто подлец и мерзавец.
— Кейси, но ты же все-таки о моем отце говоришь!
— Да, Гейб, я говорю о твоем отце. Если ты будешь честен перед собой — а я знаю, что ты человек благородный и не станешь обманывать себя, — то ты поймешь: прислать несколько писем из Массачусетса, Иллинойса или из Нью-Гемпшира за пять месяцев… Вряд ли это соответствует образу хорошего отца.
— Тем не менее, он остается моим отцом.
Я не знал, как себя вести в подобной ситуации: разозлиться или сделать вид, что ничего особенного не происходит. Я разделял настроение Кейси, однако почему-то ощущал потребность защищать Лео. Я не мог объяснить причину такого поведения, но, наверное, я бы не хотел оказаться в роли съедающего чужие грехи.
— Да, он все еще твой отец, но он должен звонить вам. Он обязан поддерживать с тобой связь, каждый вечер звонить Аори и желать ей спокойной ночи, а не присылать коробку с каким-то дурацким желудем. Сколько раз он звонил?
Я не мог вспомнить, было это три раза или два. Единственное, что я помнил: однажды, когда звонил отец, меня не было дома, потому что я был с Тиан. Она вскоре уезжала на родину. Если бы мне и хотелось с кем-нибудь поговорить в тот момент, то только с ней, а не с Лео. Лео вернется, чтобы снова жечь ароматические палочки в ванной. Может, он начнет потом уговаривать всех нас отправиться в далекие земли, где царят счастье и покой. Я не хотел никуда уезжать. Во-первых, из-за бабушки и дедушки Штейнер, которые чувствовали себя потерянными в галактике, а во-вторых, я не мог уехать, так как впервые в жизни ощущал себя нормальным подростком. Моя мама могла бы теперь жаловаться на меня своим подругам, как на любого другого ребенка переходного возраста: «Знаете, я почти никогда не вижу его. Его и дома-то не бывает». (Если бы мама заметила перемены в моей жизни…) Вы не поймете, что такое чувствовать себя среднестатистическим парнем, если до этого вы не вписывались в норму. Тиан знала, что мне необходима особая образовательная программа, но она спокойно относилась к этому. Она представила себе, что моя проблема может быть сравнима с ее, когда она изучала английский как факультативный. Когда мне было трудно подобрать слово, она смеялась, и ее смех звучал подобно колокольчику, потому что Тиан вспоминала, как ей в свое время было сложно найти нужное слово, чтобы выразить мысль по-английски. Она не приписывала особенности моего восприятия тому, что я такой странный от природы. Нет, она просто этого не замечала.
Я знал, что вскоре нам предстоит расстаться. Если она уедет, для меня в жизни наступит очередная бесцветная полоса. Но об этом позже. В данный момент я счастлив. У меня есть Тиан. У меня, Гейба Штейнера — парня, который учится по индивидуальной образовательной программе. У меня есть девушка, которая выглядит как телезвезда, дружить с которой хотели бы все парни, а еще она умная и добрая. А еще она такая маленькая, что я мог бы поднять ее на руки и держать в своих объятиях долго-долго.
Я был влюблен. Я знаю, что можно по-настоящему влюбиться даже в таком возрасте. Для меня влюбленность в Тиан означала большие перемены в жизни, потому что она вернула мне самоуважение. Я и представить себе не мог, что такая изысканная девушка, как она, могла разрешить мне прикоснуться к ней. Я навсегда запомню запах ее кожи и свои руки, нежно скользящие по ее груди.
Я словно очнулся ото сна. Мне уже не хотелось впасть в спячку и проснуться лет в двадцать пять.
Время складывалось так, что я меньше всего испытывал желание взваливать на себя проблемы, которые обрушились на нашу семью. Мне было бы очень сложно разделить с мамой ее трудности. Знаю, что говорю очень некрасиво, однако это правда.
Но я посмотрел в лицо Кейси и понял, что у меня нет выбора. Она была похожа на воительницу или на какую-то грозную богиню. Выражение ее лица однозначно говорило о том, что в случае неповиновения меня ожидает суровое наказание. Я знал, что сопротивление бесполезно.
— Она редактирует и почту тоже. — Я обреченно вздохнул и обратился к Кейси с объяснениями. — Она редактирует и письма. Потому что многие исписывают по семь листов с двух сторон.
Некоторые присылают электронные письма, состоящие из трех огромных частей. Она все внимательно вычитывает, а потом решает, как быть. Мама никогда не изменяет текста, только если в письме явные проблемы с грамматикой. И еще. Она никогда не выдает настоящих имен или тех фактов, которые помогли бы определить личность корреспондента. Например, если человек написал, что преподает в средних классах, то она изменяет эту информацию, указав, что человек ведет занятия в воскресной школе или готовит малышей. Обычно мама убирает все то, что может выдать человека, только в самом крайнем случае оставляя какие-то детали. Скажем, если женщина рассказывает о том, что ее муж-полицейский продает наркотики, мама изменяет его профессию, делая этого человека судьей. Или «отсылает» персонажей письма в Иллинойс. — Кейси все старательно конспектировала. — Еще она старается, чтобы в каждом выпуске ее рубрики звучала новая тема. Она чередует их и смешивает. Например, проблема стареющих родителей, развитие нового романа, трудности в отношениях с сестрой, с которой автор письма не общается больше года. Ну, ты меня поняла.
— Нам придется рассказать ей о том, что мы собираемся сделать, — сказала Кейси, зажав в зубах карандаш Аори.
Когда она сообщила маме о наших намерениях, та просто отвернулась к стене и плотнее закуталась в желтое одеяло Лео.
— Если ты против, дорогая, то мы прекратим это немедленно, — успокоила ее Кейси.
— Я ничего не могу, — произнесла мама, и я услышал, что она плачет. — Я не могу делать свою работу, но не хочу, чтобы она осталась невыполненной. Я не имею права потерять эту работу. Что, если Кара вдруг заболеет или у нее будет аппендицит? Когда такое случилось с Джастин, ее родителям пришлось оплачивать счета на тридцать тысяч долларов. Я не способна сосредоточиться и поэтому чувствую себя такой глупой. Я не могу думать. Начинаю думать, но в этот момент, словно поезд проносится, и я не знаю, что должна делать.
— Я тоже так себя чувствую, — проговорил я. — Все время. Мне кажется, что до меня доносятся одновременно обрывки пятидесяти разговоров, и мне становится скучно. Я просто теряюсь…
— Да, — сказала мама. — Но моя ситуация еще хуже. Такое впечатление, словно моя голова разговаривает сама с собой. Я все время слышу какие-то странные звуки. Как будто шумят трубы, как будто маленькие дети разговаривают. Аврора просит дать ей стакан молока, а я начинаю думать: что такое молоко? На это уходит не меньше минуты, представляете? Потом я хочу что-то сказать, а у меня выходит какая-то абракадабра. А если я сосредотачиваюсь, то выходит еще хужее.
Кейси и я обменялись взглядами. Что бы ни делала моя мама, как бы она себя ни чувствовала, она всегда говорила очень грамотно. Даже маленькая Аори знала разницу между «положить» и «положиться».
— Что еще тебя беспокоит? — поинтересовалась Кейси.
— Я не хочу ни о чем говорить, — устало произнесла мама. — Просто выберите пальто, в котором не будет ни слова о любви.
Мы поняли, что она имела в виду «письмо». Меня прошиб холодный пот.
Она погрузилась в сон еще до того, как мы вышли из комнаты.
Естественно, я выбрал то письмо, которое было интересно лично мне. У нас в школе иметь оружие считалось таким же обычным, как иметь машину или плейер. Губернатор как-то сказал, что в школах уже можно не ставить охранников. Лучше ввести факультативные занятия по обращению с оружием. Это означало, что миссис Эриксон могла бы запросто застрелить мою сестру во время той перепалки, когда они готовили выступление группы поддержки.
— У этого ребенка есть проблема? — спросил я Кейси.
— Я думаю, что лет через пять имя этой семьи попадет на первые полосы газет, если она не изменит отношения к этому вопросу.
— Значит, это хорошее письмо.
— Американская ассоциация педиатров считает, что хранение заряженного оружия в доме не просто опасно, а чрезвычайно опасно, потому что это… заряженное оружие.
Я не сказал Кейси, что у нас в доме тоже есть оружие, хотя я и сам об этом не знал до недавнего времени.
Однажды я просматривал содержимое ящиков отца. Там среди старых футболок я нашел пистолет. Тридцать восьмого калибра. Он был не заряжен, но я все равно до смерти испугался.
Мой отец горячо возражал против хранения в доме оружия. Он скорее бы отправился в тюрьму, чем согласился бы воевать во Вьетнаме, хотя тот факт, что он женат и занимается адвокатской деятельностью, в любом случае избавлял его от призыва. Он говорил мне, что если бы к нему на улице подошел ребенок со взрывным устройством, то он предпочел бы взлететь на воздух, чем выстрелить в ребенка. Это было еще до того, как отец увлекся йогой. Он всегда таким был. Он утверждал, что парни, которые увлекаются охотой, компенсируют этим то, что у них член короткий. Именно так он и выразился.
Я вытащил пистолет из коробки, как если бы прикоснулся к змее. Он был намного тяжелее, чем можно было предположить по его изящному виду. Я сразу понял, что пистолет ни разу не использовался. Я просмотрел все остальные ящики, но больше не нашел ничего, кроме пачки презервативов и такой штуки, по которой я понял, что мои родители иногда могли покурить «травку». Возможно, они это делали в молодости.
Но зачем отцу пистолет?
Он боялся, что окажется в ситуации, когда потребуется прибегнуть к оружию? Или он был одержим идеей, что должен спасти нас от нашествия врагов? Его мучили мысли о самоубийстве? Но если так, то почему он не прихватил его с собой? Почему взял ноутбук, но оставил при этом оружие, а?
Тогда я понял, что Лео утратил остатки разума. Я зашвырнул пистолет на самую верхнюю полку, спрятав за коробкой с выходными черными туфлями Лео, которые он обувал каждый год, когда шел на прием в мэрии. Мне едва не стало дурно при мысли о том, что Аори могла наткнуться на оружие, хотя, конечно, она была еще маленькой и ее «потолок» заканчивался на уровне груди Лео.
Я сел на пол и начал усиленно размышлять, вспоминая, как вел себя отец в день отъезда. Что он делал. О чем говорил. Все казалось вполне нормальным. То есть все вписывалось в обычное безумное поведение Лео.
В тот день мы поздно отправлялись в школу, потому, что самолет улетал только после полудня.
Лео сидел на диване с Аори на коленях. Мама была в спальне. Она отказалась выходить. Лео объяснял нам, почему должен уехать. Он рассказывал нам о людях, с которыми переписывался, восхищаясь тем, что они не так, как другие, воспринимали жизнь. Он говорил, что ему надоела эта крысиная погоня за успехом, что он хочет купить участок нетронутой земли, так чтобы неподалеку от домика непременно были ручей и луг. Он сказал, что у него разрывается сердце при мысли о том, что мы расстанемся до конца зимы. Однако он настаивал на том, что должен это сделать, — когда мы станем старше, то поймем его. Это станет для нас примером того, что, когда ты знаешь, что поступаешь правильно, даже если это вызывает всеобщее неодобрение, то должен послушаться зова своего сердца и сделать это. Доверять своим инстинктам — это трудно, но благородно. Лео произнес свою речь на одном дыхании.
Затем он стал плакать. Не так, как показывают в кино. Никаких скупых мужских слез. Нет, он плакал, как ребенок, который упал.
— Я так тебя люблю, сынок, — сказал он, целуя меня в макушку.
— Я тоже тебя люблю, — просто ответил я ему.
— Каролина, я помню тот момент, когда ты явилась на свет!
— У меня не такая хорошая память, — огрызнулась сестра. На ее лице не было и следа эмоций, словно ничто не могло тронуть ее.
— Аврора, — обратился он к Аори и прижал ее к груди. Он качал малышку и целовал.
Каролина посмотрела на отца, словно от него дурно пахло.
— А если инстинкты подсказывают тебе бросить школу? — внезапно спросила она.
— Каролина, я знаю, что ты…
— Нет, папа, ты мне скажи, — настаивала сестра.
Аори встала с колен отца и пошла в комнату, которую делила с Карой. (Она спала с родителями, пока ей не исполнилось полтора годика. Отец настоял на том, чтобы гостевая спальня использовалась, как кабинет или библиотека, потому что ему негде почитать в спокойной обстановке. Естественно, Кара была в бешенстве, оттого что ей приходилось жить в комнате, где было полно игрушек и всяких средств по уходу за младенцем.)
— Если интуиция подсказывает тебе, что ты должна бросить школу, но ты знаешь, что сможешь обеспечить себя, то ты должна прислушаться к своему внутреннему голосу, — ответил ей отец.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказала Каролина.
— Я тоже не понимаю, о чем он говорит, — добавила мама, появляясь из комнаты.
Она выглядела так, словно напилась шампанского и забыла переодеть бальное платье. На ней была сатиновая ночная сорочка. Она вышла к нам босиком.
— Он говорит, что ты можешь учиться дома. Однако я не могу понять, как он оправдывает то, что бросает своих детей на полгода, при том что у него не умирает брат, чья семья голодает на удаленной от мира ферме. Мы знаем, что нет таких обстоятельств, которые объяснили бы его поступок.
— Джулиана, как это неразумно, — проговорил Лео.
— Я и не хочу быть разумной. Я хочу найти в твоем поведении хоть какое-то рациональное зерно, но не могу.
— Джули, а представь, что я умер?
— Ты хочешь знать, сильно ли я бы расстроилась?
— Мам, это не очень красиво, так говорить, — вмешался я.
— Гейб, веди себя прилично, — предупредила меня мама.
— Джулиана, — умоляющим голосом продолжал Лео. — Что, если бы я умер? У тебя все осталось бы, как было. Те билеты, которые я купил, самые дешевые. Я буду останавливаться у знакомых, которые возьмут с меня плату в обмен на мою адвокатскую помощь. У меня есть медицинская страховка, как и у тебя. Все мои затраты составят около тысячи долларов. Ты больше тратишь за полгода только на одежду.
— Нет, это не так, — резко отозвалась мама.
— Да, это так, — вымолвил Лео.
— Нет, нет, — настаивала мама.
— Я же просматриваю счета, Джулиана. — Лео говорил терпеливо, своим адвокатским голосом. — Я веду к тому, что ты не остаешься в безвыходном положении. Аори днем в садике, и у тебя хватит времени, чтобы выполнить свою работу, хотя мне кажется, что обычно ты просто висишь на телефоне и сплетничаешь с Кейси. — Кейси, сидевшая в углу комнаты, демонстративно громко вздохнула. — Кейси, я бы не возражал, чтобы ты дала мне возможность провести хоть какое-то время наедине с семьей. Пойми меня правильно, — заключил Лео.
— Джулиана попросила меня побыть с ней, и я останусь. Пойми меня правильно, Лео, — ответила ему Кейси.
В этот момент вернулась Аори. Она несла старые пижамные брюки, которые вытащила из нижнего ящика, и свою любимую детскую книжку.
— Ночь? — спросила она. — Папа читает сказку?
Она подумала, что если уговорит его почитать, то ему придется остаться.
Лео встал и подошел к маме. Он провел рукой по ее волосам. Она стояла, скрестив руки.
— У тебя самые красивые волосы, Джулиана, моя девочка. Она внезапно схватила его за кисти рук.
— Прошу тебя, Лео, очень прошу тебя. Я ведь никогда не просила тебя ни о чем важном. Посмотри на Аори. Прошу тебя.
Он поднял свою огромную дорожную сумку и забросил ее себе на плечо.
— Разве ты не понимаешь, какие чувства сейчас меня охватывают? — Лео говорил, как бы удивляясь тому, что его никто не хочет понять. — Я же напуган до смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44