Тот факт, что морской прилив дает себя чувствовать за 530 миль вверх по Амазонке, проходя 380 миль от устья главной реки до одного из ее притоков и далее к притоку третьего порядка, служит доказательством чрезвычайно плоского характера суши, образующей низменную часть Амазонской долины. Это однообразие уровня проявляется также в широких, похожих на озера водных пространствах, образуемых близ устий основных притоков, которые текут через долину, чтобы соединиться с главной рекой. 21 августа. Жуан Араку согласился поехать со мной к водопаду; он захватил своего человека, чтобы тот для меня охотился и ловил рыбу. Помимо других задач, я поставил себе цель раздобыть экземпляры гиацинтового ара, область распространения которого на всех притоках Амазонки, текущих с юга через Внутреннюю Бразилию, начинается у первых водопадов. Мы выехали 19-го; путь наш в первый день лежал преимущественно на юго-запад. 20-го мы плыли на юг и юго-восток. Сегодня утром (21 августа) мы добрались до индейского поселения, первый дом которого лежал почти на 31 милю выше ситиу Жуана Араку. Река в этом месте имеет от 60 до 70 ярдов в ширину и вьется зигзагами между крутых глинистых берегов от 20 до 50 футов высотой. По берегам на расстоянии 6-7 миль разбросано около 30 домов мундуруку. Владельцы, по-видимому, выбирали для своих домов самые живописные места — ровные участки земли у подножия лесистых возвышенностей или небольшие гавани с белыми песчаными пляжами, — как будто ценя красоты природы. Жилища эти — по большей части конические хижины с плетеными стенами, замазанными глиной, — крыты широкими пальмовыми листьями, которые спускаются до самой земли. Одни хижины четырехугольные и устройством своим не отличаются от домов полуцивилизованных поселенцев в иных местах; другие — всего лишь открытые навесы, или раншу. В каждом доме живет, по-видимому, не больше одного или двух семейств.В первом доме мы узнали, что все воины сегодня утром возвратились, после двухдневного преследования кочевой орды дикарей из племени парарауате, которые брели из внутренних областей и по пути грабили плантации. Немного дальше мы подошли к дому тушауа, т.е. вождя, расположенному на высоком берегу, куда пришлось взбираться по деревянным ступеням. По соседству стояло еще четыре дома, и все были полны народу. Мое внимание невольно привлек красивый старик, у которого лицо, плечи и грудь были татуированы узором из поперечных полос. Мужчины по большей части лежали в гамаках — отдыхали или спали. Женщины занимались под соседними навесами приготовлением фариньи; многие из них были совершенно голые и, как только заметили нас, бросились в хижины накинуть юбки. Наш приход заставил тушауа прервать свой сон; протерев глаза, он выступил вперед и пригласил нас располагаться с самой церемонной вежливостью и на очень недурном португальском языке. Это был высокий, широкоплечий, хорошо сложенный мужчина, лет около 30 на вид, с красивыми правильными чертами лица, нетатуированный и со спокойным добродушным выражением. Он несколько раз бывал в Сантарене, один раз в Пара и во время этих поездок выучился португальскому языку. Одет он был в рубашку и брюки из бумажной ткани в синюю клетку, и ни во внешнем его виде, ни в манерах не замечалось ни малейшего следа дикости. Мне говорили, что он получил власть вождя по наследству и что купарийская ветвь мундуруку, которой до него правили его предки, была в прошлом гораздо многочисленнее — в военное время она выставляла 300 лучников. Теперь же они едва могли набрать и сорок воинов, но у этой ветви уже не было тесной политической связи с основным ядром племени, обитающим на берегах Тапажоса, в шести днях пути от поселения на Купари.Я провел здесь остаток дня; Араку и матросы отправились на рыбную ловлю, а я остался с тушауа и его людьми. В немногих словах я объяснил, зачем приехал на реку; он сразу же понял, почему белые люди восхищаются прекрасными птицами и зверями его страны и приезжают собирать их, и ни он, ни его люди не обмолвились ни словом о торговле и нисколько не приставали к нам с просьбами о вещах, которые мы привезли. Он рассказал мне о событиях предыдущих трех дней. Парарауате были племенем закоренелых дикарей, с которым мундуруку постоянно воевали. Они не имеют постоянного места жительства и, разумеется, не разводят плантаций, а всю жизнь, как дикие звери, бродят по лесу, ориентируясь по солнцу; там, где их застает ночь, они располагаются на ночлег, развешивая между деревьями свои лыковые гамаки, которые несут их женщины. Через реки, лежащие у них на пути, парарауате переправляются в челноках из коры, которые делают, придя к воде, и бросают, высадившись на противоположном берегу. Племя очень многочисленно, но различные группы повинуются только своим собственным вождям. Мундуруку с верховий Тапажоса выступили теперь против них в пеший поход, и тушауа предполагал, что орда, которую только что отогнали от его малоки, бежала от их преследования. Парарауате тут было около сотни, в том числе мужчины, женщины и дети. Пока их обнаружили, эти голодные дикари оборвали и извлекли из земли на восточном берегу реки всю макашейру, сладкий картофель и сахарный тростник, которые посадили за сезон трудолюбивые мундуруку. Дикари, как только их заметили, пустились наутек, но тушауа быстро собрал всех молодых мужчин поселения — человек 30, и они, вооружившись ружьями, луками и дротиками, отправились в погоню. Они выслеживали парарауате в лесу, как уже было сказано, два дня, но потеряли след на том берегу Купаритинги, притока, текущего с северо-востока. Один раз преследователи полагали, что уже настигают беглецов потому что нашли непогасший огонь их последней лагерной стоянки. Следы ног вождя можно было отличить от остальных по большому их размеру и длине шага. Погоня оказалась безуспешной; маленькое ожерелье из ярко-красных бобов было единственным трофеем экспедиции, и тушауа отдал его мне.Остальные индейцы-мужчины после полудня спали в своих хижинах, и я их почти не видел. Кроме упоминавшегося уже старика, тут были еще двое татуированных мужчин, лежавших под открытым навесом. Один из них имел странный вид: в середине лица у него было полукруглое черное пятно, покрывавшее нижнюю часть носа и рот, на спине и груди — поперечные линии, а на руках и ногах — продольные полосы. Странно, что изящные криволинейные узоры, применяемые островитянами Южных морей, совершенно неизвестны среди бразильских краснокожих: все они татуируются либо простыми полосами, либо пятнами. Ближе всего к изящной росписи, мне кажется, подошли тукуна Верхней Амазонки: у некоторых из них на каждой щеке было по спиральному завитку, исходившему из угла рта. Что касается формы, то вкус американских индейцев, по-видимому, далеко не так утончен, как у таитян и новозеландцев.Чтобы развлечь тушауа, я принес из челна два тома «Иллюстрированного музея живой природы» Найта Имеется в виду сочинение английского натуралиста Чарлза Найта (1791-1873): С. Knight, Pictorial museum of animated Nature (2 тома, Лондон, год издания не указан).
. Рисунки совершенно поразили его воображение, и он позвал поглядеть на них своих жен, которых у него было, как я узнал после от Араку, три или четыре; одну из них, красивую молоденькую женщину, украшали ожерелье и браслеты из синих бус. Вскоре и другие бросили работу, вокруг меня собралась толпа женщин и детей, и все выказывали необычное для индейцев любопытство. Просмотреть все иллюстрации было делом нелегким, но они не разрешали мне пропустить ни одной страницы, заставляя возвращаться назад, когда я пробовал перескочить. Изображения слона, верблюдов, орангутангов и тигров изумляли их, кажется, всего более, но интересовало их почти все, вплоть до моллюсков и насекомых. Они узнавали на рисунках самых удивительных птиц и млекопитающих, встречающихся в их собственной стране, — ягуара, обезьян-ревунов, попугаев, трогонов и туканов. Слона признали крупной формой тапира; впрочем, они делали лишь очень мало замечаний, да и те на языке мундуруку, из которого я понимал всего два-три слова. Удивление они выражали, издавая зубами щелкающий звук, подобный тому, какой употребляем и мы, или глухое восклицание: «Хм!. Хм!» Прежде чем я кончил, собралось человек 50-60; они не толкались и не спорили, взрослые женщины пропустили вперед молодых девушек и детей, и.все вели себя самым смирным и чинным образом.Мундуруку — пожалуй, самое многочисленное и грозное племя индейцев, живущее ныне в Амазонском крае. Они населяют, берега Тапажоса (по преимуществу правый берег) с 3 до 7° ю.ш. и внутреннюю область между этой частью реки и Мадейрой. На одном только Тапажосе они могут выставить, как мне говорили, 2 тыс. воинов; вообще же племя насчитывает, быть может, 20 тыс. человек. Первые известия о них начали приходить около 90 лет назад, когда они вступили в войну с португальскими поселенцами: их орды пересекли внутренние области к востоку от Тапажоса и напали на хозяйства белых в провинции Мараньян. Португальцы в начале этого столетия заключили с ними мир, что было обусловлено общими интересами в той распре, которая существовала у обоих народов с ненавистными мура. С тех пор мундуруку верные друзья белых. Замечательно, как неуклонно распространялось это дружественное чувство среди мундуруку и достигло самых отдаленных из рассеянных групп. Где бы ни встретил белый человек семью или даже одного индейца из племени, ему почти наверняка напомнят об этом союзе. Это самое воинственное из бразильских племен считается также самым оседлым и трудолюбивым; впрочем, мундуруку не превосходят в этом последнем отношении жури и пасе с Верхней Амазонки или индейцев уапе, живущих близ истоков Риу-Негру. Они разводят очень большие плантации маниока и продают избыток продукции, достигающий на Тапажосе 3-5 тыс. корзин (по 60 фунтов в каждой) ежегодно купцам, которые поднимаются по реке из Сантарена между августом и январем. Они собирают также в большом количестве в лесах сарсапарель, каучук и бобы тонка. Купцы, приезжая в Кампинас (скудно покрытая лесом область за водопадами, населенная главным ядром племени мундуруку), должны сначала разделить свои товары — дешевые бумажные ткани, железные топорики, ножи, галантерею и кашасу — среди младших вождей, а затем три-четыре месяца ожидать уплаты за товары продуктами.Вследствие частого общения с белыми обычаи этих индейцев претерпевают быстрое изменение. Индейцы, живущие на берегах Тапажоса, ныне редко татуируют своих детей. Главный тушауа всего племени, или народа, по имени Жуакин, был пожалован чином офицера бразильской армии за помощь, которую оказал законным властям во время мятежа 1835-1836 гг. Было бы неправильно называть мундуруку с Купари и из многих других мест на Тапажосе дикарями; их размеренный образ жизни, земледельческие навыки, подчинение своим вождям, верность договорам и мягкость манер дают им право на лучшее наименование. Вместе с тем они не обнаруживают склонности к цивилизованной жизни в городах и, подобно остальным бразильским племенам, неспособны, по-видимому, к какому-либо дальнейшему прогрессу в области культуры Во всем этом рассуждении о мундуруку и других племенах амазонских индейцев (здесь и на дальнейших страницах) сказывается все то же противоречивое отношение Бейтса к индейцам, на которое выше (в примечании 10) уже было указано.
. В своих прошлых войнах они истребили два соседних народа — жума и жакаре, а теперь предпринимают ежегодно экспедицию против парарауате и одного-двух подобных же диких племен, которые населяют внутренние области, но иногда, гонимые голодом, выходят к берегам больших рек грабить плантации индейцев-земледельцев. Эти походы начинаются в июле и продолжаются все сухие месяцы; женщины обычно сопровождают воинов, неся их стрелы и дротики. В былые дни у них существовал ужасный обычай отрезать головы убитых врагов, а затем выставлять эти трофеи около домов. Я думаю, что там, где мундуруку долгое время общались с бразильцами, они оставили эту, как и другие дикие свои привычки, потому что мне не довелось ни увидеть эти консервированные головы, ни услыхать что-либо о них. Они отделяли голову ножом из толстого бамбука, а затем, вынув мозг и мясистые части, вымачивали ее в горьком растительном масле (из андиробы) и держали несколько дней над дымом костра или на солнце. На пространстве между Тапажосом и Мадейрой в течение многих лет велась смертельная война между мундуруку и арара. В Сантарене один француз, посетивший эту местность, рассказывал мне, что все поселения там имеют военную организацию. На окраине каждой деревни выстроен отдельный навес, где спят по ночам воины; выставляются часовые, которые при приближении арара, предпочитающих для своих набегов ночные часы, поднимают тревогу, трубя в туре.В каждой группе мундуруку есть свой паже, т.е. знахарь, который в одно и то же время и священник и врач: он определяет самое благоприятное для нападения на врага время, изгоняет злых духов и якобы лечит больных. Считается, что всякую болезнь, источник которой не вполне очевиден, вызывает забравшийся в страдающий орган червяк. Паже якобы извлекает этого червя: он направляет на больное место дым из большой сигары, которую делает с чрезвычайно таинственным видом из табака, завернутого в тауари, а затем сосет это место, вытаскивая под конец изо рта нечто, называемое им червяком. Все вместе — весьма неуклюжий фокус. Женщина из семьи Жуана Араку вызвала одного из этих паже произвести «операцию» над ребенком, который сильно страдал от головных болей. После того как весь трюк был выполнен в нашем присутствии, сеньор Жуан ухитрился завладеть предполагаемым червем, который оказался длинным белым воздушным корнем одного растения. Паже очень неохотно согласился провести операцию в нашем с сеньором Жуаном присутствии. Мне поневоле приходится признать его, а также его собратьев по профессии сознательными обманщиками, передающими жалкий секрет своих заклинаний и фокусов из поколения в поколение. Знахарство, по-видимому, — общее явление для всех индейских племен и сохраняется упорнее прочих установлений.Я купил у тушауа два прекрасных скипетра из перьев вместе с бамбуковыми футлярами для них. Они цилиндрической формы, около 3 футов в длину и 3 дюймов в диаметре; делают их, намазывая воском крепкие палки, которые оклеиваются красивыми белыми и желтыми перьями с груди тукана, а верхушки украшают длинными перьями из хвостов попугаев, трогонов и других птиц. Мундуруку считаются самыми искусными мастерами изделий из перьев среди всех южно-американских племен. Однако убедить их расстаться с этими предметами очень трудно, так как у индейцев существует, по-видимому, какое-то суеверное отношение к ним. Кроме скипетров, они выделывают головные уборы, кушаки и туники; перья подбираются так, чтобы получилось приятное для глаз сочетание красок, а стволы их заделываются в прочную хлопчатобумажную материю, которую плетут тут же на вязальных спицах, придавая ей нужную форму. Одежды эти надевают только в праздники, которые устраиваются, однако, не в установленное время, а когда только заблагорассудится тушауа. Эти случайные праздники как будто только для того и предназначены, чтобы плясать, петь, играть и пить. Когда назначается день, женщины готовят огромное количество тароба, и, пока не будет приготовлен этот возбуждающий напиток, день и ночь, почти без перерыва, стоит монотонный звон.Мы покинули дом тушауа на другой день рано утром. Жизнь индейцев в их естественном состоянии, в том виде; как мне довелось мельком наблюдать ее здесь и в другой группе домов выше по реке, произвела на меня отрадное впечатление, несмотря на неприятный случай с посещением парарауате. Индейцы предстают тут в самом выгодном свете: они оставили многие из самых варварских своих привычек, но их не испортило слишком тесное общение с порочными белыми и метисами, каких много в цивилизованных поселениях. Манеры у них проще, обращение мягче, приветливее и свободнее, чем у индейцев, живущих около городов. Я поневоле сопоставлял их зажиточную жизнь и проявления добропорядочных, трудолюбивых нравов с бедностью и праздностью полуцивилизованного населения Алтар-ду-Шана. Я не думаю, что ввоз спиртных напитков принес много вреда бразильским индейцам. Время от времени они выпивают, подобно простому рабочему люду в других странах. Привычка эта существовала у них еще в первобытном состоянии, до того как европейцы явились в страну; но после они всегда стыдятся и сохраняют трезвость в течение довольно длительных промежутков времени. Грубые нравы португальцев-рабовладельцев и их потомков оказались величайшим бедствием для индейцев; впрочем, мундуруку с Купари уже много лет защищены от дурного обращения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
. Рисунки совершенно поразили его воображение, и он позвал поглядеть на них своих жен, которых у него было, как я узнал после от Араку, три или четыре; одну из них, красивую молоденькую женщину, украшали ожерелье и браслеты из синих бус. Вскоре и другие бросили работу, вокруг меня собралась толпа женщин и детей, и все выказывали необычное для индейцев любопытство. Просмотреть все иллюстрации было делом нелегким, но они не разрешали мне пропустить ни одной страницы, заставляя возвращаться назад, когда я пробовал перескочить. Изображения слона, верблюдов, орангутангов и тигров изумляли их, кажется, всего более, но интересовало их почти все, вплоть до моллюсков и насекомых. Они узнавали на рисунках самых удивительных птиц и млекопитающих, встречающихся в их собственной стране, — ягуара, обезьян-ревунов, попугаев, трогонов и туканов. Слона признали крупной формой тапира; впрочем, они делали лишь очень мало замечаний, да и те на языке мундуруку, из которого я понимал всего два-три слова. Удивление они выражали, издавая зубами щелкающий звук, подобный тому, какой употребляем и мы, или глухое восклицание: «Хм!. Хм!» Прежде чем я кончил, собралось человек 50-60; они не толкались и не спорили, взрослые женщины пропустили вперед молодых девушек и детей, и.все вели себя самым смирным и чинным образом.Мундуруку — пожалуй, самое многочисленное и грозное племя индейцев, живущее ныне в Амазонском крае. Они населяют, берега Тапажоса (по преимуществу правый берег) с 3 до 7° ю.ш. и внутреннюю область между этой частью реки и Мадейрой. На одном только Тапажосе они могут выставить, как мне говорили, 2 тыс. воинов; вообще же племя насчитывает, быть может, 20 тыс. человек. Первые известия о них начали приходить около 90 лет назад, когда они вступили в войну с португальскими поселенцами: их орды пересекли внутренние области к востоку от Тапажоса и напали на хозяйства белых в провинции Мараньян. Португальцы в начале этого столетия заключили с ними мир, что было обусловлено общими интересами в той распре, которая существовала у обоих народов с ненавистными мура. С тех пор мундуруку верные друзья белых. Замечательно, как неуклонно распространялось это дружественное чувство среди мундуруку и достигло самых отдаленных из рассеянных групп. Где бы ни встретил белый человек семью или даже одного индейца из племени, ему почти наверняка напомнят об этом союзе. Это самое воинственное из бразильских племен считается также самым оседлым и трудолюбивым; впрочем, мундуруку не превосходят в этом последнем отношении жури и пасе с Верхней Амазонки или индейцев уапе, живущих близ истоков Риу-Негру. Они разводят очень большие плантации маниока и продают избыток продукции, достигающий на Тапажосе 3-5 тыс. корзин (по 60 фунтов в каждой) ежегодно купцам, которые поднимаются по реке из Сантарена между августом и январем. Они собирают также в большом количестве в лесах сарсапарель, каучук и бобы тонка. Купцы, приезжая в Кампинас (скудно покрытая лесом область за водопадами, населенная главным ядром племени мундуруку), должны сначала разделить свои товары — дешевые бумажные ткани, железные топорики, ножи, галантерею и кашасу — среди младших вождей, а затем три-четыре месяца ожидать уплаты за товары продуктами.Вследствие частого общения с белыми обычаи этих индейцев претерпевают быстрое изменение. Индейцы, живущие на берегах Тапажоса, ныне редко татуируют своих детей. Главный тушауа всего племени, или народа, по имени Жуакин, был пожалован чином офицера бразильской армии за помощь, которую оказал законным властям во время мятежа 1835-1836 гг. Было бы неправильно называть мундуруку с Купари и из многих других мест на Тапажосе дикарями; их размеренный образ жизни, земледельческие навыки, подчинение своим вождям, верность договорам и мягкость манер дают им право на лучшее наименование. Вместе с тем они не обнаруживают склонности к цивилизованной жизни в городах и, подобно остальным бразильским племенам, неспособны, по-видимому, к какому-либо дальнейшему прогрессу в области культуры Во всем этом рассуждении о мундуруку и других племенах амазонских индейцев (здесь и на дальнейших страницах) сказывается все то же противоречивое отношение Бейтса к индейцам, на которое выше (в примечании 10) уже было указано.
. В своих прошлых войнах они истребили два соседних народа — жума и жакаре, а теперь предпринимают ежегодно экспедицию против парарауате и одного-двух подобных же диких племен, которые населяют внутренние области, но иногда, гонимые голодом, выходят к берегам больших рек грабить плантации индейцев-земледельцев. Эти походы начинаются в июле и продолжаются все сухие месяцы; женщины обычно сопровождают воинов, неся их стрелы и дротики. В былые дни у них существовал ужасный обычай отрезать головы убитых врагов, а затем выставлять эти трофеи около домов. Я думаю, что там, где мундуруку долгое время общались с бразильцами, они оставили эту, как и другие дикие свои привычки, потому что мне не довелось ни увидеть эти консервированные головы, ни услыхать что-либо о них. Они отделяли голову ножом из толстого бамбука, а затем, вынув мозг и мясистые части, вымачивали ее в горьком растительном масле (из андиробы) и держали несколько дней над дымом костра или на солнце. На пространстве между Тапажосом и Мадейрой в течение многих лет велась смертельная война между мундуруку и арара. В Сантарене один француз, посетивший эту местность, рассказывал мне, что все поселения там имеют военную организацию. На окраине каждой деревни выстроен отдельный навес, где спят по ночам воины; выставляются часовые, которые при приближении арара, предпочитающих для своих набегов ночные часы, поднимают тревогу, трубя в туре.В каждой группе мундуруку есть свой паже, т.е. знахарь, который в одно и то же время и священник и врач: он определяет самое благоприятное для нападения на врага время, изгоняет злых духов и якобы лечит больных. Считается, что всякую болезнь, источник которой не вполне очевиден, вызывает забравшийся в страдающий орган червяк. Паже якобы извлекает этого червя: он направляет на больное место дым из большой сигары, которую делает с чрезвычайно таинственным видом из табака, завернутого в тауари, а затем сосет это место, вытаскивая под конец изо рта нечто, называемое им червяком. Все вместе — весьма неуклюжий фокус. Женщина из семьи Жуана Араку вызвала одного из этих паже произвести «операцию» над ребенком, который сильно страдал от головных болей. После того как весь трюк был выполнен в нашем присутствии, сеньор Жуан ухитрился завладеть предполагаемым червем, который оказался длинным белым воздушным корнем одного растения. Паже очень неохотно согласился провести операцию в нашем с сеньором Жуаном присутствии. Мне поневоле приходится признать его, а также его собратьев по профессии сознательными обманщиками, передающими жалкий секрет своих заклинаний и фокусов из поколения в поколение. Знахарство, по-видимому, — общее явление для всех индейских племен и сохраняется упорнее прочих установлений.Я купил у тушауа два прекрасных скипетра из перьев вместе с бамбуковыми футлярами для них. Они цилиндрической формы, около 3 футов в длину и 3 дюймов в диаметре; делают их, намазывая воском крепкие палки, которые оклеиваются красивыми белыми и желтыми перьями с груди тукана, а верхушки украшают длинными перьями из хвостов попугаев, трогонов и других птиц. Мундуруку считаются самыми искусными мастерами изделий из перьев среди всех южно-американских племен. Однако убедить их расстаться с этими предметами очень трудно, так как у индейцев существует, по-видимому, какое-то суеверное отношение к ним. Кроме скипетров, они выделывают головные уборы, кушаки и туники; перья подбираются так, чтобы получилось приятное для глаз сочетание красок, а стволы их заделываются в прочную хлопчатобумажную материю, которую плетут тут же на вязальных спицах, придавая ей нужную форму. Одежды эти надевают только в праздники, которые устраиваются, однако, не в установленное время, а когда только заблагорассудится тушауа. Эти случайные праздники как будто только для того и предназначены, чтобы плясать, петь, играть и пить. Когда назначается день, женщины готовят огромное количество тароба, и, пока не будет приготовлен этот возбуждающий напиток, день и ночь, почти без перерыва, стоит монотонный звон.Мы покинули дом тушауа на другой день рано утром. Жизнь индейцев в их естественном состоянии, в том виде; как мне довелось мельком наблюдать ее здесь и в другой группе домов выше по реке, произвела на меня отрадное впечатление, несмотря на неприятный случай с посещением парарауате. Индейцы предстают тут в самом выгодном свете: они оставили многие из самых варварских своих привычек, но их не испортило слишком тесное общение с порочными белыми и метисами, каких много в цивилизованных поселениях. Манеры у них проще, обращение мягче, приветливее и свободнее, чем у индейцев, живущих около городов. Я поневоле сопоставлял их зажиточную жизнь и проявления добропорядочных, трудолюбивых нравов с бедностью и праздностью полуцивилизованного населения Алтар-ду-Шана. Я не думаю, что ввоз спиртных напитков принес много вреда бразильским индейцам. Время от времени они выпивают, подобно простому рабочему люду в других странах. Привычка эта существовала у них еще в первобытном состоянии, до того как европейцы явились в страну; но после они всегда стыдятся и сохраняют трезвость в течение довольно длительных промежутков времени. Грубые нравы португальцев-рабовладельцев и их потомков оказались величайшим бедствием для индейцев; впрочем, мундуруку с Купари уже много лет защищены от дурного обращения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58