А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Казалось, Квентин глядит на трещину в потолке, но она хорошо знала этот отстраненный, направленный внутрь взгляд, знала эту почти неестественную неподвижность и терпеливо ждала.
Наконец Квентин пошевелился и негромко выругался.
– Что? Неприятности?
Квентин сел на кровати, провел пальцами по взъерошенным светлым волосам и снова выругался вполголоса. Взгляд его был устремлен на мобильный телефон, лежавший на тумбочке на расстоянии вытянутой руки. Пять секунд спустя телефон зазвонил.
Кендра приподняла бровь, но ничего не сказала. Повернувшись к компьютеру, она снова занялась отчетом.
Квентин включил аппарат.
– Привет, Джон.
– Неужели ты не можешь без этих своих штучек? – недовольно сказал Джон Гэррет, ибо это действительно был он.
– Без каких? – прикинулся невинной овечкой Квентин. – Телефон зазвонил, я ответил. Или ты предпочел бы, чтобы я вовсе не брал трубку? Извини, конечно, но телефоны для того и придуманы, чтобы люди могли…
– Я знаю, для чего нужны телефоны, – перебил Джон. – Я имел в виду совсем другое. Даже если ты догадался, что это я, вовсе не обязательно было сообщать мне об этом.
Квентин ухмыльнулся.
– Это противоречило бы моей честной натуре, – заявил он напыщенно.
Джон вздохнул, и Квентин снова улыбнулся.
– О'кей, я больше не буду, – пообещал он. – Но если бы ты знал, как приятно проделывать эти маленькие бреши в твоем материалистическом мировоззрении, ты бы меня простил.
– Ах вот, значит, чем ты занимался все эти годы? Проделывал бреши?..
– Во всяком случае, я пытался, – скромно признал Квентин. – Впрочем, без особого успеха. Но я не оставляю надежды, что настанет день и ты скажешь: есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось моим дипломированным бухгалтерам.
– Я никогда этого не отрицал.
– Разумеется, ты не отрицал, Джон. Ты просто не верил – ни в предвидение, ни во все остальное.
– Не понимаю, как можно видеть то, что еще не произошло! – В голосе Джона зазвучали сердитые нотки.
– Я ничего не вижу, Джон. Я просто знаю, что должно произойти. Заранее знаю.
– Чепуха какая-то!..
– Например, я знал, что ты мне позвонишь.
– Ты просто догадался. Случайно догадался.
Квентин рассмеялся.
– Да, я случайно догадался, что человеком, который позвонит мне утром второго ноября, будет именно Джон Гэррет, с которым мы в последний раз разговаривали больше месяца назад. Коль скоро больше всего ты доверяешь цифрам, поручи-ка своим бухгалтерам рассчитать вероятность подобного совпадения, и убедишься: у меня был один шанс из миллиона. Но я проделывал это не один раз, следовательно, в мире есть еще что-то, кроме данной нам в ощущениях объективной реальности.
Все это звучало как продолжение старого спора, и Кендра перестала прислушиваться к разговору. Но пару минут спустя тон Квентина едва заметно изменился, и она снова навострила уши и сразу поняла – шутки кончились.
– Опять? – спрашивал Квентин. – Значит, пострадало уже четыре женщины? – Он покачал головой. – Понятия не имею, Джон. У нас была кое-какая работенка в Питтсбурге. Мы были так заняты, что у меня не было времени читать газеты. А они уверены, что это тот же самый человек?
– Совершенно уверены, – мрачно подтвердил Джон. – Преступник ослепляет свои жертвы – одного этого вполне достаточно. Кроме того, у меня есть подозрение, что существует еще несколько вполне определенных признаков, о которых полиция не удосужилась сообщить прессе.
– Ты, кажется, сказал, что дело ведут неплохие детективы?
– Может, и так, но прошло уже порядочно времени, а они по-прежнему знают столько же, сколько и три месяца назад, когда погибла Кристина. С тех пор еще две женщины были жестоко искалечены, но у копов нет даже приблизительного описания этого подонка. Знаешь, с некоторых пор в Сиэтле невозможно быть мужчиной. Каждая женщина смотрит на тебя как на возможного насильника, а все потому, что полиция не может предупредить население: опасайтесь, дескать, высокого блондина со шрамом на подбородке или низкорослого брюнета с бородавкой на носу. Но это только цветочки, Квентин. Я уверен: еще немного, и в городе начнется самая настоящая паника. И я не удивлюсь, если люди начнут линчевать каждого, кто осмелится хотя бы заговорить на улице с незнакомой женщиной.
– Значит ли это, что ты намерен провести в Сиэтле, гм-м… некоторое время? – спросил Квентин.
– Возможно, – коротко ответил Джон.
Квентин был удивлен.
– Я, разумеется, слышал, что современные гигантские корпорации могут функционировать фактически сами по себе, но мне кажется, с твоей стороны будет не очень разумно надолго уезжать из Лос-Анджелеса.
– Если возникнет необходимость, я всегда могу туда слетать, это займет всего пару часов.
– Я знаю. Видимо, местные копы не очень рады твоему присутствию. Им не нужен еще один надсмотрщик. Не лучше ли дать им возможность работать спокойно?
– Они не могут работать спокойно, потому что им не с чем работать. – Джон немного помолчал. – И если ты действительно убежден, что это ваше новое подразделение ФБР способно добиваться определенных результатов, ну, скажем, нетрадиционными методами, тогда настало время это доказать. Во всяком случае, с помощью обычных пяти чувств местным копам не удалось продвинуться в расследовании ни на шаг. Полгода, Квент! Полгода они топчутся на месте!
Квентин нахмурился.
– Хотел бы я знать, как тебе удалось убедить руководство сиэтлской полиции официально обратиться за помощью.
– Дело не в этом.
– Ах вот как?!
– Понимаешь, Квентин, – проникновенно начал Джон.
– Да, кажется, понимаю, но хотелось бы кое-что уточнить. Скажи правду: полиция колеблется или все это твоя затея и полицейское руководство еще не в курсе?
– А ну-ка напряги свои хваленые экстрасенсорные способности!
– Черт побери, Джон!
– Послушай, Квентин, я отлично знаю, что любая подобная просьба должна идти по официальным каналам, но лейтенант, который командует местными детективами, на редкость упрям. Он уперся, как мул, и его не сдвинуть с места никакими разумными доводами. Я лично уверен, что он обратится за помощью в ФБР только в крайнем случае. Например, когда разъяренные граждане вытащат его из кабинета и накинут ему на шею пеньковую веревку. Уже сейчас ему приходится нелегко, но он стойко выдерживает огонь критики и только подгоняет своих ребят. Вся беда в том, что подгонять их бессмысленно. Пока у них нет материала, им остается только сидеть и ждать, пока преступник не совершит какой-нибудь промах. А это означает новые жертвы, Квентин!
– Я знаю, что это означает, но это не наша юрисдикция. Без официального запроса Бюро не имеет права вмешиваться. Даже когда, нас приглашают официально, нам приходится ходить буквально по лезвию ножа, чтобы у местных властей, не дай бог, не возникло подозрения, будто мы используем в своей работе колдовство и всякие магические штучки.
– Постараюсь не допустить, чтобы тебя сожгли живьем.
– Это не смешно, Джон. – Квентин покосился на Кендру. Она смотрела на него, слегка приподняв брови. «Не обещай ему ничего, о чем потом придется жалеть», – казалось, говорило ее лицо.
Квентин вздохнул.
– Ты, я полагаю, все еще пользуешься в этом городке влиянием, – сказал он. – Поговори с мэром или с губернатором, может быть, они смогут нажать на этого лейтенанта и заставить его. обратиться к нам?
– Вряд ли. Лейтенант Драммонд сам пользуется в Сиэтле кое-каким влиянием, а он хочет, чтобы это преступление раскрыли его люди.
– Он что, хороший полицейский? Или он настолько уверен в своей команде?
– Ни то, ни другое. Просто Драммонд мечтает когда-нибудь перебраться в губернаторский особняк.
– Проклятье!
– Вот именно. Теперь, надеюсь, ты понимаешь, почему я уверен, что он не станет обращаться за помощью. Во всяком случае, официально.
– Я знал, что ты так скажешь.
– Тогда ты должен догадываться, что я собираюсь добавить. Тебе, кажется, полагается отпуск, не так ли? – В голосе Джона появились настойчивые нотки. – Что мешает тебе провести его в Сиэтле? Если мне не изменяет память, ты не был дома уже несколько лет, если не считать одного-двух весьма кратких визитов. Я все оплачу, можешь не сомневаться. Если хочешь, я могу даже прислать за тобой свой личный самолет и забронировать номер в лучшем из отелей.
На мгновение Квентин задумался: уж не умеет ли Джон читать мысли?
– Номер в лучшем отеле, говоришь? – Квентин с отвращением оглядел убогое убранство комнаты, в которой находился.
– О господи! – произнесла Кендра нарочито громко.
– В самом лучшем, Квент! – подтвердил Джон. – Ну соглашайся же! Самолет может вылететь за тобой часа через два. Где, ты говоришь, вы находитесь?
– В Питтсбурге.
– А что вам понадобилось в этой глуши?
Его удивление было таким искренним, что Квентин едва не рассмеялся.
– Я же говорил, мы расследовали одно любопытное дельце. К несчастью, след, по которому мы шли, привел нас в Питтсбург, а не в Майами.
– Ну и как – вы уже закончили свое дело?
– Да, мы одержали победу, хотя и в дополнительное время.
– В таком случае вам обоим совершенно необходим отдых. Как я понимаю, Кендра тоже с тобой?
– Да, она со мной, и она тоже считает, что нам было бы неплохо отдохнуть. Я в принципе не против небольших каникул, но не знаю, получится ли. Может статься, что меня уже ожидает новое задание. Например, где-нибудь на Аляске, бр-р! Вот как мы сделаем, Джон: я свяжусь с конторой и все узнаю, а потом перезвоню тебе, о'кей?
– Хорошо, когда примерно ты позвонишь?
– Скорее всего сегодня во второй половине дня. Ну пока. – Квентин выключил телефон и снова положил его на тумбочку.
– Мы не имеем права работать неофициально, Квентин, и ты прекрасно это знаешь, – сказала Кендра.
– Знаю.
– Бишопу это не понравится.
– Мне и самому это не очень нравится, но что поделаешь?
Кендра вздохнула:
– Значит, в Сиэтл?
Квентин улыбнулся:
– Да.
– Потому что он твой друг?
– Да. И еще потому, что Кристина тоже была моим другом.
3
Встреча с Холлис Темплтон была назначена на субботу. Снова вызывать на допрос Эллен Рэндалл тоже не имело смысла, потому пятница оказалась у Мэгги совершенно свободной. Но слишком уж тихо было в ее небольшом, уютном домике, слишком пустой казалась залитая светом студия, где она обычно работала, поэтому сразу после завтрака она сунула под мышку альбом для набросков, с которым почти никогда не расставалась, и отправилась на другой конец города, в другой небольшой дом, очень похожий на тот, в котором она жила.
Мэгги вошла через черный ход, который никогда не запирался, и, остановившись в коридоре, крикнула:
– Это я!
– Я в студии, – раздалось в ответ.
Пробравшись через гостиную, которая была буквально завалена книгами, старыми газетами, журналами и смешными поделками из папье-маше, она толкнула еще одну дверь и оказалась в студии, оборудованной в пристройке к кухне. Она была здесь не в первый раз, однако ее вновь поразил резкий контраст между студией и остальными комнатами. Здесь царил идеальный порядок. На стеллажах выстроились банки с красками, рассортированные по номерам кисти торчали из банок, словно букеты диковинных цветов, холсты были уложены в деревянные ящики и лотки. На полках между окнами лежали наготове самые разные драпировки и подставки, а вдоль стен выстроились кресла, столики и лежанки, часто используемые в качестве фона.
В центре комнаты стоял на треноге мольберт с почти готовой картиной. На картине была изображена обнаженная женщина, и, хотя в настоящий момент ее в студии не было, многочисленные наброски углем, приколотые ко второму мольберту, указывали, что она позировала художнику не один раз.
Сам художник стоял возле своего творения. На вид ему было около тридцати. Высокий и худой, он обладал почти ангельской внешностью – во всяком случае, Мэгги считала, что он похож на архангела Гавриила. На улицах замирало движение, когда появлялся этот мужчина. Его черты были настолько близки к ангельскому совершенству, насколько это вообще возможно.
У ангела были длинные, льняного цвета волосы, которые он небрежно завязывал в конский хвост. Одет он был в свободные джинсы и рабочую рубашку, которые, как и всегда, были испачканы краской.
– Еще полминуточки… – просительно проговорил он, не глядя на Мэгги. Вся его фигура выражала предельную сосредоточенность.
– Не спеши. Мне стало скучно дома одной, вот я и зашла, – ответила Мэгги.
Художник удивленно взглянул на нее. Глаза у него были светло-голубые, внимательные, как у пророка.
– Не похоже на тебя, – проговорил он. – Насколько я тебя знаю, ты редко скучаешь.
Мэгги опустилась на грубую деревянную скамью.
– Не то чтобы скучно… – задумчиво произнесла Мэгги. – Скорее беспокойно. Я никак не могла найти себе места. Завтра мне предстоит встреча с последней жертвой Окулиста.
– Ты волнуешься?
– Конечно, но дело не только в этом. До завтрашнего вечера еще уйма времени, а я ничего не могу сделать. Это очень действует на нервы – сидеть и ждать следующего нападения.
– Я тебя предупреждал, – сказал художник.
– Я помню. Но почему ты не предупредил меня, что Холлис Темплтон сама позовет меня – именно меня? Мне сказали, она откуда-то знает мое имя.
Он перестал рисовать и повернулся к ней.
– Ты хочешь сказать, что ей никто про тебя не рассказывал?
– В этом-то и дело.
– Что ты знаешь об этой Холлис Темплтон?
Мэгги пожала плечами.
– Не много. Говорят, Холлис тоже художница, но я никогда о ней не слышала. В Сиэтл она перебралась совсем недавно. Раньше Холлис работала где-то на Восточном побережье, кажется – в рекламном бизнесе. Ей двадцать восемь, не замужем. Судя по фотографии, которую я видела, до случившегося несчастья она была довольно привлекательна, но теперь – не знаю.
– Он вырвал ей глаза.
– Не вырвал. Удалил. Вырезал очень аккуратно, чуть ли не скальпелем. Так, во всяком случае, утверждают врачи. Судя по всему, он неплохо знал, что делает. Веки, глазница и зрительный нерв оказались почти не травмированы – именно поэтому пересадка оказалась возможной.
– Уникальная операция… – пробормотал он. – Ну и как, пересадка прошла успешно?
– А ты разве не знаешь?
Мужчина с лицом ангела улыбнулся и снова вернулся к работе.
– Терпеть не могу, когда ты так делаешь! – раздраженно сказала Мэгги.
– Как – так? – осведомился он самым невинным тоном.
– Не отвечаешь на вопрос, вот как! Каждый раз, когда ты не отвечаешь на мои вопросы, мне становится страшно.
– Будет ли Холлис Темплтон снова видеть или нет, зависит только от нее, – изрек ангел после некоторого раздумья.
– Хотелось бы знать, что это означает, – вздохнула Мэгги. – Или тебя учили так отвечать в школе ясновидящих?
– Я никогда не учился в школе ясновидящих.
– Значит, в школе предсказателей.
Он усмехнулся:
– Опять мимо.
Когда Мэгги стало ясно, что он больше ничего не скажет, во всяком случае – пока, она смирилась с неизбежностью и раскрыла свой альбом. Несколько мгновений она пристально разглядывала набросок, потом негромко выругалась и снова закрыла альбом.
– Мне это не нравится, Бью, – пожаловалась она. – Очень не нравится.
– Я знаю, – ответил он.
– Но ты не скажешь мне ничего определенного.
– Мне нечего сказать, Мэгги.
– Свобода воли?
Он кивнул и, отойдя от мольберта, принялся мыть кисти.
– Да, свобода воли. Человек сам должен принимать решения и делать выбор.
Мэгги задумчиво смотрела на него.
– Но это не мешает тебе заранее знать, какое будет принято решение, не так ли? Следовательно, моя судьба определена раз и навсегда, моя жизнь спланирована и расписана на много лет вперед. А раз так, то никакой свободной воли не существует.
– Тогда давай назовем это иллюзией свободной воли.
– Иногда ты очень сильно меня раздражаешь, Бью. Тебе это известно?
– Известно. Ты говорила мне это достаточно часто. – Бью исчез в кухне и сразу же вернулся с двумя жестянками.
– Легкий коктейль, – объявил он. – Я где-то читал, что на сегодняшний день это самый вредный и опасный продукт питания, изобретенный человечеством. Просто термоядерная бомба в индивидуальной расфасовке. Тебе, как всегда, водку с лимоном?
Он протянул ей жестянку и, усевшись на табурет, ловко вскрыл свою банку. Мэгги последовала его примеру. Водка с лимоном была в меру холодной, но почти безвкусной. Впрочем, возможно, ей это просто показалось.
– Ты уверен, что не знаешь насильника и не можешь мне его назвать?
Бью нахмурился.
– Я его не чувствую и не могу разглядеть лица. Так, просто бесформенная тень. Поверь, Мэгги, если бы я мог, я бы тебе сказал. Кодекс чести волшебников не распространяется на чудовищ.
– Он действительно чудовище, Бью. Нечеловек.
– Я знаю.
– И я должна его остановить.
– Ты хочешь сказать, ты должна попытаться.
– Да, разумеется. Разумеется, именно это я и хотела сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40