— Штрейхеры здесь, в доме. Я думаю, американка тоже.— Да, это так.— Похоже, что мы сможем взять их именно так, как этого хотелось бы Ферге. Если, конечно, сумеем опять вывезти их в Западный Берлин.Он промолчал.— Дайте им немного времени, — продолжил я. — Пускай поспят. Они не знают, что за ними следят.С улыбкой он запустил руку под пиджак и достал из-за брючного ремня "Люгер". Продемонстрировав пистолет, он направил его на меня.— Прошу вас, заходите, — произнес он. — Винный магазин.— Нам следовало бы выждать, — начал было я, но дуло "Люгера" смотрело с расстояния трех футов прямо мне в пупок.— Уже поздно, — промолвил Мюллер, — и я хочу хоть немного поспать. Штрейхеры тоже нуждаются в отдыхе. Заходите-ка, и живо.Он был у Ферге опером, все здесь знал, а насилие было его ремеслом. Его нельзя было обвести вокруг пальца, словно молокососа, чтобы вот так, за здорово живешь взять и оглушить у здания Корпорации в тот момент, как он давал прикуривать Зигмунду. И он просто обязан был появиться у Вили Шлиман, когда я так нуждался в его помощи. И вот в первый раз он подоспел вовремя, будто его звали. Однако ни я, ни Йоахим Ферге этого не делали.Мы вернулись к магазину. Мюллер шел сзади.— Откройте дверь, — приказал он.Я повернул и нажал ручку, дверь была незаперта. Я вошел в темноту, Мюллер последовал за мной и закрыл за нами дверь. Глава 15 Тыльная стена магазина от пола до потолка была задрапирована тяжелой материей. За ней была деревянная лестница, освещенная тусклым желтым светом. В полной тишине мы поднялись по лестнице, и Мюллер кого-то окликнул. Дверь на лестничной площадке открылась, и мы вошли в обставленный стеллажами кабинет, в котором стояло несколько деревянных стульев и рабочий стол. С потолка свисала на цепи электрическая лампочка без абажура. Единственное маленькое окно было закрыто плотной темной занавеской. Картину гостеприимства и радушия по-советски завершал висевший над столом портрет Ленина.Дверь за нами закрыл Зигмунд Штрейхер. Мюллер заулыбался. У него был торжествующий вид коммерсанта, который в августе первым завез кондиционеры в Атланту, что в штате Джорджия.— Это Драм, — объявил он по-немецки. — Частный сыщик из Америки.— Помню, — процедил Зигмунд Штрейхер, и, отведя плечо назад, изо всей силы меня ударил. Меня отбросило назад, я ударился спиной о дверь и осел на пол. Зигмунд помассировал кулак и взглянул на меня сверху вниз.— Руст, — произнес он. — Тогда ночью на Рейне мы бы взяли Руста, если бы не он. А теперь смотрите, в какой мы оказались заднице.— На здоровье я не жалуюсь — ни к селу, ни к городу вдруг ляпнул Мюллер.Я встал с пола, и он указал мне "Люгером" на один из стульев. Я сел с ощущением, будто мою челюсть накачали новокаином.— К чему это вы, насчет вашего здоровья? — поинтересовался Зигмунд.— А к тому, что я здесь не для того, чтобы его поправлять.— Нет, конечно. Вы — вместе с нами.Мюллер улыбнулся.— Кто это вам такое сказал? Отто Руст?— Ja, Руст.— Мне надо то же, что надо Русту и вашей сестре. Свою долю за Драма. Утром он свалился бы вам, как снег на голову, и взял бы вас голыми руками.— Ни за что, — отрезал Зигмунд.— Ну, все равно, были бы неприятности. С полицией, например. Вам это было нужно?— Нет, — поразмыслив, признал Зигмунд.— Ну вот, видите? — оживленно подхватил Мюллер. — И не надо так отчаиваться. Руст мертв, но я убежден, что в тех же целях можно использовать и американку. Но сначала...— Я не желаю даже слышать о деньгах! — воскликнул Зигмунд.— Но ваша сестра...— Утром мы с сестрой вернем девчонку и извинимся. Если, конечно, наши извинения будут приняты. А за то, что вы сделали, вам предоставят политическое убежище в Восточной Германии.— Убежище? — переспросил Мюллер, лукаво поглядывая на меня. — Вы полагаете, что мне нужно здесь убежище в то время, как по миллиону немцев в год бежит из Восточной Германии? У беженцев даже есть нечто, вроде анекдота. Они говорят: надо было не уезжать и через некоторое время стать премьер-министром, потому что не осталось бы никого, кого можно было бы назначить. Понимаете? — он рассмеялся. — Так вы поняли?— Заткнитесь. Вы абсолютно ничего не понимаете в классовой борьбе, — откликнулся Зигмунд.— Восемьсот тысяч марок, — ответил Мюллер, проводя языком по губам. — Вот в чем я понимаю.В прихожей за моей спиной раздались шаги, и дверь открылась. В дверном проеме стояла Зиглинда в своем баварском костюме.— Золотом, — прошептал Мюллер. — Золотыми слитками!— Я не желаю говорить о деньгах, мне это неинтересно. Деньги способны приносить лишь горе, я их ненавижу! — с чувством проговорил Зигмунд.Зиглинда подошла к тому месту, где он сидел.— Тебе надо немного поспать, — сказала она, гладя его по волосам. — У тебя такой усталый вид.Она бросила взгляд на его ободранные костяшки пальцев, поцокала языком и посмотрела в мою сторону с таким выражением, будто то, что моя голова еще находилась на своем месте, было чудом.— Как девчонка? — спросила она.— Все спокойно. С ней Отто Руст.— Не нравится он мне. Думаю, ему нечего здесь делать, — с раздражением произнес Зигмунд. — В классовой борьбе не может быть места человеку, который ставит свои личные интересы выше долга.— Но он же сын прусского юнкера! Он не может понимать того, что понимаешь ты, Зигмунд. И никогда не поймет. Но он нам нужен. Ему известно...— О деньгах. Только о деньгах.— Пойди, поспи немного, — предложила Зиглинда. — В задней комнате.Зигмунд упрямо потряс головой и уселся на свой стул.Я стоял прямо перед Зиглиндой. Мюллер выглядел озадаченным и поигрывал "Люгером". Зиглинда пожала плечами.— С девушкой все в порядке? — поинтересовался я.Зиглинда усмехнулась.— А если нет? Что тогда, Herr Драм?Я понял, что не стоило развивать эту тему, и обернулся к Мюллеру, который снова принялся играть своим "Люгером".— Они понимают английский? — спросил я его.— Откуда мне знать, — насупился Мюллер.С улыбкой я повернулся к Зигмунду и сказал по-английски:— Ты — сутенер, а сестрица твоя — шлюха. Зигмунд продолжат молча на меня таращиться. Я бросил Мюллеру:— Передайте, что я попросил разрешения закурить.Мюллер перевел мои слова на немецкий, и Зигмунд разрешил. По-английски он понимал примерно так же, как я по-непальски. Я закурил и, обращаясь к Мюллеру, проговорил:— Похоже, нам ничто не мешает потолковать.— Мне не о чем с вами говорить, — ответил Мюллер.— Вот как? А я так не считаю. Или вам уже безразличны эти восемьсот тысяч марок?— Вы что, хотите сказать, что вам они небезразличны?Я бросил на него взгляд исподлобья.— Неужели вы серьезно думаете, что я потащился в Восточный Берлин ради красивых глазок мисс Киог?— Говорите на немецком! — резко бросила по-немецки Зиглинда.Покачав головой, я сказал Мюллеру:— Передайте ей, что я хотел бы кое-что сообщить, но из-за слабого немецкого не могу этого сделать. Скажите, что, как только мы закончим наш разговор, вы тут же переведете.Зиглинду это, похоже, успокоило. Зигмунд сидел чернее тучи.— Ну, и что же дальше? — поинтересовался Мюллер.— Он собирается сдать ее властям "красных" взамен убитого Вильгельма Руста.— Знаю.— А она сама не знает, чего она хочет. Она думает, что ей нужны деньги, но Зигмунд вполне может вправить ей мозги. А вы, Мюллер?— А сами-то вы как думаете?— Ну, хорошо. Американка мне доверяет. Будет ли у нес повод не доверять вам, если я скажу ей, что вы — человек Ферге?Это Мюллера заинтересовало.— Нет, — ответил он. — Не будет.— Тоже прекрасно. Вы что, хотите, чтобы близнецы нам все испортили?— Но каким образом...— Пошевелите мозгами. Нам вместе с американкой надо смываться.— Ага, так я и знал. Вам надо, чтобы я помог вам бежать.— Даю вам двадцать пять процентов.— А если меня все устраивает, как есть? Ферге упоминал, что вы находитесь здесь с заданием отыскать пропавшего американца. Фреда Сиверинга, кажется.— У меня и дома работы столько, что никуда ехать не надо. Конечно, черт возьми, мне надо найти Сиверинга, ведь они, Сиверинг и девчонка, вместе могут вывести нас на деньги. Но, разумеется, если вы предпочитаете якшаться с двумя "красными" психопатами... Не думаю, что вы настолько глупы, — с ехидством закончил я. — Постойте-ка. Кажется, я понял. Вы просто хотите выжать больше, чем двадцать пять процентов.В черных, как агат, глазах Мюллера загорелся интерес. Впервые за все время они ожили, и в них отразилась вся гамма его переживаний: они вопрошали, сомневались, взвешивали. Я продолжил:— Вы получите ровно четвертую часть найденного нами, и не более того. Не хотите — не надо.— Без моей помощи вам крышка. Штрейхеры прихлопнут вас. Другого выхода у них нет.Однако я так не думал. Только один человек в этой комнате мог желать моей смерти, и этим человеком был Мюллер. Если, конечно, он рассчитывал вернуться на Запад и продолжить свою работу у Ферге. Я был уверен в том, что он прекрасно это понимает. Но ему вовсе не надо было знать, что мне это известно, и поэтому наша дискуссия принимала чисто риторический характер.— Ведь это я выяснил, что Сиверинг в Германии, — вновь заговорил я. — Черт с вами, треть.— Пятьдесят на пятьдесят, — ответил Мюллер.Я развел руками.— Мюллер, с вами трудно спорить. Ладно, делим пополам. А вы сможете нас отсюда вытащить?Зиглинда метнула беспокойный взгляд сначала на меня, потом на Мюллера.— Ну? — произнесла она.— Скажите ей, что я закинул удочку насчет того, как бы не передавать девчонку "красным" властям.— Пятьдесят на пятьдесят, — повторил Мюллер.Я печально улыбнулся.— У меня нет другого выбора.Мюллер принялся что-то быстро говорить Зиглинде по-немецки. Она сперва заулыбалась, но вдруг неодобрительно нахмурилась и с подозрением покосилась сперва на меня, а потом на брата. Но Зигмунд спал.— Ну а сейчас-то что не так? — поинтересовался я у Мюллера. — У вас же пушка.— Нет. Я должен подумать.— Отведите Драма к девчонке, — сказала ему Зиглинда. — Нам всем надо поспать.— А что будет утром? — спросил Мюллер. — Мне глубоко до лампочки вся эта ваша политика, фроляйн. Будь вы хоть трижды коммунисткой, или анархисткой, или желали бы вернуть на императорский трон ближайшего из ныне живущих родственников кайзера Вильгельма. Мне только надо...— Утром, — оборвала его Зиглинда, — мы с братом это решим. А что вам надо, мне совершенно ясно.Мюллер пожат плечами и повел меня через дверь и далее по коридору в фасадную часть здания. Приоткрылась дверь, и из нее высунулась голова Отто Руста. Увидев Мюллера с "Люгером", он оторопел.— Я вместе с вами, — сухо бросил Мюллер.— Не знаю, — ответил Руст. — Мне о вас ничего не говорили.На другом конце коридора стояла Зиглинда.— Все в порядке, Отто, — тихо отозвалась она. Руст провел пятерней по своим жестким светлым волосам.— А, убийца, привет, — произнес я. — Даже не стал дожидаться похорон? Хорошенькое дельце, нечего сказать.Он вспыхнул, и его лицо приобрело оттенок вареного лангуста, которого я так и не успел отведать в Бар-Харборе. Неуклюже размахивая руками, он кинулся на меня. Поймав его за кисть, я с хрустом начал заламывать пальцы назад, пока он не опустился на колени. Вот таким манером я продолжал завоевывать симпатии, убеждать и сколачивать из собравшихся над винным магазином ребят большую и дружную компанию.Вот тут-то Мюллер и продемонстрировал, что еще не принял насчет меня окончательного решения, или же это решение было отрицательным, а возможно, он просто хотел со всей наглядностью показать Русту, на чьей все-таки стороне он сейчас был. И показал это весьма убедительно, шарахнув меня в висок своим "Люгером". Я опускался на колени, а Отто Руст поднимался на ноги, будто мы с ним качались на перекидной доске. И не успел Мюллер среагировать, если он вообще собирался это делать, как Руст с размаху ударил меня ногой прямо в лицо.Свет беззвучно померк в моих глазах. Глава 16 Казалось, что голос доносился откуда-то с обратной стороны Млечного Пути вместе с осыпавшим меня звездным дождем:— Только не двигайся. Надо лежать и не пытаться встать.Что-что, а это было проще простого.— Они не дают мне для тебя ни воды, ничего. Я просила. Просила.Послышался чей-то жалобный стон. Так скулить могла потерявшая хозяина собака или самый несчастный человек на свете. Стонали на полу футах в трех от моей головы. Это был Отто Руст. Судя по запекшейся в его волосах и на лбу крови и влажно лоснившейся щеке, он имел причину для того, чтобы так стонать. Себя я, разумеется, лицезреть не мог, но подозревал, что вид у меня был еще более плачевным. Однако его голова лежала на голом полу, моя же, словно на подушке, покоилась на упругом бедре Пэтти Киог. Это обстоятельство, признаться, значительно улучшало мое самочувствие.— Что было со мной, помню, — проговорил я. — А с ним-то что стряслось?— Не пытайся сесть, прошу тебя.Я попробовал изобразить на своем лице улыбку, однако было такое ощущение, будто мой рот переполнен зубами, языком и еще какой-то дрянью. Моя голова пульсировала, глаза болели, а челюсть, казалось, весила больше, чем Пэтти и все мое остальное тело вместе взятые. И вместе с тем было до того приятно ощущать затылком эластичную гладкую ткань ее юбки и смотреть снизу на ладно сидевшую на ней блузку и маленький упрямый подбородок, что я поклялся:— Никакая сила в мире не заставит меня даже пошевельнуться.Упрямый подбородок вздрогнул, и коротко остриженные черные волосы взметнулись.— Ничего смешного в этом нет, Чет. И не надо паясничать. Я, наверное, задремала. За дверью послышался какой-то шум, и я ее открыла. Ты лежал на полу лицом вниз, а Отто Руст бил тебя ногами. Второй мужчина крикнул, чтобы он прекратил, но Отто продолжал тебя пинать. Тогда мужчина ударил его пистолетом, и Отто упал прямо на тебя. Прибежали близнецы и оттащили вас обоих сюда.Я с облегчением вздохнул. Это стоило мне чуть ли не всего, что располагалось у меня выше шеи, но задумка сработала. Отто Руст, как и Мюллер, желал заполучить восемьсот тысяч марок и ради этого прикончил своего папашу. Он мог бы стать союзником Мюллера, и вот в этом случае Мюллер наверняка бы решил, что от меня пора избавляться, причем не откладывая это дело в долгий ящик. А теперь у Мюллера оставался единственный выход.— Где они? — спросил я Пэтти.— Двое внутри, и один в прихожей.— Который?Я быстро поднялся и сел. Комната вместе с Пэтти поплыла вокруг меня. Если бы она меня не удерживала, я бы, наверное, оторвался и улетел в космос. Спустя некоторое время я смог различить дверь, которая вела в прихожую. Дверь была немного приоткрыта. На стуле в прихожей сидела Зиглинда, держа в руке точно такой же "Люгер", как у Мюллера.— Ты как? — осведомилась Пэтти. — Впрочем, глупый вопрос.— Было хуже.— Стоик! — похвалила она и с гордостью посмотрела на меня. Мы оба заулыбались, и вдруг ее глаза наполнились слезами.— Ну не дура ли? — спросила она, и сама себе ответила. — Смешная дура! Ты лежишь здесь весь избитый, а я... я так рада тебя видеть...В этот момент Отто перевернулся, моргнул и открыл глаза.— Отто, — позвала из коридора Зиглинда. Он простонал и попытался встать, но смог подняться лишь на колени.— Отто, — снова окликнула Зиглинда.Он подполз к косяку и, опираясь на него, кое-как поднялся на ноги. Зиглинда махнула рукой в сторону прихожей, и он, как побитая собачонка, побрел в указанном ему направлении.— Herr Мюллер, — позвала Зиглинда, и почти тотчас в коридоре возник Мюллер. "Люгер" Зиглинда ему не отдала, так как у него был свой. Она что-то шепнула ему на ухо, он расплылся в улыбке, и она пошла вслед за Отто. Дверь открылась и закрылась так тихо, будто они боялись разбудить Зигмунда.Я взглянул на Пэтти. Она уже не плакала, и я перевел взгляд на сидевшего в коридоре Мюллера. Тот что-то буркнул, зажег сигарету и принялся внимательно рассматривать волосы на тыльной стороне ладони. Мы с Пэтти молчали. Мюллер бросил сигарету на заплеванный деревянный пол и наступил на нее. Откуда-то донесся скрип кровати, который вскоре перешел в размеренное поскрипывание.В комнату вошел Мюллер с "Люгером".— Окно, — произнес он. — Вы как, шустрые?— Станешь тут шустрым, черт побери, — отозвался я.Окна выходили на улицу. Из мебели в комнате стояли две кровати, бюро, торшер и два складных стула. К стене в сложенном виде был прислонен стол. Я подошел к двери и закрыл ее. Замок был снят, и мне пришлось подпереть дверь стулом, поставив его углом под литую медную ручку. Повеяло холодом. Обернувшись, я увидел, что Мюллер и Пэтти уже открыли створки стеклянной двери, выходившей на балкон.— Сначала я, — заявил Мюллер. "Чтобы вы не сбежали", — мог бы добавить он, но это и так само собой подразумевалось.Засунув "Люгер" за пояс, он перемахнул через балконную балюстраду. Улица внизу была темной и пустынной. Тишину нарушил звук клаксона на Жандарменмаркт, и Мюллер на мгновение замер. Потом он присел, пошарил руками по балюстраде, ухватился за нее, спустил ноги вниз и повис на руках. Снизу послышался глухой удар, по мостовой шаркнули кожаные подметки, и голос Мюллера тихо позвал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22