Однако эти неприветливые плато — один из древнейших центров цивилизации, а их недра скрывают сказочные богатства.
В Пуно я попал в день праздника Икеке, доброго бога подарков и торговли. По преданию, если в этот день купишь какой-нибудь игрушечный предмет, то вскоре приобретешь и оригинал. Поэтому народ закупает в магазинах множество игрушечных автомобилей, телевизоров и кукольных домиков, а некоторые оптимисты — даже модели самолетов.
Городок стоит на берегу Титикаки, одного из самых больших высокогорных озер.
Дальний, боливийский берег почти не видно — лишь изредка проступит сквозь дымку зубчатый силуэт гор. Многие части озера совсем мелкие и сплошь заросли ряской или камышом, но в других местах глубина достигает сотен метров и бывают сильные шторма.
На озере живет удивительный народ — племя Uros. Когда-то такие низкорослые темнокожие индейцы населяли всю Южную Америку, но потом их вытеснили другие, и древняя раса сохранилась только на Огненной Земле и Альтиплано. Чтобы избежать контакта с пришельцами, индейцами кечуа-аймарской языковой семьи, урос покинули берега и стали жить на воде. Из камыша Scripus californicus, заросли которого тянутся на десятки миль, они строят плавучие острова диаметром до полукилометра.
Такие камышовые маты веками плавают по озеру, то садясь на мель, то снова пускаясь в путь. Нижние слои медленно гниют, но индейцы наращивают свои острова сверху. Связь между ними поддерживается с помощью камышовых лодок, сходство которых с древнеегипетскими так поразило в свое время Тура Хейердала (на самом деле различий в конструкции, по-моему, тоже очень много).
Сейчас чистокровных урос уже нет — все они имеют примесь аймарской крови.
Некоторые деревни все еще живут ловлей рыбы, разведением гигантских жаб и доращиванием взятых из гнезд птенцов, другие стали «туристскими». Чтобы бесплатно сфотографировать любого из урос, будь то ребенок или дряхлая старуха, надо обладать большой ловкостью.
Дома и даже церкви урос — просто шалаши из камыша, но остров выдерживает и вес современного здания таможни. Таможня необходима беднягам, ведь их острова постоянно перегоняет ветром то на перуанскую, то на боливийскую часть озера.
Титикака буквально кишит водоплавающей птицей. В ряске копошатся утки, на плесах гоняются за рыбой бескрылые чомги (Rollandia microptera), молодым камышом кормятся савки (Oxyura), а в зарослях взрослого бродят камышницы. Гигантские лысухи (Fulica gigantea) строят для своих гнезд плавучие островки на манер индейских. В более открытых частях озера кормятся многотысячные стаи плавунчиков (Phalaropus tricolor), прилетевших на зиму из прерий Северной Америки.
С детства ненавижу холодную воду, и всю жизнь приходится в нее лазить. Но должен же я был посмотреть, что таится в глубинах столь богатого жизнью озера! Вода оказалась необыкновенно прозрачной, особенно под плавучими островами и зарослями ряски, куда не проникает свет. Медленно паря в полусотне метров над илистым дном, я мог различить стайки рыбок и удивительных гигантских жаб (Telmatobius).
В богатой кислородом воде озера эти похожие на пузырь существа обходятся кожным дыханием и никогда не поднимаются к поверхности. К счастью, день выдался солнечный, так что я быстро согрелся, выйдя из ледяной воды.
Несколько сотен тысяч лет назад озеро Титикака занимало большую часть Альтиплано, и с тех пор по всему плато остались его «осколки» — реликтовые озера. На одном из них, небольшом, но глубоком, в нескольких километрах от Пуно, есть круглый островок Sullistani, связанный с берегом узкой насыпью. С глубокой древности это место считалось священным и использовалось как место захоронения вождей.
Первые погребальные сооружения, относящиеся к X-V векам до н. э., представляют собой просто большие «шкафы» из камней. Потом Суйистани долго оставалось заброшенным — в то время все Альтиплано подчинялось власти Тиуанако, города в Боливии. В IX веке империя Тиуанако распалась, и в этом районе возникла особая культура Colla. Именно в период Койя были созданы знаменитые ступы, делающие островок одим из чудес Южной Америки.
На вершине острова возвышается десяток гигантских сооружений в виде опрокинутых стаканов. Они построены из кубических плит размером больше метра. Внутри «стакана» сложена внутренняя конструкция, похожая по форме, но из маленьких камней, скрывающая погребальную камеру. Две ступы не достроены, и можно видеть все стадии работы — как тащили из каменоломен гранитные блоки, как шлифовали, как подгоняли друг к другу притиркой. Среди бесплодной бурой пуны, крошечных кактусов и черных глубин озера эти странные сооружения выглядят на редкость загадочно — не случайно их строителями не раз объявляли инопланетян. Какой смысл придавался конструкции, никто не знает. По одной теории, две оболочки обозначали дневное и ночное небо, по другой — матку и живот Матери-Земли, по третьей — член во влагалище… есть еще десяток гипотез.
Койя постепенно распространили свою власть на все Альтиплано, но тут с севера на них обрушилась армия инки Пачакутека Великого. В долгой кровопролитной войне Пачакутек победил. Но и он сам, и его наследники отнеслись к культуре Койя с большим уважением. Язык аймара, на котором говорят жители плато, был единственным, кроме государственного кечуа, на котором разрешалось говорить в империи инков. Известно, кстати, что члены правящей семьи говорили между собой не на кечуа, а на каком-то секретном языке, известном только им — возможно, на древнеаймарском.
Авторитет священного острова был так велик, что новые правители стали пользоваться им как фамильным кладбищем. Их ступы не так велики и построены в инкской манере из квадратных камней с закругленными углами. Инки правили недолго — их сменили испанцы, которые разграбили все захоронения и многие из них повредили или разрушили.
Остров особенно красив на закате. Стихает безжалостный ветер, замирают на камнях высокогорные игуаны (Liolaemus), в черных заводях озера неподвижно стоят фламинго. Изредка прожужжит над цветущим кактусом колибри, мелькнет в траве горная морская свинка (Microcavia) или донесется тихий щебет пустынных вьюрков (Diuca). Постепенно серые ступы словно раскаляются докрасна в лучах низкого солнца, но вот оно садится — и они остаются черными силуэтами на фоне догорающего неба. Сразу становится холодно, и снова запевает свою песню ледяной ветер плато.
Из Пуно я поехал ночным автобусом в Такну на берегу океана у границы с Чили.
Автобус быстро катил по схваченному ночным морозом Альтиплано, пассажиры спали, закутавшись, или слушали проповедника — усатого сеньора благообразного вида с добрым взглядом. Мягким голосом седой человек напоминал нам простые истины — люби ближнего, не отказывай в помощи, не презирай нищего. Стопка христианских книжек, которыми он торговал, таяла на глазах.
Вдруг автобус резко затормозил. Маленький белый «рафик» торчал из кювета, задрав к небу задние колеса. Кучка аборигенов с потерянным видом сгрудилась рядом, стуча зубами. Любопытные пассажиры мгновенно высыпали на дорогу, но пронзительный ледяной ветер со снежной крупой загнал почти всех обратно.
— Что ты собираешься делать? — спросил проповедник шофера.
— Как что? Сейчас тросом зацепим и вытянем.
— Ты что, с ума сошел? Из-за каких-то грязных крестьян мы будем час торчать тут на морозе?
— Да ведь делов-то на пять минут!
— Ты моим временем не распоряжайся! Я твоему начальнику пожалуюсь — уволят в два счета! А ну, быстро поехал!
— Может, хоть людей заберем?
— Что? Без билета? Пускать в салон этих свиней? Клянусь Матерью Божьей…
— Поехали! — закричали несколько голосов из салона.
— Международная Инспекция по Контролю! — скромно представился я, подойдя к ним и помахивая Индульгенцией. — В чем дело, сеньоры?
— Сеньор инспектор, — склонился передо мной продавец книжек, — какая честь! Я вот тут принимаю меры против нарушений расписания…
— Всем мужчинам выйти из автобуса! — скомандовал я. — Цепляй трос, чего ждешь?
Ровно через минуту мы дружными усилиями вытолкали «рафик» на асфальт.
Проповедник пытался было поруководить, но я незаметно поддел его под коленки натянутым тросом, и он рухнул в грязную лужу, проломив тонкий ледок. После этого никто уже не мешал нам спать — бедный сеньор был вынужден раздеться догола и сидел рядом с шофером на горячей крышке мотора, стуча зубами.
В Такне было серо, сыро и очень холодно. Ежась, я думал о том, что мне предстоит проехать еще несколько тысяч километров на юг. Если здесь, на широте Фиджи, такой дубняк, что будет рядом с Антарктикой? Единственная надежда — на весну, которая должна вот-вот начаться, ведь скоро октябрь, а он в южном полушарии соответствует нашему апрелю…
На последние перуанские сольки я купил пару слайдовых пленок (в Чили они втрое дороже) и два мешка булок. В Чили установлены очень строгие карантинные правила — из Перу и Боливии запрещен ввоз продуктов. Причина — опасность завоза плодовой мушки, которая может уничтожить знаменитые сады. Для надежности при пограничных шмонах изымают не только фрукты, но даже консервы. Поэтому один мешок я спрятал в спальник, а другой ухитрился сжевать весь, пока ехал на такси к границе.
Машину мы взяли в складчину с японской туристкой, которая представилась учительницей английского (при этом по-английски она знала только слова «yes», «no» и «please»).
Перуанская виза у меня была просрочена почти вдвое, но пограничник спал на ходу и ничего не заметил. Чилийский таможенник обыскал мой рюкзак (булки не нашел) и повернулся к японке.
— No, please! — сказала она, прижимая к себе рюкзачок.
Чилиец удивился, но все же молча забрал у нее рюкзак и стал вынимать вещи одну за другой. Чем глубже он забирался, тем отчаяннее она протестовала. Через минуту мужик был абсолютно уверен, что где-то в рюкзаке спрятан героин или еще что-нибудь ужасное. Используя вопли несчастной жертвы как сигналы «горячо-холодно», он в конце концов сузил круг поисков до косметички.
— No, please!!! — закричала она, ломая руки.
Кровожадно усмехаясь, офицер вытряхнул содержимое косметички на стол. Там оказались пудреница, расческа, пачка презервативов и «тампакс.» Бедная японка чуть ли не билась в истерике, а таможенник никак не мог понять причину столь странной реакции. Машинально раскурочив тампон, он отпустил ее и долго озадаченно глядел вслед. Самое интересное, что по документам она и вправду была учителем английского.
На этой широте дождей не бывает даже в годы Эль-Ниньо, а туманы с моря проходят на высоте около пятисот метров, поэтому береговая пустыня и поднимающиеся над ней склоны гор абсолютно лишены растительности. Жизнь есть только в долинах рек, стекающих с Альтиплано. В устье одной из рек расположена Арика — самый северный город Чили.
Страна мне понравилась с первого взгляда. Народ живет совершенно по-европейски, но цены в супермаркетах вполне умеренные. Население представляет собой пеструю смесь выходцев из всех европейских стран, но говорит на внятном и правильном испанском. Несмотря на высокий уровень жизни, попутку поймать довольно легко — редкое сочетание. В первом же ларьке я, наконец, нашел чиримойю — странный чешуйчатый фрукт с непередаваемо нежным вкусом, словно смесь земляничного, ананасового и бананового йогурта. К сожалению, это чудо совершенно невозможно хранить больше двух суток.
В Арике есть даже свой вид колибри — Elidia garellia, который не встречается нигде в мире, кроме садов и предместий этого города. Она летает днем, а утром и вечером ее сменяет обычная в пустынях Перу Phodopis vesper. Другая достопримечательность городка — огромное скопление бурых пеликанов на набережных и причалах. Словно толпы древних ящеров-птеранодонов, длинноносые птицы тысячами сидят у моря, не обращая ни малейшего внимания на прохожих.
Из Арики начинается шоссе, идущее на Альтиплано и дальше в Ла-Пас. У стыка границ Чили с Боливией и Перу лежит большой национальный парк Lauca. Чтобы туда добраться, достаточно часок простоять на дороге и потом несколько часов трястись в попутном грузовике. Собственно, трястись-то особенно не приходится — даже в самых глухих уголках Чили прекрасные дороги. Выше, выше, и вот перед вами самое красивое место на всем Альтиплано — озеро Chungara на высоте 4800 метров.
Над озером возвышаются четыре идеально правильных ледяных конуса — вулканы Sajama (6250 м), Parinacota (6100), Сhungara (6001) и дымящийся Guiatiri (6070).
Поскольку было только одиннадцать утра, я решил слазить на Чунгару, благо лед из-за крайней сухости климата начинается только с 5800 м. К моему удивлению, вверх по склону вела инкская дорожка-лесенка. Еще большим сюрпризом был лес, ютившийся в лощине на высоте 4950 метров. Строго говоря, хотя эти заросли Polilepis tarapacana и считаются самым высокогорным лесом в мире, по-русски их правильней было бы назвать стлаником.
Никогда бы не подумал, что придется подниматься на шеститысячник по ступенькам.
Надо сказать, что это чертовски удобно. В полдень я достиг границы пуны (5100 м), в час дня на высоте 5300 растительность вообще исчезла, к трем начался ледник, а в пять я уже стоял на вершине и был буквально потрясен, обнаружив там развалины маленькой крепости. Взглянув в бинокль на вершины соседних вулканов, я обнаружил такую же крепость на Сахаме! Любой альпинист знает, что жить на такой высоте больше нескольких дней невозможно. Что они здесь делали? Еще Инка Гарсиласо де ла Вега писал об этих загадочных развалинах на вершинах ледяных гор, но для него они были такой же загадкой, как и для меня.
А может быть, им просто нравился вид с вершины? Отсюда открывается космическая панорама — черные и красные пики, языки застывшей лавы, россыпи разноцветных озер… В сухом воздухе можно разглядеть розовый налет фламинго на озерах, лежащих за десятки километров.
Обратно я просто сбежал бегом и в семь вечера снова был на озере. Здесь жизнь прямо-таки кипит, словно это не суровая высокогорная пустыня, а теплые субтропики. На цветущих лужайках пасутся викуньи (Lama vicugna), похожие на золотисто-рыжих верблюжат. По отмелям разгуливают ибисы, цапли-кваквы, совершенно не боящиеся человека белые андские гуси. Гиганские лысухи, которые за неимением камыша строят здесь гнезда из камней, с криками гоняются друг за другом. Дальше от берега раз за разом исполняют свои чудесные брачные танцы большие и маленькие поганки. Там, где посуше, бродят стайки куликов Attagis gayi, которые здесь заменяют белых куропаток.
Закат был ошеломляюще красив: ледяные горы превратились в конуса темно-алого пламени, озеро казалось расплавленной лавой, а дальние хребты стали пронзительно-фиолетовыми. Из каменистых россыпей появились длиннохвостые вискачи (Lagidium viscacia) и принялись скакать по камням, как расшалившиеся зайцы.
Словно игрушечный танк, прокатился через дорогу волосатый горный броненосец (Dasypus pilosus), мелькнула тенью пушистая лиса (Dusicyon microtis), потом стало стремительно холодать, а небо почернело и вспыхнуло звездами.
Нигде на свете нет такой видимости, как на Альтиплано. Хотя воздух Северо-Западного Тибета еще суше, там слишком много пыли, а здесь ничто не мешает выглядывать из-под атмосферы. В ясную ночь невооруженным глазом видно около 5000 звезд. Когда озерца замерзли, стихли голоса черных жаб и погас отсвет заката, я погасил фонарик и долго молча шел по тропинке, глядя в космос. Ниточка молодой луны вскоре тоже зашла, и тут от горизонта к зениту поднялся узкий конус рассеяного сияния — зодиакальный свет. Это изумительно красивая штука, но ее бывает видно только в тропиках, и то очень редко. Возникает она оттого, что Солнце освещает тянущийся за Землей «хвост» из мельчайшей пыли. Пересекаясь с Млечным путем, конус образовал подобие готической арки с вершиной в зените.
Зеленый метеорит прочертил небо. За поворотом возникла деревня аймара из десятка глинобитных домов с крошечной белой «пряничной» церквушкой в конце улицы. Здесь я переночевал в столовой для шоферов, но перед рассветом проснулся от холода и весело зашагал дальше.
Вскоре мне встретилась андская кошка (Felis jacobita) чрезвычайной пушистости, а потом рассвело, и промерзшая за ночь пуна сразу наполнилась жизнью. Повсюду взлетали фонтанчики песка — это проводили утреннюю уборку нор хомячки, хомяки и хомячищи, которых здесь великое множество. Из тех же нор появились похожие на разноцветную гальку птички — коньки Anthus, вьюрки Dijuca и прочая мелочь. Там, где трава погуще, расхаживали похожие на большие серые валуны горные тинаму (Nothoprocta), а на заболоченных лугах гуляли маленькие страусы пуны — горные нанду (Rhea darwini). Быстро потеплело, и в небе закружились каракары, а потом и одинокий кондор. По гребням хребтов паслись непуганые викуньи, а в долине вскоре появились пастухи со стадами величавых лам и пушистых альпак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
В Пуно я попал в день праздника Икеке, доброго бога подарков и торговли. По преданию, если в этот день купишь какой-нибудь игрушечный предмет, то вскоре приобретешь и оригинал. Поэтому народ закупает в магазинах множество игрушечных автомобилей, телевизоров и кукольных домиков, а некоторые оптимисты — даже модели самолетов.
Городок стоит на берегу Титикаки, одного из самых больших высокогорных озер.
Дальний, боливийский берег почти не видно — лишь изредка проступит сквозь дымку зубчатый силуэт гор. Многие части озера совсем мелкие и сплошь заросли ряской или камышом, но в других местах глубина достигает сотен метров и бывают сильные шторма.
На озере живет удивительный народ — племя Uros. Когда-то такие низкорослые темнокожие индейцы населяли всю Южную Америку, но потом их вытеснили другие, и древняя раса сохранилась только на Огненной Земле и Альтиплано. Чтобы избежать контакта с пришельцами, индейцами кечуа-аймарской языковой семьи, урос покинули берега и стали жить на воде. Из камыша Scripus californicus, заросли которого тянутся на десятки миль, они строят плавучие острова диаметром до полукилометра.
Такие камышовые маты веками плавают по озеру, то садясь на мель, то снова пускаясь в путь. Нижние слои медленно гниют, но индейцы наращивают свои острова сверху. Связь между ними поддерживается с помощью камышовых лодок, сходство которых с древнеегипетскими так поразило в свое время Тура Хейердала (на самом деле различий в конструкции, по-моему, тоже очень много).
Сейчас чистокровных урос уже нет — все они имеют примесь аймарской крови.
Некоторые деревни все еще живут ловлей рыбы, разведением гигантских жаб и доращиванием взятых из гнезд птенцов, другие стали «туристскими». Чтобы бесплатно сфотографировать любого из урос, будь то ребенок или дряхлая старуха, надо обладать большой ловкостью.
Дома и даже церкви урос — просто шалаши из камыша, но остров выдерживает и вес современного здания таможни. Таможня необходима беднягам, ведь их острова постоянно перегоняет ветром то на перуанскую, то на боливийскую часть озера.
Титикака буквально кишит водоплавающей птицей. В ряске копошатся утки, на плесах гоняются за рыбой бескрылые чомги (Rollandia microptera), молодым камышом кормятся савки (Oxyura), а в зарослях взрослого бродят камышницы. Гигантские лысухи (Fulica gigantea) строят для своих гнезд плавучие островки на манер индейских. В более открытых частях озера кормятся многотысячные стаи плавунчиков (Phalaropus tricolor), прилетевших на зиму из прерий Северной Америки.
С детства ненавижу холодную воду, и всю жизнь приходится в нее лазить. Но должен же я был посмотреть, что таится в глубинах столь богатого жизнью озера! Вода оказалась необыкновенно прозрачной, особенно под плавучими островами и зарослями ряски, куда не проникает свет. Медленно паря в полусотне метров над илистым дном, я мог различить стайки рыбок и удивительных гигантских жаб (Telmatobius).
В богатой кислородом воде озера эти похожие на пузырь существа обходятся кожным дыханием и никогда не поднимаются к поверхности. К счастью, день выдался солнечный, так что я быстро согрелся, выйдя из ледяной воды.
Несколько сотен тысяч лет назад озеро Титикака занимало большую часть Альтиплано, и с тех пор по всему плато остались его «осколки» — реликтовые озера. На одном из них, небольшом, но глубоком, в нескольких километрах от Пуно, есть круглый островок Sullistani, связанный с берегом узкой насыпью. С глубокой древности это место считалось священным и использовалось как место захоронения вождей.
Первые погребальные сооружения, относящиеся к X-V векам до н. э., представляют собой просто большие «шкафы» из камней. Потом Суйистани долго оставалось заброшенным — в то время все Альтиплано подчинялось власти Тиуанако, города в Боливии. В IX веке империя Тиуанако распалась, и в этом районе возникла особая культура Colla. Именно в период Койя были созданы знаменитые ступы, делающие островок одим из чудес Южной Америки.
На вершине острова возвышается десяток гигантских сооружений в виде опрокинутых стаканов. Они построены из кубических плит размером больше метра. Внутри «стакана» сложена внутренняя конструкция, похожая по форме, но из маленьких камней, скрывающая погребальную камеру. Две ступы не достроены, и можно видеть все стадии работы — как тащили из каменоломен гранитные блоки, как шлифовали, как подгоняли друг к другу притиркой. Среди бесплодной бурой пуны, крошечных кактусов и черных глубин озера эти странные сооружения выглядят на редкость загадочно — не случайно их строителями не раз объявляли инопланетян. Какой смысл придавался конструкции, никто не знает. По одной теории, две оболочки обозначали дневное и ночное небо, по другой — матку и живот Матери-Земли, по третьей — член во влагалище… есть еще десяток гипотез.
Койя постепенно распространили свою власть на все Альтиплано, но тут с севера на них обрушилась армия инки Пачакутека Великого. В долгой кровопролитной войне Пачакутек победил. Но и он сам, и его наследники отнеслись к культуре Койя с большим уважением. Язык аймара, на котором говорят жители плато, был единственным, кроме государственного кечуа, на котором разрешалось говорить в империи инков. Известно, кстати, что члены правящей семьи говорили между собой не на кечуа, а на каком-то секретном языке, известном только им — возможно, на древнеаймарском.
Авторитет священного острова был так велик, что новые правители стали пользоваться им как фамильным кладбищем. Их ступы не так велики и построены в инкской манере из квадратных камней с закругленными углами. Инки правили недолго — их сменили испанцы, которые разграбили все захоронения и многие из них повредили или разрушили.
Остров особенно красив на закате. Стихает безжалостный ветер, замирают на камнях высокогорные игуаны (Liolaemus), в черных заводях озера неподвижно стоят фламинго. Изредка прожужжит над цветущим кактусом колибри, мелькнет в траве горная морская свинка (Microcavia) или донесется тихий щебет пустынных вьюрков (Diuca). Постепенно серые ступы словно раскаляются докрасна в лучах низкого солнца, но вот оно садится — и они остаются черными силуэтами на фоне догорающего неба. Сразу становится холодно, и снова запевает свою песню ледяной ветер плато.
Из Пуно я поехал ночным автобусом в Такну на берегу океана у границы с Чили.
Автобус быстро катил по схваченному ночным морозом Альтиплано, пассажиры спали, закутавшись, или слушали проповедника — усатого сеньора благообразного вида с добрым взглядом. Мягким голосом седой человек напоминал нам простые истины — люби ближнего, не отказывай в помощи, не презирай нищего. Стопка христианских книжек, которыми он торговал, таяла на глазах.
Вдруг автобус резко затормозил. Маленький белый «рафик» торчал из кювета, задрав к небу задние колеса. Кучка аборигенов с потерянным видом сгрудилась рядом, стуча зубами. Любопытные пассажиры мгновенно высыпали на дорогу, но пронзительный ледяной ветер со снежной крупой загнал почти всех обратно.
— Что ты собираешься делать? — спросил проповедник шофера.
— Как что? Сейчас тросом зацепим и вытянем.
— Ты что, с ума сошел? Из-за каких-то грязных крестьян мы будем час торчать тут на морозе?
— Да ведь делов-то на пять минут!
— Ты моим временем не распоряжайся! Я твоему начальнику пожалуюсь — уволят в два счета! А ну, быстро поехал!
— Может, хоть людей заберем?
— Что? Без билета? Пускать в салон этих свиней? Клянусь Матерью Божьей…
— Поехали! — закричали несколько голосов из салона.
— Международная Инспекция по Контролю! — скромно представился я, подойдя к ним и помахивая Индульгенцией. — В чем дело, сеньоры?
— Сеньор инспектор, — склонился передо мной продавец книжек, — какая честь! Я вот тут принимаю меры против нарушений расписания…
— Всем мужчинам выйти из автобуса! — скомандовал я. — Цепляй трос, чего ждешь?
Ровно через минуту мы дружными усилиями вытолкали «рафик» на асфальт.
Проповедник пытался было поруководить, но я незаметно поддел его под коленки натянутым тросом, и он рухнул в грязную лужу, проломив тонкий ледок. После этого никто уже не мешал нам спать — бедный сеньор был вынужден раздеться догола и сидел рядом с шофером на горячей крышке мотора, стуча зубами.
В Такне было серо, сыро и очень холодно. Ежась, я думал о том, что мне предстоит проехать еще несколько тысяч километров на юг. Если здесь, на широте Фиджи, такой дубняк, что будет рядом с Антарктикой? Единственная надежда — на весну, которая должна вот-вот начаться, ведь скоро октябрь, а он в южном полушарии соответствует нашему апрелю…
На последние перуанские сольки я купил пару слайдовых пленок (в Чили они втрое дороже) и два мешка булок. В Чили установлены очень строгие карантинные правила — из Перу и Боливии запрещен ввоз продуктов. Причина — опасность завоза плодовой мушки, которая может уничтожить знаменитые сады. Для надежности при пограничных шмонах изымают не только фрукты, но даже консервы. Поэтому один мешок я спрятал в спальник, а другой ухитрился сжевать весь, пока ехал на такси к границе.
Машину мы взяли в складчину с японской туристкой, которая представилась учительницей английского (при этом по-английски она знала только слова «yes», «no» и «please»).
Перуанская виза у меня была просрочена почти вдвое, но пограничник спал на ходу и ничего не заметил. Чилийский таможенник обыскал мой рюкзак (булки не нашел) и повернулся к японке.
— No, please! — сказала она, прижимая к себе рюкзачок.
Чилиец удивился, но все же молча забрал у нее рюкзак и стал вынимать вещи одну за другой. Чем глубже он забирался, тем отчаяннее она протестовала. Через минуту мужик был абсолютно уверен, что где-то в рюкзаке спрятан героин или еще что-нибудь ужасное. Используя вопли несчастной жертвы как сигналы «горячо-холодно», он в конце концов сузил круг поисков до косметички.
— No, please!!! — закричала она, ломая руки.
Кровожадно усмехаясь, офицер вытряхнул содержимое косметички на стол. Там оказались пудреница, расческа, пачка презервативов и «тампакс.» Бедная японка чуть ли не билась в истерике, а таможенник никак не мог понять причину столь странной реакции. Машинально раскурочив тампон, он отпустил ее и долго озадаченно глядел вслед. Самое интересное, что по документам она и вправду была учителем английского.
На этой широте дождей не бывает даже в годы Эль-Ниньо, а туманы с моря проходят на высоте около пятисот метров, поэтому береговая пустыня и поднимающиеся над ней склоны гор абсолютно лишены растительности. Жизнь есть только в долинах рек, стекающих с Альтиплано. В устье одной из рек расположена Арика — самый северный город Чили.
Страна мне понравилась с первого взгляда. Народ живет совершенно по-европейски, но цены в супермаркетах вполне умеренные. Население представляет собой пеструю смесь выходцев из всех европейских стран, но говорит на внятном и правильном испанском. Несмотря на высокий уровень жизни, попутку поймать довольно легко — редкое сочетание. В первом же ларьке я, наконец, нашел чиримойю — странный чешуйчатый фрукт с непередаваемо нежным вкусом, словно смесь земляничного, ананасового и бананового йогурта. К сожалению, это чудо совершенно невозможно хранить больше двух суток.
В Арике есть даже свой вид колибри — Elidia garellia, который не встречается нигде в мире, кроме садов и предместий этого города. Она летает днем, а утром и вечером ее сменяет обычная в пустынях Перу Phodopis vesper. Другая достопримечательность городка — огромное скопление бурых пеликанов на набережных и причалах. Словно толпы древних ящеров-птеранодонов, длинноносые птицы тысячами сидят у моря, не обращая ни малейшего внимания на прохожих.
Из Арики начинается шоссе, идущее на Альтиплано и дальше в Ла-Пас. У стыка границ Чили с Боливией и Перу лежит большой национальный парк Lauca. Чтобы туда добраться, достаточно часок простоять на дороге и потом несколько часов трястись в попутном грузовике. Собственно, трястись-то особенно не приходится — даже в самых глухих уголках Чили прекрасные дороги. Выше, выше, и вот перед вами самое красивое место на всем Альтиплано — озеро Chungara на высоте 4800 метров.
Над озером возвышаются четыре идеально правильных ледяных конуса — вулканы Sajama (6250 м), Parinacota (6100), Сhungara (6001) и дымящийся Guiatiri (6070).
Поскольку было только одиннадцать утра, я решил слазить на Чунгару, благо лед из-за крайней сухости климата начинается только с 5800 м. К моему удивлению, вверх по склону вела инкская дорожка-лесенка. Еще большим сюрпризом был лес, ютившийся в лощине на высоте 4950 метров. Строго говоря, хотя эти заросли Polilepis tarapacana и считаются самым высокогорным лесом в мире, по-русски их правильней было бы назвать стлаником.
Никогда бы не подумал, что придется подниматься на шеститысячник по ступенькам.
Надо сказать, что это чертовски удобно. В полдень я достиг границы пуны (5100 м), в час дня на высоте 5300 растительность вообще исчезла, к трем начался ледник, а в пять я уже стоял на вершине и был буквально потрясен, обнаружив там развалины маленькой крепости. Взглянув в бинокль на вершины соседних вулканов, я обнаружил такую же крепость на Сахаме! Любой альпинист знает, что жить на такой высоте больше нескольких дней невозможно. Что они здесь делали? Еще Инка Гарсиласо де ла Вега писал об этих загадочных развалинах на вершинах ледяных гор, но для него они были такой же загадкой, как и для меня.
А может быть, им просто нравился вид с вершины? Отсюда открывается космическая панорама — черные и красные пики, языки застывшей лавы, россыпи разноцветных озер… В сухом воздухе можно разглядеть розовый налет фламинго на озерах, лежащих за десятки километров.
Обратно я просто сбежал бегом и в семь вечера снова был на озере. Здесь жизнь прямо-таки кипит, словно это не суровая высокогорная пустыня, а теплые субтропики. На цветущих лужайках пасутся викуньи (Lama vicugna), похожие на золотисто-рыжих верблюжат. По отмелям разгуливают ибисы, цапли-кваквы, совершенно не боящиеся человека белые андские гуси. Гиганские лысухи, которые за неимением камыша строят здесь гнезда из камней, с криками гоняются друг за другом. Дальше от берега раз за разом исполняют свои чудесные брачные танцы большие и маленькие поганки. Там, где посуше, бродят стайки куликов Attagis gayi, которые здесь заменяют белых куропаток.
Закат был ошеломляюще красив: ледяные горы превратились в конуса темно-алого пламени, озеро казалось расплавленной лавой, а дальние хребты стали пронзительно-фиолетовыми. Из каменистых россыпей появились длиннохвостые вискачи (Lagidium viscacia) и принялись скакать по камням, как расшалившиеся зайцы.
Словно игрушечный танк, прокатился через дорогу волосатый горный броненосец (Dasypus pilosus), мелькнула тенью пушистая лиса (Dusicyon microtis), потом стало стремительно холодать, а небо почернело и вспыхнуло звездами.
Нигде на свете нет такой видимости, как на Альтиплано. Хотя воздух Северо-Западного Тибета еще суше, там слишком много пыли, а здесь ничто не мешает выглядывать из-под атмосферы. В ясную ночь невооруженным глазом видно около 5000 звезд. Когда озерца замерзли, стихли голоса черных жаб и погас отсвет заката, я погасил фонарик и долго молча шел по тропинке, глядя в космос. Ниточка молодой луны вскоре тоже зашла, и тут от горизонта к зениту поднялся узкий конус рассеяного сияния — зодиакальный свет. Это изумительно красивая штука, но ее бывает видно только в тропиках, и то очень редко. Возникает она оттого, что Солнце освещает тянущийся за Землей «хвост» из мельчайшей пыли. Пересекаясь с Млечным путем, конус образовал подобие готической арки с вершиной в зените.
Зеленый метеорит прочертил небо. За поворотом возникла деревня аймара из десятка глинобитных домов с крошечной белой «пряничной» церквушкой в конце улицы. Здесь я переночевал в столовой для шоферов, но перед рассветом проснулся от холода и весело зашагал дальше.
Вскоре мне встретилась андская кошка (Felis jacobita) чрезвычайной пушистости, а потом рассвело, и промерзшая за ночь пуна сразу наполнилась жизнью. Повсюду взлетали фонтанчики песка — это проводили утреннюю уборку нор хомячки, хомяки и хомячищи, которых здесь великое множество. Из тех же нор появились похожие на разноцветную гальку птички — коньки Anthus, вьюрки Dijuca и прочая мелочь. Там, где трава погуще, расхаживали похожие на большие серые валуны горные тинаму (Nothoprocta), а на заболоченных лугах гуляли маленькие страусы пуны — горные нанду (Rhea darwini). Быстро потеплело, и в небе закружились каракары, а потом и одинокий кондор. По гребням хребтов паслись непуганые викуньи, а в долине вскоре появились пастухи со стадами величавых лам и пушистых альпак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33