Теперь-то я знаю, что эти удивительные существа остаются зимовать на Огненной Земле, у самого порога Антарктики.
Спас меня годами выработанный «рефлекс лягушки» — мгновенная реакция на любое движение. Что-то чуть шевельнулось в кронах деревьев, я долго вглядывался в сгущающиеся сумерки и разглядел-таки сидящего на ветке кецаля. Он и вправду был хорош: ярко-зеленый, с пушистым хохолком, алым брюшком и парой длиннющих хвостовых перьев — каждое в метр. Чилийцы мгновенно перестали хныкать и запрыгали от радости (они были в куртках). Я выжал мокрую футболку и терпеливо дожидался, пока они успокоются, в надежде, что меня подвезут обратно в город.
Когда мы садились в джип, шофер отвел меня в сторону.
— Я отвезу тебя в город, — сказал он, — если ты дашь мне 20 долларов и ничего не скажешь моим туристам.
Мне было уже все равно. Мы бодро покатили вверх, но за двадцать метров до шоссе мотор заглох. Машина упорно отказывалась брать последний подъем.
Оставив новых знакомых дожидаться вызванного сторожем трактора, я забрал свои 20 долларов, вышел на шоссе, прошелся немного, чтобы согреться, и поймал машину до самого отеля, причем совершенно бесплатно. В отеле меня ждали теплая койка, вкусный ужин и, главное, чудесная Юлька, которой так приятно рассказать о приключениях дня!
На следующий день панамцы снова сказали «маньяна» (это вообще любимое словечко латиноамериканских чиновников), и мы, отчаявшись, взяли билет на самолет прямо в Венесуэлу. Центральноамериканская «разминка» закончилась. Нас ждал огромный континент Южной Америки с бесконечными расстояниями, высочайшими горами, дикими контрастами климатов и прочими сложностями. До чего же это здорово!
КОНЧИТА
костариканская народная песня
Расцветает кактус-мескалито,
Поплыли кайманы по реке.
Выходила из лесу Кончита,
Завязав рубашку на пупке.
Выходила, самбу заводила
Про морского синего тунца,
Про того, кого она любила,
По кому скучала без конца.
— Съешь, тукан, кусочек ананаса,
Улетай туда, где ал рассвет,
И бойцу в болотах Гондураса
От Кончиты передай привет.
Пусть мулатку вспомнит он простую,
Пусть услышит, как она поет,
Пусть асьенду бережет родную,
А Кончита кактус пожует !
Глава вторая. Гробы с музыкой
Пусть ваша бдительность не переходит в паранойю. Я прожил в этой стране несколько месяцев, и меня только трижды пытались ограбить.
Из путеводителя Lonely Planet.
Во время промежуточной посадки в Барранкиле (Колумбия) у нас стащили всякую мелочь из кармана одного из рюкзаков, но в целом перелет прошел нормально, да еще с видами Панамского канала и красивейшим закатом над пиком Sierra Nevada de Santa Marta (5775 м) — передовым отрогом Анд в том месте, где они выходят к Карибскому морю. К тому же удалось посмотреть сверху на знаменитый старинный город Картахену.
Эту грозную крепость, «ключ к Панамскому перешейку», штурмовали все, кому не лень. В 1586 году Френсис Дрейк взял ее силами девятисот корсаров; в 1697 ее захватил десятитысячный французкий корпус. Но самую грозную осаду, предпринятую 27-тысячной армией капитана Вернона в 1741 году, город успешно выдержал благодаря коменданту гарнизона — безрукому, безногому и одноглазому старику Блазу де Лезо. Бронзовый памятник герою украшает центральную площадь города, но разглядеть его с самолета нам не удалось.
Город Каракас отделен от моря горным хребтом, склоны которого внизу поросли агавами и кактусами, а вверху — влажными тропическими лесами. Поскольку прилетели мы поздно ночью, то переночевали в маленьком городке на берегу, а в столицу двинулись лишь наутро. Каракас нам не понравился. Центр города — лабиринт небоскребов, барахолок и заводов, а предместья — море построенных из кирпича развалюх, похожих издали на пчелиные соты.
В 60-х годах Венесуэла наслаждалась экономическим расцветом, но потом падение цен на нефть (основной предмет экспорта) буквально подкосило страну. До сих пор местные жители разъезжают на некогда роскошных лимузинах тех времен. Дороги, впрочем, и сейчас в прекрасном состоянии. Уже к ночи мы домчались на автобусе до восточной части побережья, где переночевали в другом симпатичном городке и отправились на местный «Лазурный берег».
Горы здесь подходят вплотную к берегу, а у их подножий лежат крошечные бухточки с рощами кокосовых пальм. Начинался сезон дождей, и туристов почти не было. В море обнаружился коралловый риф, так что я очень долго не вылезал из теплой воды, изучая местную фауну.
Рифы здесь четко делятся на три полосы: дальше от берега растут гигантские шаровидные кораллы (Platygira), способные выдержать любые удары волн, основная часть рифа состоит из жгучего коралла (Millepora alcicornis), а в глубине бухт раскинулся «лес» изящных Pocillopora. По жгучему кораллу ползают «ракушки-фламинго» (Cyphoma gibbosa). Это одна из самых красивых раковин Атлантики, но для меня было сюрпризом, что живой моллюск еще прекраснее — словно маленький изящный сверток из леопардовой шкуры.
К полудню начался теплый ливень. Мы сидели под навесом кафе, выбегая наружу после каждого порыва ветра, чтобы собрать осыпавшиеся с огромного дерева плоды манго. Вместе с нами коротал время полуголый бич, худой и весь обросший.
Оказалось, впрочем, что он ветеран чуть ли не всех войн, в которых участвовал Иностранный Легион, и получает от правительства Франции огромную, по местным понятиям, пенсию.
К вечеру едва ползущий трактор доставил нас по красивейшей дороге в Куману — самое первое поселение испанцев в Южной Америке. Мы оказались очень далеко от центра и понятия не имели, в какой стороне он находится. Пришлось идти в сторону уменьшавшихся номеров домов. Темнело.
— А откуда ты знаешь, что эта улица куда-нибудь ведет? — вдруг спросила Юлька.
— А как же, — бодро ответил я. — Видишь, вот дом номер 500. Как только дойдем до ј1, это и будет центр.
Мы шли и шли, а рюкзаки почему-то внезапно стали наливаться тяжестью. Я слабо надеялся, что улица и вправду ведет к центру, но на сей раз нам повезло.
— Вот видишь, — гордо заявил я, — а ты еще споришь. Если я что-нибудь говорю, значит, это наверняка.
Тут мы встретили парочку местных хиппи, Гарри и Монику, и они, приняв за своих, помогли найти самый дешевый в городе отель. К сожалению, как и большинство дешевых ночлежек Венесуэлы, он одновременно являлся публичным домом. Как раз под нашей дверью стояла допотопная стиральная машина, и каждые несколько минут «девушки» засовывали туда очередную партию белья. Зато было и преимущество:
вентилятор, сдувающий комаров. В более дорогих отелях вместо вентиляторов кондиционеры (тоже 60-х годов). Они грохочут даже страшнее, но комаров, естественно, не сдувают, а в противомоскитных пологах всегда есть хотя бы одна дырка.
Назавтра нам пришлось ехать в автобусе почти весь день, и до городка Карипе в глубине Берегового хребта мы доплелись совершенно измученными. Но здесь нам так понравилось, что мы прожили в чистенькой маленькой гостинице целых три дня.
Местные жители уже привыкли к туристам, но еще не испорчены нашествием богатых гринго. Вскоре мы уже знали в лицо многих горожан. Каждый день мы ездили на попутках (которые тут ловятся за две минуты) в соседний заповедничек, где находится знаменитая Пещера Гуахаро, описанная еще Гумбольдтом.
Днем в ней слишком много народу, к тому же заходить можно только на 200 метров вглубь, поэтому мы не поленились забраться туда ночью.
В ближайшей ко входу части пещеры гнездится около 300 000 гуахаро (Steatornis caripensis) — больших птиц, родственных козодоям. Они вылетают наружу только по ночам, а для ориентации в темноте пользуются эхолокацией. Еще на входе слышишь оркестр птичьих криков и громких локационных щелчков. Поздно вечером из огромной «готической арки» пещеры вылетают тучи птиц, но и после полуночи можно увидеть, как отдельные опоздавшие проносятся на фоне луны к дальним равнинам. Ведь гуахаро питаются семенами масличной пальмы, за которыми приходится иногда отправляться очень далеко.
В пещере очень тепло и влажно, пол покрыт густой белой «щетиной» — проростками из оброненных птицами семян, которым так и не суждено увидеть свет. Благодаря такому источнику пищи тут водится множество всякой живности: колючие крысы (Ploechimys), алые сколопендры, гигантские жгутоногие пауки, слепые рыбки и сверчки. В дальних коридорах и в соседних мелких пещерках живет множество летучих мышей — от забавно бегающих черных вампиров (Desmodus rotundus) с круглыми пятачками до здоровенных хищных ложных вампиров (Vampyrum spectrum) с размахом крыльев почти метр и крошечных, питающихся нектаром листоносиков (Micronycteris и прочих). А над входом в пещеру гнездятся крупные черные стрижи (Cypseloides cryptus). Они вылетают на охоту только на 30-40 минут вечером и утром, но в это время над лесом столько насекомых, что они успевают накормить и себя и птенцов.
Окружающий лес очень красив, но там мало что водится. Ярко-зеленые сойки кричат в ветвях, в сумерках огромные бабочки Caligo с «совиными глазами» на крыльях величественно порхают в зарослях, а днем вдоль тропинок вьются геликониды — необыкновенно яркие и изящные мотыльки. Геликониды очень ядовиты, поэтому многие местные бабочки более или менее удачно подражают их окраске и манере полета.
Мы уже поняли, что лучшее время в тропическом лесу — ночь, поэтому каждый вечер после ужина совершали вылазку в заповедник. У пещеры обычно стояли автобусы с туристами, приехавшими посмотреть на вылет гуахаро, но с наступлением темноты они уезжали, и усыпанные лунными зайчиками лесные тропинки оставались в нашем полном распоряжении.
В один из таких ясных, теплых вечеров мы поднялись к высокому водопаду в глубине леса и присели отдохнуть на гладкие валуны в выбитой у его подножия чаше.
Потягивая по очереди чистейшую ручьевую водичку из кружки, мы молча смотрели, как зажигаются звезды на небе и светлячки в лесу. Среди корней ползали редчайшие светящиеся гекконы (Cyrtodactilus madarensis). Крохотные искорки светящегося мха мерцали по краям заводей, и первые лягушки уже журчали в кронах деревьев.
Вдруг раздалось громкое хлопанье крыльев, и тяжелая птица пролетела над нами, чуть не задев. Следом появились еще и еще, а через пару минут уже несколько сотен гуахаро кружили над нами. Сначала их большим черным глазам хватало света, потом они стали одна за другой включать «локаторы», и эхо громких щелчков запрыгало по скалам. Птицы стаями проносились сквозь водопад, успевая выпить немного воды на лету. Видимо, их локационная система не так совершенна, как у летучих мышей — они часто сталкивались, а одна даже села мне на голову.
Потом мы долго шли по еще мягкому асфальту обратно в Карипе, глядя, как крошечные мышевидные хомячки (Calomys) перебегают дорогу там, где она перечеркнута тенями деревьев, а черные силуэты гуахаро и сов проплывают в небе под сверкающей монетой луны. И нам казалось, что более счастливыми быть просто невозможно.
Но вскоре выяснилось, что мы ошибались.
Правда, поначалу очередной этап нашего путешествия проходил не слишком удачно.
Утром в понедельник мы выбрались на попутке из Карипе и двинулись через горы к побережью. Мы уже привыкли, что попутки ловятся за пару минут, и не очень огорчились, когда нас высадили на какой-то развилке. Но здесь пришлось ждать несколько часов. Стоять на одном месте было скучно, и мы потихоньку двинулись пешком. Немедленно полил дождь, который кончился лишь тогда, когда мы вымокли с головы до ног. Потом вышло солнце, и дорога, казалось, вот-вот зашипит в облаках пара. Мы уныло тащились вперед по холмистым полям, пока нас не подобрал очередной частник. Будучи выходцем с Тринидада, он знал полукреольский английский, так что мы весело болтали, пока впереди не появились соборы и крепостные башни Куманы.
В нашем отеле мест не было, и мы переночевали в соседнем бардаке между дискотекой и весело журчащим унитазом. Я узнал о себе много нового, когда утром пытался оторвать Юльку от подушки. Целый день мы мчались по прекрасному шоссе на юг, и на закате достигли моста через широ-кую мутную Ориноко.
Вообще-то в Венесуэле, да и почти во всех других странах континета, автобусное сообщение просто прекрасное. Можно в любое время уехать куда угодно, хоть из Колумбии в Чили. Но в каждой стране есть какая-то местная особенность, которая в той или иной степени отравляет все удовольствие. В Венесуэле это музыка.
Мы с Юлькой очень любим музыку, но только хорошую, а здесь слушают нечто среднее между нашими блатными песнями, «Ласковым маем» и маршами 30-х годов. При этом шофер непременно вешает в автобусе несколько динамиков и включает звук на такую громкость (особенно ночью, чтобы не уснуть за рулем), что даже с заткнутыми ватой ушами через час лезешь на стену. Самое удивительное, что пассажирам нравится, а вот мы так и не сумели понять, чем отличается одна песня от другой.
Центральная Венесуэла — это страна llanos (йянос), сухих высокотравных саванн с рощицами деревьев и бесконечными стадами скота. Раньше они доходили на юг примерно до Ориноко, но теперь простираются до самого подножия Гвианского нагорья. Кроме некоторых птиц и грызунов, тут мало кто водится. Поэтому уже на следующее утро мы занялись тем, как пробраться дальше к югу, в сельву.
Сьюдад Боливар (Боливарград) назван в честь родившегося здесь Симона Боливара, освободившего Венесуэлу и соседние страны от владычества Испании. В Венесуэле существует настоящий культ его личности, поэтому бюсты «Освободителя» здесь встречаются чаще, чем памятники Ленину в СССР. Подозреваю, впрочем, что он никогда не сумел бы победить, если бы Испания не была ослаблена вторжением Наполеона. Боливар мечтал об объединении стран континента, но они немедленно передрались между собой и продолжают выяснять отношения по сей день.
Городок жаркий и стоит на болоте, но здесь очень неплохо отдохнуть с дороги, гуляя по узким улочкам и цветущим паркам. Особенно здорово на холме, в старой части города, среди выкрашенных в земляничный, салатовый, синий и белоснежный цвета колониальных домиков. К сожалению, крошечные мошки Simulium, которые размножаются в прудах и речных заводях, переносят речную слепоту (онхоцеркоз), так что на улицах полно людей с побелевшими и уродливо вытаращенными глазными яблоками. Зато прямо в ботаническом саду можно увидеть чертовых обезьян (Pitecia) с лицами, похожими на попки, гигантских лягушек-быков (Rana catesbiana), пчел-плотников (Xylocopa) размером с кулак и удивительных черепах-матамат (Chelus timbriatus), маскирующихся под клубок водорослей, причем выросты на их морде похожи на извивающихся червячков и привлекают мелких рыбок, тут же попадающих черепахам в пасть.
Отсюда до Канаймы на краю сельвы всего 200 км, но по разбитой грунтовке почти никто не ездит, так что можно пройти весь путь пешком, так и не дождавшись попутки. Я отправился в аэропорт, чтобы попробовать найти самолет. На улице со мной разминулсь два типа, говоривших по-русски. Это было так неожиданно, что я лишь через несколько шагов обернулся и окликнул их: «Мужики!» Они остановились.
— Ты русский, что ль?
— А как вы догадались?
Оказалось, что это механики, обслуживающие самолеты «АН» на местных линиях.
— Зайди в аэропорту в крайнюю левую комнату, — посоветовали они мне. — Там сидит мужик, серб, он поменьше возьмет за самолет — если сумеешь договориться.
Высокий, интеллигентный серб поначалу запросил с нас 1000 долларов за маленький самолетик. Но я рассказал ему пару баек о том, как мы, российские братья, стоим на страже православной веры, и в конце концов удалось договориться за 480, включая бензин, транспорт по реке дальше на юг и питание на три дня.
Назавтра нам пришлось встать в четыре утра. Летать на таких «комариках» лучше до полудня, потому что потом появляются кучевые облака, и приходится петлять между ними, чтобы избежать болтанки в восходящих потоках. Набрав высоту, мы полетели точно на юг. Вскоре саванна с кольцами бутылочных пальм (Maximiliana regia) вокруг спрятавшихся между холмами болот сменилась пятнами леса, и вдруг мы оказались над окутанными водяной пылью водопадами на широкой мутной реке. Описав крутой вираж, мы сели на аэродром Канаймы, откуда уже видны затянутые облаками горы Гвианского нагорья.
Всего десять лет назад Канайма была никому не известной индейской деревушкой, но наплыв туристов превратил ее в райский уголок с уютными отелями и рестораном. Мы чудом успели добраться сюда за несколько дней до начала сезона, но все равно народу было очень много. Тем не менее в пальмовом болотце на окраине поселка обнаружилась масса интересного, в том числе ящерицы всех цветов радуги.
Я сидел на краю болота, наблюдая за ящерками и колибри, как вдруг словно порыв ветра пробежал по траве. Чем-то испуганные ящерицы разбегались в разные строны:
стремительно уносились изумрудные амейвы, прыгали с веток в воду бурые василиски, прятались под бревна мелкие сцинки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Спас меня годами выработанный «рефлекс лягушки» — мгновенная реакция на любое движение. Что-то чуть шевельнулось в кронах деревьев, я долго вглядывался в сгущающиеся сумерки и разглядел-таки сидящего на ветке кецаля. Он и вправду был хорош: ярко-зеленый, с пушистым хохолком, алым брюшком и парой длиннющих хвостовых перьев — каждое в метр. Чилийцы мгновенно перестали хныкать и запрыгали от радости (они были в куртках). Я выжал мокрую футболку и терпеливо дожидался, пока они успокоются, в надежде, что меня подвезут обратно в город.
Когда мы садились в джип, шофер отвел меня в сторону.
— Я отвезу тебя в город, — сказал он, — если ты дашь мне 20 долларов и ничего не скажешь моим туристам.
Мне было уже все равно. Мы бодро покатили вверх, но за двадцать метров до шоссе мотор заглох. Машина упорно отказывалась брать последний подъем.
Оставив новых знакомых дожидаться вызванного сторожем трактора, я забрал свои 20 долларов, вышел на шоссе, прошелся немного, чтобы согреться, и поймал машину до самого отеля, причем совершенно бесплатно. В отеле меня ждали теплая койка, вкусный ужин и, главное, чудесная Юлька, которой так приятно рассказать о приключениях дня!
На следующий день панамцы снова сказали «маньяна» (это вообще любимое словечко латиноамериканских чиновников), и мы, отчаявшись, взяли билет на самолет прямо в Венесуэлу. Центральноамериканская «разминка» закончилась. Нас ждал огромный континент Южной Америки с бесконечными расстояниями, высочайшими горами, дикими контрастами климатов и прочими сложностями. До чего же это здорово!
КОНЧИТА
костариканская народная песня
Расцветает кактус-мескалито,
Поплыли кайманы по реке.
Выходила из лесу Кончита,
Завязав рубашку на пупке.
Выходила, самбу заводила
Про морского синего тунца,
Про того, кого она любила,
По кому скучала без конца.
— Съешь, тукан, кусочек ананаса,
Улетай туда, где ал рассвет,
И бойцу в болотах Гондураса
От Кончиты передай привет.
Пусть мулатку вспомнит он простую,
Пусть услышит, как она поет,
Пусть асьенду бережет родную,
А Кончита кактус пожует !
Глава вторая. Гробы с музыкой
Пусть ваша бдительность не переходит в паранойю. Я прожил в этой стране несколько месяцев, и меня только трижды пытались ограбить.
Из путеводителя Lonely Planet.
Во время промежуточной посадки в Барранкиле (Колумбия) у нас стащили всякую мелочь из кармана одного из рюкзаков, но в целом перелет прошел нормально, да еще с видами Панамского канала и красивейшим закатом над пиком Sierra Nevada de Santa Marta (5775 м) — передовым отрогом Анд в том месте, где они выходят к Карибскому морю. К тому же удалось посмотреть сверху на знаменитый старинный город Картахену.
Эту грозную крепость, «ключ к Панамскому перешейку», штурмовали все, кому не лень. В 1586 году Френсис Дрейк взял ее силами девятисот корсаров; в 1697 ее захватил десятитысячный французкий корпус. Но самую грозную осаду, предпринятую 27-тысячной армией капитана Вернона в 1741 году, город успешно выдержал благодаря коменданту гарнизона — безрукому, безногому и одноглазому старику Блазу де Лезо. Бронзовый памятник герою украшает центральную площадь города, но разглядеть его с самолета нам не удалось.
Город Каракас отделен от моря горным хребтом, склоны которого внизу поросли агавами и кактусами, а вверху — влажными тропическими лесами. Поскольку прилетели мы поздно ночью, то переночевали в маленьком городке на берегу, а в столицу двинулись лишь наутро. Каракас нам не понравился. Центр города — лабиринт небоскребов, барахолок и заводов, а предместья — море построенных из кирпича развалюх, похожих издали на пчелиные соты.
В 60-х годах Венесуэла наслаждалась экономическим расцветом, но потом падение цен на нефть (основной предмет экспорта) буквально подкосило страну. До сих пор местные жители разъезжают на некогда роскошных лимузинах тех времен. Дороги, впрочем, и сейчас в прекрасном состоянии. Уже к ночи мы домчались на автобусе до восточной части побережья, где переночевали в другом симпатичном городке и отправились на местный «Лазурный берег».
Горы здесь подходят вплотную к берегу, а у их подножий лежат крошечные бухточки с рощами кокосовых пальм. Начинался сезон дождей, и туристов почти не было. В море обнаружился коралловый риф, так что я очень долго не вылезал из теплой воды, изучая местную фауну.
Рифы здесь четко делятся на три полосы: дальше от берега растут гигантские шаровидные кораллы (Platygira), способные выдержать любые удары волн, основная часть рифа состоит из жгучего коралла (Millepora alcicornis), а в глубине бухт раскинулся «лес» изящных Pocillopora. По жгучему кораллу ползают «ракушки-фламинго» (Cyphoma gibbosa). Это одна из самых красивых раковин Атлантики, но для меня было сюрпризом, что живой моллюск еще прекраснее — словно маленький изящный сверток из леопардовой шкуры.
К полудню начался теплый ливень. Мы сидели под навесом кафе, выбегая наружу после каждого порыва ветра, чтобы собрать осыпавшиеся с огромного дерева плоды манго. Вместе с нами коротал время полуголый бич, худой и весь обросший.
Оказалось, впрочем, что он ветеран чуть ли не всех войн, в которых участвовал Иностранный Легион, и получает от правительства Франции огромную, по местным понятиям, пенсию.
К вечеру едва ползущий трактор доставил нас по красивейшей дороге в Куману — самое первое поселение испанцев в Южной Америке. Мы оказались очень далеко от центра и понятия не имели, в какой стороне он находится. Пришлось идти в сторону уменьшавшихся номеров домов. Темнело.
— А откуда ты знаешь, что эта улица куда-нибудь ведет? — вдруг спросила Юлька.
— А как же, — бодро ответил я. — Видишь, вот дом номер 500. Как только дойдем до ј1, это и будет центр.
Мы шли и шли, а рюкзаки почему-то внезапно стали наливаться тяжестью. Я слабо надеялся, что улица и вправду ведет к центру, но на сей раз нам повезло.
— Вот видишь, — гордо заявил я, — а ты еще споришь. Если я что-нибудь говорю, значит, это наверняка.
Тут мы встретили парочку местных хиппи, Гарри и Монику, и они, приняв за своих, помогли найти самый дешевый в городе отель. К сожалению, как и большинство дешевых ночлежек Венесуэлы, он одновременно являлся публичным домом. Как раз под нашей дверью стояла допотопная стиральная машина, и каждые несколько минут «девушки» засовывали туда очередную партию белья. Зато было и преимущество:
вентилятор, сдувающий комаров. В более дорогих отелях вместо вентиляторов кондиционеры (тоже 60-х годов). Они грохочут даже страшнее, но комаров, естественно, не сдувают, а в противомоскитных пологах всегда есть хотя бы одна дырка.
Назавтра нам пришлось ехать в автобусе почти весь день, и до городка Карипе в глубине Берегового хребта мы доплелись совершенно измученными. Но здесь нам так понравилось, что мы прожили в чистенькой маленькой гостинице целых три дня.
Местные жители уже привыкли к туристам, но еще не испорчены нашествием богатых гринго. Вскоре мы уже знали в лицо многих горожан. Каждый день мы ездили на попутках (которые тут ловятся за две минуты) в соседний заповедничек, где находится знаменитая Пещера Гуахаро, описанная еще Гумбольдтом.
Днем в ней слишком много народу, к тому же заходить можно только на 200 метров вглубь, поэтому мы не поленились забраться туда ночью.
В ближайшей ко входу части пещеры гнездится около 300 000 гуахаро (Steatornis caripensis) — больших птиц, родственных козодоям. Они вылетают наружу только по ночам, а для ориентации в темноте пользуются эхолокацией. Еще на входе слышишь оркестр птичьих криков и громких локационных щелчков. Поздно вечером из огромной «готической арки» пещеры вылетают тучи птиц, но и после полуночи можно увидеть, как отдельные опоздавшие проносятся на фоне луны к дальним равнинам. Ведь гуахаро питаются семенами масличной пальмы, за которыми приходится иногда отправляться очень далеко.
В пещере очень тепло и влажно, пол покрыт густой белой «щетиной» — проростками из оброненных птицами семян, которым так и не суждено увидеть свет. Благодаря такому источнику пищи тут водится множество всякой живности: колючие крысы (Ploechimys), алые сколопендры, гигантские жгутоногие пауки, слепые рыбки и сверчки. В дальних коридорах и в соседних мелких пещерках живет множество летучих мышей — от забавно бегающих черных вампиров (Desmodus rotundus) с круглыми пятачками до здоровенных хищных ложных вампиров (Vampyrum spectrum) с размахом крыльев почти метр и крошечных, питающихся нектаром листоносиков (Micronycteris и прочих). А над входом в пещеру гнездятся крупные черные стрижи (Cypseloides cryptus). Они вылетают на охоту только на 30-40 минут вечером и утром, но в это время над лесом столько насекомых, что они успевают накормить и себя и птенцов.
Окружающий лес очень красив, но там мало что водится. Ярко-зеленые сойки кричат в ветвях, в сумерках огромные бабочки Caligo с «совиными глазами» на крыльях величественно порхают в зарослях, а днем вдоль тропинок вьются геликониды — необыкновенно яркие и изящные мотыльки. Геликониды очень ядовиты, поэтому многие местные бабочки более или менее удачно подражают их окраске и манере полета.
Мы уже поняли, что лучшее время в тропическом лесу — ночь, поэтому каждый вечер после ужина совершали вылазку в заповедник. У пещеры обычно стояли автобусы с туристами, приехавшими посмотреть на вылет гуахаро, но с наступлением темноты они уезжали, и усыпанные лунными зайчиками лесные тропинки оставались в нашем полном распоряжении.
В один из таких ясных, теплых вечеров мы поднялись к высокому водопаду в глубине леса и присели отдохнуть на гладкие валуны в выбитой у его подножия чаше.
Потягивая по очереди чистейшую ручьевую водичку из кружки, мы молча смотрели, как зажигаются звезды на небе и светлячки в лесу. Среди корней ползали редчайшие светящиеся гекконы (Cyrtodactilus madarensis). Крохотные искорки светящегося мха мерцали по краям заводей, и первые лягушки уже журчали в кронах деревьев.
Вдруг раздалось громкое хлопанье крыльев, и тяжелая птица пролетела над нами, чуть не задев. Следом появились еще и еще, а через пару минут уже несколько сотен гуахаро кружили над нами. Сначала их большим черным глазам хватало света, потом они стали одна за другой включать «локаторы», и эхо громких щелчков запрыгало по скалам. Птицы стаями проносились сквозь водопад, успевая выпить немного воды на лету. Видимо, их локационная система не так совершенна, как у летучих мышей — они часто сталкивались, а одна даже села мне на голову.
Потом мы долго шли по еще мягкому асфальту обратно в Карипе, глядя, как крошечные мышевидные хомячки (Calomys) перебегают дорогу там, где она перечеркнута тенями деревьев, а черные силуэты гуахаро и сов проплывают в небе под сверкающей монетой луны. И нам казалось, что более счастливыми быть просто невозможно.
Но вскоре выяснилось, что мы ошибались.
Правда, поначалу очередной этап нашего путешествия проходил не слишком удачно.
Утром в понедельник мы выбрались на попутке из Карипе и двинулись через горы к побережью. Мы уже привыкли, что попутки ловятся за пару минут, и не очень огорчились, когда нас высадили на какой-то развилке. Но здесь пришлось ждать несколько часов. Стоять на одном месте было скучно, и мы потихоньку двинулись пешком. Немедленно полил дождь, который кончился лишь тогда, когда мы вымокли с головы до ног. Потом вышло солнце, и дорога, казалось, вот-вот зашипит в облаках пара. Мы уныло тащились вперед по холмистым полям, пока нас не подобрал очередной частник. Будучи выходцем с Тринидада, он знал полукреольский английский, так что мы весело болтали, пока впереди не появились соборы и крепостные башни Куманы.
В нашем отеле мест не было, и мы переночевали в соседнем бардаке между дискотекой и весело журчащим унитазом. Я узнал о себе много нового, когда утром пытался оторвать Юльку от подушки. Целый день мы мчались по прекрасному шоссе на юг, и на закате достигли моста через широ-кую мутную Ориноко.
Вообще-то в Венесуэле, да и почти во всех других странах континета, автобусное сообщение просто прекрасное. Можно в любое время уехать куда угодно, хоть из Колумбии в Чили. Но в каждой стране есть какая-то местная особенность, которая в той или иной степени отравляет все удовольствие. В Венесуэле это музыка.
Мы с Юлькой очень любим музыку, но только хорошую, а здесь слушают нечто среднее между нашими блатными песнями, «Ласковым маем» и маршами 30-х годов. При этом шофер непременно вешает в автобусе несколько динамиков и включает звук на такую громкость (особенно ночью, чтобы не уснуть за рулем), что даже с заткнутыми ватой ушами через час лезешь на стену. Самое удивительное, что пассажирам нравится, а вот мы так и не сумели понять, чем отличается одна песня от другой.
Центральная Венесуэла — это страна llanos (йянос), сухих высокотравных саванн с рощицами деревьев и бесконечными стадами скота. Раньше они доходили на юг примерно до Ориноко, но теперь простираются до самого подножия Гвианского нагорья. Кроме некоторых птиц и грызунов, тут мало кто водится. Поэтому уже на следующее утро мы занялись тем, как пробраться дальше к югу, в сельву.
Сьюдад Боливар (Боливарград) назван в честь родившегося здесь Симона Боливара, освободившего Венесуэлу и соседние страны от владычества Испании. В Венесуэле существует настоящий культ его личности, поэтому бюсты «Освободителя» здесь встречаются чаще, чем памятники Ленину в СССР. Подозреваю, впрочем, что он никогда не сумел бы победить, если бы Испания не была ослаблена вторжением Наполеона. Боливар мечтал об объединении стран континента, но они немедленно передрались между собой и продолжают выяснять отношения по сей день.
Городок жаркий и стоит на болоте, но здесь очень неплохо отдохнуть с дороги, гуляя по узким улочкам и цветущим паркам. Особенно здорово на холме, в старой части города, среди выкрашенных в земляничный, салатовый, синий и белоснежный цвета колониальных домиков. К сожалению, крошечные мошки Simulium, которые размножаются в прудах и речных заводях, переносят речную слепоту (онхоцеркоз), так что на улицах полно людей с побелевшими и уродливо вытаращенными глазными яблоками. Зато прямо в ботаническом саду можно увидеть чертовых обезьян (Pitecia) с лицами, похожими на попки, гигантских лягушек-быков (Rana catesbiana), пчел-плотников (Xylocopa) размером с кулак и удивительных черепах-матамат (Chelus timbriatus), маскирующихся под клубок водорослей, причем выросты на их морде похожи на извивающихся червячков и привлекают мелких рыбок, тут же попадающих черепахам в пасть.
Отсюда до Канаймы на краю сельвы всего 200 км, но по разбитой грунтовке почти никто не ездит, так что можно пройти весь путь пешком, так и не дождавшись попутки. Я отправился в аэропорт, чтобы попробовать найти самолет. На улице со мной разминулсь два типа, говоривших по-русски. Это было так неожиданно, что я лишь через несколько шагов обернулся и окликнул их: «Мужики!» Они остановились.
— Ты русский, что ль?
— А как вы догадались?
Оказалось, что это механики, обслуживающие самолеты «АН» на местных линиях.
— Зайди в аэропорту в крайнюю левую комнату, — посоветовали они мне. — Там сидит мужик, серб, он поменьше возьмет за самолет — если сумеешь договориться.
Высокий, интеллигентный серб поначалу запросил с нас 1000 долларов за маленький самолетик. Но я рассказал ему пару баек о том, как мы, российские братья, стоим на страже православной веры, и в конце концов удалось договориться за 480, включая бензин, транспорт по реке дальше на юг и питание на три дня.
Назавтра нам пришлось встать в четыре утра. Летать на таких «комариках» лучше до полудня, потому что потом появляются кучевые облака, и приходится петлять между ними, чтобы избежать болтанки в восходящих потоках. Набрав высоту, мы полетели точно на юг. Вскоре саванна с кольцами бутылочных пальм (Maximiliana regia) вокруг спрятавшихся между холмами болот сменилась пятнами леса, и вдруг мы оказались над окутанными водяной пылью водопадами на широкой мутной реке. Описав крутой вираж, мы сели на аэродром Канаймы, откуда уже видны затянутые облаками горы Гвианского нагорья.
Всего десять лет назад Канайма была никому не известной индейской деревушкой, но наплыв туристов превратил ее в райский уголок с уютными отелями и рестораном. Мы чудом успели добраться сюда за несколько дней до начала сезона, но все равно народу было очень много. Тем не менее в пальмовом болотце на окраине поселка обнаружилась масса интересного, в том числе ящерицы всех цветов радуги.
Я сидел на краю болота, наблюдая за ящерками и колибри, как вдруг словно порыв ветра пробежал по траве. Чем-то испуганные ящерицы разбегались в разные строны:
стремительно уносились изумрудные амейвы, прыгали с веток в воду бурые василиски, прятались под бревна мелкие сцинки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33